Книга самурая

Рассуждая о том, в каком направлении должно развиваться современное общество, одни видят идеал в социализме, другие ратуют за социальное государство, хотя на деле это одно и то же. Избыток свободы в социальных странах ведет к апатии и усталости в обществе; что уж говорить о социалистических странах, где свобода подавляется. Люди в душе, с одной стороны, поддерживают масштабный социальный проект и движутся к нему шаг за шагом, но как только достигнут этого идеала, им тут же становится скучно. С другой стороны, у каждого человека глубоко в подсознании скрываются слепые импульсы. Они представляют собой динамические проявления противоречий, которыми полна жизнь человека и которые возникают постоянно, что, по сути, не имеет ничего общего с социальными идеалами, связанными с будущим. У молодежи эти проявления выражаются в наиболее откровенной и острой форме. Слепые импульсы вступают в драматические противоречия друг с другом, враждуют между собой. В молодых людях одновременно живут два импульса – сопротивления и подчинения. Можно найти им другое определение – импульс быть свободным и импульс умереть. Эти импульсы, какую бы политическую форму они ни обретали, подобны разряду электрического тока, возникающего из разницы потенциалов, – иными словами, из фундаментальных противоречий человеческого бытия.

Во время войны импульс смерти был высвобожден на сто процентов, зато импульсы к сопротивлению, свободе и вообще к жизни полностью подавлены. После все изменилось с точностью до наоборот: импульсы сопротивления, свободы и жизни реализовались на сто процентов, в то время как импульсы подчинения и смерти проявить себя не в состоянии. Лет десять назад, беседуя с одним политиком консервативного толка, я сказал, что политика послевоенного периода принесла Японии экономическое процветание, благодаря которому, возможно, удалось удовлетворить импульс молодого поколения к жизни. Об импульсе смерти в той беседе я не упомянул. Но, встречаясь с ним в другой раз, я объяснил, что мы живем под постоянной угрозой того, что подавленный в нынешней молодежи импульс смерти может в той или иной форме взорваться.

Я считаю, что борьба против японо-американского договора безопасности[13] стала одним из проявлений резкой разницы электрических потенциалов. Эта борьба – весьма сложное явление в политическом отношении, а участвовавшая в ней молодежь всего лишь искала дело, за которое можно пожертвовать собой. Она вовсе не была движима идеологией, и уж конечно, ее действия не основывались на внимательном изучении статей договора. Она стремилась одновременно удовлетворить внутри себя противоречащие друг другу импульсы – сопротивления и смерти.

Но еще хуже было то, что наступило после того, как выступления против договора безопасности закончились неудачей. Эти события показали их участникам, что политическое движение, которому они отдались целиком и без остатка, оказалось своего рода фантазией, что смерть не выходит за пределы реальности, что результаты политической деятельности не приносят удовлетворения, что вся их энергия была потрачена впустую. Современной японской молодежи в очередной раз был вынесен приговор: «У вас нет такой цели, за которую можно умереть».

Как отмечал Тойнби, причина, по которой христианство получило такое быстрое и широкое распространение в Римской империи, заключалась в том, что у людей было страстное желание видеть перед собой цель, достойную того, чтобы умереть за нее. В период Pax Romana почти на всей территории империи, охватывавшей Европу и часть Азии, надолго воцарилось спокойствие. Избежать апатии, в которую погрузилось в это время общество, смогли лишь гарнизоны, дислоцированные на границах империи. Только эти люди видели перед собой цель, за которую можно было умереть.

«Хагакурэ» основывается на заповедях самураев. Смерть – это профессия, предназначение самурая. Какой бы мирной ни оказалась эпоха, в которой довелось жить самураю, смерть – высшая мотивация его поведения, и если самурай боится смерти, избегает ее, он перестает быть самураем. Именно поэтому Дзётё Ямамото придает такое значение смерти как главному принципу поведения. Однако в современной Японии, живущей по конституции, которая отрицает войну, люди, считающие целью своей профессии смерть, включая Силы самообороны[14], не могут существовать в принципе. Во главу угла человеческого существования в эпоху демократии ставится продолжительность жизни.

Соответственно при оценке «Хагакурэ» естественный вопрос – кем является читатель, самурай он или нет. Если человек, читая «Хагакурэ», способен преодолеть фундаментальное различие в подходах между временем, когда создавалась эта книга, и современностью, ему откроется человеческая природа, понимание вещей, применимое к сложным отношениям между людьми даже в наше время. А если быстро и бегло пробежаться по ее страницам (волнующим, живым, страстным и в то же время необыкновенно острым, тонким, парадоксальным, свежим), человек в итоге снова наткнется на то самое фундаментальное различие.

Когда читатель преодолевает разрыв между эпохами, книга находит отклик в его душе, но в конечном итоге его снова отбрасывает к тому же неразрешимому противоречию. Этим и интересна «Хагакурэ».

В чем же состоит эта разница, о которой мы все время говорим? Чтобы ответить на этот вопрос, выйдем за рамки классовых различий, различий в профессиональных занятиях и условий, в которых живут люди в ту или иную эпоху, и вернемся к фундаментальной проблеме – проблеме жизни и смерти, с которой мы вынуждены сталкиваться каждый день. В современном обществе люди все время забывают о том, какое значение и смысл имеет смерть. Точнее, не забывают, а избегают этой темы. Райнер Мария Рильке однажды сказал, что смерть измельчала. Смерть человека превратилась в нечто малозначимое, вроде кончины на жесткой больничной койке, после которой требуется как можно скорее произвести уборку. Вокруг нас идет непрерывная «транспортная война», которая, как говорят, уносит больше жизней, чем унесла Японо-китайская война[15], и жизнь человеческая сейчас так же преходяща и хрупка, как и была всегда. Однако думать о смерти мы не хотим. Сама мысль о ней нам неприятна. Мы не хотим брать у смерти выгодные для нас элементы, чтобы заставить их работать в нашу пользу. Мы всегда стараемся направить взгляд на светлые, обращенные вперед цели, на ориентиры жизни. И делаем все возможное, чтобы не замечать того, что смерть медленно, шаг за шагом, подтачивает и разрушает наши жизни. Такой подход отражает происходящий в нас процесс, в котором рационалистический гуманизм выполняет определенную функцию – настойчиво и последовательно переводить наш взгляд на светлые идеалы свободы и прогресса, стирать проблему смерти из нашего сознания и загонять ее все дальше в мрачные глубины подсознательного, в результате чего всячески подавляемый импульс смерти приобретает более опасные, скрытые формы, грозящие взрывом. Мы игнорируем тот факт, что присутствие смерти в нашем сознании является важным элементом душевного здоровья.

Все меняется, неизменной остается лишь смерть. Она существует – так было во времена «Хагакурэ», так есть и сейчас – и является регулятором жизни человека. В этом смысле в смерти, о которой пишет Дзётё, нет ничего особенного. «Хагакурэ» утверждает: каждый день думая о смерти, человек сосредоточивается на жизни. Когда мы выполняем работу с мыслью, что сегодня можем умереть, нельзя не признать, что работа вдруг наполняется жизнью и светом.

Мне кажется, «Хагакурэ» дает нам шанс пересмотреть наши взгляды на жизнь и смерть после двадцати лет послевоенного спокойствия.

2

Сорок восемь главных принципов «Хагакурэ»

«Хагакурэ» и ее автор, Дзётё Ямамото

Трактат, известный нам как «Хагакурэ», изначально имел название «Хагакурэ кикигаки» («Записи о сокрытом в листве»), которое было сокращено до одного слова – «Хагакурэ». Под таким названием самурай Цурамото Тасиро[16] собрал в одной книге записанные им мысли и поучения Дзётё Ямамото. По поводу смысла и значения слова «хагакурэ»[17] споры ведутся уже много лет, но общее мнение по этому вопросу так и не сложилось.

Согласно одной из версий, такое название было позаимствовано у Сайгё[18] в одном из его стихотворений из сборника «Санка вакасю» («Горная хижина»):

В дрожащих лепестках,средь листвы сокрытых,Я чувствую ту,О ком втайне мечтаю.

По другой версии, такое название отражает то, что «Хагакурэ», по сути, трактат о самопожертвовании, о службе самурая своему господину, которую он искони несет в тени, не мечтая прославиться, и она была наговорена и записана в убежище Дзётё – в уединенной хижине, прятавшейся в листве.

Третья версия предполагает, что возле хижины, где жил Дзётё, росла хурма, дававшая столько плодов, что ее называли «хагакуси» – «дерево, скрывающее листья». Отсюда якобы и произошло название «Хагакурэ».

Есть и четвертый вариант. В замке Сага, в период правления клана Токугава принадлежавшем даймё Набэсима, росло много деревьев, из-за чего его якобы прозвали «хагакурэдзё» – «замком, сокрытым в листве», а служивших клану Набэсима самураев – «самураями, сокрытыми в листве». Отсюда и название книги. В замке по краям вырытого вдоль стен рва в самом деле разрослись большие деревья, и зелень окружала его со всех сторон, однако, по свидетельствам местных жителей, замок Сага никогда так не называли. Так что эта версия – не более чем предположение.

Изначально «Записи о сокрытом в листве» были записью бесед, которые вел с Дзётё Цурамото Тасиро. В тринадцатом году периода Гэнроку (1700 г. по западному календарю) самурай княжества Сага[19] Дзётё Ямамото после смерти своего повелителя Мицусигэ Набэсимы (второго даймё княжества Сага) принял монашество, построил себе хижину и стал жить отшельником в местечке Куроцутибару. Десять лет спустя, весной седьмого года периода Хоэй (1710 г.), молодой самурай клана Сага по имени Цурамото Тасиро навестил Дзётё и стал записывать их разговоры. Семь лет Тасиро собирал и систематизировал то, что говорил ему Дзётё. Получилось одиннадцать книг, которые были названы «Записи о сокрытом в листве». Дзётё приказал бросить их в огонь, но Цурамото Тасиро не подчинился приказу и тайком сохранил их. Очень скоро его труд разошелся в копиях среди самураев княжества Сага. Записи получили такую высокую оценку, что их стали называть «Книгой Набэсима».

«Хагакурэ» – не просто какие-то случайные записи, но серьезный труд, на составление и редактирование которого было потрачено много сил. Книга имеет следующую структуру:

• книга первая («Записи», часть первая) и книга вторая («Записи», часть вторая) – наставления самого Дзётё Ямамото;

• книги третья, четвертая и пятая – высказывания и дела Наосигэ Набэсимы[20], Кацусигэ Набэсимы[21], Мицусигэ Набэсимы[22] и Цунасигэ Набэсимы[23];

• книги с шестой по девятую описывают княжество Сага, высказывания и дела его самураев;

• книга десятая – высказывания и дела самураев других княжеств;

• книга одиннадцатая – дополнения к книгам с первой по десятую.

Таким образом, ядро «Хагакурэ» составляют первая и вторая книги, содержащие поучения самого Дзётё, в которых живет суть его философии. Порядок бесед в первых двух книгах не обязательно строго хронологический. Начались они «в седьмой год эры Хоэй, пятого дня третьего месяца». Это тот памятный день, когда Цурамото Матадзаэмон Тасиро впервые появился в хижине Дзётё и начались их беседы.

Дзётё состоял на службе у Мицусигэ Набэсимы, второго наследственного правителя княжества Сага, и входил в число его приближенных с самого детства до сорока двух лет. Его предки верно служили клану Набэсима поколение за поколением, сам Дзётё тоже пользовался полным доверием своего покровителя. Были все основания ожидать, что по достижении пятидесяти лет его объявят главным вассалом даймё и он станет влиятельным лицом в управлении княжеством, однако на сорок втором году жизни Дзётё его покровитель умер и этим амбициям не суждено было сбыться. Дзётё был полон решимости покончить с собой в знак верности умершему правителю. Однако Мицусигэ был человеком, опережавшим свое время. Он категорически запретил ритуальные самоубийства в своих владениях и издал указ, по которому человек, покончивший с собой, навлекал бесчестие на свою семью. В то время честь семьи ставилась выше чести отдельной личности, поэтому Дзётё отказался от самоубийства, отошел от мира и стал жить в монашестве отшельником. Так он провел двадцать лет до самой смерти в десятый день десятого месяца четвертого года периода Кёхо[24] (1719 г.). Ему был шестьдесят один год.

Беседы с Дзётё, итогом которых стали «Записи о сокрытом в листве», начались, когда Дзётё было пятьдесят два года, и завершились спустя семь лет – в десятый день девятого месяца первого года Кёхо (1716 г.). Это сочинение весьма напоминает «Разговоры с Гёте» Иоганна Эккермана – у составителя «Хагакурэ» мы видим ту же остроту восприятия и литературное дарование, что у Эккермана.

Цурамото Матадзаэмон Тасиро служил писцом. Во время первой встречи с Дзётё он был уже зрелым человеком тридцати двух – тридцати трех лет, на двадцать лет моложе своего собеседника. Как уже говорилось выше, период Гэнроку-Хоэй был ознаменован наступлением своего рода ренессанса, который наряду с конфуцианством, боевыми искусствами и кодексом самурайской этики был отмечен такими явлениями, как поэзия Басё[25], драматургия Тикамацу[26], новеллы Сайкаку[27]. После «перемирия Гэнна»[28] прошло уже около восьмидесяти лет. Не только горожане – купцы и обыватели, но даже самураи искали удовольствие в увеселениях; воинственный дух, культ силы и отваги, присущие эпохе воюющих провинций, пришли в упадок, а рассуждения о самурайской этике, конфуцианстве и боевых искусствах вырождались в пустой идеализм. Автор «Хагакурэ» Дзётё Дзинъэмон Ямамото появился на свет одиннадцатого дня шестого месяца второго года эры Мандзи[29] (1659 г.) в княжестве Сага, в городе Кататаэ, на улице Ёко-кодзи и умер, как говорилось выше, десятого дня десятого месяца четвертого года эры Кёхо (1719 г.) в возрасте шестидесяти одного года. Из его биографии следует, что у Дзётё было два брата и четыре сестры, он был самым младшим в семье отца – Сигэдзуми Дзинъэмона Ямамото. Отец был вторым сыном Киёаки Дзинъэмона Накано и был принят в семью Мунэхару Сукэбэя Ямамото. Имя Дзинъэмон мужчины рода Ямамото получили по велению даймё. Киёаки Накано стал первым его носителем, Сигэдзуми Ямамото – вторым и Дзётё – третьим. Этих трех самураев называли тремя поколениями Накано.

В одиннадцать лет Дзётё лишился отца и получил образование под покровительством племянника, Цунэхару Городзаэмона Ямамото, который был на двадцать лет старше. Он изучал конфуцианство и буддизм под началом Иттэя Исиды[30] и настоятеля храма Кодэндзи – фамильного храма клана Набэсима – Таннэна. Однако Дзётё не мог полностью посвятить себя учению, поскольку с малых лет числился среди ближайших приближенных правителя княжества. Наставления Таннэна произвели глубокое впечатление на Дзётё, который под влиянием своего учителя после ухода из мирской жизни постиг таинства дзен-буддизма.

Дзётё также владел боевыми искусствами, о чем свидетельствует его участие в самоубийстве двоюродного брата, которому было двадцать четыре года. Дзётё взял на себя роль кайсяку, то есть, согласно ритуалу, отрубил голову сделавшему сэппуку родственнику. Он также сочинял хайку, и Мицусигэ отправил его в Киото, где Дзётё получил признание самого Санэнори Нисисандзё[31], министра при императорском дворе, означавшее, что он постиг древние и современные приемы стихосложения. Дзётё многому научился у этого мастера.

Приняв монашество, Дзётё взял себе имя Дзётё Кёкудзан («Вечное утро» – «Рассветная гора») и поселился в хижине, названной им Тёёкэн («Дом утреннего светила»), вместе с Рёи, который, как и Таннэн, служил в свое время настоятелем храма Кодэндзи. Позднее хижина была переименована в Содзюан («Хижина долгой религиозной жизни»). В августе третьего года Сётоку[32] (1713 г.) наложница правителя Мицусигэ госпожа Рэйдзюин была погребена в Куроцутибару, где жил Дзётё, и он в знак почтения к умершей перебрался в соседнюю деревню Касуга, в местечко Окогума.

Дзётё был также автором «Гукэнсю» («Собрание моих смиренных мыслей»), которое он закончил во втором месяце пятого года Хоэй (1708 г.) в возрасте пятидесяти лет в назидание своему зятю Гоннодзё. У Дзётё также было две дочери: старшая умерла молодой, младшая вышла замуж за человека, которого Дзётё принял в свою семью, но вышло так, что Дзётё пережил их обоих.

«Хагакурэ»: три философии

Как мне представляется, «Хагакурэ» как философский трактат имеет три основные характеристики. Первое – это философия действия, второе – философия любви и третье – философия жизни.

Если взять философию действия, то в «Хагакурэ» во главе угла всегда стоит субъект. Действие считается функцией субъекта, а смерть есть итог этого действия. Философия «Хагакурэ» предлагает некий стандарт действия, являющегося наиболее эффективным средством избавления от ограничений, которые накладывают на человека личные интересы, и дающего возможность погрузиться в нечто более важное, выходящее за рамки этих интересов. Соответственно «Хагакурэ» не имеет ничего общего с макиавеллизмом, в котором третье лицо сочетает элемент А и элемент В или манипулирует силой А и силой В. Философия Дзётё – не объективистская, а чисто субъективистская. Это философия действия, а не философия политики и государственного управления.

Во время войн «Хагакурэ» использовалась в целях идейно-политической обработки общества, поэтому есть еще люди, трактующие этот труд в политическом смысле, хотя ничего политического в нем нет. Отступив в сторону, можно, конечно, рассматривать кодекс бусидо как политический концепт, однако, как мне представляется, главный смысл «Хагакурэ» – показать человеку, поставленному в определенные условия, где ему искать основания для того, чтобы предпринять действие. Учение «Хагакурэ» универсально для любого времени, как бы ни менялись условия, и в то же время оно представляет собой образец практической философии, которая зиждется на знаниях, приобретенных на основе персонального практического опыта.

Второй философский срез «Хагакурэ» – философия любви. В японской традиции сложилось особое понятие, которое обозначают словом рэн’ай – романтическая любовь. В старой Японии была распространена любовь в понятии кой, а не любовь ай[33]. На Западе еще во времена Древней Греции уже разделялись понятия «эрос» (любовь) и «агапэ» (божественная любовь). Эрос первоначально обозначал чувственное влечение, но постепенно приобрел более широкое значение и вошел в понятийный ряд философии Платона. Агапэ – это духовная любовь, полностью отделенная от плотских желаний, именно из агапэ позднее выросла концепция христианской любви.

В европейском понимании романтической любви агапэ и эрос всегда противопоставлялись друг другу. Преклонение перед женщиной в рыцарской среде во времена Средневековья имело в своей основе культ Девы Марии, но высшим идеалом рыцарской любви была агапэ, полностью свободная от эроса.

Можно сказать, что в Европе патриотизм в современном понимании тоже имеет в своей основе агапэ. Однако в Японии, если позволить себе выразиться резко, нет любви к своей стране. Нет любви к женщине. В духовном мире японцев между эросом и агапэ присутствует прямая связь. Когда любовь к женщине или юноше чиста и целомудренна, она ничем не отличается от преданности господину. Такой взгляд на любовь, в котором не проводится различие между эросом и агапэ, в конце периода Токугава стали называть «любовью к императорской семье», что заложило эмоциональный фундамент обожествления императора. Довоенная система императорской власти рухнула, но это не значит, что вместе с ней духовный мир японцев лишился представлений о подлинной любви. Эти представления базируются на твердом убеждении, что все исходящее из чистой подсознательной верности и преданности прямиком ведет человека к идеалам, к которым надо стремиться и во имя которых не жалко и умереть. На этом основана философия любви «Хагакурэ». Дзётё приводит пример любви мужчины к мужчине, которая в его времена считалась более возвышенной и духовной, чем любовь мужчины и женщины, и утверждает, что самые искренние, самые страстные проявления любви перерастают в преданность господину.

Наконец, в-третьих, философия жизни. Она не представлена в «Хагакурэ» в форме строгой логической системы. Первая и вторая книги, в которых изложены наставления Дзётё, изобилуют противоречиями. Подчас кажется, что одно изречение опровергает другое, переворачивает его вверх дном. За самой знаменитой строкой «Хагакурэ»: «Я постиг, что Путь воина – это смерть» – следует постулат, на первый взгляд ей противоречащий, а на самом деле подкрепляющий этот вывод:

«Жизнь человека – мгновение, и он должен жить, поступая так, как ему нравится. В мире, зыбком как сон, глупо мучиться, делая то, что неприятно. Такое мнение может быть неверно истолковано и может принести вред, поэтому я храню его в секрете от молодежи». То есть тезис «Я постиг, что Путь воина – это смерть» – это первая стадия, а принцип «Жизнь человека – мгновение, и он должен жить, поступая так, как ему нравится» – вторая стадия, которая как бы стоит за первым тезисом и одновременно выходит за его пределы. «Хагакурэ» со всей очевидностью предстает перед нами как философия жизни, в которой смерть и жизнь – две стороны одного щита.

Настаивая, что в ситуации «жить или умереть» надо выбирать немедленную смерть, Дзётё в то же время утверждает, что человек постоянно должен заглядывать на пятнадцать лет вперед. Умение предвидеть очень может пригодиться самураю на службе господину, и пятнадцать лет пролетят быстрее, чем сон, говорится в «Хагакурэ». Это тоже на первый взгляд выглядит как противоречие, но дело в том, что Дзётё относится ко времени с пренебрежением. Время может изменить человека, сделать его отступником и предателем, привести к краху и гибели или возвысить. Однако если мы будем исходить из того, что человек всегда стоит перед лицом смерти и что единственная истина – это истина того момента в жизни, который мы переживаем, то ход времени не заслуживает того уважения, с каким мы к нему относимся. Время не существенно, поэтому, пока человек проживает эти пятнадцать лет, думая, что каждый день может стать последним, он ежедневно, каждое мгновение что-то накапливает в себе, и эти приобретения позволяют лучше служить повелителю. В этом заключается фундаментальный принцип философии жизни, которому учит «Хагакурэ».

Далее хотелось бы изложить свой взгляд на содержащуюся в «Хагакурэ» суть философии жизни, такой живой и полной противоречий, в том порядке, как ее принципы изложены в трактате.

1. Хвала энергии

В «Неторопливой беседе в сумерках», которая открывает «Хагакурэ», сказано:

«…Я никогда не мечтал о том, чтобы достичь нирваны и состояния Будды. Я лишь желал бы возродиться семь раз как самурай клана Набэсима и всецело посвятить себя сохранению спокойствия в наших землях. Для этого не нужны особая энергия и ум. Достаточно силы духа, чтобы заявить о своей готовности нести на своих плечах бремя ответственности за весь клан. Если я такой же человек, как все, почему я должен кому-то уступать в служении своему господину? Учение, каково бы оно ни было, не принесет пользы, если человек не чувствует великой уверенности в себе. Каждый самурай должен верить, что ему по силам вынести груз ответственности за свой клан…»

Превознося, с одной стороны, добродетель скромности, «Хагакурэ» одновременно обращает внимание на то, что в соответствии с принципами существования энергии сила духа человека способна вершить большие дела. Энергии не может быть слишком много. Когда лев пускается в погоню за добычей, саванна под его лапами словно перестает существовать. Он может, сам того не заметив, преодолеть большое расстояние. Почему? Потому что он лев.

Дзётё обратил внимание на то, что похожий мощный источник энергии движет и человеком. Если ограничивать жизнь только добродетелью скромности, самурай, даже если он будет ежедневно тренировать себя, не сможет проявить в своих действиях решимость, которая позволила бы ему преодолеть рамки тренировок. Это подтверждает правильность принципа, что человек должен верить в свои силы, дабы нести ответственность за благополучие своего клана. Подобно древним грекам, Дзётё были знакомы очарование, волшебное сияние и ужас, внушаемые тем, что древние греки называли хюбрис[34].

2. Решимость

«Я постиг, что Путь воина – это смерть. В ситуации „или-или“, когда стоит выбор между жизнью и смертью, быстро выбирай смерть. Доводов в пользу другого выбора не существует. Надо исполниться решимости и действовать. Некоторые считают, что умирать, не имея конкретной цели, не выполнив свою миссию до конца, бессмысленно. Это рассуждения в духе камигата[35]. В ситуации „или-или“ невозможно предугадать, получится ли все так, как задумано, или нет.