Шаг последний, шаг первый

Ирина Желвакова

Шаг последний, шаг первый

1. Чайная

Самый длинный день в году подходил к концу. Летнее солнце медленно и лениво покатилось к сизой горе, за которой ему предстояло ночевать. Раскалённая земля дышала жаром, и сухая трава, последний раз орошённая дождём несколько недель назад, готова была вспыхнуть в любой миг. От зноя устали даже бабочки и стрекозы. Спрятавшись в тени растений и камней, они вяло подёргивали крыльями в ожидании вечерней прохлады.

Ян перекатился со спины на живот и протянул руку к воде. Лесной родник, подпитываемый подземной рекой, всегда был холодным. Мужчина смыл с лица пыль от луговых трав и прополоскал горло. Мельком взглянув на лес, он увидел необычное дерево. Его ствол был искривлён, словно какой-то силач скрутил его в спираль. Ян замер, почувствовав, как сильно забилось его сердце. Похожее или, скорее всего, то же самое дерево он видел в детстве, когда впервые слепил из снега цветок. Тот зимний день был концом прежней жизни и началом новой.

Ян собрался было вставать, но увидел, как лесной родник вдруг покрылся тонкой коркой льда. От неожиданности Ян отпрянул и зажмурился.

– Мне это кажется, – прошептал он, слыша, однако, как потрескивает лёд, и даже ощущая его характерный запах.

Ян застонал, не понимая, отчего его разум снова стал играть с ним в игры. В детстве он называл это Голосом. Голос приходил с первым снегом и уходил с первым весенним ручьём. Их тайная дружба началась в одно позднее осеннее утро, где-то тридцать лет назад, когда он, будучи ребёнком, вышел во двор, окинул взглядом поседевшую от инея траву и, ничего не подозревая, ступил на дорожку перед домом. Его нога сразу же заскользила вперёд, и Ян грохнулся навзничь, больно ударившись головой о булыжник. Мальчик потерял сознание, а когда пришёл в себя, увидел, что с неба на него летят звёзды. Лишь когда звёзды упали и растаяли на его щеках, Ян понял, что это снег. Голова невыносимо гудела, однако шапка смягчила падение, и крови не было. Ян медленно сел, но вставать не решался, пока мир вокруг него не перестал кружиться в сумасшедшем танце. Он не чувствовал холода или страха, только пульсирующую боль в затылке и странное ощущение, что рядом с ним кто-то был, кто-то невидимый, но настоящий.

На следующий день Ян проснулся от мороза. Он снова был на чердаке, где частенько скрывался от своей мачехи. Это была совсем крохотная комнатушка с маленьким окошком под крышей их дома. С улицы чердак казался прибежищем сказочного существа, и его друзья многое бы отдали, чтобы очутиться там. Но лишь он один знал, как там неуютно, как жарко и душно летом, а зимой – холодно и сыро. В этом тесном пространстве между черепицей и большими светлыми комнатами нижних этажей не было камина или печки, только тонкая труба, по которой с кухни на улицу выходил дым. В студёные ночи, закутавшись в своё одеяльце, Ян прижимался к ней всем телом в надежде поймать хоть малую частичку тепла.

Дрожа и ёжась, Ян открыл глаза и сразу заметил, что комнатка освещена как-то иначе, по-особенному, словно солнечные лучи проходили сквозь туманную завесу. Он посмотрел на окно и увидел, как по нему ползут и разрастаются ледяные узоры. Они изгибались ветвями, корнями, лесными тропами, реками, змеями, сворачивались клубками, серпантинами и разбивались в звёзды. У Яна снова заболела голова, так же как накануне, но боль быстро отступила, освободив место Голосу.

Годы шли. Они были полны радостей и несчастий, потерь и успехов. И однажды наступило безоблачное зимнее утро, которое могло бы стать самым счастливым в жизни Яна.

Как обычно бывает в декабре, в тот день солнце припозднилось, но, наконец, осветило землю, застывшую в ожидании Нового года. Оно зажгло миллионы искр на белом полотне свежевыпавшего снега и заиграло радугой в сиянии ледяной мишуры на ёлках. Слышались громкие крики мальчишек, носившихся друг за другом и играющих в снежки. Но Ян не обращал внимания на царящее вокруг веселье. Едва дыша, он смотрел на юную девушку, которая наклонилась над сосновой веткой, вдыхая терпкий запах хвои. Он не мог оторвать взгляда от её лица, такого радостного и светлого. Внезапно упругая сосновая ветка выскочила у неё из пальцев, дёрнулась, и лицо девушки обдало снегом. Снежинки белой мукой осели на её длинных ресницах. Девушка моргнула несколько раз, чтобы стряхнуть их. Увидев, что Ян за ней наблюдает, она расхохоталась и подмигнула ему. Неожиданно для себя он вспыхнул, отвернулся и сделал вид, что увлечён лепкой снеговика. Однако втайне он продолжил наблюдать за девушкой, задаваясь вопросом, отчего черты её лица, давно знакомые ему, стали вдруг такими пьянящими.

Спустя пару недель после того морозного утра всё разрушилось. Жизнь Яна покатилась совсем по другой колее, где не было места ни счастью, ни смеху, ни любимой девушке. Голос, тайный друг и помощник, покинул Яна, а сам Ян постепенно стал невидимкой для своих друзей и соседей. Он не считал нужным здороваться с ними, а затем перестал даже поднимать глаза при встрече. Он бесцельно бродил по улицам, уткнувшись взглядом в свои ботинки, и люди так привыкли к этому, что в конце концов перестали его замечать. Только дети время от времени бросали в его сторону шутки, но потом и они забывали его имя. Как и взрослые, они переставали замечать Яна, и это его полностью устраивало.

И вот теперь, внезапно, посреди лета, Голос вернулся. Ян почувствовал сильную боль в затылке, затем она разлилась на лоб и начала пульсировать в глазницах. Ян схватился за голову и ещё сильнее зажмурил глаза. Но сопротивляться Голосу было бессмысленно. Как только Ян позволил Голосу заговорить, боль сразу же ушла. Голос произнёс лишь одно слово:

– Клятва!

Ян вздохнул и открыл глаза. Лёд на поверхности родника истаял. Мужчина знал, что он был лишь видением, следствием жары и обезвоживания. Но знал он также и то, что теперь Голос, реальный он или нет, не отступит. Вместе с Голосом к Яну возвращалось его прошлое, которое он так старательно пытался забыть. Мужчина медленно поднялся, стряхнул со штанов пыль и сухую траву, застегнул на все пуговицы рубашку, кое-как пригладил волосы и побрёл к деревне.

Как и Ян, деревня Загорки, потерянная в горах посреди дремучих лесов, давно превратилась в призрак. Когда-то, возможно, сто лет назад, в Загорки вела дорога, по которой ездили торговцы и почтальоны. Однако постепенно дорога пришла в запустение, а затем и вовсе заросла. Почта тоже перестала поступать, и о деревне совсем забыли, как и о тамошних жителях. Исчезла деревня Загорки и с карт. Отгороженные от внешнего мира, который они называли Долиной, деревенские жители вели уединённый образ жизни. То, что они оказались брошенными, воспринималось ими как благо. Они и сами предпочитали не знать, что творится за пределами их деревни. Войны, революции, катастрофы – всё это их не касалось. Они замерли во времени и существовали сами по себе, считая свой образ жизни единственно правильным, а Долину – далёким чудовищем, которого лучше не тревожить.

Ян всегда любил родную деревню. Теперь, идя по её улицам, как всегда никем не замечаемый, он заново её узнавал. Кипящая вокруг жизнь шаг за шагом затягивала его в свой круговорот. На Яна ураганом обрушились голоса, смех, топот ног, стук молотков, скрежетание пилы, кряканье, кудахтанье и мычание домашних животных. Он вздрогнул, когда мимо него пронеслись с диким воплем мальчишки, которые, размахивая сачками, пытались поймать бабочку. По всей видимости, в учебном классе закончились уроки, и они, наконец, могли вдоволь наиграться. Они были точь-в-точь как он сам и его друзья в детстве. Ребята оставили после себя жёлтое облако густой пыли, от которой у Яна запершило в горле и заслезились глаза. Затем мимо него прошли две девушки. Изнывая от жары, они обмахивались сплетёнными из бересты веерами. Казалось, зной настолько их утомил, что им с трудом удавалось поддерживать разговор. Ян быстро посмотрел на них. Ему показалось, что он уловил в их лицах знакомые черты. Они вполне могли быть дочерями его друзей или знакомых. Вернее, людей, которые когда-то были его друзьями и знакомыми.

Оглядываясь на дома и заборы, Ян понял, что Голос вновь умолк. Кроме того единственного слова, произнесённого у лесного родника, он не сказал ничего. Ян даже остановился на мгновение, чтобы прислушаться. Ответом было молчание.

Ноги сами привели Яна к чайной. Деревянное здание находилось в отличном состоянии. Крыша была целой, ставни покрашены, доски на крыльце казались новыми. На крытой террасе Ян увидел полную женщину с добродушным румяным лицом. Подперев одной рукой подбородок, она сидела за большим деревянным столом и листала книгу с какими-то записями, одновременно лениво отгоняя от себя мух. Все остальные столики были свободны. Навес над террасой создавал тень, хоть немного спасая от прямых лучей палящего солнца. Ян узнал в женщине хозяйку чайной Риту. Он хотел было поприветствовать её, но та нарочито отвернулась в сторону. Сейчас для женщины он был пустым местом: даже мухам она уделяла больше внимания. А ведь когда Ян был ребёнком, Рита и её муж Тимофей едва не стали его приёмными родителями. Здесь он провёл немало весёлых вечеров в компании своих приятелей и племянницы хозяев чайной. Юлия… Как много тепла в этом имени! Где она сейчас? Помнит ли его?

Собравшись с духом, Ян открыл дверь. Немного потоптавшись на пороге, он вошёл. Температура внутри чайной было гораздо приятней, чем снаружи. Впрочем, посетителей не было и здесь. Ян оглянулся. Пол был выстлан новыми досками, а стены недавно очищены от копоти и жира. Сделанные из дуба столы и стулья хоть и почернели от старости, были по-прежнему крепкими. Приятно пахло деревом, фруктовым чаем, орехами и свежей выпечкой. Тимофей, хозяин чайной, довольно упитанный пожилой мужчина с лысиной и круглыми румяными щеками, что-то насвистывая себе под нос, колдовал над печёными яблоками, покрывая их шапкой из воздушного лимонного мусса. На звук хлопнувшей двери Тимофей обернулся. Бросив взгляд на гостя, он вздрогнул и затем поспешно отвёл глаза. Однако и ему, и его гостю было понятно, что давно заведённое правило было нарушено.

– Не уходите, Тимофей, – промолвил Ян. – Я пришёл поговорить с вами. Вы же меня помните?

– Ян, это ты? – неуверенно спросил хозяин.

– Похоже, что так.

Отчего-то разволновавшись, Тимофей схватил оказавшуюся под рукой тряпку и начал натирать и без того чистую поверхность стола, но тут же бросил.

– Прошу, присаживайся, – наконец, проговорил он. – Чаю из шиповника выпьешь?

– Не откажусь, – кивнул Ян.

– Я могу приготовить со льдом, если желаешь, – посмотрел на него Тимофей.

– Со льдом? – удивился Ян, а затем вспомнил про подвал чайной, где всегда царила зима, и усмехнулся: – Нет, пожалуй, обойдусь без льда. У меня с ним непростые отношения.

Ян рассмеялся как безумный. Но, увидев испуганный взгляд Тимофея, разом умолк.

– Так ты решил вернуться? – уточнил Тимофей. – С чего вдруг и почему сейчас?

– Это долгий рассказ, – покачал головой Ян.

– Я как хозяин чайной привык к долгим рассказам, – настаивал Тимофей.

– Поэтому я здесь, – Ян пожал плечами.

– Что ж, тогда закрою дверь, чтобы нам никто не помешал, и заварю чаю. – Тимофей заспешил в сторону кухни.

– А где все посетители? – вдогонку спросил Ян. – И зал, и терраса снаружи пусты. Неужели дела идут так плохо?

Тимофей повернулся и добродушно усмехнулся.

– Напротив. Дела идут отлично. Ты разминулся с гостями: после обеда они уже разошлись. А молодёжь придёт чуть позже. Они предпочитают собираться ближе к вечеру. Я как раз для них готовлю угощения, – Тимофей показал подбородком в сторону стола, за которым застал его Ян. – Располагайся, я мигом. А может, – Тимофей замер, – сначала супчику?

– В такую-то жару? – ужаснулся Ян.

– Я же не предлагаю тебе мясную похлёбку, – улыбнулся Тимофей. – Мой особый рецепт для лета – холодный клюквенный суп из тёртых ягод с мятой и свежими яблоками. После обеда у меня осталась пара порций.

– Тогда я не могу отказаться, – развёл руками Ян.

Тимофей скрылся в кухне, оставив посетителя одного. Прийти в себя ему оказалось непросто. Возвращение Яна было для него как гром среди ясного неба. В первое мгновение Тимофей даже его не узнал. Да и как можно было узнать в этом взрослом, заросшем волосами, загорелом мужчине того бледного мальчика, который был главным сорванцом деревни? Лишь взгляд Яна, по-прежнему встревоженный и беспокойный, выдал его.

Обескураженный, Тимофей решил сообщить о приходе Яна жене. Он проскользнул на террасу. При виде него Рита подскочила, словно только этого и ожидала.

– Это правда? – спросила она. – Ян снова с нами?

Тимофей кивнул, и Рита тут же засуетилась, ощутив приятное волнение оттого, что у неё вновь есть ребёнок, о котором надо заботиться.

– Ты его накормил? – спросила она, бегом устремившись на кухню.

Тимофей еле за ней поспевал.

– Только собираюсь. У нас остался с обеда клюквенный суп, и ореховое печенье на подходе.

– Какой клюквенный суп! – махнула рукой Рита. – Надо накормить мальчика как следует.

– Он уже не мальчик, – возразил ей муж. – И он всегда был сластёной.

– Он всегда будет для меня мальчиком, – голос Риты дрогнул. – Давай неси ему, что ты собирался, – заторопилась она, – а я пока начну готовить мясной рулет и пирог с картошкой и грибами.

– А как же посетители? – уставился на неё Тимофей. – Молодёжь скоро начнёт подтягиваться.

– Переживут, – отмахнулась Рита. – Я выставлю им на террасе напитки и пирожные.

И Рита загремела посудой, а Тимофей поспешно стал составлять на поднос угощения.

Тем временем Ян прошёл в дальний конец зала, поближе к камину, который, конечно, сейчас не горел и был аккуратно вычищен. В нём в качестве украшений лежало несколько свежих берёзовых поленьев. Ян сел. Когда-то это был их с Юлией любимый стол. Ян знал на нём все царапины и зазубрины, все выступы и острые углы. Его порадовало, что за всё это время стол не передвинули на другое место или, что ещё хуже, не пустили на дрова. Без гостей, без криков, без гама чайная выглядела осиротевшей. Лишь из кухни раздавался шум посуды. Затем Ян услышал сдержанные голоса. Похоже, это Рита о чём-то спорила с мужем. Ян забеспокоился: он не знал, как хозяйка чайной отнесётся к его возвращению и не прогонит ли его.

Тимофей вернулся через несколько минут с подносом и поставил перед Яном глубокую тарелку багряного супа с лепестками мяты, стеклянный чайник, в котором плавали кусочки апельсина и веточки чабреца, две чашки, блюдце с песочной выпечкой и миску со свежей малиной. Печенье было только что из печи, и от него восхитительно пахло поджаренными орехами и ванилью. В такую жару это вполне могло сойти за полноценный ужин. Ян и не догадывался, что у Риты были другие представления о настоящей еде и что его впереди ждало ещё множество блюд.

– Не торопись, дай чаю немного завариться, – сказал Тимофей, когда Ян потянулся к чайнику.

Тогда Ян взял несколько ягод малины. Запихнув их в рот, он довольно промычал. Тимофей улыбнулся.

– Я не прочь, чтобы ты за раз слопал все ягоды, как ты любил делать в детстве, но начни обед, как и положено, с супа.

– Как я скучал по этой заботе, – рассмеялся Ян.

– Так что ты хотел мне рассказать? – спросил Тимофей, когда его гость в один присест управился с клюквенным супом, закусывая его печеньем.

– Даже не представляю, с чего начать. – Ян помолчал. – Знаете, если бы утром мне кто-нибудь сказал, что вечером я окажусь здесь, я бы ни за что не поверил. Я ведь думал, сегодня у меня будет обычный день. Обычный для меня. Я проснулся, вышел из дома и, как делал последние двадцать лет, побрёл в лес. Там, вдали от всех, на своей любимой поляне, я улёгся на солнце. Мне хотелось растаять как масло и исчезнуть насовсем. Но в итоге я лишь получил солнечный удар, и вместо того, чтобы забыться, встал и пришёл сюда, чтобы рассказать свою историю. Не вам, Тимофей, а скорее себе. Да и речь пойдёт не обо мне, а о мальчике, которым я был когда-то, мальчике, который постепенно стал юношей, но так и не смог превратиться в настоящего мужчину. Который всё потерял и стал мною.

2. Ссора

Мальчик проснулся, когда уже рассвело, и субботний день был в полном разгаре. Всю ночь он дрожал от холода, и это мешало ему заснуть. Под утро его мачеха встала с кровати, заскрипев половицами, спустилась со второго этажа вниз и затопила печь. От дымохода, к которому мальчик прижимался, пошло тепло, и его сразу же утянуло в дрёму. Медленно приходя в себя после тяжёлого и беспокойного сна, Ян услышал доносящиеся с улицы бодрые голоса его друзей. Накануне ребята договорились всей компанией отправиться гулять. В Загорках суббота считалась банным днём, а значит, в первой половине дня мальчики были предоставлены сами себе, пока их матери и сёстры моются и обмениваются сплетнями в общественной бане. После полудня наступала очередь мужчин отскребать от себя грязь, греться на пару, обливаться холодной водой и судачить о соседях.

Ян приник к замёрзшему стеклу, ногтями соскоблил с него иней и посмотрел наружу. Их дом был самым высоким на улице, и с чердака открывался вид на соседские крыши. Правда, летом, когда все деревья были в зелени, Яну немного удавалось разглядеть. Теперь же, поздней осенью, все дворы в округе были как на ладони. Особенно хорошо просматривался стоящий на противоположной стороне улицы дом друга семьи Захара. После смерти отца Яна Захар не раз помогал его мачехе с домашними делами. Рядом с Захаром жил Олежек, товарищ Яна по играм. Отец Олежека Василий плотничал и считался одним из лучших мастеров деревни. Именно поэтому дом семьи Василия хоть и не выделялся своей высотой, но определённо выглядел самым просторным и красивым на улице.

Ян увидел, что его друзья Олежек и Митяй где-то раздобыли деревянные сани и теперь по очереди катают друг друга с криками и воплями. Сани, похоже, были не очень устойчивыми: они то и дело переворачивались, опрокидывая ездоков на землю, однако это лишь ещё больше раззадоривало мальчишек. Яну не терпелось к ним присоединиться, однако в животе неприятно заурчало. Он потянул на себя холодное железное кольцо в полу чердака и открыл дверь на лестницу вниз. Затем осторожно спустился на второй этаж, где находились три больших спальни, включая и его собственную. Впрочем, в ней он ночевал крайне редко. Ступая на цыпочках, Ян направился на первый этаж, но громкий скрип нуждающихся в ремонте ступеней выдал его с потрохами. Теперь можно было не таиться, и он в три прыжка преодолел лестничный пролёт. Внизу располагались кухня, прихожая, ванная комната и большая мастерская его отца, дверь в которую давно не открывали. Отец Яна, когда был жив, очень любил свою рабочую комнату: он мог часами ходить по ней взад-вперёд, размышляя над своими изобретениями, либо же почти не шевелясь сидеть за своим столом, кропотливо мастеря новую поделку.

Ян заглянул на кухню. Его мачеха Марфа что-то скребла за печкой и делала вид, что его не замечает. Ян, однако, не сомневался, что она услышала его шаги с самой верхней ступени. На краю стола лежал кусок свежевыпеченного хлеба и сыр. Ян быстро схватил их и сунул за пазуху. Мачеха ничего не сказала. Здесь было так тепло, что он не прочь был бы задержаться на кухне подольше. Однако признаваться в этом ему не хотелось, поэтому, немного помявшись с ноги на ногу, он вышел в прихожую.

– Не забудь умыться, – услышал он Марфу.

Ничего ей не ответив, мальчик накинул на себя тулуп, нахлобучил шапку и выбежал на улицу. Его друзья замахали ему руками. За ночь снег полностью покрыл землю. Белый слой был тонкий, и полозья саней оставляли на нём тёмные следы. Через них проглядывали застывшая грязь и обледенелая трава. Из-за этого сани катили плохо, а порой и вовсе застревали на месте. Однако это не мешало детям от души веселиться. Разгорячённые, они не чувствовали холода, их лица были красные и довольные. Ян направился к ним, на ходу жуя хлеб.

– Ну и чего ты так долго? – накинулся Митяй, высокий для своего возраста и худощавый паренёк с чёрными озорными глазами. – Мы думали, ты уж не придёшь.

– Немного проспал. А откуда сани? – спросил Ян, с интересом разглядывая приспособление. Сани были сделаны из струганых досок, гладко обтёсанных, но ещё не покрытых краской. К тому же у них не было спинки и боковых перекладин, за которые мог бы держаться наездник.

– Это мой папаня смастерил, – ответил Олежек. Он был невысоким, даже ниже Яна, с по-детски пухлыми щёчками и застенчивым выражением лица. – Мне на день рождения.

– Разве твой день рождения сегодня? – удивился Ян.

– Не-а, – отозвался Олежек. – Но скоро. На самом деле, сани должны быть сюрпризом. Но мне сестра проболталась. Оказывается, папаня на днях разбирал свой сарай и обнаружил несколько осиновых досок. Для работы они не годились, а выбрасывать было жалко, вот он и решил сделать из них что-нибудь стоящее. Как раз собирался закончить к моему дню рождения.

– Мы подумали, что сегодня снега вполне достаточно, чтобы их опробовать, – прервал его Митяй. – У нас есть в запасе немного времени, пока его папаня помогает моему таскать воду в баню. Сани ещё не совсем готовы, но кататься можно. Пришлось самим приспособить верёвку, чтобы было за что тянуть. Ну-ка, садись. Мы тебя прокатим с ветерком.

Ян не заставил себя уговаривать. Он уселся на сани и подобрал ноги. Олежек и Митяй впряглись, словно они кони в упряжке, и побежали, потянув Яна за собой. От резкого рывка тот чуть не опрокинулся. Вскрикнув, он изо всех сил ухватился руками за днище. Увидев несущихся мальчишек, в соседском дворе залаяли собаки. Олежек и Митяй ускорились, чтобы побыстрее проскочить мимо двора Николая, главного пьяницы деревни. У Николая было несколько псов, которые жили в его спальне вместе с ним. И собаки, и их хозяин претендовали на звание самых грязных обитателей Загорок. И если животные хотя бы иногда купались под дождём или в канаве, а зимой валялись в снежных сугробах, то Николай не делал и этого. У Николая была старшая сестра, которая приходила к нему пару раз в неделю, приносила еду, штопала одежду и выметала мусор из избы. Но, очевидно, этих мер было недостаточно, ведь если ветер дул со стороны двора Николая, всем в округе приходилось задерживать дыхание.

Несмотря на свои недостатки, Николай был добрым малым. Правда, никто не знал, добрый он потому, что пьяный, или потому, что по характеру был такой. Из-за его пристрастия к бутылке, а может, и из-за сбивающего с ног аромата его никто не брал на работу, поэтому он со спокойной совестью целый день сидел дома или, если погода благоприятствовала, валялся во дворе вместе со своими псами.

Увидев ребят, Николай помахал им рукой. Мальчики не стали приветствовать его в ответ. Они видели, как пренебрежительно взрослые относились к Николаю, и невольно им подражали.

– Вы там осторожней! – крикнул им Николай. – Я видел, как в эту сторону шёл господин Пинкин.

С горки сани понеслись стремительней. Олежек и Митяй бежали так быстро, как могли. Мимо них мелькали дома, запорошенные снегом, деревья и кусты. Ян был готов захлебнуться от восторга. Ветер морозил щёки и уши, но это не имело значения. Хотелось катиться на санях вечно, без остановки, всё дальше и дальше.

Господина Пинкина они заметили слишком поздно. Тот возник как будто из-под земли. Это был высокий гордый старик с вечно недовольным выражением лица. Впрочем, возможно, он и не являлся стариком, но именно так думали о нём ребята. Его щёки и лоб покрывали глубокие морщины. Образовались ли эти морщины от преклонных лет или из-за несносного характера, оставалось только гадать. Господин Пинкин был одет в длинное чёрное пальто из дорогого меха, который так и лоснился на солнце, и в такого же цвета меховую шапку. Олежек и Митяй шарахнулись в сторону, чтобы не столкнуться с мужчиной, однако сани не успели затормозить и с разгону врезались прямо в господина Пинкина. От удара сани вместе с Яном перевернулись, а господин Пинкин и вовсе полетел в снег вверх тормашками. Его шапка не удержалась на голове и поскакала по дороге.

– Ой-ёй, – тихо проговорил Митяй, словно зачарованный наблюдая за злоключениями головного убора.

Олежек онемел и не мог промолвить ни слова. Открыв в изумлении рот, он смотрел, как надменный господин Пинкин беспомощно барахтается в своём дорогом одеянии на земле, изрыгая проклятия. Он был похож на огромного жука, который, опрокинувшись на спину, не может встать обратно на лапки.

– Ну я вам покажу, мерзавцы, – повторял господин Пинкин, с трудом поднимаясь на ноги и отряхивая своё великолепное пальто. Затем он стал глазами искать другой предмет своего гардероба. Его шапка, ускакав достаточно далеко, теперь валялась в снегу, как свернувшаяся в калачик лисичка. – Ты, – ткнул пальцем господин Пинкин в Митяя, – принеси мне её.