Поэзия четырёх поколений

Андрей Межеричер

Поэзия четырёх поколений

К 100-летнему юбилею моего отца, поэта Игоря Леонидовича Межеричера

© Андрей Межеричер, 2021

© Издательство «Четыре», 2021

Предисловие от автора

Я родом из семьи Межеричер, где поэзия была в четырёх поколениях серьёзным увлечением, окном для души у старших мужчин. И так получилось, что самое плодотворное время для их творчества – неизвестного и не печатавшегося – пришлось на ХХ век. Они словно принимали друг у друга творческую эстафету десятилетий и поколений…

Мой прадед Пётр (это самый дальний из моих предков по отцовской линии, известный мне как писатель и поэт) жил и творил в Санкт-Петербурге с самого начала ХХ века. Его сын и, соответственно, мой дед, начал слагать стихи в детстве – в городе своего отца, затем в юные годы переехал с мамой в Москву, где в 20-е, 30-е и в начале 40-х много работал художником и журналистом, а также писал стихи для души. Он был арестован и расстрелян в 1937-м…

Но у него, погибшего в расцвете своего творческого таланта, остался сын Игорь – мой отец. Он родился и жил в Москве, а позднее в Стокгольме, куда переехал в девяностые годы. Его профессиональная деятельность не была связана с литературой, но стихи Игорь Межеричер писал с юности до последних своих дней, уже в начале следующего, XXI века.

Мой путь такой же, как у отца: сначала Москва, затем Стокгольм…

..Сто лет творчества. Сто лет непохожих друг на друга жизней. Кроме меня никого из этих авторов уже нет в живых, и не о каждом из них я знаю достаточно. Многое не дошло до потомков – к примеру, архив моего прадеда, или было конфисковано при аресте (как у деда), или потерялось, не сохранилось при ремонтах и переездах, как у моего отца…

Но читая их произведения, я понимаю и чувствую неизмеримо больше, чем могла бы мне передать летопись их жизней!.. Ведь вне зависимости от того, какие мы и чем занимаемся, те порывы души, те размышления и события, что рождают поэзию, раскрывают лучшее, что в нас есть: чувства, порой скрытые от взоров рутиной повседневных забот, неотложных дел, усталостью или плохим самочувствием.

Ведь что такое стихи и сам поэт?.. Моё воображение рисует очаг с тлеющими в нём углями способностей или склонности к поэзии. Небеса дуют на них потоками творческого подъёма, и от них сначала взлетают искры вдохновения… следом появляются лёгкие язычки образов и рифм, от них в дыме труда и терпения загорается пламя строк и строф. и вот так рождаются стихи, согревающие и питающие наши души.

Я пишу слишком пафосно? Это, скорее всего, не вина моя, а особое отношение к поэзии, передавшееся мне от нескольких предшествующих поколений…

Раньше, особенно в молодости, мне было совсем не важно, прочитает ли мои стихи кто-то ещё, кроме родных и друзей. С возрастом, став, видимо, мудрее, я начал сожалеть, что в течение целого века из нашего семейного творчества ничто не было издано.

Эта книга призвана изменить ситуацию – она собрала избранные стихи всех четырёх поколений под одной обложкой. И это очень интересно: ХХ век минул, уже первое поколение III тысячелетия пробует свои силы в стихосложении, а тут открылось несколько судеб, совершенно разных по характерам и прожитым жизням… людей, соединённых не только родственными узами, но и увлечением литературой.

Ещё ребёнком я слушал и впитывал в себя стихи отца о любви и войне, став постарше, учил наизусть возвышенные и глубокие стихотворения деда и. начинал писать сам. Я любил слушать рассказы моих родителей и бабушки о прошлых временах и наших предках, мне нравилось, читая стихи отца или деда, находить в них отзвуки поведанных мне событий их жизни.

Идея издать сборник поэзии всех четырёх поколений семьи Межеричер под одной обложкой появилась после того, как на поэтическом сайте stihi.ru я стал публиковать произведения отца и деда, чтобы поделиться с другими их творчеством, которое, я считаю, заслуживает внимания. Я был удивлён, что за довольно короткое время число посещений страниц с их стихами уже измерялось тысячами, более того – появились рецензии, приглашающие к диалогу, несмотря на то, что обоих авторов уже много десятилетий нет в живых и читатели знали об этом из предисловий к их творениям.

И это именно читатели наших трёх поэтических страниц первыми начали писать о своём интересе к приобретению совместного семейного стихотворного сборника, чтобы полнее прочувствовать сходство и различие судеб Межеричеров, стилей и восприятия жизни, общих ценностей…

Затем я обнаружил в архивах поэзию ещё одного моего предка – прадеда, родившегося в 1858 году. Я расценил это как особый знак свыше. и именно тогда окончательно решил издать нашу совместную книгу.

Я публикую этот сборник стихов, отдавая дань уважения моим прародителям-поэтам, на память нашим потомкам.

Начнём, пожалуй, по порядку – с прадеда Петра…

Глава первая

Мой прадед Пётр

Дача писателей в Ермолова, где каждое лето отдыхал и писал Пётр Межеричер

Я родился на сто лет позже Петра Межеричера и долгое время почти ничего не знал о жизни и творчестве прадеда. Родители рассказывали мне, что он жил и умер в Санкт-Петербурге, но многое о нём было неизвестно им самим.

Прошли долгие годы, я поменял страну проживания, ушло из жизни старшее поколение моих родных, и только тогда я начал серьёзные поиски следов жизни и творчества этого моего предка по линии отца, с целью извлечь из забвения его имя.

Я обратился в своих поисках к семейным альбомам и документам, но там оказалось немного сведений… Лучшими моими помощниками стали архивы и интернет. Находки оказались очень ценными и для меня, и для моих близких, с интересом следивших, как я – порой по крупицам! – находил новую информацию и лепил из неё образ живого человека, прямым потомком которого я являюсь и чью фамилию ношу.

Не буду рассказывать подробную историю непростой, интересной судьбы Петра Межеричера: она есть в другой моей книге – «Прошлые люди», – где я прослеживаю жизнь моих предков в глубину веков на несколько поколений и столетий. Я лишь коротко упомяну о главных событиях его биографии. Ведь в книге, которая у вас в руках, речь о другом: о творчестве, о стихах, о преемственности поэтических интересов и способностей – от прадеда к деду, деда к отцу и далее по линии родства.

Ещё до начала поисков мне казалось, что одарённость моего деда как поэта и художника должна иметь некий родовой исток… И я упорно искал, находил и соединял обрывки знаний о его отце Петре Межеричере в один общий портрет до тех пор, пока он не стал полным, законченным. или почти законченным.

Обложка журнала «Огонёк» со статьёй Петра Межеричера о письмах Толстого

Итак, давайте перейдём к самому Петру, его жизни и творчеству.

Пётр Исаакович Межеричер, как я уже упомянул в начале, был рождён за сто лет до меня, в 1858 году. (Я же появился на свет в 1956-м, когда его уже не было на свете почти четверть века.)

Он родился в городе Житомире – в еврейской, скорее всего довольно образованной семье – и к восемнадцати годам закончил реальное училище в Киеве. Потом были Одесса, первый брак, оказавшийся неудачным, работа учителем математики и черчения, ещё одна женитьба на молодой девушке Соне Шапиро и рождение их первого и единственного сына.

Но не всё было так просто и прозаично. Ещё юношей, до службы в Одесском училище, Пётр Межеричер познакомился с аристократом Леонидом Оболенским. Пётр был одно время репетитором его детей, и они с Оболенским прониклись сначала симпатией друг к другу, а потом и крепко подружились.

Леонид был публицистом, критиком и издателем литературных журналов на рубеже двух прошлых веков, Пётр Исаакович же стал его доверенным лицом, а одно время – даже литературным секретарём. Сам Лев Толстой подписывал некоторые свои письма: «В Одессу Межеричеру для Л. Оболенского».

Ну не мог человек, живя и работая в такой среде, не писать сам!..

Многое скрыто от нас пеленой времени, но иногда этот туман расходится, и мы можем увидеть нечто такое, чего не ожидаем… Так получилось и со мной: однажды на букинистическом сайте я в очередной раз увидел имя моего прадеда. Однако не это меня удивило – ведь я уже приобрёл через интернет десяток учебников по черчению, им написанных. Дело в том, что это был номер литературного журнала за 1905 год. И речь шла о поэтическом произведении!..

Следом за именем Петра Межеричера в оглавлении журнала следовали имя и статья Оболенского, соратника и покровителя Петра. И это никак не могло быть совпадением или ошибкой. Я тут же купил этот журнал и с нетерпением стал ждать его получения.

Но прежде чем я закончу рассказ об этой моей находке, хочу поведать, что мой прадед Пётр прожил семьдесят три года (вплоть до 1931-го) и был похоронен на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга, участок 22, могила 73. Его друг и соратник Оболенский покоится на том же кладбище.

И вот заветный номер «Вестника Европы» за август 1905 года у меня в руках… Меня переполняют радость и нетерпение: открыть, найти, прочитать то, что мой прадед написал, а журнал напечатал 116 лет назад!

Журнал довольно толстый. На странице 578 стоит название произведения: «Теракойя» – и напечатано вступление моего прадеда. В нём он рассказывает, что это классическая японская пьеса, написанная в Средние века, которую он перевёл на русский язык, и следует краткое её содержание. Затем идёт сам литературно-поэтический перевод пьесы, сделанный Петром Межеричером при помощи скрупулёзного перевода на немецкий язык под руководством профессора японской литературы доктора Флоренца.

Профессор Карл Флоренс, переводчик «Теракои» на немецкий язык

Японским языком Пётр Межеричер не владел, а вот немецкий знал прекрасно. В его переводе проза искусно чередуется со стихами, и, прочитав их, можно понять, что это строки отнюдь не новичка в литературе.

А значит, надо продолжать поиски…

Я пытался найти другие переводы на русский язык этого произведения, но нашёл лишь упоминания о том, что Всеволод Мейерхольд переводил и ставил эту пьесу в своём театре в 1909 году, а это значит, видимо, что перевод моего прадеда был первым из существующих.

А теперь предоставим слово самому Петру Межеричеру, сохранив все особенности текста как в предисловии, так и в тексте самой драмы: и сам язык, и орфографию начала прошлого века.

«Теракоя» или «Деревенская школа»

Японская драма

Японская драма «Теракоя» составляетъ собственно главный актъ обширной исторической драмы, извѣстной подъ заглавіемъ «Зеркало препòданнаго канцлеромъ Сугавара искусства чисто-писанія». Она составлена четырьмя авторами, именно знаменитѣйшимъ въ Японіи драматургомъ Такедо Ицумо († 1740) и тремя его товарищами, имена которыхъ не сохранились. Драма цѣликомъ ставится очень рѣдко; чаще заимствуется только этотъ одинъ главный актъ «Теракоя», который до сихъ поръ пользуется у японской публики громаднымъ успѣхомъ. По поводу впечатлѣнія, которое «Теракоя» производитъ на зрителей, профессоръ токійскаго университета д-ръ К. Флоренцъ пишетъ:

«При хорошо распредѣленныхъ роляхъ «Теракоя» производитъ на публику потрясающее впечатлѣніе; когда же въ главныхъ роляхъ (Матсуо и Генсо) выступаютъ знаменитые японскіе артисты Данюра и Кикугора, то представленіе является наиболѣе потрясающимъ изъ всего, что когда-либо показывалось со сценъ всего міра. Въ публикѣ не остается человѣка, который бы не плакалъ, и даже европейцы выходятъ изъ театра глубоко потрясенные»[1]).

Портрет Такеда Изумо (1700–1747), автора «Теракои»

Укажемъ вкратцѣ содержаніе и значеніе этой драмы.

Около конца ІХ-го вѣка въ Кіото, при императорскомъ дворѣ, жилъ знаменитый японскій поэтъ и каллиграфъ Сугавара Мичисане, второй канцлеръ государства. Ширатайо, арендаторъ одного изъ помѣстій Мичисане, всегда пользовался благосклонностью своего господина и тщательно оберегалъ три любимыхъ имъ заповѣдныхъ дерева: вишню, сливу и сосну. Въ одинъ прекрасный день Ширатайо сдѣлался отцомъ тройни. Такое событіе, согласно тогдашнимъ вѣрованіямъ, считалось особенно счастливымъ предзнаменованіемъ для всей страны. Поэтому Мичисане сдѣлался воспріемникомъ новорожденныхъ трехъ сыновей своего вассала Ширатайо, причемъ далъ имъ имена по своимъ любимымъ деревьямъ: Умео (вишня), Сакурамару (слива) и Матсуо (сосна). Выросши, двое изъ юношей поступили на службу къ Мичисане и были имъ возведены въ рыцарское званіе (самураи), третій же, Матсуо, поступилъ на службу къ первому канцлеру Фуйнвара Токигира (или Шигейи).

Черезъ нѣкоторое время первый канцлеръ, снѣдаемый честолюбіемъ, составилъ заговоръ противъ императора съ цѣлью занять его мѣсто, но честный и вѣрный Мичисане разрушилъ его планы. Съ тѣхъ поръ между обоими вельможами возникла непримиримая вражда. Лукавому Шигейи удалось оклеветать передъ императоромъ своего противника и добиться его изгнанія на островъ Кіусіу. Семья и приверженцы Мичисане были разсѣяны по всей странѣ.

Одна из страниц русского издания.

Журнал «Вестник Европы», август 1905 года

Шигейи этимъ не удовлетворился и, боясь мести со стороны потомковъ изгнаннаго противника, рѣшился истребить ихъ окончательно. Но Генсо, бывшій вассалъ и самурай Мичисане, скрылъ у себя младшаго сына своего суверена, Кванъ-Шусаи и, удалившись съ нимъ въ маленькую, глухую деревушку Серіо, сталъ всѣмъ выдавать его за собственнаго сына. Здѣсь онъ открылъ частную деревенскую школу (Теракоя), гдѣ преподавалъ крестьянскимъ дѣтямъ правила китайской письменности, которыя преподалъ ему нѣкогда самъ Мичисане. Эта школа – мѣсто дѣйствія предлагаемой драмы.

Изъ трехъ сыновей 70-лѣтняго къ тому времени Ширатайо, Умео послѣдовалъ за своимъ сувереномъ въ изгнаніе, Сакурамару погибъ, защищая дѣло своего покровителя, а Матсуо остался на службѣ у Шигейи, непримиримаго врага своего благодѣтеля. Поведеніе Матсуо чрезвычайно огорчило Мичисане и онъ излилъ свою печаль по этому поводу въ ставшемъ потомъ популярнымъ слѣдующемъ четверостишіи:

«За мной моя слива умчалась,А вишня изсохла по мнѣ.Ужели одной лишь соснѣИзмѣна удѣломъ досталась?»

Однако Матсуо только наружно, по долгу ленной присяги, былъ на сторонѣ Шигейи, и доказалъ это тѣмъ, что собственнаго сына Котаро принесъ въ жертву, а Кванъ-Шусаи, когда мѣстопребываніе послѣдняго было открыто и ему угрожала гибель. Самому Матсуо поручено было канцлеромъдоставить голову Шусаи посланнымъ Шигейи и удостовѣрить подлинность этой головы. Матсуо устроилъ такъ, что вмѣсто головы Шусаи была отрублена и выдана голова его собственнаго сына. Этотъ трагическій эпизодъ и служитъ содержаніемъ драмы «Теракоя».

Самъ Мичисане умеръ въ слѣдующемъ году (903). Послѣ его смерти, его противника и приверженцевъ его постигло много неудачъ и несчастій, которыя суевѣрный народъ приписалъ мстящему духу покойнаго канцлера. Послѣдній былъ причисленъ къ богамъ, и его стали чтить подъ именемъ Теньсойи – «бога каллиграфіи». Въ честь его по всей странѣ воздвигнуты многочисленные храмы Шинто.

Мы воспользовались нѣмецкимъ переводомъ, который, по словамъ проф. Флоренца, можно назвать почти подстрочнымъ. Намъ кажется, что и для русскихъ читателей эта драма представляетъ немалый интересъ, какъ наиболѣе характерный образчикъ японской драматургіи.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

ГЕНСО – вассалъ и ученикъ изгнаннаго канцлера Сугавара Мнчпсане, деревенскій учитель.

ТОНАМИ – его жена.

МАТСУО – вассалъ канцлера Токигиры.

ШІО – его жена.

КОТАРО – ихъ сынъ, 8 лѣтъ.

ГЕМБА – камергеръ на службѣ у Токигпры.

КВАНЪ-ИІУСАИ – сынъ изгнаннаго канцлера, 8 лѣтъ.

МАТЬ ІІІУСАИ.

САНСУКЕ – слуга Матсуо.

СЕМЬ УЧЕНИКОВЪ – крестьянскіе мальчики въ возрастѣ отъ 8 до 10 лѣтъ.

МЯМЛЯ – одинъ изъ учениковъ, 15-лѣтній глупый парень.

Вооруженная стража; крестьяне.

Мѣсто дѣйствія: классная комната въ домѣ Генсо, въ глухой деревушкѣ Серіо.

Время дѣйствія: 902-й годъ.

Явленіе I

ІІІУСАИ, ученики,

между ними МЯМЛЯ.

Ученики, вмѣстѣ съ Піусап, сидятъ на корточкахъ передъ небольшими пюпитрами, на которыхъ разложены тетради и коробочки съ тушью. Около каждаго пюпитра – ящикъ для книгъ. Дѣти упражняются въ писаніи китайскихъ и японскихъ письменъ. Частые перерывы въ работѣ и шумъ.

У большинства лица и руки вымазаны тушью.

Мямля —

(къ остальнымъ).

Эй, вы, дурачье! Чего сидите и зубрите, когда учителя нѣтъ дома? Глядите: я бонзу нарисовалъ, – лысаго бонзу.

(Смѣхъ, шумъ, нѣкоторые подымаются съ мѣстъ).

Шуели – (продолжая усердно писать).

Ты бы занялся чѣмъ-нибудь болѣе путнымъ, чѣмъ этой пачкотней! Самый большой въ классѣ, а не умѣешь написать простого знака. Стыдился бы!

Мямля.

Эхъ ты, паинька! Посмотрите-ка на мальчика-пай, на бѣлоносаго…

Первый мальчикъ –

(бьетъ сзади Мямлю линеикой по головѣ).

Не смѣй ругаться! Не то…

Мямля – (реветъ).

Ой, ой! Онъ меня побилъ! – (льетъ первому мальчику на голову тушь).

Японская гравюра на дереве 1840-x годов, представляющая «Теракою»

Второй мальчикъ.

У, длинноногій лошакъ!

Старше всѣхъ, а какъ только его тронешь, такъ и воетъ!

Третій мальчикъ.

Вздуй-ка его хорошенько, – чего онъ пасть-то разинулъ!

(Нѣсколько мальчиковъ направляются къ Мямлѣ съ линейками. Веѣ вскочили съ мѣстъ. Сильный шумъ).

Явленіе II

ТОНАМИ и прежніе

Тонами – (изъ сосѣдней комнаты).

Вы, лодыри! Опять разодрались! – (входитъ). Не шумѣть. По мѣстамъ и принимайтесь за работу. Учитель сейчасъ придетъ. Если прилежно позайметесь, будете свободны послѣ обѣда.

Нѣсколько голосовъ.

Вотъ это хорошо! Давайте писать, ребята!

(Вегъ усердно принимаются за работу, пишутъ и читаютъ вполголоса по складамъ: и-ро-га-ни-го-ге-то).

Явленіе III

ШІО, КОТАРО, САНСУКЕ и прежніе

Сансуке – (пріотворяя дверь).

Можно войти?

Тонами.

Пожалуйста, войдите.

(Шіо входитъ, ведя за руку своего сына Котаро. За ними Сансуке несетъ пюпитръ, ящикъ для книгъ и два пакета).

Шіо.

Съ вашего разрѣшенія – (обоюдныя привѣтствія). Нынче поутру я послала спросить, приметъ ли господинъ Генсо моего сына въ ученіе. Генсо любезно согласился. Поэтому а привела мальчика. Вотъ онъ.

Тонами.

Такъ это вашъ сынъ? Очень пріятно! Какое прелестное дитя!

Шіо.

Вы очень любезны. Надѣюсь, что онъ вамъ не причинитъ много хлопотъ. Мы всего нѣсколько дней живемъ въ этой деревнѣ, какъ разъ въ противоположномъ концѣ. Къ моему удовольствію, я слышала, что и у васъ есть сынокъ точно такого же возраста, какъ и мой. Его здѣсь нѣтъ?

Тонами.

Онъ здѣсь. – (Къ Шусаи). Подойди, милый мой, поклонись этой дамѣ— (Шусагь подходитъ и низко кланяется).

Это сынъ и наслѣдникъ Генсо.

Шіо – (испытующимъ взглядомъ сравниваетъ лицо Шусаи и своего сына).

У васъ чудный мальчикъ, госпожа Генсо. Но я не вижу вашего супруга: его нѣтъ дома?

Тонами.

Да, къ сожалѣнію. Онъ съ утра приглашенъ къ старшинѣ на совѣщаніе и парадный обѣдъ, и такъ какъ это довольно далеко отсюда, то онъ, вѣроятно, не скоро вернется. Но если вы желаете его видѣть, – я могу за нимъ послать.

Шіо.

Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста, не безпокойтесь. Мнѣ еще нужно сходить въ сосѣднее село по дѣлу и, пока я схожу туда и обратно, вашъ супругъ, вѣроятно, успѣетъ вернуться. Сансуке! Принеси вещи сюда. – (Сансуке передаетъ ей оба пакета. Одинъ, завернутый въ бѣлую бумагу, Шіо вѣжливо кладетъ передъ Тонами). Эту мелочь прошу васъ благосклонно принять на память о сегодняшнемъ днѣ.

Тонами – (съ глубокимъ поклономъ).

Слишкомъ много вниманія, – право, слишкомъ много…

Шіо.

Стоитъ ли объ этомъ говорить!.. А этотъ свертокъ – (передаетъ второй пакетъ) для вашихъ питомцевъ.

Тонами.

Очень, очень вамъ благодарна за вашу любезность. Мой мужъ почтетъ себя крайне обязаннымъ…

Шіо.

Затѣмъ я съ вами попрощаюсь. Поручаю мое дитя вашимъ заботамъ – (къ Котаро). Будь послушенъ, мой милый мальчикъ! Я только схожу въ сосѣднее село и скоро вернусь.

Котаро.

Ахъ, мама, не покидай меня одного! Возьми меня съ собой – (хватается за рукавъ матери).

Шіо – (освобождаясь отъ него).

Какой же ты трусишка! Не стыдно ли тебѣ, Котаро? – (Къ Тонами). Видите, настоящій маменькинъ сынокъ. – (Ласкаетъ его). Ты мое славное, послушное дитя. Оставайся здѣсь и держись молодцомъ. Я скоро вернусь.

(Уходитъ вмѣстѣ съ Сансуке. Въ дверяхъ оборачивается и смотритъ на Котаро страдальчески-нѣжнымъ взглядомъ. Уходитъ, закрывши за собою дверь, потомъ возвращается).

Простите, я васъ опять безпокою. Должно быть, я забыла здѣсь свой вѣеръ. – (Всѣ ищутъ вѣеръ).

Тонами – (спустя минуту).

Но вѣдь вѣеръ у васъ въ рукахъ…

Шіо – (смущенно).

Ахъ, правда, какъ я разсѣянна! – (Уходя, снова бросаетъ на сына долгій, печальный взглядъ).

Тонами – (ласково къ Котаро).

Поди сюда, не грусти такъ, мой милый мальчикъ. Иди, поиграй съ моимъ сыномъ… – (Подводитъ его къ Шусаи и всячески старается развлечь и успокоитъ).

Японская гравюра 1790 года, изображающая храмовую школу

Явленіе IV

ГЕНСО, ТОНАМИ, ШУСАИ, КОТАРО, ученики.

(Генсо входитъ блѣдный и озабоченный. Останавливается въ дверяхъ и смотритъ на учениковъ пристальнымъ взглядомъ, не замѣчая присутствія Котаро).

Генсо – (про себя, съ отвращеніемъ).

Мужицкія лица – обыкновенныя мужицкія головы – никуда не годный бурьянъ…

(Генсо садится, тупо смотря передъ собой. Тонами наблюдаетъ его сперва удивленно, потомъ съ тревогой и садится противъ него).

Тонами – (послѣ краткаго молчанія).

Вы такъ блѣдны, супругъ мой, такъ печальныИ странныя изъ вашихъ устъ словаИсходятъ… Что случилось? ОтчегоВы на дѣтей неласково глядите?Вотъ посмотрите, новаго питомцаКъ намъ привели сегодня… ПриласкайтеЕго. – Котаро, подойди сюдаПоближе къ намъ и поклонись учтиво.

Котаро – (подходитъ и низко кланяется).

Привѣтъ вамъ, мой наставникъ. Буду вамъЯ преданъ и послушенъ.

Генсо – (мелькомъ взглянувъ на него).

Хорошо.Иди на мѣсто.

(Вглядѣвшись, удивленно смотритъ то на него, то на Шусаи. Лицо его проясняется. Про себя).

Странно, очень странно!Вѣдь это ученикъ, котораго сегодняКъ намъ привели… Конечно. Подойди-каСюда поближе, посмотри въ лицо мнѣ.Какой прекрасный мальчикъ – и воспитанъ,Какъ видно, хорошо! – Не правда ли,Тонами?

Тонами.

Безъ сомнѣнья. Очень рада,Что сразу вамъ понравился питомецъИ съ вашего чела согналъ слѣдыПечальной думы. Благородный мальчикъ!Когда пришелъ онъ съ матерью сюда…

Генсо – (въ тревогѣ).

Мать? Гдѣ она?

Тонами.

Она ушла недавно,Спѣша по дѣлу важному въ село,Но обѣщалась возвратиться сноваИ, вѣрно, скоро будетъ.

Генсо.