Слепые идут в Ад

Но Степлтона уже трудно было догнать, он устремился к витрине одной из антикварных лавчонок и исчез в густой толпе.

На тесной площади перед фасадом собора святого Иоанна толкалась уйма уличных торговцев, разряженных шлюх, изнывавших от жары, и юрких оборванных мальчишек с глазами-маслинами.

"Как же я найду здесь этого старого осла-экскурсовода? – досадливо подумал я, озираясь вокруг. – Скоро час, а им хоть бы что!" У меня создавалось нехорошее чувство, будто доктор Бауэр просто посмеялся надо мной. Остальные тоже нерешительно переминались с ноги на ногу у машины, беспомощно оглядываясь кругом. В это время колокол на башне ударил один раз, и площадь перед собором начала стремительно пустеть.

– Торгующие изгоняются от храма! – присвистнул Эйб. – У нас повышаются шансы, друзья мои.

Что он имел в виду? Впрочем, у меня не было времени додумывать эту мысль до конца. Я, кажется, увидел того, кто был мне нужен. Седенький старичок в широкополой соломенной шляпе сидел на ступеньках портала, положив подбородок на узловатую палку. Заметив нас, он протер очки и приветливо замахал рукой.

– Сюда, господа, сюда! Я вижу, вы здесь впервые! Всего за два доллара я проведу вас вокруг самого грандиозного собора Мальты! – с чудовищным акцентом закричал он.

– Ну вот, а вы боялись! – с издевкой заявил Шлиссенджер, подталкивая нас вперед. – Что-то он нам поведает?

Я чувствовал, что у меня сейчас случится солнечный удар. Пока старик, бодро помахивая тростью, тащил нас вокруг чудовищно большого собора, останавливаясь у каждого кирпича, мои ноги подкашивались, и я ощущал легкий холодок на губах. Перед глазами мутилось. До меня долетали отдельные куски приподнятого монолога о Великой осаде, магистре де Ла Валетта, полах и потолках собора, гобеленах по картинам Рубенса, Пуссена и Прети. Остальное сливалось в общий шум пиратских парусов, скрип галерных весел и стук мастерков на строительстве храма.

– Эти часы всегда показывают 11, – донесся до меня голос старика, словно откуда-то из длинного коридора.

– Я видел в Мюнхене такие же, в пивной "Хофбройхаус"! – почти выкрикнул я, но почувствовал, что мой голос прозвучал слабо и сдавленно.

– Пойдем-ка в тень, приятель. – кто-то крепко обнял меня сзади и скорее отнес, чем отвел к стене.

– Благодарю вас, герр Шлиссенджер, – прошептал я по-немецки, опираясь спиной о прохладный камень и чувствуя, как мои ноги едут вперед по гладкой брусчатке мостовой.

– Не стоит, герр Лагер, – с легким баварским акцентом ответил он. – Садитесь, да садитесь же! – Эйб почти с силой нажал мне на плечи.

– Прямо на землю? – я еще был способен удивляться.

– Не в театре, – отрезал он, расстегивая ворот моей рубашки. Потом Шлиссенджер куда-то исчез и через несколько минут вернулся с жестяной кружкой в руке. – Пейте, – сказал он, доставая из кармана маленькую белую таблетку в прозрачной обертке. – Вам будет легче.

В другой руке Эйб держал свою зеленую американскую кепку, с которой стекала вода. Недолго думая, он отжал ее прямо на меня и надел мне на голову.

– Если в итальянской архитектуре и было что-то хорошее, так это фонтаны, – заключил мой спаситель. – Вам лучше?

– Да, спасибо. Честно говоря, я даже не предполагал, что жара на меня так подействует. Мне легче перенести холод, чем пекло, – попытался оправдаться я.

– У вас еще будет возможность замерзнуть, – заметил он. – Нам стоит догнать экскурсию, если вы не возражаете.

– Да, конечно. – я жестом отказался от его помощи и встал сам.

Теперь смысл многих пояснений нашего провожатого доходил до меня более ясно. Оказывается, в соборе захоронено 356 рыцарей.

– Кажется, у Кавальеро в его "Последних крестоносцах" приводится другая цифра, – скороговоркой выпалил Кьюбит, выразительно глядя на старика.

– Хорошо, хорошо, – закивал тот головой. – Все вопросы после экскурсии.

"Вот уж никогда бы не подумал, что Кьюбит интересуется посторонней литературой." – вздохнул я.

Теперь старик нес что-то о правой руке Иоанна Крестителя, якобы хранившейся в соборе до оккупации Мальты Наполеоном.

– Бонапарт был рыцарски великодушен, – неожиданно выступил вперед Лабриман. – Я слышал, что он позволил последнему из госпитальеров увезти реликвию с собой в Европу.

– Последнему из госпитальеров… – презрительно буркнул Шлиссенджер. – На экскурсиях всегда узнаешь столько интересного…

"Странно, – думал я, – Вроде, все приличные люди, а лезут со своими замечаниями. Да еще в наглую. Ну я – понятно. А Кьюбит? А Лабриман? Ведут себя, как Томсон и Кларк. Один Шлиссенджер – нормальный человек. Бухтит себе что-то под нос. Кстати, что он бухтит? Бред какой-то. Ну жар-ра!"

Старичок благодушно сложил ручки на животе и воззрился на нас.

– Ну, у кого какие вопросы? Только по очереди. Не путайте меня. – он почесал за ухом. – Подходите.

Все застыли в нерешительности, глядя друг на друга.

– Что же вы? – подтолкнул меня Эйб. – Вот мы с молодым человеком спрашивали про часы с кукушкой.

Более идиотского положения я себе и не мог представить. Шлиссенджер стоял в стороне и довольно усмехался. Но старичок ничуть не смутился. Он взял меня под руку и, важно прохаживаясь вокруг чугунной пушки, охранявшей портал, пустился в объяснения.

– Видите ли, мой юный друг, эти часы остановились во время обстрела фашистской авиацией. Тогда еще разбомбили старый мальтийский госпиталь. Их взялся починить… Вы меня внимательно слушаете? Некто ГАМАЛЬ РАВАТ. Уникальный часовых дел мастер. Он живет в КАИРЕ, на улице АЛЬ-ЮСУФ, 8. У него там часовая лавка. – старик сделал еще один поворот вокруг пушки. – Наши городские власти обратились к нему с просьбой: "НЕ СОГЛАСИЛИСЬ БЫ ВЫ ПОСМОТРЕТЬ ЧАСЫ НА СОБОРЕ СВ. ИОАННА В ВАЛЕТТЕ?" Если б он ответил: "НЕТ, Я МУСУЛЬМАНИН И НОГИ МОЕЙ НЕ БУДЕТ НА МАЛЬТЕ", – то тогда, конечно, нет. А то он сказал: "ДЛЯ МЕНЯ ЭТО БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ. Я ДАВНО МЕЧТАЛ ПОСЕТИТЬ ВАШ ОСТРОВ." Вот так, молодой человек.

Третий раз за день я почувствовал себя полным дураком. Старик отпустил мою руку и обратился к Лабриману. Тот нервно передернул плечами и было открыл рот, но дотошный экскурсовод опередил его.

– Помню, помню. Наполеон. Замечательно! А вы знаете, что этот ваш корсиканец натворил в Египте? Не знаете? Так съездите – посмотрите на сфинкса!

Дальше я не слышал, потому что Лабриман резко развернул старика и пустился с ним в путешествие по ступенькам портала. Шлиссенджер, как мне показалось, досадливо сплюнул.

– Что вы здесь топчетесь?! – неожиданно взорвался Кьюбит. – У вас что, своих дел нет?

– Нет. – равнодушно пожал плечами Эйб. – Может, мне тоже интересно послушать про Наполеона. А вы о чем спрашивали, Майкл?

– Ни о чем. – отрезал Кьюбит и пошел прочь.

– Да-а… – протянул Абрахам, доставая сигарету. – В конце войны нервы сдают у всех, но не до такой же степени…

Глава пятая

Сны на Мальте

У нас оставалось в запасе более двух часов, и я совершенно не знал, куда себя деть. Денег для похода к букинистам у меня не было, а прогулка по незнакомому городу в неизвестном направлении казалась откровенной авантюрой. Впрочем, я был склонен к авантюрам.

– Не составите ли мне компанию? – Эйб мягко тронул меня за плечо. – Я собираюсь хорошенько пообедать. – Он смущенно улыбнулся и взъерошил рукой свои короткие волосы. – Терпеть не могу галеты и сухпайки! При мысли о них у меня начинается тоска в желудке.

– Я бы с удовольствием, – признался я. – Но максимум, на что у меня хватит денег – это засиженная мухами медовая лепешка на улице, запивать которую придется опять-таки из фонтана.

– Вы что же думаете, я собираюсь обедать в какой-нибудь из этих свинских английских забегаловок? – на лице Шлиссенджера выразилось такое презрительное высокомерие, что он стал похож на мраморного Зигфрида, попирающего мертвую голову Фафнера в университетском скверике. – Удивительная необразованность, Лагер! Вы ведь находитесь в столице ордена святого Иоанна Иерусалимского!

Я хлопал глазами.

– Идемте, – покровительственно бросил он. – Надо свернуть вот в тот переулок, и мы упремся прямо в стену госпиталя крестоносцев.

Узкие кривые улочки Валетты действительно были очень хороши, но об их удобстве говорить не приходилось: едва ли здесь разъехались бы две машины.

– Вы не правы, – сказал Шлиссенджер. – Их очень легко оборонять, особенно если улица идет под скос. А здесь весь город на холмах.

– Откуда вы узнали, о чем я думаю? – мое удивление чуть польстило ему.

– Когда современный человек попадает на средневековую улицу, он всегда в первый момент думает о двух разворачивающихся автомобилях. Я прав? – он хмыкнул. – Здесь должен был проезжать один всадник в полном вооружении, положив копье поперек седла.

Я понимающе кивнул. Улицы-ущелья давали максимум тени, на которую можно было рассчитывать в этих местах. Выцветший клочок неба над головой, глухие белые стены, украшенные на уровне второго этажа резными деревянными балконами в мавританском стиле – все это придавало переулкам сходство с такими же улочками где-нибудь в Ширазе или Каире.

– Окна обычно выходят во дворики, – пояснил Эйб. – Там тень от персиковых деревьев, плющ увивает дома от земли до крыши, шумит какой-нибудь фонтанчик. Если и можно где-то по настоящему отдохнуть, то я предпочитаю такие места.

Через несколько минут ходьбы мы действительно уперлись в стену высокого, по здешним меркам, 3-х этажного дома. Единственным, его украшением был строгий пояс ложных колонн, огибавших весь второй этаж. На плоской крыше шелестел листвой виноград, увивавший мощные деревянные подпорки.

– Вот сюда. – Эйб шагнул к низкой полукруглой двери в тени маслины. Над входом красовался вырезанный в желтом песчанике восьмиконечный крест. Шлиссенджер взялся за массивное дверное кольцо и с силой ударил им по окованной медью створке. Два раза быстро и один раз с оттягом. Повисла тишина. Наконец, залязгали засовы.

– Входите, братья. – услышал я мальчишеский ломающийся голос и только потом понял, что к нам обратились по-испански.

– Во имя Бога Живого. – отозвался Абрахам. Дверь широко распахнулась.

С ослепительного света мы шагнули в узкий, совершенно темный коридор, где на нас повеяло погребной сыростью и пронизывающим холодом. В первое мгновение я точно ослеп, но Шлиссенджер крепко взял меня за локоть и повлек вглубь коридора.

– Ну и вонища! – заметил я.

Изо всех щелей несло псиной, прокисшими в крови бинтами и паленым мясом.

– Запах эпохи. – развел руками Эйб, легко поспевая по темному лабиринту за нашим невидимым провожатым. – Осторожно, здесь ступеньки.

Лестница, крутая и узкая, с каждым шагом становилась все светлее. Свежий ветер волной обдал нас, и мы оказались в просторной комнате второго этажа. Высокое стрельчатое окно было распахнуто в сад. Вдоль стен выстроились шкафы темного дерева со старинной посудой. На массивном столе стояли два тяжелых кованных подсвечника и горка серебряных тарелок.

– Садитесь, Лагер. – по-хозяйски бросил мне Эйб, втискиваясь в неудобный узкий стул с высокой спинкой. – Ну, наконец-то, Рамон, – обернулся он к вошедшему вместе с нами юноше, – Я вижу тебя в госпитале, а не с девками в порту.

– Вам не в чем упрекнуть меня, мессир. – возразил наш провожатый. – Во время осады я был не хуже других.

– Не хуже! – поднял палец Эйб. – Вот именно: не хуже.

Рамон вспыхнул. Я с интересом разглядывал его. Он был одет в короткий белый супервест с шелковым красным крестом на плече. На вид ему можно было дать лет пятнадцать, не старше. Его смуглое загорелое лицо с зажившим свежим шрамом на левой щеке казалось серьезным и расстроенным.

– Ну, неси, что там у тебя! – Эйб хлопнул в ладоши. – И учти, что, если мне попадется на столе хоть одно постное блюдо, я выброшу тебя в окно! Мы с мессиром Фридрихом зверски голодны.

Рамон поклонился и выскользнул за дверь.

– Где это мы? – понизив голос, спросил я. – Неужели здесь еще сохранились госпитальерские погребки? Не плохой, должно быть, заработок от туристов. А почему кроме нас никого нет?

Эйб бросил на меня чуть удивленный взгляд и ничего не ответил. В комнату вбежал здоровенный пятнистый дог, и, растянувшись у ног моего приятеля, весело затявкал.

– Ах ты чучело! – Шлиссенджер опустил руку и стал ласково трепать пса за ухо. – Ну, живей, живей! – прикрикнул он на нескольких маленьких пажей, буквально сгибавшихся под тяжестью серебряных блюд и кувшинов.

С трогательной, недетской серьезностью они расставили их на столе и удалились, почтительно склонив головы.

– Налетайте, Лагер. – Эйб зашвырнул в меня свеженьким небольшим огурчиком. – Баранина! – воскликнул он, прищурив глаз. – С чесночным соусом! Вот как здесь стали питаться?

Он ловко подцепил ножом кусок мяса, бросил его себе в тарелку и принялся так легко и привычно разделывать, как будто всю жизнь ел руками.

– Ну, я сыт. – Эйб отвалился от стола, и по его губам растеклась блаженная улыбка. – Держи, приятель! – он швырнул догу кость, но псина, проследив глазами полет лакомства, шмякнувшегося на пол шагах в двадцати от стола, не двинулась с места. Она облизывала лениво свесившуюся руку Шлиссенджера, тихо поскуливая от удовольствия.

– С вашего позволения, мессир. – Рамон взялся за литой кувшин с крышкой. – Я ждал, пока вы изволите пообедать, чтобы сообщить вам: сэр Оливер приказал мне немедленно поставить его в известность, как только вы появитесь.

– Ну и что ж? Ты поставил? – Шлиссенджер поднял ноги, как бы желая положить их на стол, но потом раздумал и перекинул одну через подлокотник.

– Сэр Оливер с минуты на минуту будет здесь. – поклонился мальчик. Такую стремительную смену настроений я наблюдал впервые. Эйб вскочил так, точно его ошпарили. От расслабленности и вальяжной лени не осталось и следа.

– Убери все это! – приказал он Рамону. – Брысь! – дог удостоился довольно крепкого пинка. – Воды и полотенце!

Через минуту прежний бодрый и подтянутый Шлиссенджер стоял у стола, вытирая руки холщовой тряпкой.

– Что происходит, Эйб? – я тоже встал.

– Не время. – бросил он. – Сидите и слушайте.

Дверь скрипнула, и на пороге возник статный человек лет пятидесяти с властным умным лицом. Он был одет в точности, как Рамон, с той лишь разницей, что на его шее висела массивная золотая цепь с восьмиконечным крестом, а у бедра бился меч.

– Рад вас видеть, друг мой! – обратился он к Шлиссенджеру по-английски, но с каким-то очень странным акцентом.

– Мессир Оливер. – Эйб склонил одно колено и опустил голову. – Чем я могу служить вам?

Человек огляделся, его вопросительный взгляд уперся в меня.

– Это со мной, сэр Оливер – поспешил заверить Эйб. – Говорите свободно.

Сэр Оливер радушно улыбнулся мне и вновь повернул голову к Шлиссенджеру.

– Плохие новости, мессир Эгберт! Очень плохие. Вы слышали о ране великого магистра?

Эйб кивнул.

– Я скорблю всем сердцем. Поверьте.

– Дело не в скорби. – резко остановил его сэр Оливер. – Вы знаете мою преданность магистру, 30 лет я был его секретарем, он поверял мне многие тайные мысли… Обстоятельства, при которых 6ыл ранен монсеньер де Ла Валетт заставляют меня трепетать от ужаса и погружаться в сомнения. Как хорошо, что вы приехали! Я ни о чем другом не могу и думать.

– В чем дело, сэр Оливер? – В голосе Эйба прозвучала неподдельная тревога. – Я весь во внимании.

Секретарь еще раз бросил на меня недоверчивый взгляд и продолжал.

– Дело в том, друг мой, что магистра ранили вовсе не турки…

Удивление, граничащее с непониманием выразилось на лице Эйба.

– Одно слово, и вы оцените серьезность положения. – остановил его жестом сэр Оливер. – Удар, страшный удар, я не знаю, как монсеньер вообще остался жив, был нанесен сзади. Человек, нанесший его… Он из наших…. Он воспользовался сумятицей боя и…. – Сэр Оливер взмахнул рукой, губы его затряслись, не то от гнева, не то от жалости. – Магистр потерял сознание и упал, его нашли уже после боя, вечером. У него было сломано несколько ребер, размозжено плечо и… – Секретарь перевел дыхание, словно не решаясь выговорить. – Перстень…

– Он пропал?! – с досадой воскликнул Шлиссенджер, хлопнув себя по колену.

– Да. – со стыдом признался сэр Оливер. – Этот человек… Он очень спешил и отсек магистру два пальца, чтоб снять его.

– Почему два? – изумился Эйб.

– Я же говорю: он очень спешил. – раздраженно отозвался секретарь. – Несмотря на всю свою слабость, великий магистр просил проводить вас к себе, как только вы появитесь.

– Я иду немедленно. – Шлиссенджер сделал мне знак следовать за ним.

Мы вышли на улицу и двинулись к дворцу. В соборе звонил колокол. Несколько конюхов у коновязи чистили лошадей. Под аркой, где еще каких-то полтора часа назад стоял английский патруль, нас встретили угрюмые, закованные в броню наваррцы, утиравшие ладонями пот с лица.

Мы прошли в просторный внутренний двор, свернули в галерею, окаймлявшую его, и потерялись среди леса стройных флорентийских колонн. Как видно, Шлиссенджер прекрасно знал дорогу. Его повсюду узнавали и почтительно кланялись. Белая мраморная лестница вела к покоям великого магистра.

– Останьтесь здесь. – властно сказал мне Эйб, указывая за тяжелый занавес, отделявший, видимо, спальню магистра от гардеробной комнаты. – Все, что вы услышите, держите при себе. Быть может, в дальнейшем это вам весьма пригодится. – он шагнул вперед.

– Кто здесь? – услышал я сдавленный старческий голос.

– Не беспокойтесь, монсеньер. Это я. – отозвался Эйб.

– Подойдите. Нет, ближе. Мне трудно говорить.

Я чуть отогнул край занавеси и в щель увидел полутемную комнату. В дальнем углу на кровати лежал величественный седовласый старик с благородными чертами лица. Его правая, обезображенная, рука была забинтована, левую он дружески протянул Шлиссенджеру.

– Я хотел бы обнять вас, мессир Эгберт. – едва слышно сказал магистр. Но Бог не дарует мне такой возможности. Вы уже знаете о моем несчастье?

– Да, монсеньер. – Эйб опустился на колени перед кроватью.

– Да простит мне Господь, но я предупреждал Вас… не раз… Перстень Жака де Моле не может принести добра. Те, кто дал его несчастному магистру тамплиеров, теперь сделают все возможное, чтобы заполучить его обратно.

– Но я носил его, как память. – простонал старик. – Как память о великом человеке, столько сделавшем для крестоносного братства и пресвятой церкви… безвинно осужденном! Клянусь, я ни разу не употребил его во зло! Если б не он, – магистр схватил Эйба за плечо здоровой рукой, – Мы, возможно, не выиграли бы Великой Осады.

– Если б не он, ее могло бы не быть. – неожиданно резко сказал Шлиссенджер, вставая.

– Наверное, вы правы. – старик уронил голову на грудь – С тех пор, как я впервые примерил перстень, мне все время хотелось его снять. Но я не мог… Он словно врос в палец! У меня начались приступы беспричинной ярости. Когда защитники Сент-Эльмо умоляли меня позволить им покинуть безнадежный рубеж, я словно лишился рассудка от гнева. Я обвинил их в трусости. Они погибли. Все.

– Турки не пощадили даже раненных. – Шлиссенджер говорил так, точно вколачивал гвозди. – Их истерзанные тела прибили к крестам и пустили по воде мимо остальных бастионов. Чтобы мы хорошо знали, что нас ожидает. Некоторые были еще живы…

Магистр закрыл лицо ладонью.

– Простите меня, монсеньер, – голос Эйба стал мягче. – Я говорю это теперь только для того, чтоб в свой последний час на земле вы не находили себе покоя и там…. вам было бы легче.

– Вы знаете, что я умираю. – безнадежно сказал старик. – Вы всегда все знаете. Так найдите же его! Найдите! – воскликнул он. – А то этот перстень еще натворит дел.

– Я сделаю все, что смогу. – Эйб вновь склонил колени.

– Я мог доверить это только вам – прошептал магистр. – Я ждал вас. Теперь я спокоен. Ступайте. Не зовите ко мне больше никого.

Эйб встал, низко поклонился и быстрым шагом вышел. – Послушайте, что все это значит? – вылез я с вопросом в самый неподходящий момент. – Какого черта? – мне было очень неловко за свою роль тайного свидетеля. – Почему вы считаете себя вправе…

Эйб обернулся, смерил меня коротким оценивающим взглядом и процедил сквозь зубы:

– Должен же я был дать вам шанс выжить.

Едва ли от этого объяснения мне стало легче.

– Ну? Что он вам сказал? – сэр Оливер, разбиравший за столом магистра бумаги, поднялся навстречу Эйбу.

– То же, что и вы.

Лицо Шлиссенджера выглядело крайне расстроенным. – Он очень страдает, – Эйб помедлил. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, сэр Оливер. Секретарь кивнул. – Вы нашли того, кто нанес удар?

– Да. – сэр Оливер отложил бумаги. – Это мессир Робер д'Юрфе, командор второго бастиона. До сих пор он считался очень достойным и честным рыцарем.

Секретарь развел руками.

– Как вы узнали, что это он? – губы Шлиссенджера сжались в твердую складку.

– Он сам сказал, – ответил сэр Оливер. – Пришел и признался. Заливается слезами, говорит, что не хотел… что на него точно что-то нашло…

– А перстень? – Эйб весь подался вперед.

– В том-то и дело, – лицо сэра Оливера приняло растерянное выражение. – Он молчит и молит о смерти.

– Что это значит? – поднял брови Шлиссенджер.

– Говорит, что это не его тайна. Что он с радостью сказал бы, но не может выговорить ни слова. И он пытался, мессир Эгберт! Клянусь вам! Я сам видел. – секретарь хватил кулаком по столу. – Он силится и не может выжать из себя ни звука. А когда ему начинают задавать вопросы…. Поверьте, мессир Эгберт, я не трусливый человек, но его лицо…. Сказать, что это ужас, значит, ничего не сказать! – секретарь перевел дыхание. – Он словно впадает в оцепенение. Привести его в чувство нет никакой возможности.

– Ни огнем, ни водой? – сдвинул брови Эйб.

– Ни огнем, ни водой, ни железом. – покачал головой сэр Оливер.

– Вы сказали ему, что его сожгут? – губы Шлиссенджера дрогнули.

– Да, он знает. – секретарь помедлил. – И только просит, чтобы поскорее. Он говорит, что демоны рвут его на части.

– Отведите меня к нему. – тихо сказал Эйб.

Я, как безмолвная тень, следовал за Шлиссенджером. Я ничего не мог себе объяснить, и это было ужасно. Но мои ощущения, кажется, меньше всего беспокоили Эйба. Он мчался на третьей скорости по переходам дворца, и мы с сэром Оливером едва поспевали за ним.

– Возможно, мы уже опоздали! – на ходу бросил он. – Полнолуние сегодня? Скажите, к вам в последнее время не обращались местные крестьяне с сообщением о пропаже детей?

Его вопрос, кажется, удивил секретаря. – Да. Случалось. – кивнул тот. – Такое бывало еще до осады. Но во время нее особенно часто. Из деревень Дингли и Вердала. Люди все списывают на войну. К тому же турки, пираты… Вы сами знаете.

– Та-а-аак, – зло протянул Шлиссенджер. – Значит, пока мы дрались на стенах здесь, внутри кто-то служил черные мессы о победе над христианами!

– Бог с вами, мессир Эгберт! – взмахнул рукой сэр Оливер. – Здесь? В сердце ордена? На Мальте?

– Я сейчас с ним поговорю. И не мешайте мне! – отрезал Эйб.

Мы спускались по крутой узкой лестнице. Казалось, она вела к центру Земли. На каждом повороте нас встречал часовой, над его головой тускло чадил факел.

– Вот здесь.

Замок лязгнул. Сэр Оливер отступил на шаг, пропуская нас вперед. Согнувшись в три погибели, мы вошли в низкую дверь. Подземелье со сводчатым потолком походило на погреб в доме моей бабушки Цюрихе. Вошедший с нами стражник воткнул в кольцо на стене еще один факел, и стало светлее.

Кто-то зашевелился в углу, громыхнула цепь.

– Это он. – в голосе сэра Оливера зазвучали презрение и ненависть. – С тобой хочет говорить мессир Эгберт, собака. – обратился он к узнику. – И если ты опять начнешь валять дурака, то, клянусь Богом…

Эйб остановил его жестом.

– Пусть подойдет.

Я увидел, как от стены отделилась сгорбленная фигура и шагнула к нам. Человек был измучен. Человек был разбит. Его глаза запали, и взгляд блуждал…

– Кажется, вы перестарались, сэр Оливер, – тихо сказал Эйб.

Секретарь пожал плечами.

– Мессир д'Юрфе, – обратился Шлиссенджер к несчастному. – Сейчас вам никто не в силах помочь, кроме Бога. Просите его, и он не отвернется от вас, как вы отвернулись от него.

– Я не знал… – сдавленно простонал рыцарь.

– Неправда. – тихо, но твердо возразил Эйб. – Вы просто не думали, что зайдете так далеко. Смирение надоедает, правда?

– Чего вы хотите от меня? – прошептал мессир Робер, опустив глаза.

– Место! Место, где вы бывали на черных мессах!? – спокойный голос Шлиссенджера перешел в крик. – Ну?!

– Я был там всего один раз. – д'Юрфе в отчаянии затряс головой. – Я… Я не могу! Они держат меня.

– Бред! Соберитесь! Вы сильнее их. – Эйб сверлил его взглядом. – Вы же смогли уйти оттуда. Я вам помогу. Принесите карту! – бросил он нам.