Боярин Волк. Живи, брате!

– А ты чего же?

– Домой вернусь, батюшка-боярин, там тоже дел не переделать.

– А коли я тебе за труды твои резану заплачу, останешься ещё на неделю?

– Благодарствую, батюшка-боярин, конечно, останусь. Если надо, и на дольше, – снова поклонилась Поля.

– Ну вот и ладно. Дочек пришлю тебе в помощь, пусть учатся, им пригодится. А боярыню трудить не будем, у неё и так забот хватает. Ну, пойду умоюсь с дороги да перехвачу чего. Дорогой только всухомятку перекусил, а там уже опять ехать надо будет.

– Будь здрав, боярин, – поклонилась Поля.

Боярин, выходя, кивнул не глядя.

Назавтра с утра действительно пришли сёстры, но не одни, с матушкой во главе.

– Ну вот, – сказала мать, – будете помогать Поле. Всё, чему вы у неё научитесь, вам тоже в жизни пригодится. А потому, что касается ухода и прочих лекарских дел, Поля – старшая, ну а в делах хозяйственных – вы. Полю на эти дела не отрывать, для неё главная забота – Сергий, и в случае чего с неё матушка Русава за это и спросит. Данка, ты старшая, вот и будь старшей, возьми всё руководство на себя, а Татьяна вам помощницей будет. Если видите, что Сергий устал, гоните всех в шею. Поля вам подскажет, сама-то она гнать никого не может, так что озаботьтесь этим сами. В случае чего можете ненадолго отлучиться, но по очереди, и Полю отпустите иной раз, чай она тоже живой человек, – лукаво опустила глаза мать, улыбнувшись. – Всё поняли?

– Поняли, матушка, – отвесили полупоклон сёстры.

Поля поклонилась молча.

– Ну вот и ладно. Надеюсь на вас, – кивнула мать и вышла.

– Идите возьмите себе какую работу, – сказала Поля. – Сидеть и смотреть на Сергия вам очень быстро надоест, да это теперь и не требуется, он уже может сам сказать, коли ему что понадобится. Видите, что начинает дремать, разговоры прекращаете, делаете свою работу молча. Ну а как проснётся, можно и поболтать, и песен попеть, но не в голос, а потихоньку, – улыбнулась сёстрам Поля. – Ну да вы девы толковые, сами всё правильно понимаете. Несите шитьё или что там у вас, садитесь к окошку, до обеда разве что по нужде что понадобится.

– А как же мы?.. – смутилась Татьяна.

– Так же, как и я, выходим и зовём Прова, он всё сделает. Теперь перестилать постель каждый раз не нужно, боярин в сознании, скажет, ежели что.

– А-а, – разочаровано протянула Татьяна, – тогда ладно, а я-то думала…

Сергий отвернулся к стене, и сомнения холодной змеёй заползли к нему в душу.

«А кто же… когда я?.. Во попал… Стыдобища-то… Ну и что, что лекарка почти? Молодая же дева, – смутно терзался он. – Надо будет Прова расспросить».

Сёстры вышли, но почти тут же вернулись, неся свою работу.

«В светёлке сидели, – догадался Сергий. – Может, и помогали, когда я… Вот ты ж, не было печали…»

Чуть не плюнул он с досады.

А девы уселись у окошка и занялись шитьём, тихо переговариваясь и только изредка поглядывая на него.

«Да нет, вроде, не обо мне, – прислушался он. – Иначе хихикали бы, пряча глаза. О чём-то своём толкуют, ну и ладно, пускай их, а я и в правду подремлю».

Он прикрыл глаза и…

Проснулся Сергий часа через два и, судя по запахам, перед обедом. Ни Поли, ни Татьяны в горнице не было.

– Проснулся? – подошла к нему Данка. – Вот и хорошо. А девы пошли – одна на кухню, а вторая к боярыне. Слушай, а Поля-то – необычная дева и вообще вряд ли дочь людина. Думаю, она как бы и не боярских кровей, а может быть… – она прикрыла рот рукой. – Нет, – она загородилась ладошкой, – ничего такого, высокомерия, непослушания, споров или ещё чего и в помине нет. Но она всё равно с нами как бы на равных. И не заискивает, и не выпендривается. Вроде, и слушает, и делает, как сказано, но ощущение такое, что… Даже не знаю, как объяснить?

– Не ломай голову, я понял, – усмехнулся Сергий. – Она и правда не дочь кузнецу и вообще не родня. Она дочь то ли побратима, то ли кума или ещё в какой-то степени родства, но не кровной. Но дева она смышлёная. И держит себя с достоинством, и не панибратствует, и дистанцию держит естественно.

– Чего братс?.. – округлила глаза Данка.

– Чего это я ляпнул-то? – сам опешил Сергий. – Но ведь понимал же, о чём говорю, а теперь не знаю, как объяснить? Ну, это… Держит себя не как давняя подружка, вся такая своя, равная, а как бы равная по положению, но знающая своё место. Вот, как-то так. Вроде как, понимает и признаёт, что не может с вами на равных, но и помыкать собой не даст.

– Во, точно! – удивлённо подняла брови Данка. – И на равных, и понимает, что мы здесь хозяйки. А чего это ты допрежь-то сказал?

– Тут, видишь ли, какое дело, – задумался Сергий. – В беспамятстве я, вроде как, путешествовал где-то далеко, и звалось то место… каким-то Ирием, что ли? Нет, Сибирью – вот как. Это где-то в Асии, – выдал Сергий первое, что пришло на ум. – Видел там много чудного и непонятного сперва, но постепенно понял, что я всё это увиденное понимаю и знаю, вроде, как своё. И меня везде знали и принимали, как давно знакомого. Всё показывали и рассказывали. Только я, когда сюда, вроде бы как, вернулся, всё это запамятовал, а теперь начинаю вспоминать. Вот и вылетают слова, которые там были обыденными, а здесь непонятны, пока не растолкуешь. И всё время стоит перед глазами и чудится тот старец с седой бородой, который меня в то путешествие напутствовал. И одет он был не по-нашему, а говорил, вроде бы, как и мы, и как будто нашим языком – и понятно, и нет. Добрый он был и улыбчивый такой, прямо как родня близкая, но я-то его точно раньше не знал и не видел, а он будто с рождения обо мне всё знает. Чудно как-то.

– Так, может, это бог был? – испуганно прикрыла ладошкой рот Данка.

– Не-ет, не бог, – уверенно возразил Сергий. – Не похож, на иконах он совсем другой, а вот апостол какой-нибудь вполне может быть. Или у него для разных людей разные обличья? – вдруг осенило Сергия. – Не знаю, но меня сюда обратно вернул, и на это возвращение благословил. Видно, рано мне ещё туда, к нему, тут ещё не всё сделал.

– Ой, мамонька! – почему-то испугалась Данка и закрыла лицо руками. – Я бы со страха умерла.

– Да нет, говорю же, он добрый. И всё про тебя понимает и знает, и не стращает ничем, и не сердится, а как мама, только что в мужском обличье. Не знаю, как объяснить, но добро от него исходит, что ли… И понимание.

– О, проснулся уже, – раздалось от двери. – Вот и хорошо. А мы обед принесли на всех. Данка, что случилось? На тебе лица нет, – встревожилась Поля.

– Нет, нет, ничего. Сергий вот вспомнил, что в беспамятстве было, – она вопросительно поглядела на него. Сергий с улыбкой кивнул.

– Он, когда в беспамятстве был, – начала Данка, – с богом говорил или апостолом его, и тот…

И вкратце пересказала свой разговор с братом.

– Есть-то будете? – спросил Сергий. – Или снова разогревать пойдёте? И ещё. Болтать о том, что я вам рассказал, не надо, могут неправильно понять, а стало быть, и выводы сделают соответствующие. А оно вам или мне надо?

– Ой! – спохватились девы всё ещё под впечатлением от услышанного. – Мы никому не скажем!

– Ну, если вдруг и проболтаетесь, – усмехнулся Сергий, – никто вам не поверит. Вот так! – снова усмехнулся он.

– А как же мать, отец? – спросила младшая из сестёр.

– Как, как? Каком кверху! – усмехнулся Сергий. – Коли надо будет, сам объясню.

– А потом? Ну дальше-то что? – спросила Татьяна.

– Да что? Компотом вот запью и всё, опять спать буду. Раз обратно отпустили, стало быть, я там пока не нужен, – пожал он плечами. – Вот и всё. А впрочем, – опять вогнал он дев в ступор непонятным словом, – спать неохота, помогите лучше подняться, пойду на дворе посижу, на солнышке, – он вопросительно глянул на Полю.

– Ну что ж? – слегка приподняла плечи Поля. – Пожалуй, что и погуляй, хуже точно не будет, но поберегись, не геройствуй особо.

– Как скажешь, матушка, – улыбнулся Сергий.

– Ой, а не рано ему? – озаботилась Данка.

– Нет, – решительно сказала Поля. – Повязки не мокнут, стало быть, раны затянулись. Если сильно не напрягаться, ничего плохого и не случится, а наоборот, кровь разгонит и будет всё заживать быстрее. Танюша, беги во двор и подготовь место, где боярину посидеть, да разгони лишних, ему лучше в покое побыть. Давай-ка я тебе порты натяну выше коленок, мы отвернёмся, а ты вставай и оправляйся. Потом мы тебя с двух сторон поддержим, вдруг голова закружится, и потихоньку во двор-то и сойдём. Так, сейчас мы тебя посадим. Ну как, голова не кружится? Посиди маленько, не спеши, пообвыкнись. Сам-то встанешь?

– Даже и не знаю, – смущенно улыбнулся Сергий. – Не завалиться бы.

– Тогда, Данка, ступай за дверь, а я боярину помогу.

Как только Данка вышла, Поля подошла к Сергию вплотную.

– Обними меня покрепче за шею, да не смущайся, жениться на мне из-за этого не придётся. Я тебя удержу, если что, и ничего не увижу, вплотную-то, а потом Дану позовём и пойдём гулять. Помогать мне не надо, я справлюсь, наоборот, постарайся не напрягаться, расслабься, как будто в воде находишься. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул Сергий.

Он поднял руки, и Поля подшагнув к нему, крепко обняла и прижала его к себе.

– Грудь не больно? – спросила Поля.

– Нет, – голос Сергия предательски дрогнул.

«Как объяснить тебе, – подумал он, – что ради таких объятий я готов терпеть и настоящую боль. Раньше меня девы так-то не обнимали, или, что вернее, так не волновали».

Поля одним движением поставила его на ноги и держала его в объятиях, пока он торопливо подтягивал и завязывал порты. И вовсе не оттого, что боялся быть увиденным без портов, а только из-за боязни, что Поля чего-нибудь почувствует. Потому и старался он отклячить зад, побыстрее завязать порты и напустить сверху рубаху, что ощущал всем телом все мягкости и округлости её тела. Но руки дрожали так, что завязки постоянно выскальзывали, ещё более усугубляя его смущение. А Поля терпеливо держала его в объятиях, но дыхание её тоже начало сбиваться против её воли, и поделать с этим она ничего не могла. Наконец Сергий усилием воли справился с непокорными завязками, и Поля постепенно выпустила его, сторожа каждое его движение, готовая снова подхватить его в случае необходимости. Оба избегали смотреть друг на друга, делая вид, что очень интересуются тем, что происходит вокруг. И румянец – такой предательский – заливал их лица.

– Ну что? – первой опомнилась Поля. – Обуваемся и зовём Дану?

Она помогла Сергию сесть, обула ему на ноги бродни и снова подняла, приобняв.

– Пошли, – выдохнул Сергий, скосив глаза вниз буквально на мгновение: не выдаёт ли что-нибудь его оплошность? Дверь тут же распахнулась, и Данка, пряча глаза, с самой невинной физиономией, которой позавидовали бы и бывалые подпольщики, вошла в горницу.

«Подслушивала, – сразу догадался Сергий. – А остальное домыслила, – усмехнулся он про себя. – Но пока посплетничать не о чем, ничего не было, мы не перебросились и парой слов. Вот хрень! Даю гривну против стоптанного поршня, что слова выскакивают помимо моей воли, только я раньше таких слов и не знал. Хотя, с другой стороны, они не кажутся мне непонятными, хоть и не мои. Что же со мной всё-таки произошло? Ведь и старик с бородой был, и видел я такое, чего здесь и в помине нет. Стоп… Здесь нет… А где есть? Нет, так вот, на ходу, не получится. Давай-ка доберёмся до улицы, там и подумаю, хотя пока всё, как в густом тумане, и едва-едва угадываются какие-то контуры. Вот опять… Откуда я знаю это слово? Хотя его значение я, надо признаться, понимаю».

– Так, клади руки нам на плечи и просто переставляй ноги, стараясь не напрягаться. Мы с Данкой примерно одного роста, так что перекашивать тебя не должно, – распорядилась Поля. – Ну как? Голова не кружится? Ну и слава богам.

– Почему богам? – удивился Сергий. – Богу?

– Так ведь их же трое, – нашлась Поля. – Отец, сын и ещё этот… Как его?

– Святой дух, – подсказал Сергий, с улыбкой глядя на Полю.

– Ну вот, – согласилась Поля. – Я и говорю: слава им всем троим. Богам, стало быть.

– Ты только священнику смотри это не ляпни, – тихонько на ушко, наклонившись к ней насколько возможно и ощутив снова запах её волос, сказал Сергий. – Епитимьями замучает.

– Чего? – наклонила голову в их сторону Данка.

– Ничего, – усмехнулся Сергий. – Это мы о своём, о девичьем.

И все трое рассмеялись. А Сергий снова задумался о том, откуда это всё берётся, но ни к какому выводу так и не пришёл. Потом он сидел на широкой лавке возле бревенчатой стены с закрытыми глазами, там, где проходили до его ухода на войну вечерние посиделки. И размышлял, пытаясь понять, приснилось ему всё то, что он так мучительно пытается вспомнить, или он действительно путешествовал где-то, может быть, и в преддверии рая, Ирия, ожидая решения своей судьбы. Но ведь воинам, на поле брани смерть принявшим, прямая дорога в рай, а он где-то бродил, пока решалась его судьба. Только вот где? ГДЕ??? Может, уже в раю? Так и сидел он до самого ужина, подставляя лицо солнышку и ветерку, ощущая рядом присутствие Поли, отчего на сердце почему-то делалось легко и радостно.

Вот так в течение трёх последующих дней он и выходил во двор гулять и ловил иногда на себе откровенные взгляды ладной красивой девы, которые почему-то его совсем не волновали. И если в первый и второй день ему помогали, то на третий он уже вышел сам, правда, в сопровождении Поли. Но сам.

– Ну вот, – сказал он ей на третий день, – завтра поеду к князю.

– Рано тебе ехать, – решительно сказала Поля. – Вот матушка Русава разрешит, тогда и поедешь.

– Да нельзя больше откладывать, – качнул головой Сергий. – Все сроки вышли. Иначе князь подумает, что я уже ни на что не годен. Потом на войну он меня не пошлёт сейчас, даже если бы была. Он вой и тоже всё понимает.

– Ну, не знаю. А без матушкиного разрешения всё равно не пущу, – упрямо опустила голову Поля.

– Да ладно, – попытался заглянуть ей в глаза Сергий, – ты же всё понимаешь, – и положил свою руку поверх её. – А хочешь, поедем вместе? Будешь за мной присматривать дорогой.

– Нет, – тихо сказала Поля. – Матушка Русава не разрешит. Да и толку от меня как от лекарки пока мало, – грустно продолжала она, но руку не отдёрнула. – Только что присмотреть да лекарку позвать, коли что. Стало быть, скоро и мне домой собираться, больше мне тут делать нечего, – сказала она, глядя в сторону.

– Ну, завтра – это я поторопился. А вот послезавтра, а ещё вернее, третьего дня – это, пожалуй, будет в самый раз, – сказал Сергий. – Но по дороге я хочу ещё к кузнецу Назарию заглянуть, пусть посмотрит мой доспех, может быть, можно с ним что-то сделать, и тебя заодно провожу до дому. Глядишь, и женихи охолонут пока, – заговорщицки подмигнул он Поле, поднявшей на него недоуменные глаза.

Господи, сколько всего отразилось на её лице в единый миг: и надежда, и радость, и растерянность, и непонимание, и снова радость.

– Что привезти тебе в подарок из стольного града, – спросил Сергий, – коли уж ты со мной не едешь?

– Ничего не надо, – смутилась Поля. – Сам возвращайся живой и здоровый.

– Ну ладно, сам что-нибудь придумаю, – беспечно махнул рукой Сергий.

Поля испытующе глянула на него и пожала плечами, ничего не сказав. А тут и братья, Васька и Митька, выскочили из-за угла, вооружённые до зубов, и бросились к брату.

– Сергий, мы теперь с тобой на войну пойдём! – дружно сообщили они. – Нам Поля разрешила, – тут же вложили они лекарку.

– Ну, если сама Поля разрешила, – пытаясь скрыть улыбку и делая вид, что задумался, сказал Сергий, – тогда конечно. А она вам сказала, что сперва надо научиться воинскому делу? А то получится, как со мной – недоучился, и вот вам результат. Только мне лет-то вон сколько, а я, получается, и то, не доучился, а вы уже теперь готовы? Нет, ребята, на войну вам рано, а вот в школу воинскую я вас возьму, обещаю. Договорились?

Братья решительно кивнули и умчались за сарай, в свою крепость, обсудить открывшиеся перспективы и решить, кого из друзей они, так уж и быть, возьмут с собой. А Сергий и Поля, с улыбкой проводив их глазами, пошли в терем. Скоро должна была прийти Русава.

В отличие от гуляющего целыми днями Сергия, его дядька-пестун Русин готовился к поездке в стольный град очень тщательно и ответственно. Сам отобрал воев, которые будут сопровождать боярина, – каждого из тех двух десятков, что хотел взять с собой, – сам проследил, что взять для торга, сам спросил у боярыни, что надобно купить для хозяйства, сам определил, как поедут те, кого боярин возьмёт с собой. И получалось, что обоз будет небольшим: пять, максимум шесть телег, два десятка верховых, ну и, естественно, он сам, тоже верхом. Конечно, издержки при таком количестве народу будут больше, чем если бы он взял всего десяток охраны, но тут уж экономить не приходилось, боярин должен выглядеть не хуже остальных. Боярин поедет с лекаркой в телеге, рановато ему пока верхом, он ещё морщится, даже вставая и садясь… Куда уж ему в седло?.. Серебра Русин решил много с собой не брать, меньше будет соблазнов потратить его, а закупать товары решил в последние дни торга, когда будут подешевле, а вот продавать лучше в первые дни, когда спрос больше и конкуренты ещё не сбили цену. Впрочем, этим он займётся сам, боярину будет не до того, да и таскать его по торгу среди такой толкотни незачем. Может быть, в последний день, когда купцы начнут уже разъезжаться, да и народ столичный накупит уже всего в достатке. Только никак не мог взять в толк старый вой, зачем ехать на день раньше начала торга? Только лишние траты. О том, что Сергий решил заехать к кузнецу Назарию, молва о котором как о толковом кузнеце разошлась далеко окрест, он ещё не знал. Русин между делом рассказал Сергию, что меч, который застрял в доспехе степняка, так с ним и привезли.

«Прямо со степняком, что ли? – подумал Сергий. – Да нет, конечно. Вытащили там ещё, а привезли с доспехом, а не в нём. Иначе глупость какая-то получается».

Потому и на просьбу Сергия о том, чтобы он погрузил повреждённый в сече доспех – и свой, и зарубленного им степняка, – Русин лишь пожал плечами. Продать его можно было и дома, и даже, пожалуй, с большей выгодой, чем в столице, но спорить с боярином не стал.

Лекарка Русава неожиданно легко согласилась сопроводить Сергия в поездку, мало того, даже одобрила такую поездку: и боярин, мол, развеется, да и выздоровление пойдёт быстрее. А раны… Раны заживут быстрее, коли двигаться, а не лежать. И когда на третий день после плотного завтрака Сергий, полулёжа в телеге, распорядился заехать по дороге к кузнецу в Осинницу, Русин и понял, зачем прихватили доспех и лекарскую ученицу: доспех – в починку, а Полю – домой. Как раз к ужину и доберутся, хоть и слегка в сторону.

«Вот и лишние дни оправдаются», – усмехнулся он в усы.

Не на ночь же глядя из Осинницы-то трогаться дальше, уж всяко заночуют в ней. А там дневной переход до Синюхи. Нет, там уже до Горного Тикича. И за него пять, а скорее шесть дневных переходов по прямой, к Ирпени, и к вечеру будут на месте, а назавтра и торг откроется. Русин задумался, иногда кивая в задумчивости в ответ на свои мысли, и радовался за воспитанника, что сумел так отличиться, закрыв собой княжеского сына в бою, правда, и сам чудом оставшись жив.

Выехали утром, после завтрака, как и планировали, и к ужину были уже на месте. В весь заходить не стали, расположились лагерем на опушке леса, и, пока Сергий с Русином ходили к кузнецу, заодно проводив до дому и Полю, принялись готовить ужин. И дом кузнеца был крайним, и кузня Назария стояла несколько на отшибе, у самой речушки, на краю огородов, самый крайний из которых, как сказала Поля, и был ихним. Судя по доносящимся звукам, хозяин был ещё в кузне, туда и двинулись Сергий с Русином, помахав направившейся к дому Поле.

– Здрав будь, хозяин, – пророкотал вошедший в низенькую дверь первым Русин.

– Здрав будь и ты, – кузнец прищурился, пытаясь разглядеть вошедшего. – О-о, Русин Боримирыч, – узнал он дядьку-пестуна. – А кто это там с тобой? Чужой, что ли, кто?

– Да нет, то боярин молодой, – усмехнулся Русин. – Не признал? Да и не мудрено, сам бы не признал, коли бы из сечи на руках домой бы не вёз да целыми днями не молился о здравии. Слава богу, Русава с нами была, а то бы…

– Здрав будь, боярич. Прости, не признал, – поклонился кузнец.

– Да я и сам себя едва признал нынче утром, когда умываться стал. Здрав будь, Назарий, – поклонился Сергий.

– Вы с делом каким али так, мимо ехали?

– С делом Назарий, с делом, не просто так. Дочку твою привезли обратно да и к тебе не без дела зашли. Глянь-ка, – выложил на стол доспех Русин, – что тут можно сделать? Или лучше сразу новый купить?

– Да-а, – полез чесать маковку кузнец, взяв в руки доспех, – досталось. Много чего я в жизни видал, но чтобы зерцало в обратную сторону вывернулось, доселе не приходилось. Это чем же тебя так? Неужто топором?

– Да, топором, – кивнул Сергий. – Копьём бы пробили, к бабке не ходи. Метнули, правда, когда я падать начал, оступился, вот и…

– Повезло тебе, боярин, выдержало оно, может, потому и жив остался. Но в груди, небось, если не дырка с кулак, так уж трещина знатная?

– Шкуры кусок, с ладонь примерно, содрало, слава богу, не совсем. Видишь, на зерцале вмятина какая, вот обратной стороной-то и содрало. Грудина тоже треснула, но, на моё счастье, не на всю длину. Ну и отшибло всё внутри, ясное дело. Не зря же я дней пятнадцать в беспамятстве был! Спасло же меня то, что я в тот момент, как уже говорил, оступился и, потеряв равновесие, стал падать назад. Меч, что в доспехе супостата застрял, и его за мной потянул, тут в меня топор и врезался. Я и сам кувырнулся, и меч выпустил, и из-за падения назад удар-то и смягчил, и не помню больше ничего, свет померк. А вот тот доспех, в котором меч застрял, – сказал Сергий (и Русин выложил его из мешка). – Его потом дядька Русин едва выдернул, но зазубрина знатная осталась.

Сергий вытащил из ножен меч и положил на наковальню.

– А меч-то, боярин, у тебя не простой, редкий. Прямо скажу, меч, – прицелился глазом кузнец, – тройной закалки. А вот зерцало на этом доспехе лучше оказалось, – покачал он головой. – Гляди, прорублено только на глубину зазубрины на мече, и буде защищало бы грудь до плеч, не одолеть бы тебе супостата. Даже и не знаю, что сказать. Никогда допрежь булатного доспеха не видел, но он и не больно похож на булатный: и рисунка на нём нет, как на булате бывает, и цвет необычный, светло-серый, даже в голубизну, и ни ржавчины нет, ни следов её удаления. Опять же, никаких следов окалины, как будто его отливали или он только из-под молота. Но поверхность такая, что я и не знаю, как его и обрабатывали-то. Даже не буду и пытаться угадать, сколько он стоит, и прикидывать, кому мог принадлежать. Непростой то был человек! Ох, не простой смертный! За такого мстят потом долго и упорно, пока своего не добьются, так что, может, лучше бы было слух распустить, что не выжил ты после сечи, от ран умер. Но князю не прикажешь промолчать, а сам он, может, и во внимание не принять, чем это тебе грозить может. И доспех этот я бы в таком случае продал, и где-нибудь подальше, на Востоке, скажем, на одном из тамошних базаров. Я попробую его поправить, чтобы цену не терять, а ты, боярич, озаботься найти купца, который за это дело возьмётся, и лучше бы не русич. Он мог бы сказать, что купил по случаю. Владелец, мол, умер, а жена его, настоящей цены не зная, продала на торгу в Белгороде.

– Батюшка, – раздалось от двери, – матушка ужинать зовёт. И гостей тоже, – сказала стоящая в дверях Поля.

– А и то верно, – оживился кузнец. – Ванюшка! – кликнул он старшего подмастерья. – Горн погасите, кузню заприте и давайте за нами, ужинать. Прошу, гости дорогие, отужинать, чем бог послал, раз уж вы ко мне в гости пришли. Полюшка, беги, скажи матери, чтоб накрывала. Боярич, ты мне всё это оставь, я покумекаю, что можно сделать. Не сомневайся, ничего не пропадёт, всё будет в целости и сохранности. Твои-то и меч, и доспех я починю, даже не сомневайся. А с этим, кивнул он на трофейный, помаракую. Но обещать ничего не буду. Смогу – сделаю, нет – не взыщи.

– Годится, – сказал Русин, а Сергий просто молча кивнул.

– Ну вот и ладушки, – просиял кузнец. – Это правильно, что вы ко мне пришли, а не повезли в Белгород. Там бы точно в тайности не сохранили, сейчас бы набежали кузнецы из слободы на дивный доспех поглядеть, и пошла бы о нём молва гулять. Да и кто принёс, и откуда что взялось, скрывать бы не стали, особливо кабы серебришком позвенели да поманили. А мы люди свои. Да и чужих у нас редко видно, нечего им тут делать. Вот разве что лошадка у кого раскуётся. Так на тот случай кузнецы и в сёлах придорожных есть, а мы-то на отшибе обретаемся.

После ужина вышли во двор, сели на завалинку и завели разговор, извечный, как сама жизнь. О видах на урожай, о том, что молодёжь стариков слушает вполуха и всё норовит делать по-своему. То ли дело они – никогда старикам не перечили и во всём слушали, ну разве что иногда обижались на непонимание тех самых стариков.