Мерцание зеркал старинных. Странная любовь

Она подняла глаза и, так же смотря на меня в зеркало, ответила вопросом на вопрос:

– А может, ты мне скажешь, зачем? Потому что я не могу найти ответа…

Это было бестактно с ее стороны, но я нисколько не обиделась, наоборот, сочла это очень остроумным и засмеялась:

– Ах, моя милая сумасбродка! Ты всё та же маленькая девочка!

Мы разговаривали, словно две подружки. Разделяющих нас барьеров больше не было.

– Нет, Антуанетта, нет! Я так стремительно выросла, ты даже не представляешь… И, глядя сейчас на себя в твое зеркало, – она снова повернулась к нему, – я не вижу там девочки, я вижу старуху, сокрытую под прекрасным ликом. Да, возможно, моя внешность может ввести в заблуждение, но пусть мои слова развеют его. Я попала в жуткий переплет, Антуанетта!

Ее озадаченный вид, задумчивый взгляд – всё подтверждало сказанное.

– Ты не можешь вернуться домой? Так оставайся здесь, у тебя будет всё!

– Не могу. Я должна идти.

– Куда?! – не поняла я. – Уже темно, и ты раздета… И расчесываешь волосы перед сном.

– Нет-нет, ты не понимаешь. Я должна идти за ним…

– За кем?

– Ну как? За своим будущим мужем.

И тут она рассказала всё! Кое-что я, конечно, знала из ее писем, но то, что услышала… было ужасно! Слёзы тут же потекли из моих глаз. Она вытерла их и попросила:

– Не надо плакать обо мне, Антуанетта. Я рассказала тебе про него, но про себя-то еще не успела. А ты пригото-о-овься. Приготовься, – заговорщически сказала Натали, – сейчас ты познаешь истинную сущность подружки своего детства. И поймешь, что девочка, которую ты помнишь, давным-давно умерла и похоронена под грудой своих пороков!

Я даже отпрянула.

– Да что ты такое говоришь? Я, наверное, не всё понимаю? Смысл твоих слов плохо доходит до меня. Хотя, должна признаться, ты великолепно говоришь по-французски…

Натали как-то очень загадочно улыбнулась, но ее улыбка, мне показалось, горько пахла полынью.

– Да ты послушай, послушай! Ничего от тебя не утаю! Самое страшное расскажу. Готова услышать?

– На всё готова…

Мы сели на кровать, и она рассказала мне о своем путешествии. Как по дороге лишила кого-то жизни, как потом наслаждалась этим, считая, что свершила правый суд, а после раскаивалась… Я слушала, затаив дыхание. В ней жили сразу и лето, и зима. Сначала она показалось мне странным, неземным существом, о которых написано в заумных книжках, потом – древним демоном с самых сумрачных страниц католического писания. Я смотрела на нее и не понимала ее природы. Наконец она умолкла, а я продолжала сидеть, ошеломленная.

– Ну что, ты удивлена?

– Порядком… – протянула я, не зная, что еще сказать.

– Тебе больше не хочется говорить со мной?

– Отнюдь, что ты… очень хочется. Очень хочется узнать, кто же ты.

– О, Антуанетта, – засмеялась Натали, – на твоем месте я не стала бы залезать так глубоко.

– А расскажи мне теперь об этом юноше… кажется, его зовут Николя?

– Ну да-а-а… Николя на ваш манер. Ты знаешь, если бы у меня был брат, то он был бы как две капли воды похож на него! Он именно им и был бы. О, Антуанетта, мы бы так прекрасно проводили с ним время, если бы росли вместе с детства. Он – это я, только в мужском обличии. Потому он и привлек меня. Такой же дерзкий, гордый, необузданный, как я. И так же не может познать своей природы. Не может понять, зачем он пришел в этот мир и что несет с собой. Но знает, что нужно идти, двигаться вперед, что без этого нельзя. Я получила от него всё, что хотела, и больше он мне совершенно не интересен. Тем более, я не особенно привлекаю его как женщина, он мною не восхищается.

– Да как же тобою можно не восхищаться? – искренне удивилась я.

– Ах, ваше величество, оставьте свой высокопарный слог и эти комплименты. Я получу их сполна, когда вернусь в Россию. А здесь я хочу веселиться.

Я смотрела на нее недоуменно: «Как можно веселиться, имея за плечами тако-о-ое?!»

Она улыбнулась:

– Что же ты так смотришь, моя милая подружка? Не жалей меня, не надо, я для тебя всё та же твоя Натали. Я не взвалю этот груз на твои плечи, понесу сама. Я не обижу тебя ни словом, ни делом, ни даже взглядом, не сомневайся! Я бы могла не рассказывать тебе всех этих ужасных подробностей своей жизни, но мне почему-то захотелось, чтобы ты увидела меня настоящую. Чтобы не одурманивала себя своими собственными розовыми, похожими на французский зефир мыслями. И когда я уеду, а ты будешь веселиться, пить шампанское, танцевать на балах, я хочу, чтобы ты помнила меня. Даже тогда, когда я покину эту землю. Но ты не должна проливать по мне слезы, ты будешь вспоминать только наше время, так прекрасно проведенное вместе. Но я хочу, чтобы в твоей хорошенькой головке, помимо балов, шампанского, замечательных, красивых мужчин, великолепной музыки и всего прочего, осталась я. Такая, как есть. Пусть у меня руки в крови и голова наполнена непонятным шелестом разных непотребных мыслей, но ты важна для меня, правда, важна. Запомни меня такой. И временами я буду являться в твоих ночных кошмарах и пугать тебя так, что картинки, о коих я тебе рассказала, живо встанут пред твоими очами. Пусть будет так. Но это правда, Антуанетта, – это я! И если ты хоть капельку любишь меня, дорожишь нашей детской дружбой и многолетней перепиской, пожалуйста, не отталкивай меня сейчас. Я ведь знаю тебя, натура ты свободная и мысли твои легки, ты быстро забываешь плохое… и это тоже забудется. Но когда меня вдруг не станет, ты обязательно вспомнишь. Уж не ведаю, где я буду, наверху или внизу, и есть ли там что-то на самом деле… Но до меня донесутся твои мысли, обязательно! И от этого мне сделается хорошо…

Я с трудом понимала, о чём она говорит, настолько тяжелы были ее слова. Я не привыкла слушать мрак и так долго находиться в нём. А она с ног до головы окутала меня своим темным покрывалом. И пусть сквозь него были видны звёзды, всё равно это был плотный темный туман. Я отчаянно замахала руками и закричала:

– Натали-и-и, прекрати, пожалуйста. Я прямо с этой ночи не смогу сомкнуть глаз! Перестань! Ты так молода, нам еще так долго жить на этой земле… Почему ты говоришь, что скоро уйдешь?

– Не знаю, я так чувствую…

– Я запрещаю тебе об этом не только говорить, но и думать!

Она лишь слегка улыбнулась и ничего не ответила.

Мне тягостно было думать о словах Натали. Моя своенравная, свободолюбивая натура не выносит такой духовной нагрузки. Она жаждет развлечений, легкости во всём…

– Ну хорошо, – наконец Натали прекратила свои душевные излияния. Она встала, прошлась по комнате, а потом подошла ближе и погладила меня по голове.

– Антуанетта, как же тебе идут волосы, с которыми родила тебя мама. Как же отвратительны все эти башни на голове! Это же видно, что они не твои, разве не глупо их носить?

– Может быть, – растерянно ответила я.

– Ну-у-у, ладно. Что-то я уж очень сильно напугала тебя. Давай, расскажи мне, моя французская подружка, как мы будем веселиться. Что станем делать?

Я с облегчением выдохнула. О-о-о, это была моя стихия! Это был мой непрекращающийся бал, и я тут же погрузилась в него, как золотая рыбка в море, и начала ярко, во всех подробностях описывать наше совместное времяпрепровождение:

– Сначала, Натали, я покажу тебе Версаль, покажу всё, каждый уголок. И ты удивишься, насколько он прекрасен! Только я хочу попросить тебя, чтобы, пока ты находишься здесь, всё происходило заведенным французским порядком. Я дам тебе фрейлин и множество прислуги. Они будут умывать и одевать тебя, будут делать для тебя всё, что пожелаешь! Ты ни к чему не прикоснешься своей рукой и поймешь наконец, как это прекрасно!

– Ну, хорошо. Значит, мы будем играть в твою игру? Я согласна! И я принимаю твои правила.

Я вскочила и радостно захлопала в ладоши.

– Так пусть же игра начнется завтра! Спокойной ночи, Натали.

Глава 157. Натали осваивается во дворце

Я вернулась во дворец, как обычно, около четырех часов утра. Опущу подробности о том, где и с кем провела эту ночь. Моя темпераментная натура не нуждается в длительном сне, так что утро началось по заведенному распорядку. При моем пробуждении присутствовало положенное по этикету количество фрейлин, в назначенный час они тихо пришли в мои покои и молча ждали, когда я проснусь.

Старшая камеристка приступила к моему утреннему туалету. Мне предстояло решить, какие три платья я сегодня надену, а также выбрать корсеты, чулки и белье, перчатки и кружевные платочки, да много чего еще, всё перечислять не буду. Обычно этот процесс затягивается надолго, но сегодня мне нужно было поторопиться: я обещала своей гостье не задерживаться. Меня обслуживало множество портних и белошвеек, и ими были изготовлены маленькие копии всех моих туалетов – специально для утреннего представления. Я указала на образцы, и наряды, не мешкая, доставили в спальню.

Я должна была выполнить еще одно обязательное правило. Каждое утро, словно знатная дама, в карете ко двору прибывал господин Леонар, чтобы с помощью гребня и только ему подвластных приспособлений сотворить мне прическу. Еще год назад в моде были непомерно высокие и невероятно сложные куафюры, и он, словно архитектор, мастерски возводил их на моей голове. Все знатные дамы при дворе пытались мне подражать, иногда на них можно было увидеть настоящие произведения искусства. Наконец моей неуемной натуре это прискучило, и я придумала ввести в моду менее затейливые прически, богато украшенные страусовыми перьями и драгоценными камнями. Столь недешевая мода разорила не одну парижанку.

Натали не переносила, когда ее пытались причесывать. Однажды она наблюдала, как я несколько часов сижу перед зеркалом, пока мне укладывают буклю за буклей на высокой куафюре. Не выдержав, она убежала, сославшись на то, что ей срочно нужно найти Николя, чтобы что-то с ним обсудить. Я улыбнулась, поняв всё без слов. Наташа всегда причесывалась сама, и я подарила подруге круглую щетку, чтобы ей стало легче справляться со своими густыми волосами.

Мой король редко навещал меня, поэтому обычно я оставалась у себя еще некоторое время и могла тут же позавтракать. Но сегодня всё было иначе. Как только мой туалет был окончен, я направилась к Натали.

Я вошла к ней и в недоумении остановилась в дверях. Ее комната была наполнена фрейлинами, так что я не сразу поняла, что происходит в самом центре, за закрытыми занавесями ее ложа. Я тактично кашлянула, все обернулись и зашептали, расступаясь:

– Королева идет, королева…

Я подошла ближе и увидела, что все двадцать пять фрейлин чего-то нетерпеливо ждут, переговариваясь между собой. Я подозвала главную и спросила:

– Мадам де Руа, что происходит?

Герцогиня начала торопливо объясняться:

– Ваше величество, мы стоим здесь уже два часа и тщетно пытаемся добудиться русскую. Она никак не хочет просыпаться, задернула занавеси и бранится. Говорит, что, мол, не привыкла вставать в такую рань.

Я улыбнулась.

– Позвольте мне.

– Ваше величество, да как же можно?

– Во-о-он! Все вон! Быстро, быстро!

Понадобилось некоторое время для того, чтобы фрейлины покинули Наташины покои. Я тихонько постучала по деревянному основанию кровати.

– Натали, – негромко произнесла я, – Натали-и-и…

Тишина.

– Ната-ли-и-и…

Опять тишина.

«В конце концов, я королева! Я всё понимаю, я ее очень люблю, но есть правила, и вчера она их приняла. Я слышала ее ответ, этого достаточно!» Резким движением я отдернула занавеси и увидела, что моя милая подруга почивает, сладко посапывая носиком, точно ангелочек, и из-под одеяла выглядывает одна только розовая пятка. Я пощекотала ее, она спрятала ногу и недовольно заворчала по-французски:

– Ах вы старые гадины, опять мне спать мешаете?! Я же вам сказала, перечницы, катитесь отсюда, пока из вас весь песок не высыпался! Чем потом сорить-то будете?

– Sharman… Да как же из твоего прекрасного рта такое вылетает, Натали?

Она открыла глаза.

– Ах, это ты, Антуанетта? А я подумала, опять твои назойливые бабки. И почему у тебя такие старые фрейлины? Никакого, понимаешь ли, удовольствия… Они раздернули занавеси в несусветную рань, и я увидела перед собой их страшные морды, покрытые морщинами. Бррр! Я подумала, что, не проснувшись до конца, оказалась в каком-то кошмаре.

– Натали, вставай!

– Нет, – ответила она.

Она возразила! Возразила, не помня чинов и рангов, не учитывая моего положения. Возразила мне-е-е! Тогда я протянула к ней руку, не покрытую перчаткой.

– Что ты себе позволяешь, Натали?!

– Хочешь меня упрекнуть? Ты же сама твердила: «Давай оставим условности!»

Она передразнила меня, да таким противным голосом, что я не сразу придумала, как ответить.

– Да-а-а, оставим условности. Но давай при этом оставаться… ну, как это?.. Как это будет по-русски? Это слово твое любимое, м-м-м… – бар-р-р-рышнями!

Натали рассмеялась:

– Как смешно ты коверкаешь это слово: бар-р-р-рышня, бар-р-рышня! – и проговорила что-то по-русски, но я уловила только странное «каркаешь» да так ничего и не поняла. И не нашлась, что ответить на ее дерзость.

Она уселась на кровати, поджав под себя ноги.

– Ну ладно, Антуанетта, извини. Я поздно легла и долго не могла заснуть. И поэтому мне совершенно не хотелось вставать рано. Еще эти твои ведьмы пришли…

– Да какие же они ведьмы, милая? Сплошь герцогини и баронессы.

– Всё равно, – махнула она ручкой. – Герцогини, баронессы – чушь собачья. Завтракать будем?

Странно, я совершенно не могла на нее ни злиться, ни обижаться. Натали была настолько естественна, что это обезоруживало.

– А чего ты хочешь? Чтобы тебе подали завтрак сюда? Или ты соблаговолишь пройти в одну из столовых?

– А можно, я прямо в кровати? – хитро улыбнулась она.

– Хм-м-м… – я ответила ей улыбкой.

«Так вот она, та девочка, только веснушки куда-то подевались. Рассыпались от ее дерзости, наверное», – нежно подумала я.

– Конечно, Натали, я сейчас распоряжусь. Но я покидаю тебя. Я должна завтракать с королем, поэтому мы увидимся немного позже.

Вернувшись к себе после супружеского завтрака, я послала за Натали. В небольшом салоне на моей половине вот-вот должны были собраться самые богатые и влиятельные дамы высшего общества.

Моя спальня была проходной. Анфиладное расположение комнат и залов – норма для дворцов. Быть королем и королевой – значит жить напоказ: монаршие особы не принадлежат себе. И потому неудивительно, что мне время от времени хотелось уединиться. По обе стороны от кровати, почти в самых углах, были спрятаны двери, ведущие в мои личные апартаменты, состоящие из нескольких небольших комнаток. Больше всего мне нравился «Меридиан» – небольшой, уютный восьмиугольный будуар, элегантно обставленный мною не по дворцовым канонам, а исключительно по минутной прихоти: с диванчиком, столиками, мягкими стульями и камином.

Натали уютно устроилась на шелковом диване и с интересом наблюдала за происходящим. Меня посетила принцесса де Ламбаль, после моего восшествия на престол назначенная на высшую женскую должность при дворе. Мы были с ней дружны. Принцесса – нежная и сентиментальная натура, не властолюбивая и не алчная, с безупречной репутацией – принадлежала к одному из самых знатных семейств Франции. Но при дворе появилась герцогиня де Полиньяк, которая не питала симпатии к де Ламбаль, стремясь занять главенствующее положение подле меня. И так получилось, что принцесса была незаметно отодвинута мною на второй план: она всё реже появлялась при дворе, а время проводила в основном в Малом Трианоне.

Я играла на арфе и с интересом наблюдала, как приближенные светские дамы ревниво разглядывают Натали, а некоторые буквально пожирают ее восхищенными взглядами – настолько редким экзотическим цветком казалась она среди нас. Ее наряды не были украшены рюшами и бантиками, но выглядели настолько элегантно и красиво, что я даже приказала своей модистке Розе Бертен сделать с некоторых рисунки.

Были поданы лакомства и шампанское. Я пригласила королевского интенданта и буквально завалила его идеями, как и на каком уровне должны проходить королевские мероприятия, пока наши гости находятся во дворце, причем отметила, что всё должно быть подготовлено в кратчайший срок.

– Кроме приятных ужинов, мы намерены каждую неделю устраивать по два бала и два спектакля, силами актеров Théâtre La Comédie Français и Théâtre La Comédie Italienne. Пригласить во дворец певцов и музыкантов парижской Оперы. И сегодня в честь наших русских друзей состоится костюмированный бал.

Оказывается, к королю прибыла почетная делегация с российской стороны, и Николай Шереметьев был ее членом. Русские приехали немного раньше, чем Николя и Натали, и именно в их честь в Версале планировался прием. Дамы впервые услышали об этом от меня и, присев в глубоком реверансе, поспешили уйти, дабы успеть подготовиться.

Версаль уже давно не видел такого шумного и многолюдного праздника. Он был давно подготовлен, только ждал своего дня и часа. Собираясь, Натали была в восторге, от ее прежней грусти не осталось и следа. Все началось чинно и благородно. Лишь слегка пригубив шампанского, Наташа отставила бокал в сторону и с радостью погрузилась в атмосферу праздника в Большой зеркальной галерее. Занятые в первой кадрили гости были одеты в норвежские и лапландские костюмы, весьма изысканные.

Король появился лишь к девяти часам, прошелся по зале, поговорил с кем-то из гостей и, ни разу не станцевав, занял свое место. Натали блистала и, находясь возле королевы, привлекала к себе особое внимание. Она еще не была представлена королю, и я, увидев, что в данный момент он один, не замедлила этим воспользоваться. Наталья Григорьевна и Людовик соблюли весь церемониал, а затем мило, хотя и совсем недолго поговорили о России.

Откланявшись, мы с ней унеслись, подхваченные вихрем музыки. Натали залпом осушила бокал и весело рассмеялась, признавшись, что не волновалась и не веселилась так уже давно. В следующем дивертисменте все были одеты в костюмы XV века, в третьем танцоры нарядились бродячими актерами и акробатами, в четвертом представили тирольские наряды, а в пятом – индийские.

Король оставался на балу до трех часов ночи, мы же с Натали, прилично выпив, танцевали до семи утра. Потом моя подруга, смертельно уставшая, но безумно довольная, ушла спать, а я посетила мессу и затем тоже отправилась в свои покои.

Пятки Натали были стерты в кровь, так что на следующий день она сидела в своих покоях и кричала на служанок, требовала, чтобы от нее отстали, и заявляла, что вовсе не будет одеваться. Попросила принести ей туфли без задника. Завтракать она по-прежнему предпочитала в будуаре.

Я заглянула к ней уже в полдень, чтобы обсудить все сплетни и подробности вчерашнего бала, но она, сославшись на головную боль, отказалась беседовать и попросила, чтобы я пришла позже. Это было неслыханно! Можете ли вы представить, чтобы хоть кто-то позволил себе так ответить французской королеве?!

К своему удивлению и к изумлению тех, кто это слышал, я нисколько не обиделась, лишь хихикнула и удалилась. Она очаровала меня! Силой духа, какой-то детской непосредственностью… Словно маленькая девочка, которая не понимает, что делает и говорит. Она, надувая губки, капризничала или заливисто смеялась – естественность, свобода и легкость были в каждом ее слове и в каждом поступке. Но на самом-то деле всё было не так. Это была игра! И если сначала я думала, что смогу предложить ей прекрасную французскую игру и те правила, которые мне привычны и понятны, то я глубоко заблуждалась. Я и не заметила, как она подхватила меня под белы рученьки, перевернула и положила на обе лопатки. И вот… мы уже играем по ее правилам! Ах, я поняла это позже…

Глава 158. Поездка в оперу

В один из дней мы с Натали отправились в Париж.

Я очень любила красивые голоса оперных див, которые поют так, что душа дрожит. Я даже пыталась петь сама, но могу сказать честно, что мой голос не так хорош, как у девушек, которые постоянно этим занимаются. Опера – это прекрасно! Благодаря тому, что я часто посещала Оперу, она стала иметь большой успех у знати. Я обязательно хотела показать Наташе свое увлечение.

Но была у меня и еще одна причина желать посетить Париж. Как только я въезжала на улицы города, народ начинал сбегаться со всех сторон, чтобы хоть одним глазком увидеть свою королеву. Это необычайным образом подпитывало меня, доставляя истинное наслаждение: «Мой народ любит меня, и пусть Натали увидит, что австрийская принцесса покорила сердца французов».

Собираться начали сразу после полудня. Бесконечно примеряя наряды, мы никак не могли выбрать лучшие. Зато успели достаточно выпить, поэтому наши сборы проходили весело и беззаботно. Натали кривлялась, жеманничала, расхаживала в моих платьях по будуару, изображая королеву. А я весело поддерживала ее шутки, приседала перед ней в глубоком реверансе, низко склонив голову, и стояла так до тех пор, пока она не давала знака подняться.

В такой-то момент в будуар без предупреждения вошла мадам де Полиньяк. Натали сложила веер и ледяным тоном произнесла: Comment osez-vous aller voir la reine sans frapper? Va-t’en! («Как смеешь ты входить к королеве без стука? Пошла прочь!») Я продолжала стоять, низко опустив голову и едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Ничего не понимающая мадам де Полиньяк попятилась, и как только она закрыла дверь, мы разразились неудержимым смехом. Глотнув еще шампанского, мы с Натали обнялись и, хохоча, закружились по комнате.

Наконец-то собрались. Ехать было недалеко, и мы отправились вдвоем, без придворных дам, решив таким образом поразвлечься. Нас сопровождали лишь кучер и немногочисленная охрана.

По пути из Версаля мы проезжали вдоль полей, и Наташа спросила:

– Почему у вас нет лесов? Такое впечатление, что здесь одни бесконечные поля.

– А что тебе не нравится? Зато заблудиться невозможно, – отшутилась я.

– Так ведь и спрятаться негде.

– А зачем тебе прятаться? От кого?

– Ну откуда ты знаешь, что я задумала?

– А что ты задумала? – не поняла я. – Ой, Натали, я прошу тебя…

Меня как раз отпускала эйфория от выпитого шампанского, голова тяжелела, и я туговато соображала.

– Эй, кучер! – крикнула она по-русски. – Притормози, барышни в туалет хотят.

Кучер, не поняв ни единого слова, поглядел на Натали, потом на меня и поехал дальше.

– Ну что вылупился? Облегчиться хочу! Тормози! – заговорила она по-французски.

Кучер вновь в недоумении посмотрел на меня. Я дала согласие, и наш экипаж остановился. Натали обогнула карету, посмотрела вправо, влево и скомандовала:

– А ну пошли отсюда! Пошли! Пошли! Чего смотрите? Пешком идите – обратно в Версаль. Я сама королеву повезу!

Они сделали круглые глаза и смотрели на нее, как на безумную. Но я вновь выразила согласие. Они нехотя покинули свои места: ослушаться королеву им даже в голову не пришло. Стояли и смотрели, что будет дальше, ничего не понимая. Наташа обошла экипаж.

– Лошадей-то у тебя сколько, Антуанетта! И какие замечательные, просто загляденье!

Тут она, залихватски свистнув, вскочила на место кучера и, ловко управляя упряжкой, пустила лошадей во весь опор:

– А ну-ка, проверим, насколько ровное то поле, о котором ты говоришь. Неужели ни единой кочки? Даже пня, за который можно зацепиться? Такие колеса огромные, любую кочку проедем! А ну, пошли, залетные! Пошли!

Охранники и кучер во весь опор бежали за нами, но догнать не могли.

– Что?! Что?! – кричала я из кареты. – Залетные… что такое «залетные»? Наташа, остановись! Что ты делаешь, мы разобьемся!

Я уже кляла себя, что так опрометчиво ее послушалась.

– Не дрейфь, королева! Проедем! А ну, пошли! Пошли, залетные! Давай! Шестерка лошадей, а так тащится! Тьфу! У-у-у! Не сравниться вам с нашими рысаками. Ох, королева, знала бы раньше, я бы тебе жеребенка отправила. Какие у меня вороные народились, ты себе не представляешь! А ну, пошли! Пошли!

И она направила нашу карету прямо в поле – в никуда. Мы совершенно сбились с пути и уже потеряли Версаль из виду. Мы не ехали в Париж, а неслись куда-то в неизвестность. Это так напугало меня, что я даже хотела выскочить на скаку, но, выглянув, увидела, как бешено крутятся колеса моей кареты, в страхе захлопнула дверь и вжалась в угол. Наташу это только позабавило и еще больше раззадорило: она подхлестывала лошадей до тех пор, пока одно колесо не отвалилось и не укатилось в канаву, а карета не осела так, что я из нее вывалилась.

– Натали, что же ты делаешь?! – вскричала я. – Мы могли убиться!

Я лежала на траве. Последний хмель выветрился из моей красивой, но такой безрассудной головки.

– Ну не убились же! Вставай, подружка, чего разлеглась? Не ушибла свои австрийские косточки? Слабенькая ведь, всё время болела.