Полная версия
Sophia Isla. Доблесть маленькой души
Горечь от произнесенных устами матери слов задела Джульетту за живое. «Не очнулся только мой сын», – эта фраза осела скорбным страхом где-то в солнечном сплетении.
Как мать и как женщина, добродушная англичанка чувствовала боль в голосе гида, видела ее глаза, морщины на молодом и таком несчастном лице и дрожь ее тонких искусанных губ.
– Он так и не открыл глаза, и я думаю… уже никогда не откроет, – Мия осеклась, закрывая лицо руками. – Этому нет объяснений: ни одна душа здесь, в Черапунджи, не смогла нам помочь. Об этом не знает большой мир, только местные да ближайшие поселения. К тому же, представьте только, вы у нас первые туристы за последние четыре года. – Эти слова Мия произнесла, выпуская из себя оставшийся воздух.
Дикое отчаяние, которое преследовало ее по пятам, наконец настигло свою цель, а сейчас оно беспощадно, с безумным наслаждением, вгрызалось ей в горло.
Слезы капали ей на руки, нервно обнимающие тело в тщетной надежде успокоить и подбодрить душу. Она не могла простить себе такого непрофессионализма.
«В первый и последний раз», – проговорила она про себя.
Когда живой и щедрый на деликатные подробности рассказ подошел к концу, Виктор почувствовал сильный укол вины за напор, который так бесцеремонно оказал на убитую горем мать. Джульетта же, стоя рядом с мужем, переживала совсем другую волну негативных эмоций.
С полными сочувствия и сострадания глазами, она лишь изредка переводила взгляд с разбитой слезами женщины на свою дочурку и обратно, невольно пытаясь представить, что чувствовала бы она на месте Мии Крафт.
В отличие от своих родителей, Мэри не тратила времени на бесполезное чувство вины и неприкаянный порыв сожаления. Нервно сжав что-то внутри кармана своего выходного платья и порозовев от волнения, она решилась на истинно рыцарский и благородный поступок.
– Миссис Крафт, – обратила на себя внимание девочка, – если вы позволите, врачи на нашей родине могли бы оказать вам должный прием и помочь вашему сыну.
Немного остерегаясь неодобрения со стороны родителей, Мэри поморщилась и в полголоса добавила:
– Я думаю, мы могли бы попытаться вам помочь.
Виктор посмотрел на дочь глазами, полными восхищения. Сейчас он гордился ей как никогда раньше. Поскольку дочь спасла ситуацию и дала возможность искупить свою вину, Виктор крепко ухватился за ее предложение:
– Мэри права, поверьте, у нас лучшие врачи, а деньги для нас не проблема. Да и к тому же…
Но Джульетта неожиданно прервала мужа на полуслове. Она не слышала ничего, кроме звенящего в голове голоса Мии, который вторил ей вот уже добрые пять минут:
«Не проснулся», «Уже не очнется», «Мертв!».
– Примите мои извинения за столь бестактное ведение беседы. Это ужасное несчастье, и мы не имели права вот так ворошить в вашей памяти эту трагедию, прошу извинить нас. – В момент побледнев от стыда и печали, Джульетта сникла и вовсе замолчала.
Выдержав паузу в рамках этикета, Виктор решил спросить то, о чем думали все, но боялись произнести вслух:
– Состояние вашего сына, оно же как-то связано с природной аномалией?
Окончательно придя в себя и вытирая последнюю бегущую по щеке слезинку, Мия откликнулась, в надежде, что продолжение разговора как-то отвлечет ее от падения в бездну своих страхов и кошмаров.
– Точно утверждать мы не беремся, но в то утро и в последующие несколько дней в комнате нашего сына все было покрыто инеем – дышало прохладой. В комнатах других детей было тепло и уютно, и если бы я была местной, то даже не поняла бы, что это иней, – у нас всегда тепло и солнечно, даже в дождливые дни не бывает минусовой температуры. А такой холод было бы трудно не заметить. И это безумное дикое небо!
Стоило лишь отдаленно подумать про черноту, которую источало небо в те дни, как в ту же минуту невидимая освирепевшая длань памяти обрушила свой гнев на несчастную, и она провалилась в бесконечный мрак, которого так сильно боялась.
– Слишком много необъяснимого в один день, – стали последние сказанные Мией слова.
Мэри оставалось только гадать, почему ее щедрое и такое правильное предложение безответно повисло в воздухе. Теперь она так же, как и все остальные, опустилась на самое дно молчаливого бассейна – держась за папин мизинец, она безвольно шагала, погруженная в свои мысли.
Мэри гадала: «Почему Мия не обернулась ко мне, не показала, что слышит?»
Может, это оттого, что она еще слишком мала для столь щедрых и мало зависящих от нее предложений?
Или же все дело в банальном отсутствии веры в спасение: безоблачное будущее бок о бок с самым дорогим ей человеком?
Нагрянувший без каких-либо на то причин дождь застал всех врасплох, мастерски рассредоточивая тишину – привил ей порядок.
Именно это Мие было сейчас необходимо – только дождь мог перекрыть ее собственные мысли, одновременно с тем защищая от дальнейших разговоров с чужаками.
Дождь помог ей не уйти в себя и зацепиться за его вольный ритм, попробовать протанцевать каждую негативную эмоцию к выходу из лабиринта со своими демонами.
Расставшись с туристами, Мия шумно выпустила воздух: наконец-то она идет домой. Но что это незаметное идет вместе с ее тенью?
Неужели надежда в ее глазах?
Океан прошлого
Уже на пути к гостинице Виктор и Джульетта возбужденно обменивались догадками по поводу природного катаклизма и его косвенной связи с печально известным мальчиком.
В попытках увязать удивительный рассказ Мии Крафт с законами логики и уверить друг друга в том, что события 1861 года – ужасающая правда, супругам пришлось допустить все, что еще вчера вызвало бы у них не более чем скептический смешок. Но сегодня им дали понять: доказательства событий «той ночи» существуют и находятся прямо у них под носом.
Но как бы они ни пытались поверить в абсолютно удивительную историю, все их теории никак не увязывались между собой, что, безусловно, не могло не расстраивать. Тогда Виктор понял, что единственный выход разорвать порочный круг заблуждений – увидеть все собственными глазами!
– Мы должны просить Мию о визите к ее сыну.
– Но что, если мальчик просто болен? – воспротивилась Джульетта.
Наступила тишина, и несмотря на озноб и факт того, что все трое были вымотаны до предела, стоило им коснуться мягкой перины, как сон моментально покинул их, уступая долгим раздумьям дождливой бессонной ночи.
За окном все так же было сыро и мрачно. Дождь стучал в окна, запрещая сомкнуть глаза даже на мгновенье. Стоило Мэри ослушаться, как звуки разбивающихся капель становились громче и чаще.
Уставшее дитя мучилось под дирижированием небесного оркестра, но чуть погодя чья-то невидимая рука добралась до ее детской головки и аккуратно закрыла непослушные сонные глаза…
Этой рукой была сильная усталость, а может, она просто должна была сегодня заснуть.
Во сне ей явился худенький мальчик, рядом с которым сидела красивая, но удивительно беспокойная женщина, безусловно напуганная тем, что может потерять его навсегда. И в этом страхе было что-то навязчивое, искаженно-неверное, ошибочное.
Мэри немного отвлеклась, и вот она уже не в затхлой комнате, залитой тьмой и кислым духом, а в шатре, полном народа, – а в центре внимания та же стройная женщина. В руках у нее длинная змея, похожая на ядовитую гадюку, но с ней она кажется ручной и нежной.
Зал трепещет, на женщину нападает питон и обвивает ее с ног до головы. У Мэри захватывает дыхание. Женщина вырывается, но уже в следующую минуту питон раскрывает ее счастливое лицо зрителям, и зал взрывается аплодисментами! Она жива, и более того – питон украшает ее стройное тело, заботливо оглаживая бархатную смуглую кожу.
Мэри видит маленького ребенка, своего ровесника, но не того бледного и больного, а другого, смуглого и чарующе энергичного. Один он, этот живой мальчик, не переживал за смелую женщину в центре всеобщего внимания. На лице его застыла полуулыбка, а руки пробегались в поглаживании по кому-то скользкому, похожему на маленького безобидного азиатского ужа.
Без слов укротительница змей забралась Мэри под кожу. Она приковала ее взор к своим холодным безэмоциональным глазам.
Весь зал ликовал, и мальчик вышел к своей матери на сцену. Почувствовав его живое прикосновение, женщина переменилась в лице – и упав к его ногам, стала молить о прощении, но тот даже не удостоил ее вниманием, ведь взгляд его был далеко от матери. Мэри почувствовала слабое, но чуждое ей чувство тревоги. Постороннее присутствие в своей голове.
И звон двух имен в ушах. Ее звали Амала, в переводе это имя несло в себе семя чистоты и непорочности. А больного исхудавшего мальчика, чью душу стережет Амала, звали Джим-Джим.
Смущенная вторжением мальчика, Мэри вновь потеряла контроль над происходящим. Теперь она на холоде: вокруг темно и сыро, в носу стоит такой привычный запах навоза, но это был не лошадиный помет.
Слух резанул звук пощечины. Амала лежала в крови на грязных гнилых досках, а над ней возвышались пятеро мужских силуэтов.
Мэри почувствовала исходящую от них темную энергию. Их намерения, их мысли и желания сжали сердце девочки, заставляя замирать вместе с каждым враждебным словом на таком знакомом ей языке.
Амала сопротивлялась, но ее голос тонул в хохоте мужской компании, и тогда она мысленно просила девочку о помощи, но Мэри лишь замерла в липком темном углу в страхе пошевелиться.
Мэри вспомнила этих мужчин: они сидели рядом с ней на выступлении и восторженно аплодировали вместе со всеми. Волки в овечьих шкурах. Они, подобно истинным джентльменам, сопровождали своих дам под руку, изредка перешептываясь между собой.
Язык Амалы был ей не понятен, но язык мольбы говорил сам за себя: ей нужна чья-нибудь помощь. Мэри выбежала в прохладу улицы и попыталась позвать на помощь, но ее будто бы не существовало – ни один прохожий не услышал жалобных криков маленькой девочки, никто не остановился.
Холод пробежался по позвоночнику и засел в печенке. Когда Мэри обернулась, мимо нее прошли те пятеро мужчин, в глазах которых читалось неприкрытое удовольствие от содеянного, с недобрым огоньком озабоченного задора.
И она поняла: уже слишком поздно, чтобы звать на помощь.
Боль и страх, казалось, впервые были пережиты Мэри так ярко, когда в проеме злополучного загона она увидела скрюченную в слезах Амалу.
Но теперь они были не на оживленной улице, а в тепле ее дома – в бедно обставленной хижине, где на столе терпеливо ждал заботливо приготовленный остывший паек. Плач не утихал, а лишь набирал обороты, превращаясь в гортанные вопли, разрывающие сердце Мэри на куски.
Когда она все пропустила?
Согнувшись над сыном, Амала дрожала от слез. Обессиленные руки не слушались змеиную королеву, а подводили ее на каждом всхлипе, роняя свою обладательницу на бездыханное тело ребенка. А сам мальчик наблюдал за всем, сидя на соломенной подстилке, – он что-то плел из отрезанных угольно-черных материнских волос.
Посмотрев на застывшую в дверях Мэри, он вновь послал весточку, влез в голову, но в этот раз вмешательство было еле ощутимым, слабым.
Предостережение, более значимое, чем в первый раз, и оно ознаменовало собой огромное несчастье.
Мэри отмерла, и в следующую секунду на соломенной циновке уже никого не оказалось. Лишь толстая коса, обвязанная соломой с двух концов.
Людская жестокость отражается эхом и вызывает лавины: морок завладел Амалой, и она поняла – если бы не те пятеро мужчин, возможно, все было иначе.
Оглаживая пробитую голову сына, она как наяву видела пережитую им смерть. Приступы эпилепсии, которыми он страдал с младенчества, были неизбежны, но если бы она вернулась вовремя, он бы не разбил себе голову о деревянный пол дома.
Страх у нее забрали в грязном загоне для животных, а сердце вырвали вместе с душой родного человека. Без лишних промедлений женщина отправилась на войну.
Недрогнувшей рукой Амала убила всех пятерых мужчин самыми изощренными способами: коварно и беспощадно, воздавая всем в желаемой мере за их преступление, она забавлялась с ними вместе со своими верными хладнокровными друзьями.
Змеи покорно выполняли все ее желания – будто на инстинктивном, животном уровне они знали, что сделали их жертвы, и оттого становились еще более неистовы в своем воздаянии.
В этот момент она мстила не за себя, а за мужчину, которым бы мог стать однажды ее прекрасный сын, и за его детей, таких же светлых и желанных, которые могли бы у него родиться.
Через несколько дней ее повесили в центре города, а жены убитых истерзали мертвое тело женщины.
Это произошло 3 июля 1732 года. И с тех самых пор Амала терпеливо ждала, пока появится чистый и непорочный мальчик, чтобы вернуться к жизни и выпить ее до дна за своего усопшего сына.
Для себя она не желала ничего: ведь она не винила себя ни в жестоких убийствах, ни в своей скоропостижной смерти.
Кроме Мэри, из Люмьеров больше никто не спал.
Пламя свечи по имени Сердце
5 июля 1865Ранним утром Мия ждала Люмьеров на прежнем месте встречи. Погода стояла на удивление безоблачная, только лужи да размокшая глина хлюпали под ногами, и, к счастью для всех, дорога не располагала возможностью к близкому общению. Сегодня их путь обещал быть более опасным – ведь целью похода был спуск в Святые Подземелья, а это означало, что и Омут Леса придется потревожить куда сильнее, чем в прошлый раз.
Когда извилистые низины Омута Леса остались позади, Мия обнажила изогнутый клинок. Точным движением сталь рассекла живую изгородь, пропуская гостей в приятный полумрак. Каждый изгиб Омута Леса имел более глубокий и темный оттенок. Прохлада коснулась кожи Люмьеров.
Чем ближе они подбирались к Святым Подземельям, тем плотнее становился воздух. Влага вбирала в себя дурман трав, мокрую землю, аромат коры и душистость листьев.
Заросшие деревья гнулись под тяжестью своей кроны, а кудрявые ветви застыли в объятиях друг друга. На секунду Виктор остановился: единство природы в Омуте Леса вовсе не было метафорой. Каждая веточка была переплетена с прочими, образуя связь с великим и могучим лесом.
Разговор не клеился с самого начала, что сильно уменьшало шансы втереться в доверие Мии и увидеть ее сына.
С самого пробуждения Мэри не проронила ни слова, что осталось на удивление незамеченным – хотя чего уж тут удивляться, если родители так глубоко были погружены в размышления о семье Крафтов, что сами не заметили, как пролетела бессонная ночь, уступая место яркому утреннему солнцу.
Может, все и к лучшему, ведь Мэри не хотела объяснять причину своего болезненного вида, и сил придумывать какое-либо вранье у нее попросту не оставалось. Подойдя к зеркалу, девочка в ужасе осматривала алеющий синяк от невидимых рук на своей бледной молочной коже.
Поскольку она была куда проницательнее и сообразительнее родителей, то решила, что обязана встретиться с печально известным мальчиком на едине.
Вот так просто, одним рывком можно прервать молчание:
– Миссис Крафт, могу я навестить вашего сына? – Мэри сказала это так по-взрослому, что поразила абсолютно всех. И в этот раз она была услышана.
Удивленная таким необычным желанием, Мия на секунду растерялась, но, заглянув в ясные и вместе с тем грозные глаза девчушки, почему-то по-доброму улыбнулась ей.
Мэри была крошечной куколкой в сравнении с гидом, и чтобы хоть как-то компенсировать этот непозволительный разрыв между ними, девочка приподнялась на носочки.
Снисходительно и будто уступая малышке, Мия присела на корточки, показывая готовность к беседе, – ей искренне хотелось понять, что сейчас произошло между ними. Девочка не просто попросила навестить ее сына, в ее словах было заложено что-то еще, то, чего она не могла рассмотреть.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
В индуизме Сансара – переселение души; круговорот жизни.
2
Cherrapunji – город в индийском штате Мегхалая.
3
Агнат – вид родства, основанный не на крови, а на подчинении.
4
Примерно 26 недель в году.
5
Язык народа кхаси, проживающего на северо-востоке Индии и в соседних районах Бангладеш.
6
Варна, состоящая из землевладельцев, торговцев, лавочников и ростовщиков.
7
Дхоти – шестифутовое белое хлопковое полотно. Это традиционное одеяние, главным образом, носят мужчины в деревнях. Дхоти держится благодаря поясу, охватывающий талию, который может быть как с орнаментами и узорами, так и простым.
8
Легенда Непорочного гласит: «Когда Смерть низвергла грешника на землю и обрекла подлеца искать приют среди тех, кто был обманут его же рукою, проклятье жнеца настигло падшего в Черапунджи, у священного Баньяна. Первая капля отравленной крови убийцы оросила кору, и дерево почернело, знаменуя вечные страдания в плену гниющей плоти. И обратило дерево сок свой ядом.
Покуда не восполнит грешник долг свой перед Сансарой, не завершатся его страдания. Не упокоится душа его.»
9
Гимнастика цигун – древняя китайская система, включающая в себя физическую, дыхательную гимнастику, а также медитативные практики.
10
Живой мост – конструкция, созданная тандемом «человек и природа»: кхаси помогают корням фикуса расти в правильном направлении, прокладывая им путь прутьями орешника. На создание живого моста уходит от 10 до 15 лет. Такой мост может выдержать одновременно 50 человек, а действующим конструкциям в Индии насчитывают уже более 500 лет.
11
Водопад Нохкаликай находится на холме Кхаси в северо-восточной Индии. Его питают небольшие реки, которые порой пересыхают, а высота падения воды составляет 300 метров.
12
Маленькая синяя птичка, способная охотиться на рыб, которые больше ее самой в несколько раз.
13
Это маленькая семейная традиция Крафтов: если Мия уходит на смену, значит, их ждет «очень поздний ужин», за которым домочадцы узнают очень интересные истории из рабочей жизни гида.
14
Легенда Непорочного гласит: «Только свежая непорочная плоть может овладеть даром неба и открыть сокровищу возможность: подарить мертвецу второй шанс, во спасение его души.»
15
Легенда Непорочного трактуется как свод правил для мертвых, соблюдая которые неупокоенные души могут занять место ребенка, а его душа обретет вечный покой. Для ритуала нужна чистая душа мученика. Только познавший боль и простивший ее своему обидчику может впустить в свое сердце куда большее зло.
16
Тавил – традиционный ударный музыкальный инструмент, распространен в Южной Индии.
17
В индуизме и буддизме так называют демонов-людоедов и злых духов женского пола.
18
Бхуты – мелкие демонические существа, злые духи, питающиеся человеческим мясом.
19
«Грешники» – «пустые души». В прошлом убийцы, подлецы и прохвосты.
Легенда Непорочного гласит: «Юноша, проклятый Смертью, обрел укрытие в подземельях и лил горькие слезы, моля о прощении жнеца. Но не было прощения детоубийце. Горючие слезы разлились по всему миру, и обратились они камнями с каплю дождевой воды. И каждая капля горечи нашла дом в руках чистого сердцем ребенка. И вышли пустые на охоту…»
20
В Древней Греции напев, мелодия. В XIX–XX вв. термин «мелос» применяется для обозначения текучести и протяженности мелодического развития.
21
Антонио Меуччи – итальянский ученый, являющийся изобретателем телефона.
