Дневник добровольца. Хроника гражданской войны. 1918–1921

15.09.1918. В половине четвертого утра нас всех разбудили и велели спешно погрузиться на подводы. Прошло часа 1,5–2, в течение которых мы все продолжали оставаться в неизвестности, почему нас двигают отсюда и куда; а потом обнаружилось, что это, должно быть, ложная тревога. Утром Николай Николаевич своеобразно утешил Сергея Сергеевича: когда последний встал, то он ему сказал такую штуку: «А знаешь, Сергей Сергеевич, у тебя сегодня ночью нос заострился, это брат нехорошо, ты скоро умрешь». Пустяки, предсказание.

С едой стало здесь довольно скверно. Мало того, что нужно отыскивать, что бы съесть, так еще нужно самому сварить кофе, чистить и приготовлять кур или еще что-либо другое. Молока нет, утром пьешь черный кофе без него и даже без хлеба. Куры здесь, в станице, и без того раньше были напуганы, а теперь, после того как наша братия попробовала их раза два половить, так они совсем дикими стали. Войдешь в какой-либо двор даже безо всякого злого против них умысла, а они, лишь завидя тебя, бросаются с ужасным криком по всем сторонам, перелетают через заборы и улепетывают изо всех сил, куда ни попало. Настало такое время, что даже птицы и животные не могут жить спокойно.

16.09.1918. В тех немногих домах, которые были заняты офицерами, скопилось такое невероятное количество мух, что жизнь из-за них стала невозможной. Волей-неволей приходится просыпаться и вставать с рассветом. Мало того, что спишь одетым, на одной только шинели, что не только не удобно и достаточно твердо для того, чтобы не спать особенно крепко, так тут еще целые стаи мух с самого раннего утра не дают ни минуты покоя, хотя и выгоняешь их и днем, и вечером из комнаты в несколько полотенец, и несколько раз, но они все-таки так настойчивы, что к утру успевают набраться в таком количестве, которое вполне достаточно, чтобы разбудить и не дать дальше спать человеку. Один из вольноопределяющихся сегодня сообщил мне, что на этих днях расстреляли какого-то большевистского комиссара, которого поймали в этой станице в форме гусарского офицера вместе с сестрой милосердия. Между прочим, в компании других офицеров 11 числа я поймал какого-то фрукта в форме ротмистра гусарского полка, который вместе с сестрой милосердия и каким-то чиновником разъезжал по станице, останавливался около некоторых домов, входил к хозяевам, грозил им револьвером и, должно быть с провокационной целью, забирал у них разные вещи. Мы его накрыли, обезоружили и доставили к начальнику гарнизона, а дальнейшей его судьбой в связи с положением на фронте не интересовались.

17.09.1918. Хочу отметить, что дождевая вода, которой мы всё время пользуемся и для питья, и для умывания, нам уже достаточно-таки надоела. Она имеет какой-то особый, не могу сказать чтобы приятный вкус, и кроме того мыло от нее очень скверно мылится. Днем мы заложили пульку в преферанс, которая около 3 часов ночи перешла в небольшое «очко». Кончили мы играть около 8 часов утра. В результате всей этой операции я выиграл несколько больше 40 рублей.

18.09.1918. Утром подпоручик Шульман33 разыскал где-то и заказал для всей нашей компании баню. Нужно сказать, что он вообще всюду поспевает. Как он сам говорит, ему еда за всё время с середины августа ничего не стоит. Он всюду ходит, всюду его угощают, и таким путем он ловчится. После всей этой грязи, пыли чрезвычайно приятно помыться, и я почувствовал себя прямо обновленным. Интересно, что Шульман и тут начал заговаривать зубы хозяйке бань и устроился у нее на чай с черносливом, так что она не выдержала и смеясь сказала: «Ну, и прощелыга же, прости Господи».

Сегодня мы почти не слышали никакой перестрелки. Против нас большевики перестали напирать, а главные действия теперь сосредоточились в самом городе Армавире. В результате боев им все-таки удалось занять весь город, наши же части отошли и окопались, не доходя до Кубани, таким путем препятствуя большевикам прорваться через речку в направлении на Ставрополь. Вся беда в том, что сил у нас, и особенно технических средств, не так много, чтобы сжать то полукольцо, в котором они находятся. Нажмут наши на них с одной стороны, они тогда бросаются в другое место; толкнут их оттуда, тогда они бросаются почти всей массой еще куда-нибудь. Такая картина получается и сейчас: выбили их из Армавира, они бросились на Невинномысскую или, как сокращенно называют эту станицу, – на Невинку; нажали на них оттуда – и они опять лезут на Армавир. В этих двух пунктах они тщетно пытаются пробиться, но все-таки удержать их натиск подчас бывает довольно трудно. Главная наша беда в том, что вооружены они значительно лучше, чем мы: у нас мало орудий и, самое главное, снарядов не всегда бывает в необходимом и достаточном количестве для удачного выполнения операции.

19.09.1918. Сегодня говорили о том, что генерал Деникин приезжал на наш участок фронта. По всем признакам, здесь затевается довольно серьезная операция. На прикрытие переправ осталось только 7 эскадронов 2‐го конного офицерского полка и 2 орудия на <горе> Форштадте, а все остальные части передвинули куда-то. Говорят, что на большевиков будут нажимать с другой стороны с целью припереть их к реке. Деревянный мост через Кубань наши сожгли, чтобы уменьшить число переправ. Около мостов остался конный полк, а по немногим бродам расположились казачьи заставы.

С едой стало совсем неважно. Поневоле вспоминаешь о том, как хорошо жилось и как кормили нас на Кавказской. Хорошо еще, что Андрей где-то на краю станицы нашел дом, в котором рано утром за 1,5–2 рубля можно получить горшок молока, а то черный кофе по утрам пить довольно грустно.

Вечером около кухни я встретил полковника, который последнее время был воинским начальником в Могилеве. Он теперь командует батальоном в Самурском полку34. К 7 часам нас с Андреем пригласил поужинать к себе наш прежний хозяин. Было довольно приятно покушать жирной свинины, после чего мы по обыкновению пошли пить чай к Александру Александровичу, где всегда необыкновенно долго разжигали и раздували сами самовар, пока наконец он не начинал кипеть.

20.09.1918. Никаких особых боевых действий не было, должно быть наши неправильно сообщили о намерении прижать большевиков к реке, или они сами не поддались на этот маневр. Под вечер я встретил младшего Степанова, он ехал на заставу и потому кроме обычных приветствий я не успел с ним ни о чем поговорить. Вечером заложили небольшую «железку» в доме у Владимира Владимировича Булгакова35. Через несколько часов игра должна была прекратиться, так как офицеров 1‐го орудия потребовали на ночь на заставу. Говорят, что с этого дня офицеры нашей батареи будут нести ночное дежурство на заставе около орудия. Игра прекратилась как раз в самый невыгодный для меня момент, т. е. тогда, когда я проиграл более 200 рублей. Когда я вернулся к себе домой, Андрей уже спал. Я его разбудил и сообщил о том, что проиграл все свои деньги. Он встрепенулся и жалобным со сна голосом спросил меня: «Значит уже не на что утром купить молока?»

21.09.1918. Пребывание в Прочноокопской всем уже достаточно надоело. Есть совсем уже нечего и, кроме того, живешь в отвратительных условиях. Мы, например, с Андреем уже столько времени спим на голом полу, подложив под себя только шинели. Прямо уже кости начинают болеть от такой постели; дело в том, что наиболее важная точка соприкосновения тела с полом получается в самом тонком месте шинели, тогда как ватная подкладка идет под голову. Газет здесь тоже совсем нет никаких, и после 11 числа неоткуда их получить, так что совершенно не представляешь себе не только того, что делается в России, но даже не знаешь, как обстоят дела на наших фронтах. Прямо-таки непонятно, почему всё еще продолжаем оставаться здесь. Все воинские части и обозы уже ушли из этой станицы. Нас хотели передвинуть на другой конец станицы, там все-таки кое-кто из жителей остался и можно хоть немного чего-нибудь доставать себе для более сносного питания. Но посланные туда офицеры выяснили, что там нет помещений, где мы все могли бы разместиться. Приходится оставаться здесь.

22.09.1918. Утром от скуки и от нечего делать заложили пульку в преферанс, но ее не пришлось окончить, так как около 1 часу дня было получено приказание перейти нам в станицу Григорополисскую, и меня назначили квартирьером от 4‐го взвода. Так что пришлось в два счета сложить вещи и отправиться вместе с другими квартирьерами на отдельной подводе.

Прибыли в Григорополисскую уже в сумерках. Я с большим трудом разыскал пять свободных комнат для своего взвода. Дело в том, что здесь скопилось очень много беженцев из Армавира, так что в какой дом не войдешь, везде их полно. Благодаря этому на первый взгляд мне показалось, что и с едой здесь дела обстоят не особенно густо, но все-таки значительно лучше, чем в Прочноокопской. На ночь мы устроились вместе с Люшем и Зиновьевым, и опять-таки на полу. Нужно заметить, что всю ночь, не переставая, нас всех грызли и ели блохи, которых здесь насчитывается поражающее количество. Спать, конечно, почти не пришлось, всё время было посвящено вытряхиванию, ловле и охоте за этими насекомыми.

23.09.1918. Рано утром нас разбудил техник Остапов и сообщил, что в 10 часов двигается дальше в станицу Кавказскую, а квартирьеры должны отправляться сейчас. На этот раз назначили квартирьером Андрея, и ему пришлось выехать, почти ничего не евши. Мы же целой компанией устроились с едой у хозяйки Михаила Петровича.

Она нам всё время рассказывала про своего сына, сотника, и во время разговора несколько раз приговаривала, обращаясь к нам в то время, когда мы довольно усердно уплетали борщ со сметаной: «Мне всех вас жалко, всех вас мне жалко». В ее словах слышалась неподдельная искренность и материнское чувство. Славная старушка, но что собственно случилось с ее сыном я так-таки хорошенько и не понял, а из ее разговоров уловил только, что в настоящий момент он находится в рядах Добровольческой армии в районе Ставрополя.

Еще утром на дворе у хозяина, у которого мы ночевали, Андрей заметил пулеметную двуколку. Я доложил об этом командиру батареи, и ее решено было взять с собой и пристроить к повозке с волами. Около 10 часов все с подводами собрались на сборный пункт и оттуда двинулись из Григорополисской. Жара стояла солидная, и по-прежнему было до невозможно пыльно.

На этот раз на пяти или шести из 15 подвод ехало по одной или две дамы в компании офицеров; Людмила Васильевна ехала тоже с нами. Не могу сказать, чтобы такое путешествие с дамами было особенно приятно уже по одному тому, что у многих из нас было расстройство желудка, а соскакивать и прятаться было почти некуда, так как мы ехали почти голой степью. В станице Темижбекской был устроен привал часа на полтора, за которые мы небольшой компанией успели зайти к одному из казаков и поесть там вареников, простокваши и завершить всё это двумя арбузами. Стало уже совсем темно, когда мы прибыли в Кавказскую. Так как расквартировали нас в прежнем районе и Андрей был в числе квартирьеров, то мы с ним устроились у прежних хозяев. Людмила Васильевна устроилась с Михаилом Петровичем на его старом месте у хозяйки Тимченко, который в момент отъезда из Прочноокопской получил бумагу о переводе в конно‐горную батарею. В этот день я с большим удовольствием разделся и растянулся на относительно мягкой постели в знакомой комнате; ведь мы с Андреем не раздевались как следует с 11 числа.

24.09.1918. Около полудня обоз 1-й батареи, который в это время нас довольствовал, двинулся обратно в Григорополисскую, и мы должны были следовать за ним туда же. Но командир батареи после переговоров с командиром дивизиона устроил так, что мы перешли на собственное довольствие и перестали зависеть от передвижения этого обоза. Результатом этого нового положения было то, что мы на более продолжительное время остались в Кавказской и на несколько дней вперед могли быть гарантированы от получения казенного обеда и ужина, пока наладится наше хозяйство. Но, несмотря на это, мы после голодухи, в некотором роде, сейчас начали питаться хорошо. Самое приятное – это то, что самому не надо заботиться о еде. Утром встаешь, а кофе уже готов и на столе разные вареники, булки, молоко и арбуз.

25.09.1918. В этот день умер Верховный руководитель нашей армии генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев36. Болел он не особенно долго, но тяжело и скончался от «испанской болезни», осложнившейся и перешедшей в крупозное воспаление легких. Нужно сказать, что нашей армии в этом отношении не везет, так как смерть уносит от нас лучших боевых генералов. За сравнительно короткий промежуток времени ушли в могилу генералы Корнилов, Марков37, а теперь – Алексеев. Это всё лица, имена которых пользовались громадной популярностью и на которых, как на избавителей, смотрела и смотрит вся интеллигентная Россия. Умер он как раз в то время, когда созданная им Добровольческая армия после невероятных трудов и лишений, ценою крови лучших людей завоевала себе настолько прочное положение, что можно уже смело рассчитывать на то, что она будет тем здоровым началом, вокруг которого объединится будущая Россия. Тяжела эта утрата не только для армии, но и для всего русского народа. Таких людей у нас не так уж много.

26.09.1918. С этого дня начали получать газеты, т. е. покупать. В развитии международной борьбы произошло много перемен. Союзники разгромили Болгарию и вынудили ее на сепаратный мир. На Западном фронте немцы терпят большие поражения. Обстановка сложилась такая, что Германия просит мира, соглашаясь на все 14 пунктов условий Вильсона. Всё это, конечно, весьма приятные известия, тем более что в скором времени можно будет ожидать помощи со стороны союзников, которые предъявили Турции ультиматум: пропустить их флот через Дарданеллы. Немцы вследствие своих поражений и потерь начинают эвакуировать оккупированные области и перебрасывать свои войска на Западный фронт. Естественным следствием этого будет то, что большевики снова займут освободившиеся от немцев губернии. Судя по газетным сведениям, население начинает оттуда в панике бежать. Меня прямо охватывает ужас, когда я подумаю, что немцы уже очистили Могилев и туда вошли эти мерзавцы. Отсюда не только нельзя помочь нашим хоть чем-нибудь, но даже нельзя написать. Положение Могилева, по-моему, весьма скверное. Хуже всего то, что по отрывкам из газет нельзя вывести никаких определенных заключений и совершенно не знаешь, что, собственно, там делается.

27.09.1918. В газете появились сведения, что большевики в связи с поражением Германии начали действовать: аннулировали Брестский договор, объявили войну Турции и прервали мирные переговоры с Украиной. Какая все-таки наглость и какое безграничное нахальство. Прямо-таки приходится удивляться, откуда что берется. Не стесняются и не брезгуют решительно ни чем и открыто перед всем миром показывают свою подлость. Прямо-таки приходится удивляться, что другие государства до сих пор терпят эту шайку и стесняются с ней. Они смеются и играют со всеми международными положениями и законами, а с ними еще разговаривают как с представителями Великороссии. Относительно положения Могилева нет ничего определенного и утешительного. Думаешь, думаешь и не знаешь как там. Этот вопрос меня сильно удручает. В Москве продолжается красный террор и таким образом оба близких мне дома находятся в постоянной опасности. Если бы можно было еще переписываться отсюда, то было бы как-то легче, а то уж очень погано и тяжело на душе. Абсолютное неведение и неопределенность – это самое скверное положение.

28.09.1918. Так как только вчера были получены относительные сведения о смерти ген. Алексеева, то сегодня мы всей батареей решили отслужить панихиду. Из господ офицеров был составлен небольшой хор, который после коротенькой спевки под управлением поручика Выдренко38 решился пропеть в церкви. Хотя у меня самого слух и не особенно развит, но все-таки, стоя на панихиде, я мог заметить, что что-то уж слишком мало всё это походило на довольно стройное обычно заупокойное пение. Но что же делать, лучшего не было и это было достаточно, если говорить относительно. Вечером у шт.-кап. Дзиковицкого всем взводом устроили маленькую выпивку. Так как спирта у большинства уже не было, то собрали у всех остатки. Мы тоже отдали последнее – 1/4 бутылки. Кто-то из разводивших этот спирт, вероятно смутившись его небольшими количествами, решил добавить туда «денатурату». После первой рюмки я почувствовал, что это что-то не то, а после второй потерял всякую охоту пить дальше.

29.09.1918. Судя по сообщению газет, большевики за последнее время начинают довольно неосторожно шутить. У нас два каких-то фрукта, недалеко от Прочноокопской переправившись через Кубань, явились на Форштадте в качестве парламентеров и тут же заявили, что Екатеринодар взят ими, что все «кадеты» в кольце у них и что если им сейчас наши части в том районе не сдадутся, то они всех перестреляют из пулеметов. Довольно-таки веселый народ. Приходится удивляться тому, что им в их положении приходят такие шутки в голову. С ними наши тоже слегка пошутили, т. е. короче говоря, их расстреляли.

30.09.1918. От нечего делать по утрам сочиняем пульки в преферанс, которые в большинстве случаев не оканчиваем. Так как денег уже почти ни у кого нет, то играем на запись до получения жалования. Приблизительно выяснилось, что мы здесь будем стоять теперь довольно продолжительное время. Поэтому мы решили устроить маленькое собрание для офицеров нашего взвода и, как это обыкновенно бывает, взялись как будто довольно рьяно за организацию этого собрания.

В приказе по батарее вольноопределяющихся пробрали за распущенность. Я хотя далек от всякого цука, но все-таки нахожу, что излишняя фамильярность и распущенность в обращении тоже не годится, а потому не повредит их слегка подтянуть. С этого дня начинаются дежурства офицеров на батарее, а вольноопределяющихся, юнкеров и добровольцев начали назначать посыльными.

1.10.1918. Сергей Сергеевич ездил в хутор Романовский и выкопал там откуда-то двух сестер милосердия, которых решил привлечь к организации нашего собрания. Женщин у нас в батарее набралось видимо-невидимо. Две официальные сестры, Людмила Васильевна и еще несколько человек временно гостящих. Интересно, что когда соберется небольшая компания и кто-нибудь начнет что-либо рассказывать, то нередко забывают, что тут присутствует кто-либо из женского общества и загнет такое крепкое слово, что хоть святых выноси. Нужно сознаться, что офицеры вообще мастера ругаться и нередко какое-либо твердое слово неизбежно сопровождается какой-нибудь рассказ, особенно из военной жизни. Это получается как-то непроизвольно, потому что, находясь постоянно в мужском обществе, многие привыкают не стесняться.

2.10.1918. Вновь приехавшие сестры весь день что-то готовили на дворе у Сергея Сергеевича и вечером наш взвод, целиком, собрался в доме, отведенном под собрание, для вечерней беседы и пустых разговоров. Сергей Сергеевич объявил, что с завтрашнего дня желающие могут получать обеды в собрании, и решил угостить всех пирожками и бутербродами домашнего приготовления. Мысль, конечно, хорошая, но едва ли выполнимая. Между прочим, сахару у нас нет уже почти неделю, так что пьешь кофе с молоком так просто. Не безынтересно будет отметить, что здесь как-то совершенно не считаешься с состоянием желудка. Так, например, у меня было несколько раз довольно основательное расстройство, а я не обращал на это никакого решительно внимания: ел вовсю арбузы, дыни, черносливы и всё это в довольно внушительном количестве, причем иногда с раннего утра прямо начинал с арбуза.

3.10.1918. К 2 часам нас пригласили на обед в собрание. Хотя вчера вечером на обед записались все без исключения, но сегодня к назначенному времени собрались далеко не все и ровно ничего из этого не потеряли, так как этот обед убедил всех собравшихся, что мысль об общем питании нужно оставить надолго, если не навсегда. На первое был постный суп, а на второе что-то такое со специфическим запахом, что никак нельзя было разобрать. Оказалось, что это протертая и особым способом приготовленная тыква. Запах и особый вкус ее объясняли не совсем хорошим салом, которое туда входило. Одним словом, есть эту комбинацию было довольно трудно. Такой обед и нужно было ожидать, потому что денег нет ни у кого уже решительно, поваров также не имеется, а получить провизию отдельно для нашего взвода нельзя, так как обед варится общий для всей батареи. Кстати, хочу упомянуть, что мы после некоторого перерыва начали получать снова, хотя и не совсем хороший и вкусный, казенный обед.

4.10.1918. Под Ставрополем сильно пострадал наш Сводно-Гвардейский полк39, и Корниловский40 также понес крупные потери. Говорят, что в этих полках существуют традиции не залегать, когда идут в наступление. Я не могу оправдать такой традиции, тем более в такое время и при нашем положении. Слишком мало пользы от того, что люди красиво умирают. Такие потери очень чувствительны уже по одному тому, что гибнут не простые солдаты, а интеллигентные люди, временно исполняющие обязанности солдат. Важно не только разбивать большевиков, но бить их с наименьшими для нас потерями, все эти люди еще много раз понадобятся и после окончания Гражданской войны при мирной обстановке. Наши дела на Ставропольском направлении идут не совсем хорошо. Большевики получили там солидные подкрепления, и их становится там довольно трудно сдерживать. У нас большой недостаток артиллерии и главным образом нет достаточного количества снарядов, а тут говорят, что мы за последние бои потеряли одно или два орудия. Особенно удивительного в этом ничего нет, потому что наша артиллерия в большинстве случаев находится сейчас же за пехотной цепью, а в некоторых случаях даже и выскакивает впереди нее. Был даже такой случай, что артиллеристы с винтовками в руках бросились в атаку и захватили пленных.

5.10.1918. Хозяйка варила сегодня из арбуза мед и дала нам попробовать: нужно сказать, что это довольно вкусная штука, если есть ее с булкой. Мед этот приготовляется очень просто: вырезают из арбуза середину, наполняют кусками котел, а потом кипятят его на огне до тех пор, пока останется темная густая масса. Из такого цельного котла получится едва 0,1 часть меда.

Попутно хочу указать еще несколько подробностей, касающихся устройства здешних станиц. Здесь много таких хозяйственных построек, которые сильно напоминают какие-то переносные здания. Дело всё в том, что у многих служб, небольших размеров в особенности, основанием или фундаментом служат 4 или 6 камней. Свиней тут откармливают в особых, очень маленьких помещениях, которые представляют собою особые постройки и называются «сажем». Эти «сажи» по-своему наружному объему, может быть, только несколько превышают 1 кубическую сажень. В доме обычно два входа: один с улицы, которым никогда не пользуются, а другой со двора. Ступеньки на крыльце в большинстве случаев каменные. Крыльцо почти всегда от дождя защищено железной крышей. Коридор всегда холодный, снаружи он деревянный дощатый, в то время как весь дом обмазан глиной и побелен. По своей форме коридор, или передняя, представляет собой несколько продолговатую комнату, которая у всех служит столовой; в ней обыкновенно широкое окно, вроде венецианского. Печей в этой передней-столовой нет. Обе входные двери выходят в эту комнату.

6.10.1918. Последнее время начали сильно дохнуть куры и утки во всех станицах. У нашей хозяйки было раньше больше 100 штук, а теперь осталось не больше 30. Ежедневно околевают сразу по 2–4 штуки. В чем заключается эта болезнь, я не знаю, но несомненно, что она носит эпидемический характер.

Испанская болезнь41 добралась и досюда, и теперь во многих домах лежат почти все члены семьи. Офицеры тоже довольно основательно болеют, мы с Андреем пока что держимся, хотя он говорит, что чувствует, что каждый день у него уходят силы. Дело в том, что хотя и хорошо питаемся, но едим очень мало мяса, а всё больше растительное и мучное и довольно часто куриное белое мясо. Что же касается до обычного мясного питания, то в этом отношении дело обстоит хуже, так как казенный суп с вареным мясом мы берем сравнительно редко, так как он обычно бывает невкусен, а хозяева наши не покупают и не едят мясо. Денег у нас абсолютно нет, и Андрей всё время мечтает о том, чтобы съесть целого гуся, когда мы получим наше жалованье.

7.10.1918. Несколько дней тому назад прибыл в батарею один прапорщик, настолько нудный и надоедливый, что прямо не знаешь, куда от него деваться. Человек он уже пожилой, ходит с бородой, но это очевидно нисколько не мешает ему приставать ко всем с самыми ничтожными пустяками. Фамилия его Добровольский и зовут его Андрей Андреевич. Здесь интересно будет указать, что в нашей батарее очень много офицеров с такими «квадратными» именами. Так, у нас есть Владимир Владимирович Булгаков, Николай Николаевич Петров42, Николай Николаевич Яшке, Петр Петрович Зиновьев, Сергей Сергеевич Иванов, Александр Александрович Люш, Андрей Андреевич Добровольский, был еще переведен в конно‐горную батарею Михаил Михайлович, фамилию его не помню сейчас.