Контролируемая авария

Ни в каких должностных инструкциях этого не прописывалось, но по негласному правилу ухоженная внешность являлась неотъемлемой частью нашей работы. Знали бы еще господа пассажиры да и прочие обыватели, как нелегко давался стюардессам безупречный вид. Сухость кожи, ломкость волос и еще целый ворох проблем сопровождали нас изо дня в день, а если рейс выдавался с задержками или еще с какими-нибудь сюрпризами, так по прилету я на свое отражение в зеркале без слез и взглянуть мне могла. Тут уж каждый боролся по-своему: у кого-то была хорошая генетика, а у кого-то – проверенный косметолог.

С Леськой мы познакомились еще в студенческие годы: снимали комнаты у одной и той же квартирной хозяйки и быстро сдружились между собой. После вуза я подалась в стюардессы, а Леська пошла работать ассистентом косметолога, а недавно открыла собственный кабинет, арендовав помещение в здании одной из столичных клиник. Деньгами ей здорово помог муж, но в остальном моя подруга и сама была не лыком шита. Как специалисту ей во многом не было равных, и я постоянно рекомендовала Леську своим коллегам, наряду со мной страдающим от последствий долгого пребывания в воздухе. Если я кому и могла доверить свою физиономию перед таким ответственным днем, так это только Леське, а еще в ходе косметических процедур она никогда не задавала вопросов о моей работе. С Леськой можно было обсуждать одежду, музыку, политику, что угодно, и наша праздная болтовня заставляла мне окунаться в мир обычных людей, которых я в большинстве своем видела только в пассажирских креслах. У Леськи не было привычки бестактно лезть мне в душу, но обстановка на личном фронте всегда вызывала у нее приступ исконно женского любопытства. Леська знала обо всех мои неудавшихся отношениях и даже периодически предлагала познакомить с кем-нибудь из своей компании, но я деликатно отнекивалась от ее предложений. Весь последний год я вообще не выходила за рамки легкого флирта, поглощенная своими чувствами к Урмасу, и мне при всем желании ничего было рассказать подруге: разве что правду о моих планах на завтра.

– Давно было пора ему сказать! – горячо поддержала меня Леська, – чего было столько ждать погоды с моря? Я за прямоту: да так да, нет так нет, а ходить вокруг да около –это не мое. Ну всё, я закончила, иди посмотри на себя, красотка!

– Ох, Леська, то ли твои средства волшебные, то ли ты сама- ведьма! – рассмеялась я, созерцая в огромное настенное зеркало свое заметно посвежевшее лицо, – спасибо тебе, я себя не узнаю!

– Ну так! – довольно фыркнула Леська, – для тебя все самое лучшее. Я бы на месте этой Симоны своего жениха с тобой в рейс не пустила!

– Брось ты, скажешь тоже! – отмахнулась я, – Урмас ее любит, а на меня и внимания не обращает. Так что, Леська, правильно говорят, не родись красивой…

– Красота – это лишь обещание счастья, – философски протянула Леська и с многозначительной ухмылкой добавила, – а хороший косметолог- залог успеха.

– Тут мне и возразить нечего! –охотно согласилась я, – ладно, подружка, спасибо тебе, побежала я…

–Может, пообедаем вместе? У меня как раз перерыв? – подкинула идею Леська, – подожди минутку, я кабинет закрою, табличку повешу и пойдем. Тут рядышком кафешка есть, я там постоянно обедаю.

– С удовольствием, – кивнула я, – а то неизвестно, когда я в следующий раз вырвусь.

–Я готова, – Леська спрятала ключ в сумочку и, не дождавшись ответной реакции, потормошила меня за плечо, – ты чего застыла, как вкопанная, привидение увидела?

– Леська, это Урмас, – одними губами прошептала я, зачарованно проводила глазами до боли знакомую мужскую фигуру, и в недоумении подняла брови, когда вдруг обнаружила, что Урмас только что отошел от окошка выдачи больничных листов.

– Тот самый? – разочарованно выдохнула Леська, – я б еще за ним так убивалась… Парень как парень. Что-то он смурной какой-то, заболел что ли?

– Не знаю, – насторожилась я, – у него же утром рейс, неужели он больничный взял?

– Да может, просто спросить что-нибудь хотел, – обнадежила меня Леська, – а вы разве не в своей ведомственной поликлинике обслуживаетесь?

– Да, -подтвердила я, – сама не понимаю, зачем Урмас сюда приходил.

– А хочешь, я тебе всё выясню? – заговорщически подмигнула Леська, – на выдаче больничных моя клиентка сидит, я к ней сейчас потихоньку подкачусь, и она мне на ушко шепнет…Постой тут, я сейчас вернусь.

– Ну что? – ринулась навстречу Леське я, после того, как та закончила общаться со своим «осведомителем».

– Придется тебя расстроить, – мрачно сообщила подруга, – твоему Урмасу и правда дали на завтра больничный, так что лететь тебе с другим пилотом. Только не спрашивай, что да почему, у них тут врачебная тайна строго соблюдается, нам с тобой никто не расскажет. Ну не кисни ты, вдруг кого в десять раз получше встретишь!

ГЛАВА III

От радужного настроения, заставлявшего меня вдохновенно парить в непосредственной близости от седьмого неба, осталось лишь горькое послевкусие, и завтрашний рейс мигом перестал быть для меня символом грядущего освобождения от мучительных оков больше похожей на помешательство любви. Без Урмаса в кресле второго пилота это будет такой же рядовой рабочий день, как и все предыдущие, и, если за расчетное время полета на борту лайнера не произойдет никаких эксцессов, я просто запишу этот рейс в своей актив и благополучно забуду о нем, как только сойду на землю. Что ж, значит, не судьба, главное, чтобы заболевание Урмаса оказалось не слишком серьезным, а то больничный ведь на пустом месте не выписывают, мало ли чего…

Весь остаток дня я старательно пыталась понять, какого рода обстоятельства вынудили Урмаса обратиться в частное медицинское учреждение и выложить приличную сумму за платные услуги, вместо того, чтобы пролечиться за счет работодателя в рамках обязательного социального пакета. Ситуация выглядела откровенно подозрительной, и чересчур богатое воображение без устали подкидывало мне самые неожиданные объяснения, но крупицы рациональности в них были настолько мелкими и жалкими, что больше напоминали бесцельное переливание из пустого в порожнее. Всегда отличавшаяся острым язычком Леська так и вовсе сходу предположила, что Урмас подцепил венерическую инфекцию на одной из недавних эстафет и теперь опасается, как бы о его похождениях не стало известно широкой общественности, включая Симону. Надо сказать, что, если бы дело не касалось Урмаса, которого я изначально вознесла на недосягаемый пьедестал, я бы легко признала Леськину правоту, однако, мне глубоко претила сама мысль об участии моего возлюбленного в повсеместно распространенных вакханалиях на базировках, и я с видом оскорбленной невинности решительно пресекла подобные разговоры. Леська выразительно хмыкнула в кулак, но вступать со мной в непроизводительные дебаты не стала, быстро сообразив, что в противном случае я не дам ей нормально пообедать. Более того, уставшая бесконечно лицезреть мою унылую мину, Леська авторитетно посоветовала мне «забить» и успокоиться, но, несмотря на данное подруге обещание в точности последовать ее совету, сразу по прибытию домой я намертво прилипла к лэптопу.

На странице Урмаса царила тишь и благодать. За прошедший день он отписался в нескольких пабликах, посвященных гражданской авиации, и поставил лайки под панорамными снимками ночного неба. Зато Симона запостила фотографию своего нового автомобиля и снабдила кадр красноречивой подписью «Подарок». Машинка бы маленькая, красненькая и очень женская – по стоимости модель явно выходила за рамки бюджетной линейки и, что уж греха таить, я бы и сама не отказалась от такого презента, особенно от Урмаса, пусть даже в моей бескорыстной любви и начисто отсутствовал меркантильный компонент. Но тут, как говорится, был важен сам факт, и я совсем расстроилась. Может, оно действительно и к лучшему, что завтра мы с Урмасом не встретимся: ну, зачем мне лезть со своими признаниями в эту волшебную идиллию, это же свинство какое-то, честное слово! Люди счастливы, они нежно любят друг-друга и собираются связать себя священными узами Гименея, ежу понятно, что мои шансы находятся в пределах ничтожно малых величин, к чему питать наивные чаяния, когда только слепой не видит, до какой степени бесплотны и призрачны мои надежды? Хватит себя изводить, пора четко уяснить, что мне ничего не светит, и оставить идею открыть Урмасу сердце – толку с этого все равно будет не больше, чем фактического удоя с рогатого и бородатого героя народного фольклора, а позору потом не оберешься. Услышит ненароком кто-нибудь мои душевные излияния, и будет весь аэропорт у меня за спиной шушукаться, а злые языки, как известно, в разы страшнее пистолета, так что мне впору либо сразу застрелиться, либо держать чувства внутри и не портить репутацию ни себе, ни Урмасу. Раз табельного оружия бортпроводникам по статусу не полагалось (хотя, скажем, на чартерах в Хургаду меня регулярно обуревало непреодолимое желание дать распоясавшимся пассажирам вооруженный отпор, а в особо запущенных случаях вроде десятичасового перелета через Атлантику в компании пьяных туристов я и вовсе мечтала пустить себе пулю в висок), я все сильнее склонялась к тактике благоразумного молчания и лишь искренне надеялась, что мне и дальше удастся скрывать разрывающие мое несчастное сердце чувства.

За ночь у меня в голове всё понемногу устаканилось, я смирилась с неизбежным, удалила профайлы Урмаса и Симоны из закладок браузера и с твердым намерением начать новую жизнь прямо с сегодняшнего утра, уехала в аэропорт на предполетный брифинг. Еще на первом собеседование в «Авистаре» меня недвусмысленно предупредили, что жилье мне лучше подыскивать поближе к месту службы, так как хваленый «гибкий график» периодически будет требовать моего присутствия в комнате для брифингов, к примеру, в пять часов утра, и как только меня утвердили на должность стюардессы, мы с Леськой разъехались по разным квартирам. Я сняла убитую однушку, а моя подруга оперативно вышла замуж, тут ж, что называется, каждому свое. Заниматься бытом мне все эти три года было совершенно недосуг, и каждый раз, когда меня навещала мама, она неизменно пребывала в подлинном шоке от условий моего проживания, не понимая, что дома я бываю не настолько уж и часто, чтобы тратить время на интерьерный дизайн. Этой весной мама начала отрыто намекать, что я стала заложницей своей работы, и мне не помешало бы задуматься о перемене сферы деятельности. Я сделала вид, что намеки до меня не доходят, и мама отбыла домой несолоно хлебавши, а я тем же вечером улетела в Амстердам, а оттуда, по-моему, в столицу Туманного Альбиона, и вопрос обустройства жилища являлся последним в списке из заботивших меня на тот момент проблем.

Рейс на Штутгарт отправлялся в десять сорок пять по столичному времени, но экипаж должен был в полном составе находиться в аэропорту не позже восьми. Однажды на заре своей карьеры я, будучи неопытной провинциалкой, выбрала не тот транспорт и фатально опоздала на целых двадцать минут: старший бортпроводник отстранил меня от полета, а из моей зарплаты вычли драконовский штраф, раз и навсегда отучивший меня пренебрегать пунктуальностью. Впоследствии я таких казусов не допускала, но страх не успеть к началу брифинга по-прежнему сидел где-то в подкорке, и для подстраховки я приезжала раньше назначенного часа. Сейчас все эти формальные процедуры меня уже не впечатляли, и многие вещи я давно делала на автомате: очень редко на брифинге можно было услышать что-то новое, и завороженно внимать каждому слову СБЭ4 могли разве что ли стажеры, на которых любая мелочь производила неизгладимое впечатление. Для меня же совещания стали частью текущей рутины, неотъемлемой, обязательной, немаловажной, но при этом выученной практически наизусть. Определенное разнообразие в брифинги вносили постоянно меняющиеся бригады бортпроводников. Иногда мне приходилось работать с такими уникумами вселенной, что я буквально диву давалась, как этих «существ» вообще занесло в авиацию. Одна мадемуазель вопреки требованиям к внешнему виду ухитрилась просочиться на борт с накладными ногтями, видимо, посмотрели на брифинге, выглядят незаметно, и пропустили, а когда мы начали собирать еду для пассажиров, один ноготь возьми да отклейся. И ведь отлетел ни куда-нибудь в пространство, а прямиком в касалетку с горячим. Хорошо, я обратила внимание, а то бы всей бригаде досталось на орехи! Другая красавица пришла на утренний брифинг, сняла пальто, а под ним нет нижней части униформы, как вам это нравится? Ой, говорит, как же это я юбку надеть забыла, я, наверное, не проснулась еще. И глазками подведенными луп-луп, ресницами хлоп-хлоп, вроде как, что тут такого, с кем не бывает! Была еще одна фифочка, только что после стажировки, так это вообще анекдот: поставили ее летчиков кормить, она еду отнесла, села в свое кресло и сидит отдыхает, облаками в иллюминаторе любуется. СБЭ к ней подходит и спрашивает, чего она тут расселась, когда в экономе еще полсалона завтрак не получили, а фифа с достоинством так отвечает: я свою работу честно выполнила, что вам еще от меня надо? И как-то же отстажировалась она с такими представлениями о распределении обязанностей, не иначе как чья-то дочка с детской мечтой о небе…

Сегодняшний состав навскидку выглядел относительно терпимо. Старшего бортпроводника Иру я знала уже много лет, со второй девочкой, Катей, мы тоже неоднократно летали вместе, но единственного в бригаде парня по имени Семен я видела впервые. Мужской пол в нашем деле вообще встречался редко, это на европейских авиалиниях стюардов было хоть пруд пруди, а в отечественных реалиях наша профессия традиционно не пользовалась популярностью среди юношей. Бортпроводник-мужчина в «Аэростаре» выглядел почти столь же странно, как и женщина-КВС – и те, и другие в штате компании работали, но составляли скорее исключение, чем правило. Наш паренек был молод, строен и достаточно хорош собой, но в глазах у него проскальзывала явная растерянность, свидельствующее о минимальном налете, да и словам Ирины он внимал чуть ли не раскрытым ртом, а отсутствие здорового пофигизма лучше всего выдавало новичков. Еще вчера я разработала целую стратегию как напроситься на обслуживание летного экипажа, но сейчас мне было, в принципе, без разницы, чем заниматься. Даже извечная конкуренция за бизнес-класс казалась мне мышиной возней, не стоящей усилий, хотя на моей памяти соперничество за право доступа к VIP-пассажирам несколько раз едва не переросло в драку, а учитывая, что в последние месяцы меня чаще других ставили на бизнес, градус зависти со стороны менее удачливых коллег порою просто зашкаливал. Но в моем нынешнем состоянии меня абсолютно не интересовали ни щедрые чаевые, ни возможность получить отдельную плату за пересадку в бизнес-класс из эконома: я была настроена просто отлетать рейс и успешно вернуться домой.

Ира командным голосом озвучила сведения о количестве пассажиров, сообщила о наличии на борту инвалидов, диабетиков и несопровождаемых детей, придирчивым взором осмотрела нас с ног до головы и принялась экзаменовать на предмет знания техники безопасности. У Семена ответы отскакивали от зубов, Катя пару раз что-то ляпнула невпопад, но в общем, уровень у обоих оказался вполне пристойным, и с облегчением констатировала, что сегодня нам повезло, и при формировании бригады чудом обошлось без сюрпризов, если только не считать за таковое мое внезапное распределение на обслуживание бизнес-класса. Обиженно зыркающую на меня Катю СБЭ отправила в эконом вместе с Семеном, ей же достались и летчики. Однако, не тут-то было! Покончив с контрольными вопросами, Ира пригласила в комнату летный экипаж, чтобы согласовать условные сигналы и кодовое слово на случай захвата авиалайнера, и когда в дверях появился второй пилот, у меня безнадежно отвисла нижняя челюсть. Урмас Лахт как ни в чем не бывало стоял рядом с КВС Стекловым и с подчеркнутой внимательностью слушал инструктаж. Вероятно, Леська ошиблась, и никакого больничного Урмас не брал, а я, доверчивая дурочка, развесила уши.

– Разрешите представить вам командира воздушного судна Стеклова Ивана Михайловича и второго пилота Урмаса Лахта, – в своем привычном репертуаре чеканила Ирина, – наша бригада: старший бортпроводник Ирина Маркова, бортпроводники Семен Грушин, Екатерина Родкевич и Дора Савицкая. Некоторые из вас уже знакомы между собой…

– Да, привет, ласточки! И тебе, соколик, тоже привет! – добродушно усмехнулся Стеклов, исключительно мировой дядька с пышной шкиперской бородой. Иван Михайлович считался старожилом «Аэростара» и за двадцать лет непрерывного стажа успел примелькаться всем вокруг. Через несколько лет Стеклов собирался на заслуженный отдых, и я не сомневалась, что буду искренне скучать по его веселому нраву, неконфликтному характеру и высокому профессионализму – поверьте мне на слово, это не так уж и часто встречающееся сочетание.

– Ириша, ну что, давайте пробежимся по основным пунктам, и айда, принимать самолет, – распорядился КВС, -значит так….

Голос Стеклова звучал для меня словно издалека. Вроде бы я всё отчетливо слышала, вроде бы всё сосредоточено фиксировала в памяти, но в голове упорно стоял какой-то непонятный шум. Вскоре до меня запоздало дошло, что это за спецэффекты такие: сердце яростно долбило в грудную клетку, и его стук болезненно отдавался в виски. Я украдкой бросила взгляд на Урмаса, и меня окончательно накрыло. Он стоял на расстоянии вытянутой руки, кивал в унисон словам КВС, кончиками губ улыбался его неизменным шуткам-прибауткам, но что-то с ним всё же было не так. Я изучила каждую черточку Урмаса, его движения, манеры, привычки, я могла даже со спины узнать его из тысячи, и сейчас меня не покидало устойчивое чувство, будто сегодня он не похож на самого себя. Как если бы над ним довлело невероятное внутреннее напряжение, но он изо всех сил старался вести себя легко и непринужденно. Хотя его сухощавое, немного удлиненное лицо вовсе не выглядело застывшей маской, в мимике незримо присутствовало что-то неестественное, нечто такое, чему я никак не находила дать четкого определения. Одно я могла сказать наверняка: в данный момент мои собственные ощущения кардинально отличались от классических симптомов страстной влюбленности. Обычно рядом с Урмасом я впадала в эйфорию, и у меня непроизвольно захватывало дух в приступе безудержного стремления распахнуть объятья, но сегодня в присутствии второго пилота я испытывала лишь интуитивную тревогу, для которой у меня формально не было ни малейших оснований.

ГЛАВА IV

Предполетный брифинг шел своим чередом, возникающие вопросы решались по ходу дела, и уже вскоре Ирина доложила КВС о стопроцентной готовности кабинного экипажа к рейсу. Стеклов удовлетворенно кивнул и отдал команду направляться к служебному автобусу, следующему от здания аэропорта к стоянке воздушного судна. Я исподтишка взглянула в сторону Урмаса в отчаянной попытке разобраться со своими предчувствиями, но второй пилот по-прежнему не подавал ни единого повода для беспокойства: в его серо-зеленых глазах не отражалось и толики волнения, а резкие, заостренные черты невозмутимого лица дышали уверенностью хорошо знающего свою непростую работу человека. Форменный китель был тщательно застегнут на все пуговицы, ботинки начищены до блеска, и лишь из-под фуражки непокорно выбивались русые, с едва заметным оттенком рыжины волосы. На тонких губах Урмаса периодически мелькала улыбка, он чутко реагировал на балагурство КВС, но я при всем желании не могла заглушить в себе мысль, что второй пилот старательно контролирует свое поведение и в реальности ему сейчас не так уж и весело. Но по факту у меня не было ничего, кроме призрачных догадок, и как бы я не силилась постичь суть происходящего, намеренно держась рядом с Урмасом на протяжении всего пути к самолету, у меня упрямо не выходило поймать за хвост неумолимо ускользающую истину. Я нервно барабанила пальцами по сиденью, задумчиво созерцала бесстрастное лицо Урмаса и тайно надеялась, что никакого двойного дна в этой ситуации нет и быть не может, а второй пилот банально не выспался, скажем, после бурной ночи со своей невестой, вот теперь и сдерживает непроизвольные зевки, дабы не заставлять КВС усомниться в его пригодности к управлению самолетом. Но проклятая интуиция продолжала безостановочно долбить в виски, причем, давление на психику увеличивалось пропорционально степени приближения к авиалайнеру.

Наш «Арбуз»5 тихо-мирно стоял себе на положенном месте и терпеливо ждал своего часа. У багажного отсека уже суетились грузчики, швыряющие многочисленные чемоданы и сумки практически с космическим ускорением вопреки клятвенным обещанием представителей авиакомпании обращаться с имуществом пассажиром с почтением и осторожностью. Я была прекрасно осведомлена, как здорово живется некоторым нечистым на руку сотрудникам погрузочно-разгрузочной службы, и даже лично знавала одного такого товарища, ежедневно возвращавшегося с работы подшофе. Дорогущий алкоголь из дьюти-фри без зазрения совести экспроприировался в пользу рабочего класса и успешно распивался прямо в аэропорту, и хотя оклады у грузчиков, в принципе, были достаточно смешными, возможность не отказывать себе в элитных спиртных напитках, нередко становилась для них основным стимулом мертвой хваткой держаться за свою низкооплачиваемую должность. Багаж вскрывался народными умельцами с виртуозностью опытных «медвежатников», а приобретенный на мелком воровстве опыт позволял безошибочно определять, в каком отделении наивный пассажир припрятал искомое. Конечно, иногда «обокраденные» граждане устраивали грандиозные скандалы, но в большинстве своем масштабы хищений выглядели слишком незначительными, чтобы тратить время на разборки с авиакомпанией. Надо отметить, что в кругу бортпроводников также бытовала поговорка «Уходя с аэродрома, захвати что-то для дома», и несмотря на риск попасться на проверке, мои коллеги вовсю таскали выпивку из бизнес-класса и прочие полезные в хозяйстве штучки-дрючки, вроде каноничного набора из нераспечатанных упаковок с соками –водами и печеньем.

Проверка пассажирской кабины перед вылетом состояла точно из такого же строго регламентированного перечня вопросов, как и предполетный брифинг в аэропорту: ходишь по салону, осматриваешь его на предмет отсутствия посторонних предметов, заглядываешь в туалеты, убеждаешься, что вакуумный слив функционирует нормально и делаешь соответствующие отметки в журнале, а потом сдаешь все бумажки старшему бортпроводнику и шагом марш получать бортовое питание и мягкий инвентарь. Бывали, правда, случаи, когда при визуальном осмотре обнаруживались неполадки, требующие вмешательства техников, и к всеобщему недовольству рейс задерживался на время устранения выявленных проблем. Помнится, один раз лампочка аварийного освещения салона перегорела, так мы из-за такой ерунды на полдня застряли, пока техбригада искала, чем бы эту самую лампочку заменить, притом, при нормальном снабжении, дело выеденного яйца не стоило. А еще помню, в двигателе что-то там забарахлило, и как началась чехарда до самого вечера. Задержали нас на час, потом на два, потом на три, на четвертом часу техники отчитались, что с поломкой разобрались, но без гонки двигателей не обойтись и нужно вызывать тягач. В общем, я слышала, что пассажиры в тот день чуть копытами не затоптали представителя авиакомпании прямо на стойке регистрации, пока мы всем экипажем баклуши били и карты резались. Впрочем, пассажирам о настоящих причинах задержки, как правило, старались особо не рассказывать, иначе можно было такую панику спровоцировать, что мама не горюй. В самолете унитаз фекалии не смывает, а люди думают, что у нас в воздухе крылья отвалятся! Обычно было принято валить всё либо на позднее прибытие лайнера, либо на метеоусловия, а что лайнер с одним неисправным реверсом лететь собрался, простым смертным, как говорится, знать совсем не обязательно.

К счастью, сегодня всё шло по плану, и, закончив осмотр салона, я вплотную занялась инспекцией АСО6, оказавшегося в полном порядке за исключением экземпляра «Инструкции по безопасности», который пассажиры предыдущего рейса, похоже, использовали в качестве салфетки за обедом, и который по халатности уборщицы так и остался демонстративно торчать из кармашка на кресле. Густо заляпанный жирными пятнами лист был немедленно отправлен в утиль и заменен на более презентабельный вариант, а я с чувством выполненного долга переключилась на буфетно-кухонное оборудование, легкомысленного отношения категорически не терпящее. В прошлом году одна новенькая стюардесса на этапе проверки прошляпила дефект крепления печки и, когда самолет попал в яму, ее этой печкой так придавило, что КВС пришлось экстренно садиться в ближайшем аэропорту для срочного оказания бедняге медицинской помощи. А теперь вообразите, если б дело где-нибудь над Атлантикой было? Оттого в нашей работе и недопустимо халтурное отношение, даже если внешне кажется, будто и заморачиваться не на чем: как любил говорить КВС Стеклов, «на самолете полететь – это вам не на трамвае прокатиться»!