Априори Life 3

– Милая, – трепетно накрывая ладонью мою кисть руки. – Я не устану повторять: встреча с тобой – это дар. Ведь для того, чтобы достичь истинного жизненного комфорта, искренности в общении и духовной свободы мне, как и любому адекватному политику и бизнесмену просто необходима рядом женщина, обладающая редкой способностью делать жизнь вокруг себя столь же красивой, сколь она сама.

– Что ж, дело за малым, – я снова кольнула улыбкой, – осталось не пропасть без вести при переходе от слов к делу.

– «Пересохнут однажды криницы.

Платье танца окажется робой.

Хочешь ты на меня положиться?

Так попробуй. Хотя бы попробуй», – процитировал он, смакуя словами.

И я попробую. Я все же попробую.

***

Вечер полупрозрачной пеленой затягивал панорамные окна офисного небоскреба. Это был насыщенный день, – размеренный, чуть взбалмошный и абсолютно без эмоциональный, ровно такой, каким ему положено быть в момент своей судьбоносности.

Я закинула ноги на стол, выдернув взглядом сувенирную фигурку буровой установки среди кипы разобранных документаций, и посмотрела в окно. На улице уже зажглись фонари. Из сумрачной неосвещенной комнаты, открывался все тот же неизменно прекрасный вид на набережную Москвы-реки. Заходящее солнце окрашивает лучами город, а вместе с ним и неизменную суету автомобильно-людских потоков, исправно отработавших за день своим рабовладельцам оброки в виде здоровья, чувств и эмоций. И мои уставшие чуть отекшие за день ноги весьма символично дополняли этот пейзаж. Большую часть своей жизни каждый карабкается в стремлении занять место под солнцем, а достигнув желаемого, подчас испускает дух, так и не успев насладиться его лучами. В этом и есть жизнь. Прекрасна, коварна и безжалостна. Но и она время от времени бывает щедра на стечение обстоятельств и шансы. И как правило, без предупреждения. Вообще, все самое знаковое и значимое случается без предупреждения. Оно либо случается, либо нет. В такие моменты есть только ты, твои эмоции и действия. Остальное – неважно. Так же, как и усталость в ногах уже не имеет никакого значения…

Я не без наслаждения продолжала всматриваться в переливы света и отражения на постройках соседних стеклянных зданий, как вдруг тень на одном из них причудливо изогнулась в силуэт черной кошки с вытянутой шеей и острыми ушами. Еще мгновение и тень встрепенулась, – кошка склонила голову, повела ухом и нетерпеливо дернула хвостом.

Я не стала более испытывать ее терпение, – улыбнулась чуть мягче обычного, едва заметно кивнула, и одним глотком допив остатки остывшего кофе, отправилась собираться. Ведь хорошо выглядеть нужно всегда. Даже если предстоит натягивать на себя вещи несоизмеримые с грациозностью, даже если состояние к тому не располагает абсолютно, даже если те, ради кого особенно хочется не рядом. Хорошо выглядеть – это обязанность. И нет никакого “если”.

Ночь тем временем неспешно вступала в свои права, расправляя крылья. Свежий воздух, несущий в себе легкую прохладу, шелест воздуха по пластиковой поверхности, урчание прямотока. Неясные образы знакомых маршрутов и улиц, запах острой прохлады и будто догоняющие сухие осенние листья, сколь ни выкручивай ручку газа. Осень. Осень всегда наверстывает любой интервал, выигранный скоростью. Ведь время играет на ее стороне. А скорость…

Нам всем нужна скорость. Время от времени – запредельная. Именно она заставляет голову работать. Она заставляет концентрироваться, прочищает мозги и рассеивает туман будничного однообразия. Жизнь ведь это когда штормит из стороны, а истинный риск – это оставаться статичным. Именно поэтому нам нужна скорость. Нам нужно больше скорости, а не меньше. Всегда больше, но остановившись в процессе на дозаправку, грех не насладиться городским камнем, окутанным бушующим морем красок и теплым светом фонарей…

Я заехала на территорию частной парковки и спешилась лишь там, где асфальтированная дорожка упиралась в мост, скрытый кованной оградой. Заглушила мотор, стянула шлем и перчатки и не спеша побрела вдоль забора. Так легко и приятно было ступать по вымощенным тропинкам парка, слушая, как под плотными подошвами мотобот хрустят опавшие листья. Лестница, широкий пролет крытого пешеходного моста, дверь на наружный парапет, – и передо мной снова набережная Яузы, на которую я могу пялиться часами, размышляя о странностях бытия и тонкостях мироздания. Вот и сейчас я стою, вглядываясь в огни горизонта и редко проезжающих по улице машин, а в голове приятная пустота, будто какой-то верховный сисадмин запустил в моей личной операционной системе программу очистки некорректно работающих приложений и прочего спама. Подобная метаморфоза всегда происходила со мной после хорошего «прохвата» по ночным магистралям, лицезрения панорамных видов реки Яузы и принятия бесповоротных и стратегических решений. Сегодняшние сутки умудрились охватить все эти аспекты разом. И хотя вся суть стратегии сводилась пока к одному: врезать свой личный краник нужному человеку в государственный трубопровод, ставший таковым после попечительства не столь давно возникшей политической партии, да так, чтоб еще никаких сторонних средств в это не вкладывать, и казну не обидеть. И пусть мы оба понимали, что вести подобные манипуляции в нынешних экономических условиях страны, – это как прыгнуть со скалы и успеть собрать в воздухе параплан, которым во время падения было бы неплохо еще и научиться управлять, иного варианта у нас все же не было. Потому что такие дела были, и их нужно было кому-то вести. Потому, что только невостребованный человек на своей Родине ищет способы покинуть ее пределы (расширение бизнеса на интернациональном уровне я сейчас не рассматриваю). И потому что, это, черт возьми, моя страна. И пусть с неравномерно распределенными на данный момент ресурсам: «гномами» – столичными бородачами, любящими золото, крепкий алкоголь и огромные подземные дворцы-метро; «эльфами» – в северной своей части с присущим им самомнением, тонкой чувственной натурой и локальным патриотизмом; и абсолютными «орками» по всей остальной территории. И если «властелины» по какой-то причине теряют бдительность и «кольца», долгом чести остается создать надежный тыл и плацдарм для борьбы с «тьмой» и дальнейшего продвижения к светлому будущему.

«Человеку, как и стране, всегда есть куда двигаться», – мысленно подытожила я, приводя в движение замерзающие пальцы и разминая запястья. Затем опустила голову на бок, чуть вытянув шею, и снова посмотрела на сходящиеся огни в линии горизонта.  Еще немного и рассвет окрасит небо густым багрянцем. Я принюхалась к воздуху, чуть подставив лицо потоку легкого ветра. Все-таки, это мой город. Мой. Со всей присущей ему депрессией, которая не просто витает в воздухе, – сам воздух теперь зиждется на ней. Город переполненный «мертвыми душами», на половину не существующий и давно уже не тот, по которому шла некогда девочка с одним чемоданом. Все здесь стало теперь по-другому. Стало так, как она в свое время задумывала…

Непроизвольная улыбка снова застыла на моих губах, встречая первую попытку нового дня начаться. Медленно рассветало, на улице появляются первые люди-жаворонки, ведущие выгуливать своих собак, вслед за ними сонно выползали «крепостные» пятидневных работ. Еще пару часов и толпы вечно спешащих начнут отчаянно стачивать о мостовую свои подошвы, – кто-то пройдет здесь, расплескивая отчаяние и тоску, кто-то понесет печать, раскрасит это место темно-фиолетовым, кто-то отчаянно счастливый пронесется, яркими пятнами оставляя следы.

«Этому миру определенно нужен качественный колорист…», – подумала я, прежде чем ограничить восприятие изоляцией шлема. Запустила двигатель, вдохнула свежий воздух нового дня сквозь открытый визор и снова улыбнулась. «Нужен, – так нужен. Я знаю, где его найти».

Место традиционных утренних встреч по-прежнему оставалось неизменным. Как и любое заведение, расположенное почти в сердце бульварного кольца, это также характеризовалось проблемами с паркингом, посредственной кухней и хамоватым персоналом. Основополагающими факторами при выборе среди прочих его аналогов, лично для меня служили действительно качественный кофе, всегда свежая выпечка и прекрасная подборка книг на полках в свободном доступе, одну из которых я продолжила перечитывать с места, заложенного салфеткой с прошлого посещения в ожидании своего капучино и визави.

«Колорист» появился чуть позже обычного и выглядел весьма помято. Волосы сильно взъерошены, синяки под глазами, лицо вообще сливается со светло-серым интерьером ресторана, и судя по сетке капилляров на белках воспаленных глаз, не спал он как минимум трое суток.

Я отложила книгу, жестом обозначая свое присутствие. Он шумно опустился напротив, раскидав на большую часть стола шлем, перчатки и сопутствующую мелочевку из кармана мотокуртки.

– Ну как ты, пупсик? – проговорил он вместо приветствия, закончив, наконец, все манипуляции с вещами.

– Я тоже рада тебя видеть, – улыбнулась я, кивая официантке.

– Нет, ну ладно я, а ты-то чего? – продолжил он со свойственной ему ухмылкой, принимая американо, заказанный мной еще до его прихода

– Что, тоже сильно помятый вид? – уточнила я, чуть сыграв на удивление.

– Есть немного, – слукавил он.

– Весьма непростой вчера, (у меня пока – сегодня), выдался денек, но продуктивный, – я откинулась на спинку дивана, поправляя наваленные за спиной подушки, и чувствуя, как утренняя вялость окутывает расслабленные мышцы. – Днем был подписан третий пакет документов, вечером состоялось закрытое совещание первых лиц…

Он с минуту мерил меня нескрываемым в глазах вопросом.

Я едва заметно кивнула.

– На десять назначена встреча для подписания первой партии договоров. В конце недели я выезжаю на объект, – если получится уладить все шероховатости за пару дней, со следующей можем приступать.

Он смотрел на меня без тени эмоций на лице, но ни на секунду, не сводя своих глубоких зеленых. Он так умел. Вернее так умел только он,– скрывать истину языком, эмоциями, жестами, но глазами – никогда. Она как буря то и дело поднималась со дна его души и прыгала на глаза, когда его действительно что-то затрагивало. Раз, и она замечена, а вы пойманы.

– Нам нужен кто-то, кто займет мое место в контрольном пакете, – продолжила я, только чтоб перестать испытывать себя этим сканером. – Переходя на центральный округ, я автоматически теряю все возможности предпринимательства, а переход мой неизбежен по ряду известных причин. Нам нужен тот, кто сможет хотя бы частично перенять мою функцию на предыдущей позиции, в идеале – полностью с автономным ведением дел. Посему это должен кто-то, кто осознанно примет на себя эту современную разновидность дорогой проститутки, виртуозно лавирующую между интересами верхов, с их завышенными до космических пределов комплексами и амбициями, и интересами собственных подчиненных, не желающих совершать какие-либо телодвижения в принципе. И желательно с базовыми навыками слэклайна1, так как хождение по лезвию дипломатической бритвы будет если не ежесекундно, то достаточно частым времяпрепровождением, поэтому выполняться должно умело и с удовольствием. Поскольку, обращаться с ним будут, как и положено с проституткой, – ебать несколько раз на дню, а вся задача его – это побыстрее довести всех до оргазма любыми возможными и изощренными, если понадобится, способами.

– Может тебе докторскую написать на эту тему? – съерничал он, выслушав всю мою животрепещущую речь.

– Будь я чуть менее ленива и чуть более талантлива, я написала диссертацию на тему «Специфика женского организма в стантрайдинге2», ты же знаешь. «Конечный результат, как мозаика складывается по элементам. Но пока не проживешь и не осознаешь каждый элемент в отдельности, нет смысла пытаться изобразить шедевр», – процитировала я с улыбкой. – А вообще, я серьезно. У меня нет даже подходящей кандидатуры на эту позицию, не говоря уже о том, что решать единогласно подобные вопросы я не в праве.

– Боишься быть преданной? – вдруг выдал он, по-прежнему не сводя с меня глаз.

– Прекрати, пожалуйста, – дернула бровью я. – Каждый из нас был предан. Кому-то или кем-то. Кто-то сохраняет это умение до сих пор. Да, и потом, не предает только мот и собака, тебе ли не знать…

Он многозначно кивнул.

– Как там Макс поживает? – резко сменил тему он, пока я отвлеклась на мигающий телефон.

– Не знаю, – как можно более безразлично ответила я. – Мы давно не виделись, – и, стараясь не встречаться больше глазами, закопошилась в подушках, нелепо натягивая на плечи лежащую рядом мотокуртку. Мне не было холодно. Нет. Система вентиляции и кондиционирования в подобного рода заведениях всегда функционирует на максимуме. Просто знакомое и необъяснимое одновременно чувство дискомфорта снова погладило по спине. Ощущение сродни того, когда стоишь на сквозняке и чувствую, как дует в шею, – сразу хочется поднять воротник или набросить что-то на плечи. Я настырно пытаюсь зарыться под куртку, но чувство дискомфорта продолжает усиливаться. Причем усиливается оттого, что я слишком ясно начинаю понимать его источник…

Что делать, когда слышите, как прошлое начинает говорить с вами? Чувствуете, как оно тянет назад? Как прикасается к спине своими холодными пальцами? Правильно. Лучшее, что вы можете сделать, – это бежать. Я сбежала в дамскую комнату, продолжая сжимать на плечах куртку из плотной кожи, да так резко, что оставила в некотором недоумении своего собеседника.

В уборной я сразу же оккупировала свободную раковину, открыла кран и плеснула себе в лицо. Прохладная вода заструилась по коже, стягивая за собой остатки вчерашнего макияжа, дорожную пыль и накатившую внезапно необъяснимую панику. Я делаю глубокий вздох и смотрю на себя в зеркало. Вид у меня, в самом деле, очень замотанный. Добавить чуть-чуть темного грима – и получится этакая королева-трагедии, утомленная героином, давно оставившая на полях сражений все свое здоровье, нервы, чувства и мечты. И в ежедневной погоне за развлечениями и отчаянном бегстве от себя, потому что с собой становится еще более скучно, тошно и мерзко, ее единственной любовью остается родная и верная – хроническая депрессия. Она у нее повсюду. В чашке кофе, в салфетке с приборами, между стульев и столиков, на пустых тарелках и в перевернутых бокалах, в официанте, в той девочке с бледным лицом, вышедшей из соседней кабинки туалета, в смятом одноразовом полотенце в ее руках. Все потому что для нее сам город погряз в пустоте и депрессии. Она уже давно разучилась понимать, где весело, а где грустно. Еще немного, и голова пойдет кругом. Не жизнь, а муть какая-то….

Все мы маемся этой мутью время от времени. С упоением отдаемся на растерзание собственной значимости и непринятой гениальности. И очень нервничаем, когда на какое-то время задерживаемся в искренней радости и гармонии, – нам ведь непременно нужно с чем-то бороться. Неважно с чем. Важно просто бороться. В ход идут даже собственные чувства. Здесь главное не увлекаться и не раскачиваться на этих качелях до полусмерти, – когда голова идет кругом, можно увлечься и нечаянно пропустить момент, как она окончательно отвинтится.

Я закрыла кран, промокнула лицо, вытерла руки.

«Утешает только самое простое», – размышляла я, неспешно возвращаясь к столу. «Вода, дыхание… понимающие глаза, смотрящие с теплотой и присущей недосказанностью».

Он смотрел на меня все так же пристально, когда я снова уселась напротив, но только теперь уже с каким-то иным оттенком во взгляде. Было в нем нечто тонкое. Неуловимое. Дающее ощущение чего-то абсолютно нового и неизбежного. Как перед дождем, – что-то предопределенное витает в воздухе. Так и сейчас.

Я сделала глоток кофе и чуть прищурила глаза, будто всматриваясь детальнее. Он улыбнулся в ответ и передразнил мой жест с нескрываемым удовольствием. Обмен энергиями без слов. Что может быть сильнее? Разве что предвкушение. Лишь оно способно давать невероятный внутренний всплеск. И чем дольше оно длится, тем больше вероятность реализации. Главное, слишком уж не затягивать. Главное, не упустить его.

– Процесс набирает приятные обороты, – это может быть небезопасно, – проговорил он, пока мы рассаживались «по коням».

– Единственное безопасное для меня место в этом мире, – это за твоей спиной, когда мы несемся под три сотни, – ответила я без тени иронии. – Даже на накрученных оборотах. Даже по раскуроченной трассе. Даже с минимальным обзором. Ты знаешь. Все остальное я воспринимаю, как скрытую форму угрозы.

Он продолжительно кивнул в ответ, смотря на меня сквозь открытое стекло шлема (мелкая россыпь морщинок вокруг глаз выдала тот факт, что он улыбается), и повернул ключ зажигания. Бело-синий японец отозвался протяжным рычанием.

«Я позвоню», – показал он жестом, в виде телефонной трубки, сложенной пальцами между ухом и ртом.

– Номер тот же, – кивнула я, понимая, что он не услышит, и щелкнула передачу.

На половине пути «Skala3» жалобно пискнула о низком заряде. Я отключила ее, не доводя до полного истощения. Дальше еду под рев мотора. Ветер сквозь шум изоляцию – время от времени лучшая музыка, не правда ли? Я предугадываю движение потока и направляю мот в такт музыке, которая играет в моей голове. (А в голове у меня играет «I want you to take my glory away…», 4с каждой секундой наращивая темп). “Glory”, как известно, дама капризная и непостоянная, – стоило поспешить…

*

В половине десятого я уже сижу на своей кухне в легком деловом костюме, дневном макияже и почему-то совершенно не хочу никуда ехать. Полнейшая апатия ко всему происходящему все сильнее притупляет восприятие. Очень хочется спать. Тем не менее, я допиваю очередную порцию кофе, обуваю в прихожей туфли и выхожу на улицу, где заведомо проинформированный водитель усаживает на заднее сиденье, и, проявив не дюжую проницательность на фоне моего состояния, ведет машину по известному адресу молча, вперившись глазами в дорожное полотно.

Монотонная речь Уступова постепенно убаюкивает меня. Хронический недосып, физические нагрузки в купе с его гнусавым голосом действуют похлеще любого снотворного на фоне прогрессирующей хандры. Я провожу глазами по лицам присутствующих, – они полны неподдельного раскаяния и порыва все тотчас исправить. В последнее время собрание совета директоров все чаще стало напоминать мне эдакую «утреннюю зорьку» пионеров по откатам корчащих из себя комсомолов-партийников замкнутых систем денежных потоков. Причем каждый мнил себя, если не сосредоточением зла, то, как минимум, стратегическим гением, сочетающим в себе все возможные людские пороки, но даже не подозревал, что уже давно на каждого томится предостаточное количество информации, чтоб без лишних церемоний любого из присутствующих расколоть под орех. Но что еще более печально, что в их головах даже не укладывается, что такое вообще возможно. Что деньги можно зарабатывать, а не пиздить. Что единственное, что воспринимают подобного склада люди, – это боязнь. И что с ними нельзя по-другому, потому что таким по природе не дано быть преданными или обязанными. Они могут быть должны или унижены страхом, и непременно злопамятны, чтоб точить на тебя нож, в случае их разоблачения, до самой смерти. Здесь главное не сидеть спиной ко входу. Здесь главное, в принципе, не сидеть…

А я вот сижу. Сижу уже битый час и слушаю весь этот гундеж про производительность, конкурентоспособность и масштабность развития, и, судя по всему, лицо у меня в этот момент настолько отчужденное, что способно выражать разве что бездну внутренней депрессии от всех этих ново выявленных и примитивных до абсурдности схем денежных круговоротов.

«Выделять подобным мыслителям даже крохи с государственного бюджета – сущее расточительство», – думала я, уже давно не слушая, и бесцельно блуждая глазами по лицам окружающих. «Расточительство! Абсолютное. Только кому сейчас нужна бережливость? Мы сами-то себя давно беречь перестали…. А здесь как-никак коммерция. Совсем другое дело. Мораль дельцов в борьбе со сборищем преступников, идеалистов и бездельников нынче вещь необходимая, как корсет для толстой бабы, – иначе расплывется».

Я едва слышно усмехнулась, стараясь не прерывать дискуссионный процесс.

«Хотя и так расплылось уже… все со времен инфантильности российского общества набрано. И сколь рацион теперь ни балансируй, а липосакции не избежать. Именно такие фигуры, к слову, и требовались, как воздух нынче на политическом олимпе для объяснения наиболее трудных и животрепещущих вопросов. Вот они – источники всех бед, истощившие страну и опутавшие интригами президентскую доктрину под масками святой миссии, легального предпринимательства и посылом отмыть страну от скверны «преступного прошлого». А за всем этим на деле – пустота, абсолютное отсутствие идеалов и помыслов изменить ситуацию к лучшему, и лишь тираническое стремление выстроить свое благополучие на крови трудового народа, да отжать природные недра помясистее. Иными словами, доесть разлагающийся труп Матушки-России и войти в когорту власти с единственной целью – насыщение личных нужд «Вождей». Здесь-то на арену не спеша и своевременно выходит знаковая фигура с новым проектом политической реорганизации, посредством которой провозгласившие себя «энтузиасты» и «деятели» подвергаются всей строгости законодательства, а все нажитые ими непосильным трудом денежные единицы в обязательном, а местами даже принудительном порядке возвращаются на территорию государства российского.

Бабло, разумеется, в очередной раз побеждает зло, и по сущей случайности в канун следующих депутатских выборов…».

– Таким образом, опираясь на систему профессора Лаузана, мы можем прогнозировать, что наша методика способна…– все тот же занудный тон Уступова вернул меня к сиюминутной реальности, медленно внедрившись в мои мысленные революции.

– Профессор Лаузан – высочайший специалист по мозговой части, – не дожидаясь окончания фразы, парировала я. – Это тончайшая, виртуозная техника. Вашими же методиками разве что животы потрошить. Совсем другое дело.

«Страшно представить, что будет, если эти люди каким-то образом окажутся у власти…», – продолжила я уже мысленно, останавливаясь взглядом на белой керамике чашки с остатками недопитого чая.

Еще страшнее – увидеть их реакции, если все же сейчас не сдержаться и пройтись глубоким и проникновенным разъебом персонально по каждому. И непременно с азартом охотника, въедливыми вопросами и алчным ожиданием развязки. Кто-то, получив свой пендель с оттяжкой начнет рассыпаться прямо за столом. Кто-то засучит ручонками, кто-то покраснеет или побледнеет. А кто-то напротив проявит железную выдержку. Эти-то и представляют собой наиболее интересные объекты… Но вместо этого я продолжаю молчать и в упор смотрю куда-то в точку корпоративной посуды. Секунда и я вижу, как задетая чьим-то неловким движением она будто в замедленном действии падает со стола, разбивается и окрашивает светлое покрытие пола в коричневые тона.

Невозможно выйти победителем из игры, которую не понимаешь. Невозможно стать в ней лучшим, если не любить сам процесс. Сел за игровой стол, взялся за фишки – играй, но не поноси. Либо играй и люби, либо не играй вовсе. Но если все же играешь – стремись стать лучше. Лучше себя в первую очередь. И фокусируйся не на счет, а на саму игру. Только так она оплатит тебе новыми уровнями, статусами и бонусами. Только так возведет к пьедесталу. Здесь главное, чтоб только нервы выдержали. Мои бедные, измотанные произошедшими в начале недели событиями, бессонницей и общением с мудаками нервы просто не выдержали. Хотя еще вчера я была готова поставить на них клеймо «железные». Но в данную минуту я чувствовала, как у меня буквально сносит крышу, сносит до такой степени, что я готова проломить всем этим товарищам голову. Просто подойти вплотную, практически лицо в лицо, и коротким, но отработанным движением вынести челюсть… но вместо этого я делаю многозначный хлопок по папке с документами, назначаю следующую дату подписания договоров и быстро удаляюсь из переговорной.

Есть три игры в жизни, в которые невозможно не играть: деньги, отношения и здоровье. Сегодня каждая из них, казалось, достигла своей критической точки накала.

– А по ночам тишина… Все далеко-далеко… – говорил Вениамин, когда мы сидели тем же вечером на узкой веранде «Поплавка». – Тебе нужно уехать на несколько дней.

– Очень нужно, – согласилась я с примерной покорностью, – но боюсь, это сейчас не по мне.

– Почему же?

– Покой хорош, когда ты сам по себе внутренне спокоен.

– Ты разве не спокойна? – он вскинул руками. – На вид степень твоей уравновешенности и невозмутимости разума способна разрушить разве что непреднамеренная влюбленность.

– Увы, – потупилась я в пространство стола перед собой, но все же едва заметно улыбнулась. – Это мнимое спокойствие на деле все больше балансирует на гране апатии. Умение не придавать значения вещам, которые того не заслуживают, стало постепенно превращается в безразличие по отношению теперь даже к важному. А это разные вещи.