Дар Степаниды

– А куда надо!

– А куда надо-то? – не унималась любопытная девица.

– А в кино идем! Всей семьей! В кино!

***

Посмотрев во дворце культуры «Железнодорожник» чудесный фильм «В джазе только девушки», Зинаида и Надюха были в восторге от прекрасной Мерилин Монро и всю дорогу обсуждали ее походку, улыбку, красиво подведенные глаза. Геннадий, терпеливо выслушивающий их впечатления, заявил:

– А по мне, так Софи Лорен – лучше! – и заулыбался, глядя, как просветлело и зарделось лицо жены. – И она на нашу мамку похожа! Правда, Надюха?

И Надька, соглашаясь с ним, радостно кивала. На подходе к дому они увидели своих соседей по бараку, столпившихся у дома и что-то горячо обсуждавших. Зинаида забеспокоилась:

– Надька, давай быстрей ногами шевели, что-то случилось!? Может, пожар, а Генк?

Тот пожал плечами, а навстречу им уже спешили соседи: Дед Ваня, сестры Пахолевы, Куликовы и Зябликовы. Дед Ваня махал руками, как ветряная мельница, и кричал:

– Зинушка, слыхала? Радость-то какая!

– Что, что случилось? – вконец переполошилась Зинаида.

А сестры уже кричали наперебой, перебивая друг друга:

– Наша ракета, в космос!

– Юрий Гагарин в космос полетел!

– Дура, его в космос запустили!

– Слава Юрию Гагарину-первому человеку в космосе! Ура, товарищи, ура!! – кричал дед Ваня, не переставая махать руками.

Лицо Зинаиды просветлело, ее охватило всеобщее ликование. И вот уже все обнимались, прыгали, поздравляли друг друга. От них не отставала и Надюха:

– Ура! Ура! Слава! Слава!

Вдруг Дед Ваня замолк и торжественно произнес:

– Запомните, девчонки, этот день! 12 апреля 1961года! Сегодня можете к нам все приходить, новости по телевизору смотреть будем!

***

Еле дождались вечера. Наконец все соседи собрались в маленькой комнате Тани-Вани. Важный дед долго крутил ручки настройки, чем почти вывел из себя зрителей. Но, слава Богу, на экране, на редкость, было хорошо все видно, и слышимость была хорошая. Стали смотреть новости. За стеной бушевал Геннадий. Еще что-то из бедных пожитков Зинаиды полетело в стену.

– Не выдержал, нализался-таки, ради праздничка, – заметила баба Таня.

– Да уж, этот день я запомню надолго! – вздохнула Зинаида.

– Тише, тише, Зинка, – зашикали сестренки Пахолевы.

Из репродуктора своим необыкновенным голосом – «голосом эпохи» – вещал Левитан: «Этот день навсегда вошел в историю человечества. Весенним утром мощная ракета-носитель вывела на орбиту первый в истории космический корабль „Восток“ с первым космонавтом Земли – гражданином Советского Союза Юрием Гагариным на борту!»

– На какие шиши теперь керосинку покупать? – озадаченно спросила Зинаида сама себя, услышав очередной стук в стену, и выместила злость на дочери:

– Да сядь ты, Надька, хватит дрыгать!

– Ничего с этой Зинкой не посмотришь… Тише, ну тише вы… – разъярились молодые соседки, – надоела уже!

1963год.

Надьке еще только пять лет, а вот Маринке, ее закадычной подруге, уже – семь! Поэтому она всегда задирает нос. Хочет быть главной. «А вот уж и нет, фигушки! А ростом она и вообще с меня! Ну разве чуть-чуть повыше», – думала Надька, гуляя с подругой на небольшой зеленой полянке, за верандой, в детском саду. Летнее июньское солнышко пригревало, но девчонки напялили на себя взрослые фуфайки, которые висели на гвозде, рядом с кухней. Благо за детьми почти никто не глядел. Гуляют дети и пусть гуляют… Детский сад находился в лесопарковой зоне, далеко от жилых домов и принадлежал ведомству «Шестой ГЭС». Был он маленьким, деревянным, всего на две группы. Добираться до него было не сподручно. Ни тебе автобусов, ни дороги асфальтированной. Но уж какой дали… «В городе детских учреждений мало, с местами туго, и нечего тут привередничать», – заявила ее мамке тетка из исполкома с крашеными, мелко завитыми кудряшками.

Надька подхватила Маринку под ручку, кренделем, и неожиданно звонко и сочно затянула песню:

– «Когда б имел златые горы

И реки, полные вина,

Все отдал бы за ласки, взоры,

Чтоб ты владела мной одна».

Надюха, явно подражая матери, вкладывала в песню всю душу. Маринка подхватила знакомую песню:

– «Не надо мне твоей уздечки,

Не надо мне твово коня,

Ты пропил горы золотые

И реки, полные вина».

Подруга вдруг остановилась и, строго взглянув на Надьку, выпалила:

– Надька, ты неправильно поешь! Правильно надо петь «зо-ло-тые горы» и «тво-его коня», а ты поешь, как пьяница.

– Сама ты, Маринка, пьяница!

– Я, Наденька, между прочим, не пьяница, – парировала Маринка, – и мать у меня не пьяница. А отец у тебя, между прочим – очень заносчивый. Так мой папка и говорит: «Этот Генка, – говорит, – очень заносчивый… Подумаешь, художник, картинки в «Химдыме» рисует». А еще твой папка – пропойца, все пропил из дома, и работать ни черта не хочет. Да еще и заносчивый!»

Высказав всю свою осведомленность про Надькиного отца, Маринка гордо задрала нос.

– У него ноги больные, вот его и заносит! – заступилась за отца Надюха, – и вообще, он бедный, весь свой талант растерял. И ты так про моего папку не говори! А то как врежу! И еще как поддам!

– Ну, дай! Дай! Я своей сестре скажу! А она тебе как даст! – взъерепенилась подруга. Хотя какая она теперь подруга?! Видали мы таких подруг…

– А я, Мариночка, своему старшему брату скажу! Он твоей сестре как врежет! – не осталась в долгу Надька.

– Ой-ой-ой! У тебя и брата-то никакого нет!

– Ну да, нет. Тогда я сама тебе как дам!

Подруги, как два молодых петушка, стали наскакивать друг на друга, пока не выбились из сил. Запутавшись в фуфайках, девчонки, тяжело дыша, упали в траву и еще немного повозюкались. Бросая друг на друга свирепые взгляды, они раскинули руки в стороны и молча стали смотреть в небо. Это было одно из их любимых занятий. Первой не выдержала Надька.

– Маринка, смотри, какой по небу конь летит… А рядом, как будто догоняет его, – Баба Яга. Ну вон, видишь, в ступе! Какая ж красота! Как в кино…

– Где? Ну где? Придумываешь ты все, нет там ничего! – занервничала Маринка.

– Да вот же, смотри, как следует, вот голова, ноги, хвост… – показывала Надька подруге на быстро растворяющееся в небе облако. Вот оно уже приобрело новое очертание. На что похоже? Надо подумать.

– Вижу, вижу…. Какашки козлячьи, как у твоих Тани-Вани.

– А мне, Маринка, нравятся козлячьи какашки. Они такие блестящие, такие гладенькие, как конфетки, которые мамка приносила.

– Ну и гляди тут на свои какашки, а я пойду с другими девочками играть.

Марина встала, сбросила фуфайку на траву и запела:

– «Не раз, Мария, твою руку

Просил я у отца, не раз.

Отец не понял моей муки,

Жестокий сердцу дал отказ».

Маринка с чувством превосходства медленно пошла туда, где ребятишки играли в салочки. А Надюха осталась лежать на траве. Она выискивала в косматых облаках принца для принцессы, которая только что растворилась в воздухе. Нет, нет, она не ушла. Вот же ее рука, она машет, машет и зовет….

– Сенина! Сенина! Да где же ты, дрянь такая! Что за манера убегать с территории! – Надюха вздрогнула от резкого голоса, поднялась и, скинув свое нелепое одеяние, вприпрыжку побежала на зов воспитателя.

***

Обед. Для Надюхи он был пыткой. Ела она всегда плохо, но именно в обед давали рыбий жир. Тем самым укрепляли здоровье детей. Воспитатель Римма Захаровна, лет сорока, дебелая, неряшливая старая дева, с ехидной улыбочкой, держа в руке ложку с вонючим лекарством, приближалась к Наде.

– Сенина, ты портишь нам всю картину cчастливого детства, доходяга. Жри давай суп! Вот тебе еще рыбьего жиру ложечка, – язвительно добавила она.

Воспитательница насильно открыла ребенку рот и влила в него отвратительную, сильно пахнущую, противную жидкость. Спазмы перехватили горло ребенка и ее вырвало. Надька с ужасом смотрела то на испачканный белый халат воспитателя, то на ее глаза, выкатывающиеся из орбит на бордовом, круглом лице.

– Дря-я-янь! Вы только поглядите на этого выродка! Сегодня… одела чистый халат… – Римма Захаровна схватила за руку Надьку так, что та повисла в воздухе. – Не умеешь жрать по-человечьи, жри, как свинья, в туалете. Жри, падла, руками жри! – злая ведьма, как ее называла Надька про себя, швырнула ребенка в туалетную комнату, принесла ей тарелку супа и поставила на пол. Надька, лежа на холодном кафельном полу, размазывала руками по лицу сопли, слезы, суп и рыбий жир.

– Что ты, Римма, к ней все цепляешься? Несчастный ребенок-то! – вступилась за Надьку старенькая нянечка тетя Клава.

– Нашла несчастненькую. Глянь на ее мамашу – шалаву. Фу ты – ну ты, ножки гнуты! Платье не платье, сумка не сумка…

Снимая испорченный халат, воспитатель зверем обвела взглядом своих притихших, испуганных воспитанников.

– Что уставились? Быстро жрите и спать! Уроды! – дети, как по команде, уткнулись в свои тарелки и застучали ложками.

– Да вроде скромно очень одевается, – добавила нянечка. Ей совсем не хотелось связываться со скандальной воспитательницей, имеющей родственников в самом исполкоме. К тому же на должность нянечки всегда были желающие, а ей, Клавдии-то, уже и лет – то много, аж за семьдесят…

– Все равно проститутка! – безапелляционно заявила Римма и открыла дверь туалета, посмотреть, съела ли суп эта мерзкая девчонка.

Услышав, как обозвали ее мать, Надька с ненавистью сорвалась с места и со всей дури врезалась головой в ненавистный, огромный живот воспитательницы.

– Сама приститутка! Сама дрянь пузатая! Не смей мою мамку обзывать! А то… А то…

Римма Захаровна в ярости схватила ребенка за шкирку так, что ворот ее платьица впился ей в горло и затрещал.

– А то что? Ну что ты мне, соплячка, сделаешь? А ну пошла в угол! Будешь стоять здесь целый день, – ткнула ее за дверь злая ведьма.

Прошел обед, затем тихий час, полдник, и дети опять ушли гулять, а Надька все стояла и стояла в углу. Там же, за дверью, на гвозде висел плащ нелюбимой воспитательницы. Надя от скуки стала рассматривать дорогую вещь. Шуршащий, гладенький, а цвет какой красивый… Красный! Вот бы ее мамке такой… А то она мерзнет под дождем в своей старой кофте. Карман какой красивый, с пуговичкой. В нем – монетки. Чего им здесь лежать… В Надькином-то карманчике им лучше будет.

***

Незаметно наступил вечер. С шести до семи родители забирали детей домой. Наде разрешили выйти в группу, и она, позабыв все свои горести и обиды, уже играла с Маринкой. Увидев в окно, что за ней пришел отец, Надька каким-то шестым чувством уже знала, что он пьяный, и спряталась в чуланчике, где тетя Клава хранила ведра, тряпки и швабры. Надька устроилась там поудобнее, закрыла глаза и зашептала:

– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!

– Где моя дочь? Где мой маленький Ленин? Надька, выходи, пойдем домой! – кричал, стоя на пороге группы, Геннадий.

– Сейчас, Геннадий Владимирович, найдем и отдадим вашего Ленина в лучшем виде! Нам он совершенно не нужен! Правда, ребята? – ехидно пропела Римма Захаровна.

Тетя Клава бесшумно подскочила к воспитателю и тихо зашептала:

– Ты что это, Римма Захаровна, пьяному отцу дите хочешь отдать?

– А ты, Клава, хочешь, чтобы я сидела и ждала, когда ее мамочка – шалава соизволит ребенка забрать, – парировала воспитательница, – или мне ее к себе ночевать взять, как это уже бывало? Впрочем, не мне с ней сидеть. Сторожихе сдам! У меня тоже свои дела дома имеются. Кстати, а за сторожа-то сегодня ты! Вот и сиди с ней!

Геннадий пытался пройти в группу, но баба Клава грудью встала в дверях. Геннадий продолжал дебоширить:

– Прячешься! А я вон тебе сырок купил- «Дружба»! Как ты любишь! Ленин, выходи! Ну-у, не хочешь, так не надо! И черт с тобой… Зараза! Вся в мать! Дура!

Римма Захаровна подошла к Геннадию и ласково так проговорила:

– Почему же дура, Геннадий Владимирович!? Она как раз и не дура… Украла у меня сегодня пять рублей! И мелочь.

– Чтооо? Мой Ленин – воровать? – возмутился Геннадий, – а мне

воровка не нужна! Сиди здесь! Пусть тебя твоя мать забирает!

Геннадий погрозил кому-то кулаком и вышел из детского сада, повторяя:

– Мне воровка не нужна!

Надюха, свернувшись калачиком в своем схороне, услышав, что отец ушел, вышла, подошла к окну и, глядя Геннадию вслед, в ритм его хромающей походке, тихо, одними губами шептала:

– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!

***

Надюха играла в куклы рядом с открытым подполом. А там, внизу, в холодном подвале тетя Клава чистила картошку, приговаривая:

– Начищу картошечки, завтра детки йисть будут. Скажут, спасибо, баба Клава, а может, не скажут. Да, конечно не скажут, не дождесси!

Часы, висевшие над столом воспитателя, показывали десять, когда раздался громкий стук в дверь.

– А вот и мамка твоя… А ты боялась! – сказала Надьке баба Клава, бросив очередную очищенную картошину в огромный бак, медленно поднялась по лесенке, вылезла наружу, заковыляла к двери и открыла засов. Зинаида чуть не снесла с ног сторожиху. Раскрасневшаяся, взволнованная, с блестящими ярко-зелеными глазами, и волосами, отливающими медью осенних листьев, она была необыкновенно красива. Нянечка невольно залюбовалась девушкой.

– Теть Клава, Надька моя здесь?

– Да здесь, здесь, где же ей быть-то?

– Здрасте, теть Клав! Вы уж простите. Меня в новое кафе сегодня официанткой перевели! Пока кафе закрыла, до дому доехала… Прихожу – Генка пьяный спит, Надьки нет! Я бегом сюда. Да садик-то еще как далеко от дома… Давайте, я вам помогу картошку почистить, – выпалила все сразу Зинаида и легко спустилась в подпол. За ней, охая и держась за спину, слезла по лесенке сторожиха.

– Мам, попроси баб Клаву, чтоб разрешила мне на пианине поиграть, – попросила Надька.

– Да играй уж, играй, – милостиво разрешила сторожиха.

Надюха бережно подошла к пианино. Трепетно подняла крышку, нежно провела пальцами по клавишам и начала играть. Трям, трям, трям, пам – пам, – бренчало пианино, но Надюше казалось, что она играет божественно, великолепно. И видела Надюха перед собой не группу детского сада, а большой-пребольшой зал с огромными золотыми люстрами, как в журнале, что мамка приносила. И народу там сидело видимо – невидимо. И тут на сцену вышел дирижер. С палочкой. С длинной, черной, пышной бородой, с загнутыми вверх усами, похожий на Карабаса – Барабаса. Он взмахнул своей волшебной палочкой и громко сказал:

– Выступает великая артистка, всех величей на земле- Надежда Сенина! А тут – я! Выхожу в черном платье. Нет, почему же в черном… В голубом блестящем платье до пола. И бант сзади. Ну почему сзади? Кто его сзади увидит? Ну хорошо! И огромный бант впереди. Все радуются, хлопают в ладоши, кричат: «Вы великая музыкантша!»

А я поднимаю вверх руку, и наступает тишина… Я говорю:

– Да, я – великая музыкантша! Но моя мамка меня еще величей! Она может бак картошки начистить, хоть бы хны!»

В подполе сторожиха и Зинаида наполняли бак картошкой и говорили о своем, наболевшем.

– Господи, как много еще этой картошки. Скоро коммунизм наступит, а мы все ножичком картошку колупаем, – не выдержала Зинаида.

– Да, Зиночка! Хоть бы одним глазком пожить в коммунизме! Говорят, машины для стирки белья на улице поставят. Прачечные! Стирай – не хочу!

– Как же это, на улице? Так там все белье перепутают. И с чужим бельем я свое стирать не хочу! Уж я лучше дома, в тазике! – возмутилась Зина.

– А еду варить дома тоже не надо будет. Везде столовые. Приходи и ешь! Бес-плат-но! Денег же не будет, – размечталась баба Клава и положила нож на пол.

– Вот прямо приходи… и бесплатно? А если мужик больше ест? Или повкуснее что захочет? Или я шоколаду вкусного попрошу?

– Каждому по способности и умению… На полиформации у нас так говорили. Ты уж поверь моему слову! И все про это в газетах пишут, – просвещала Зину сторожиха.

– Да-а! Чудеса! Уж если в газетах… – огорчилась Зинаида, – а водка, как же с водкой?

– А вот водки не будет! Будет только лимонад «Буратино» и квас!

– Вот это хорошо! Это вот правильно! А в какой газете про это написано, а, теть Клав? – обнадежилась Зинаида.

– Зин, скажи ты ей, пусть перестанет! По башке бом, бом, бом! Бом, бом, бом! – показывая рукой наверх, жалобно попросила старушка и снова подхватила ножик.

– Эй, музыкантша, заткнись уже! – крикнула, задрав голову, Зинаида.

– Ну еще капельку… – донеслось сверху. И Надя, сбавив звук, продолжала мечтать: «А рядом, в первом ряду, сидит очень толстая тетка! И говорит мужу: «Иди скорее, возьми ее замуж, она будет нам картошку чистить! Вот все обзавидуются… Целый бак…»

Мать оборвала видения дочери криками:

– Тебя же просили – перестань!

Прекрасные звуки музыки стихли и замолчали.

– Дааа! И впрямь – чудеса-а-а! – находясь под впечатлением тети Клавиной политинформации, пропела Зинаида. – Надька, одевайся. Домой пойдем!

***

Растрепанная Зинаида носилась по квартире с ремнем, пытаясь ударить Надьку, но та шустро отворачивалась от ударов, всхлипывая и пища: «Мамочка, это не я!»

Геннадий с утра рассказал жене, почему он не забрал «воровку» из детского сада и сейчас хмурый сидел на табурете, делая вид, что читает книгу и разборки воспитания дочери его не касаются.

– Вот тебе, вот! Получай, воровка! – делая очередной виток по комнате вокруг сидящего мужа, кричала, срываясь на визг, Зинаида:

– Ишь чего удумала – деньги воровать? Пять рублей! Где деньги? Куда девала?

– Мамочка, миленькая, я только копеечки… Бумажек там не было! Я денег не брала! Мама! Больно!

– Дрянь! Не сдохнешь никак. Руки мне связала по рукам и ногам. Воровки еще в нашей семье не хватало. На тебе, получай! Получай!

– Мамочка, дорогая, прости! Я завтра начну новую жизнь! Но я не брала денег. Я только монеточки! Нечаянно! – причитала выбившая из сил Надька, закрывая голову руками.

Мать в очередной раз сильно стеганула ребенка по руке, оставив на детской коже багряный рубец. Надька закричала от боли и отбежала в противоположный угол.

– Почему, почему никто мне не верит? – разозлилась девочка.

Вдруг в центре комнаты, непонятно откуда, в воздухе, возник крупный водяной комок. Он резко дернулся в сторону девочки, затем молниеносно подлетел к Зинаиде и с силой опустился ей на голову.

– Зиннн-ка, что это-о-о??? – заикаясь, спросил Геннадий, пытавший сдержать дрожь в больной руке.

– Чертовщина… – онемев от ужаса, произнесла Зинаида.

Еще один водяной комок появился рядом с лицом Зинаиды, пульсируя и переливаясь, повисел над ней, вроде как подумал, и плавно, как бы охлаждая ее, опустился на Зинаиду. Непонятно, каким образом, появлялись лужи на полу, мокрые пятна на стенах и потолке. Еще несколько водяных шаров поменьше возникли в воздухе и громко, с силой, шмякнулись в Зинаиду.

Наконец – то Зина поняла, чьих это рук дело. Она схватила дочь за шкирку, выставила ее на крыльцо и закрыла дверь на щеколду.

Уставшая, обиженная Надюха пошла прятаться от матери. Она залезла в уже обжитую поленницу Тани-Вани и подстелила под себя старую, дырявую фуфайку хозяина. Затем поглядела на свои худые, в цыпках и в красных отметинах от ремня ручонки, и чувство горькой обиды и острой жалости к себе охватило ее. Худенькие костлявые плечики ее дрогнули, и она, уткнувшись головой в колени, беспомощно заплакала.

– Не останусь больше с вами – ни в жизнь, нажилась я с вами досыта… В Индию убегу… Там тепло…

***

Перепуганная Зинаида все же сводила Надьку к психиатру, у которой наблюдался ее муж. Несвязно и путано рассказала врачу про водяные шарики и домового…

– Ну что ж, все понятно, – в обычной нравоучительной манере стала излагать доктор, – у ребенка – дефицит внимания, вот она и сочиняет.

– Ну как же… Летали ж вещи… – промямлила Зина.

Доктор бросила взгляд на хорошенькую, чисто одетую девочку, которая скромно сидела на кушетке, застеленной белой простынею, и баюкала куклу с длинным носом.

– Пьете?

– Чтоооо? – возмутилась Зинаида и привстала со стула.

– С мужем, спрашиваю, выпиваете? Чего молчите? Понятно! В общем, если будете пить, поставлю на учет.

Зинаида разозлилась, но не посмела испортить отношения с нужным ей врачом, а просто взяла дочь за руку и повела из кабинета. У дверей Надюха притормозила и, обращаясь к доктору, сказала:

– Тетя! Вам по телефону муж звонит!

– Хммм! Он никогда мне не звонит! – не повернув головы, сказала психиатр.

Зина вывела дочь за дверь, но не стала уходить. Уж очень ей было интересно, будет ли звонок… Через несколько секунд в кабинете зазвонил телефон. Зинаида приложила ухо к двери, чем вызвала возмущенные взгляды сидящих в очереди больных. За дверью доктор сняла трубку и удивленно спросила:

– Николаша, это ты??? Что случилось?

Зинаида ехидно улыбнулась, расправила плечи, и, довольная собой, гордо пошла по коридору. Надюха вприпрыжку побежала за ней.

***

В субботний день Зинаида с Геннадием ушли на юбилей Полины Венедиктовны. Надька сопливила и кашляла, и мать решила оставить ее дома. Не маленькая уже, шестой год. Надюха долго играла с Буратино, перечитала все свои немногочисленные книжки и решила выйти на крылечко – подышать свежим воздухом. Если повезет, то к крылечку придет пасюк, так называет крысу отец, или семейство ежиков.

Она села на ступеньки, укуталась в отцовскую рабочую куртку и стала слушать стрекотание кузнечиков. Где-то кукукнула пташка. Надюха крикнула:

– Эй, кукушка-кукушка, сколько мне жить? – Птичка кукукнула от испуга и замолчала. А потом вдруг как начала без остановки кукукать, что Надюха сбилась со счета. Над головой низко пролетела белобокая сорока, села на ветку, покачалась и с криком поспешно улетела. Сверху, с темного неба, на нее пялилась яркая полная луна.

Но что-то появилось тревожное в воздухе и вокруг… Надюша удивилась, когда в нескольких шагах перед ней заклубилось серое непроглядное облачко, похожее на туман. Откуда!? Только что все было прекрасно видно… а сейчас не видно даже луны… Неожиданно громко кто-то рубанул по стеклу. За спиной, в буфетике звякнула посуда. Надюха вздрогнула. Гулко забилось сердечко. Ужас шершавым языком лизнул ее пятки. Потом забрался под старенькую фланелевую рубашонку, и волосы на ее голове зашевелились.

Надя решила уйти в дом, оглянулась назад, а туман-то исчез, точно его обрезали. Девочка быстро прошмыгнула в комнату и закрыла дверь на щеколду. Прислонилась спиной к двери и отдышалась. Панический ужас пронизывал ее.

Надюха немного постояла и мелкими шашками направилась к кровати. Ей казалось, что стоит только укрыться с головой одеялом, то все страхи исчезнут. Где-то рядом послышался тихий вздох. Девочка стала прислушиваться и всматриваться в притаившиеся по углам тени. Звук повторился. На сей раз еще ближе. Не вздох даже, а стон.

– Кккто, ккто тут? – собственный голос сделался хриплым и незнакомым. «А луна ведь совсем не яркая», – подумала Надя, взглянув в сторону окна. На подоконнике сидела ее приятельница – крыса.

– А, вот тут кто… – догадалась Надюха, – это ты тут безобразничаешь? – громко, чтобы не слышать громкий стук своего сердца, спросила девочка.

Огонек настольной лампы с зеленым абажуром мигнул и погас. И тут же она почувствовала едва ощутимое, ласкающее прикосновение к плечу. Ей захотелось закричать, а воздуха нет…. А плечо сжимали холодные пальцы…

– Надень колечко, внучка! Надень колечко! – услышала Надька голос в своей голове. Надюха сильно дернулась и плюхнулась на пол. Подползла к оттоманке и засунула руку в свой схорон. Достала оттуда свое заветное колечко и надела на пальчик. Колечко, свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя за хвост, было ей очень велико.

«Не бойся, никогда не бойся, они не любят, когда их боятся», – то шептал, то стучал, словно молоточком, голос в голове.

– Кто ты? Ктоооо??? – закричала Надюха.

– Я твоя бабушка- Степанида. Делай, что я тебе скажу.

Девочка поднялась с пола и отшатнулась от ужаса. Перед ней стояло нечто неживое, с мертвенно-бледным лицом и с черными провалами глазниц. Спутанные космы черных волос и испачканное кровью простое светлое платье, а может, и ночная сорочка. Призрак не шел, а словно парил в воздухе, и мертвое лицо уже было совсем близко. Руку протяни и – коснешься истлевшей плоти.

Надька закричала. Единственным ее желанием было залезть на кровать и закрыться одеялом. Но голос в голове продолжал ей говорить:

– Увидишь страшное, не бойся, просто узнай, что ей нужно. Просто узнай. И не бойся. Она уйдет. Решит свое дело, и уйдет…

– Уйдет? – недоверчиво повторила Надюша.

– Я ждала тебя, ждала три года… Помоги… – зашелестел голос призрака, словно змеиная кожа.