Юность в кандалах

4) 

Перевал – дорога через продол. Для её запуска выбивается «кормяк»

65

в двух противоположных хатах, и верёвка с грузом забрасывается в противоположную камеру, после чего, по уже натянутой дороге отправляют кишку. Способ редкий и рискованный, использовался тогда, когда продольный куда-то вышел с этажа либо спал в козлодёрке.

5) 

БД – большая дорога. Горизонтальная дорога по воздуху, держится через две и более хаты. На нашем корпусе БД была только на семёрках, минуя обиженную хату 702.

6) 

Брос – дорога с волей через «запретку»

66

. На малолетке не использовалась. Через брос вросляки затягивали самый серьёзный запрет – мобильные телефоны, наркотики.

7) 

Ноги – вид дороги через коррумпированного сотрудника. На малолетке ноги использовались редко из-за невозможности большинства малолеток дать взятку.

Дорога, за исключением редким случаев, гонится ночью. В большинстве камер дорожник держал дорогу только через воздух и коня. По дороге шли малявы, обращения, курсовые, поисковые, прогоны, а также вещи, запрет, продукты и нужда.

Помощником дорожника был тачковщик, который вёл тачковку – письменный учёт всего важного груза, прошедшего через дорогу, включая наименование и время. В тачковке отмечались особо важные малявы с пометками О.Х. (общий характер, касательно воровского) и О.К. (особый контроль), прогоны, курсовые, поисковые. Прогоны шли от воров к арестантам, обращения от положенца либо смотрящего за корпусом. В курсовых отмечают тех, кто заехал в камеру, чтобы весь корпус был в курсе, и в случае чего, другие арестанты могли дать информацию за человека. В поисковых ищут какого-либо заключённого. Также в тачковке отмечали грузы, помеченные особыми метками. В таких грузах часто шёл серьёзный запрет. Иногда тачковщиком был сам дорожник.

В хатную братву обычно входили один или несколько арестантов. Чаще всего это был смотрящий за хатным общим и один из «более-понимающих», то есть хорошо разбирающихся в воровских понятиях зеков.

Хатное общее представляло собой несколько коробок под шконкой смотрящего за общаком, в которых хранили продукты питания, сигареты, чай, «мыльно-рыльное»67. На малолетке в хатах всё было общее и жить «волком»68 не приветствовалось. Когда приходил «кабанчик»69, его сразу клали на общак, с которого часть уделялась на дубок, часть отгонялась на котёл, часть по соседним хатам и подельникам того, кому зашёл кабан.

От смотрящего за хатным общим зависело питание хаты вне положенной баланды, и расход насущного, поэтому на эту должность обычно выбирали ответственного, «с понятием», арестанта.

Смотрящий за хатой отвечал за соблюдение понятий в камере, отсутствие беспредела и разрешения конфликтов и спорных вопросов. Если за хатой был какой косяк, то в первую очередь спрос был со смотрящего. Если в камере не было достойного на роль смотрящего арестанта, то хатой рулила братва.

Дубок в тюрьме был нечто большим, чем просто стол. «Выложить на дубок» значило уделить на общее, на стол, с которого любой мог всё взять по необходимости. Регулярно смотрящий и братва «собирали дубок». «Собрать дубок» значило организовать локальное собрание в камере, где встречали вновь прибывших, отмечали дни рождения, решали спорные вопросы и конфликты. Часто это сопровождалось парой фанок чифира.

Чифир на малолетке варили по всем канонам, выпаривая его с мелколистового чая. Он был настолько сильный, что порой после первого раза, не привыкшая к чифиру зелень бежала блевать в туалет. Пили чифир по два глотка – «за воровское» и «за людское». Чифир имел своё сакральное значение для арестантов, говорили, что традиция пить чифир пошла с сибирских лагерей ГУЛАГа, где зеки таким способом согревались и бодрились. Так как чифир был своеобразным симулятором, то к нему развивалась зависимость, и регулярно чифирящий зек, часто не мог в дальнейшем отказаться от этого напитка. Аналогом чифира был «купец» или «купчик» – очень крепкий чай, который после чифира казался совсем лёгким на вкус. Иногда, но редко, ввиду сильной траты продуктов, пили «коня». Чтобы его приготовить, нужно было смешать чифир с кофеином70 на три четверти фаныча, и на оставшуюся часть добавить сгущённого молока. После тщательного перемешивания получался приторный убойный напиток, который бодрит так, что потом долго не можешь прийти после него в норму.

В душ водили раз в неделю по четвергам. Тюремный душ называли «баней». Баня представляла собой небольшое помещение с лейками. Леек хватало на всех, но времени на приём душа отводилось немного, поэтому нужно было мыться быстрее, не особо отмокая. Вольные шутки про «уронить мыло» оставались лишь шутками: если мыло кто-то ронял, то садился на корточки и спокойно поднимал. А если просто наклонялся, не присаживаясь, то могли пошутить в духе «не стой так, сердечко-то слабое». Мылись на малолетке в основном в глушаках71, чтобы избежать случайных соприкосновений в небольшом помещении.

Из-за того, что робу давали далеко не новую, в ней часто заводились «бекусы» или бельевые вши. Порой даже не помогала профилактика в виде регулярной стирки. В случае обнаружения бекусов всю хату вне очередного посещения бани вели на «прожарку», где сдавали одежду, матрасы и постельное бельё на обработку, которая длилась около часа. Всё это время можно было принимать душ, что малолеткам только в радость. Иногда специально говорили мусорам про бекусов, когда их не было и в помине, чтобы попасть на прожарку и вдоволь помыться. Но этим благом не злоупотребляли, кто знает, что привезёт в камеру новый житель?

Воровским понятиям на малолетке учили, как детей грамоте. У тебя в любой момент могли поинтересоваться «за воровское» и в случае неправильного ответа на какой-либо вопрос, докопаться до слов и «сожрать». А итог этого мог быть самым плачевным. «Интерес к воровскому» приветствовался, и ты мог в любой момент подойти к более-понимающим и поинтересоваться за понятия. Другой арестант обязан дать ответ на интересующий вопрос и отказать не в праве.

Я помнил рассказы зека с ИВС про колбасу «похожую на х*й», но на малолетке этого уже не было. Говорили, что это пережиток советской «старой малолетки» и больше старались придерживаться настоящих воровских понятий, хотя отсебятины и беспредела среди несовершеннолетних было навалом. О старой советской малолетке напоминал лишь юмористический стишок – «Сало-масло – западло, колбаса на х*й похожа, сигареты "Прима" – тоже, сыр п*здятиной вонял, курицу петух еб*л, рыбы воду обоссали, ваше сало х*й сосало – поросенок п*дор был, хлеб растили коммунисты, по картошке мент ходил!».

Воровские понятия советского периода отличались от современных. В восьмидесятых – девяностых годах в воровском мире произошёл раскол и многое было упразднено. Ворам стало дозволено владеть имуществом, иметь семьи, среди блатных стали разрешать употребление наркотиков. На малолетке дети учили друг друга понятиям именно старых канонов, с пояснениями на современную реальность. Что не знали, либо не могли объяснить, спрашивали у взрослых, в том числе у смотрящего за малолеткой. Каждый малолетка должен был знать тюремную иерархию и касты.

У арестанта есть достоинство и порядочность. Сохранивший оба эти качества называется достойно-порядочным арестантом. Достоинство подразумевает, что арестант не терял своей чести, не тронут х*ем, не загашен, живёт на общем положении в массе и не имеет за собой гадских и бл*дских поступков. Фраза «западло» относилась непосредственно к достоинству. На малолетке, если сказал, что тебе что-то западло, а потом это сделал, значило, что лишился достоинства. Так как западло – это то, что не делал никогда, не будешь делать и не сделаешь ни при каких обстоятельствах. То, что ниже твоего достоинства. А нежелание что-либо делать, характеризовалось выражением «в падлу».

Порядочность подразумевала отсутствие непорядочных, с точки зрения воровских понятий, поступков. Под ними подразумевалось сотрудничество с администрацией в самодеятельных организациях, ссучество72, нарушение чистоты и культуры общения (соблюдение личной гигиены, фильтрация своей речи и ответ за каждое сказанное слово), любые поступки, идущие вразрез с людскими.

Основа тюремного фундамента взаимоотношений – в первую очередь понятия людские. Людское – стремление к взаимопомощи, взаимопониманию, сочувствию, самопожертвованию, основа арестантской солидарности.

Придерживаться воровского и идти по воровской жизни – разные вещи. По воровской жизни шли только блатные – воры, бродяги, стремяги и шпана.

Вор – это высшая ступень преступной иерархии. Вор считается старшим братом арестантов, чисто-кристальной души человеком, который страдает за общее и арестантов, решает их судьбы. Воров коронуют на сходняке. Сходняк собирался только для коронации и обсуждения кандидатуры потенциального вора. У вора не должно было быть имущества, детей, семьи, на его руках не должно быть крови, пустить чужую кровь вор мог только при угрозе для своего достоинства. Семью запрещалось иметь, чтобы на вора не могли надавить через близких, имущество – чтобы вор не погряз в алчности. Вор не должен иметь отношения к политике или служить в армии, должен проводить большую часть жизни в тюрьмах и лагерях для налаживания воровского положения. Вор должен быть идеалом для арестанта, образцом добродетелей, основанных на самопожертвовании. Среди воров не было главных, были лишь более авторитетные старые урки, к чьему мнению прислушивались. Все вопросы решались на сходках, своеобразном воровском вече. Да и сама преступная система в тюрьме представляла собой пример анархистской самоорганизации общества. После девяностых годов, с приходом новых воровских канонов, положение изменилось, и у воров появились и семьи, и имущество. Появились воры, не имевшие ни одной ходки в места лишения свободы, появились воровские кланы, большинство воров стали «пиковыми», то есть выходцами с Кавказа. Славянских авторитетов, напротив, называли «крестовыми».

Бродяги – криминальные авторитеты, заслужившие это имя. К бродяге могли сделать «подход», то есть выдвинуть его кандидатуру к коронации, но бродяга имел право отказаться. Коронация – журналистский термин. Во время подхода подтверждали, что бродяга является кристально-чистым с точки зрения воровского закона и готов нести ответственность за общее и судьбы арестантов, готов нести воровское имя. Чаще всего именно бродяги становились положенцами на тюрьмах и зонах, смотрели за котлами, корпусами. Многие из старых бродяг придерживались старых воровских канонов, среди них было много славян.

Стремяга – стремившийся к имени вора. Несколько стремяг было и на малолетке среди грузин и армян.

Басотой назывался арестант, который всё последнее отдавал на общее. Басотой мог быть и бродяга, и мужик. Басоты крадут на воле ради того, чтобы греть воровское общее, обычно это крайне идейные люди, идеалисты, жертвующие своими интересами во благо воровской идеи, часто отрицалы.

Отрицала не является отдельным именем в воровском мире. Отрицалой мог стать любой, кто отрицает власть и режим. Отрицалы большую часть времени проведённого в местах лишения свободы проводят под крышей по изоляторам и бурам. Отрицалы – основная масса арестантов «крытой», тюремного режима, куда их вывозят за злостное нарушение режима из-под крыши73 лагерей.

Шпаной называлось основное окружение блатных, живущее воровскими понятиями. Среди них могут быть и так называемые «воровские мужики» и отрицалы.

Мужик – обычный арестант, работяга. «На мужиках зона держится» – любят говорить блатные, в то же время, не забывая в других ситуациях замечать, что «мужики в поле пашут», когда по незнанию их кто-нибудь назовёт мужиком. Имя мужика нужно заслужить, мужик всегда является достойно-порядочным арестантом, придерживавшийся воровского. На лагерях мужик работает на промзоне. Если за мужиком были непорядочные поступки, но от массы он не отстранён, и масть новую на себя не нарёк, тогда его называли не мужиком, но трудягой. Есть такое выражение, что «мужиком наречить может только вор», а в ином случае ты работяга.

Среди массы трудяг чаще всего много «фраеров»74, случайно залётных в тюрьму людей, которые далеки от воровского и мужиками с воровской точки зрения называться не могут. А некоторые мужики часто в авторитете, и к их мнению прислушиваются и блатные.

На тюрьме разделяют такие слова, как «люди» и «человеки». Люд, с точки зрения воровской идеологии, может быть только достойно-порядочным. А человек? Ну как говорится, «п*дор тоже человек».

Разделяют непорядочный поступок и проступок. Поступок совершается осознанно и за него несут ответ. Проступок совершается по «незнанке» и в большинстве случаев может быть прощён. За поступок всегда идёт спрос. Во время обычного спроса ограничиваются прилюдной пощёчиной, такой спрос чаще всего идёт за серьёзный проступок. Строгий спрос является физическим спросом и идёт только за поступок, когда провинившегося избивают либо ногами, либо подручными предметами. За бл*дский, то есть идущий против воровского мира, поступок могут и зарезать. А вот изнасилования в тюрьме – табу. «Х*ем не наказывают». Только на малолетке иногда шутили «спрос по всей строгости малолетки – через х*й!». Но иногда шутка воплощалась и в жизнь. Большинство петухов и обиженных на взрослой тюрьме были опущены на малолетке по беспределу.

У воровского мира две ценности – воровское и людское. Те поступки, что идут в разрез с воровским, называются бл*дскими, а совершивший их – бл*дью. Поступки, идущие в разрез с людским – гадскими, а совершивший их гадом или негодяем. К ним относится беспредел, лишение арестанта достоинства, торговля «смертью» (наркотиками или оружием). Помимо изнасилования, к гадским поступкам относится опускание арестанта, ведь чтобы зек лишился достоинства, не обязательно его насиловать, можно просто обоссать или тронуть половым органом.

По понятиям с малолеток строго спрашивать нельзя, так как малолетки ведут неосознанный образ жизни, чем малолетки вовсю и пользовались, совершая беспредел.

Среди непорядочных арестантов есть так называемые масти. К ним относятся суки (стукачи), крысы (крадущие у арестантов), красные и козлы (зеки, сотрудничавшие с администрацией), чушки (не соблюдающие личную гигиену), шныри (шестёрки), интриганы (распускающие слухи), п*здаболы (лгуны). Нужно различать красных и козлов, так как красным считается любой зек, вставший на должность в колонии, вне зависимости от его поступков. Некоторые арестанты осознанно встают на красную должность, чтобы принести пользу общему и другим арестантам, и козлами их не называют. А порой уважением они пользуются даже больше, чем многие мужики.

Козлы были и в тюрьме. Ими называли зеков, которые остались с разрешения администрации досиживать срок в СИЗО, и работали в хозобслуге баландёрами, каптёрщиками и т.п. Ещё их называли зёмиками или земогорами. Сидели они отдельно от остальных зеков и носили арестантскую робу. Причины, почему они остались в хозобслуге, могли быть разные, но многие из козлов просто боялись ехать на зону. Это считалось непорядочным, и в людских хатах при последующей ходке такие индивиды обычно не сидели. Но бывали обстоятельства, когда арестанту, в основном по семейным причинам, приходилось оставаться в хозбанде. Тогда он брал у положенца добро, и при следующей ходке жил в массе. Я знал одного такого земагора, у него была больная мать, и оставить её он не мог – козлы с СИЗО обычно быстро освобождаются по УДО75. На пятом централе помимо мужчин из хозбанды, были ещё и девушки, приехавшие с шестого централа, также работавшие в хозобслуге.

Помимо основных мастей, на малолетке была и своя отсебятина. Одной из таких малолетних мастей был фаршмак. Попасть в фаршмаки было легко – достаточно было не помыть руки после туалета и сесть за стол или запустить руку в трусы, а потом почесать нос. Фаршмаки были на отдельной посуде и не питались за общим столом, жили на положении обиженного, но обиженными не являлись.

К фаршмакам относились и «п*здализы», и «самососы». Если какой-нибудь малолетка хвастался о своих сексуальных похождениях и проговаривался о том, что делал куннилингус, то автоматом отправлялся на отдельную посуду и объявлялся п*здализом. Иногда подлавливали сами: если у малолетки была девушка, то достаточно было задать вопрос, делала ли она ему минет, и если тот радостно кивал, то так же мог отправиться на отдельную посуду. По понятиям такие вопросы задавать неправильно, за личное интересоваться нельзя и можно смело бить за это в лицо, но на малолетке практиковалось.

С точки зрения понятий драться в тюрьме нельзя. Если возникает конфликт и спорный вопрос, то разрешить его должен смотрящий. Если он это сделать не может либо вопрос выше его прерогативы, то ситуация выносится на суд смотрящего за корпусом или положенца. Если их решением вопроса арестант не удовлетворён, то он может поднять вопрос до воров, это последняя неоспоримая инстанция.

Петухами на малолетке становились в основном добровольно. В эту касту попадали морально слабые зеки, которых подлавливали на их же словах, и потом разводили на мужеложство. Но бывали и исключения, когда опускали по беспределу.

На малолетке был так называемый глум, который делился на моральный и физический. К моральному относились шутки и подколы, нередко перерастающие в пошлые оскорбления – в моральном глуме называть гребнем или петухом другого зека было в порядке вещей. Но если для тебя такой глум неприемлем, ты должен сразу поставить хату в курс и уже после этого, если оскорбления продолжаться, потребовать ответ за них. Каждое сказанное в тюрьме нужно при необходимости пояснить, и за каждое слово несут ответ.

Физический глум подразумевал шуточные драки, нередко стенка на стенку, борьбу на шконках. Играли в актив и отрицал – одни бьют других и орут при этом: «Вступай в актив» – а другой должен продержаться как можно дольше. Когда терпеть уже не можешь, должен сказать: «Расход с глумом», и тогда глум прекращается. Но не всегда, иногда малолетки увлекались, и глум мог перерасти в драку.

В карты на малолетке играли, нарезая колоду из картонных чайных упаковок, но на деньги играть без ведома взрослых было запрещено. Даже на взрослом корпусе был «потолок» – максимальная сумма, разрешённая для игры на деньги. Чтобы превысить потолок, нужно было взять разрешение у смотрящего за игрой. С каждой игры на деньги примерно двадцать процентов должно уделяться на воровское общее. Карточный долг считался святым, не отдавший его становился фуфлом, а с фуфла могли спросить и здоровьем, и деньгами. Даже была такая поговорка: «Фуфло хуже пидараса». На насущное (сигареты, чай) и пайку (положенный каждому арестанту хлеб) играть было запрещено, поэтому на малолетке играли в основном на «мыльно-рыльное».

Конечно, понятия я расписал с точки зрения идеализма воровской идеологии, на деле же всё обстояло несколько по-другому. Часто понятия искажали, не соблюдая их истинную суть и используя в своих интересах. Но зная основы, можно было «раскачать» почти любой «базар» и вывезти за себя вопрос. Знаний, полученных на малолетке, было для этого достаточно, не каждый взросляк знал так воровские понятия, как иной малолетка при авторитете.

Незваные гости

– Старшой76 в нашу сторону! – шнифтовой оторвался от пики, чтобы оповестить хату. Вскоре глазок открылся и раздался звучный бас продольного.

– Через пять минут на выход! – назвал он мою фамилию, и шнифт закрылся.

– К куму скорее всего поведут! – сказал Америка. – Помнишь, что говорили про кумовку?

– Помню, – кивнул я.

Кумовкой называлось заявление о добровольном сотрудничестве с оперативно-режимным отделом, а попросту оперчастью. Сотрудничество подразумевало донос на сокамерников, сдачу мест хранения запрета. Подписать кумовку значило автоматом стать сукой.

Кумом на малолетке был Гмырин – по рассказам, очень хитрый опер, у которого чуть ли не в каждой хате был свой осведомитель. После того как новый заключённый прибыл на централ, кум вызывал его к себе на беседу и склонял к сотрудничеству. Его суки наносили немалый вред движухе77 на малолетке: благодаря им легавые отшманывали любой запрет, включая средства для налаживания дороги и даже бритвенные лезвия, которыми стригли ногти. Серьёзного запрета, наподобие мобильных телефонов, в камерах для несовершеннолетних преступников не было.

Тормоза открылись, и я вышел на продол. Кабинет Гмырина находился здесь же на этаже, но меня повели дальше, через кишку на административный корпус, где располагались кабинеты для встреч с адвокатами и следователями, помещения для свиданий с родственниками. Вскоре завели в небольшое помещение, где сидел Гмырин – опер с мерзким лицом, полностью соответствующей своей фамилии. С ним было двое мужчин в гражданской одежде. Они оказались сотрудниками отдела по борьбе с экстремизмом78 из УБОПа. Представившись, сразу перешли к делу.

– Ну что, рассказывай про совершённые вами убийства, – получив мой недоуменный взгляд, продолжили. – Твой подельник Александр всё рассказал и сейчас пойдёт домой, будет свидетелем. А вот ты, если не признаешься, будешь сидеть все десять лет.

К слову, я не знал о чём идёт речь, но сразу понял, что по поводу подельника меня берут на понт: к вменяемым убийствам мы отношения не имели. На нас пытались повесить поножовщину армян на подмосковной станции электричек и ещё пару висяков. Я ждал, что признание начнут выбивать силой, но опера пока просто беседовали.

– Мы же знаем кто ты! Ты – Митяй «Лысый». Лидер скиновской банды «Славянский террор». Троих из вашей бригады мы приземлили, закроем и остальных. Но у тебя пока ещё есть шанс избежать тюрьмы! Сдай мне адреса всех своих бойцов и пойдёшь домой. А дело, по которому ты сидишь, мы развалим.

– Да я даже не знаю, о чём вы! – показушно возмутился я. – Я вообще сижу за случайную драку.

– Слушай сюда, говнюк, – встрял в разговор Гмырин. – Давай всю информацию, которую с тебя требуют, иначе кину к чуркам в пресс-хату, тогда взвоешь!

– Мне нечего сказать! Я без понятия, о чём идёт речь, – продолжал отрицать я.

– Пошёл вон! Вывести его! – позвал сотрудника Гмырин. Меня повели обратно в камеру.

О кумовке даже не было разговора. Всё было намного серьёзнее.

Раскрутка

– Собирайся по сезону! – на следующий день возглас продольного снова назвал мою фамилию.

– Что такое «по сезону»? – спросил я у Адольфа.

– На следственные действия обычно везут. Машку и вещи оставляешь в хате, а сам сейчас пойдёшь переодеваться.

Через минут пятнадцать дверь в камеру открылась, и меня повели в каптёрку, где я переодел уже поднадоевшую робу на свои джинсы и бомбер. Чуть позже привели и Санька, который рассказал, что теперь у него погоняло Хаттаб в честь какого-то смотрящего за районом, где он проживал.

Выведя на улицу, нас погрузили в милицейский воронок. На мой вопрос: «Куда едем?» – ответили, что на ИВС. Это меня чрезмерно удивило, так как ранее я думал, что в ИВС зеки содержатся только до вынесения судом ареста.

Привезли на Петровку. Внутри опять поместили в боксы, подвергли не менее тщательному шмону79, чем когда заехал с воли, и поместили в разные камеры.

Моим сокамерником оказался мужчина лет тридцати пяти, сидевший за разбойное нападение на инкассаторов. Его «делюга»80 по экшену была достойна эпизода из фильма-боевика. Выставив81 инкассаторов, они подверглись погоне со стороны сотрудников милиции, которые на ходу прострелили им колёса. Преступники улетели на автомобиле в кювет, где и были задержаны.

Ещё в тюрьме я узнал, что на ИВС любят подсаживать зеков-сук в камеры. Суки втираются к малолеткам и другим первоходам в доверие и разводят на подробности об уголовном деле, которые потом сдают мусорам. К моему подельнику Сане подсаживали такого ещё перед тем как мы заехали на тюрьму. Тот весь был в наколках, с отрицаловскими звёздами82 под ключицами, и очень живо интересовался нашим делом, а так же чем мы занимались на свободе. Но Санёк сразу почуял подвох и ничего лишнего ему не сболтнул.

Мой нынешний сосед к таким подсадным уткам не относился, спросил лишь что за статья, и больше про моё дело не интересовался. А вот сам болтал без умолку, давая советы, что на свободе нужно заниматься торговлей и перевозкой леса, ведь на этом «реально поднять большие бабки». Позже выяснилось, что его, как и меня, вывезли на «раскрутку»83. По закону из тюрьмы в ИВС на следственные действия могут вывезти на срок до десяти суток. Некоторые зеки, которым итак светит большой срок, пользуются этим, чтобы выжать по максимуму с легавых разных «плюшек». К каждому зеку опера ищут различные подходы. Кого-то, особенно тех, кому нечего терять, задабривают всяческим запретом и едой из ресторана, чтобы они признались в новых эпизодах. Такой подход часто применялся к тем, кому уже итак светит пожизненное заключение. Другим предлагали лишь небольшие выгоды: если позволяет следователь, то в ИВС можно сделать неограниченное количество передач со свободы, да и отличие тюремной баланды от баланды на Петрах кардинальное. А некоторых везут на пытки. Мой сосед был из первой категории, и меня к нему подсадили видимо для того, чтобы я видел выгоду от сотрудничества со следствием.