Городской детектив. Часть 2. Штопая сердца

– Ну, похоже, можно начинать, – сказал Визгликов.

***

К концу рабочего дня бо́льшая часть отдела смогла собраться в рабочем кабинете и поделиться нерадостными новостями, так как Кропоткин через секретаршу объявил о новом совещании.

– Если мы будем каждый день тратить на его торжество самолюбования чёртову тучу времени, то некому будет разгребать очередное дело, – ворчливо заметил Стас.

– Вариантов у нас нет, – поджав губы, сказала вошедшая Лисицына. – Пошли, на месте доложите, что там по кладбищу.

Но «вечерняя сходка», как её шутливо называл Визгликов, была особенно радостной. Кропоткина вызвали в столицу, о чём он скоро сообщил, оставив вместо себя Лисицыну и отбыв буквально сразу после всех наставлений в сторону подчинённых.

– Может его там оставят? – спросил Визгликов. – А то нам в качестве наказания одной Польской достаточно.

– Спасибо, – простуженно проскрипела Глаша.

– Молчи, бацилла, ты нас всех заразишь, – отмахнулся Стас.

Лисицына села в начальственное кресло, постучала карандашом по столу и сказала:

– Давайте посерьёзнее. Стас, что там по кладбищу?

– Ну, неучтённых покойников мы вывезли.

– Станислав Михайлович! – прогремела Лисицына. – Давайте посерьёзнее. – повторила она.

– Вот и я говорю, что начальственное кресло сразу же чистит горловые чакры, – проворчал Визгликов. – В склепе мы обнаружили шесть тел. Возраст и пол разные, то есть там и мужчины, и женщины. Самому младшему на вид лет тридцать, старшему ближе к шестидесяти, по словам патологоанатома. Причину смерти, на первый взгляд, обнаружить не удалось, обещали вскрыть и сказать, отчего оные горемыки скончались, – Визгликов пожал плечами. – Каких-то особых примет, вроде отпечатков пальцев или оброненного паспорта убийцы тоже не обнаружено.

– Роман, – Лисицына посмотрела на Латунина, – позвони в цирк, пожалуйста. Скажи, они клоуна у нас забыли. Стас, хватит! Там шесть трупов, а ты глумишься. Есть надежда, что он туда вернётся? Что чутьё подсказывает? Это может быть ритуальным убийством?

– Ну, было бы неплохо, можно даже засаду организовать, но товарищ Польская вышибла дверь в склеп, а так как последняя на ладан дышала, то рассыпалась в щепки. Реставрировать труху не удастся, поэтому вряд ли злоумышленник, увидев новёхонькую загородку, пойдёт дальше.

– Понятно, – Лисицына мазнула недовольным взглядом по Глафире. – У нас Нефёдова-младшая вообще неизвестно где. У нас чёрт-те что творится, а нам смешно.

– По Ане Нефёдовой могу доложить следующее, – Кирилл раскрыл папку, – дядя Веселовой активно сотрудничает, он реально за неё переживает. Мы с ним прошлись по всем родственникам, даже по тем, о ком он и забыл. К нескольким съездили, но увы, никаких следов Маргариты. Но есть интересная деталь, – Кирилл вынул из дела фотографию. – Это подруга Веселовой, Юля, они с этой девочкой дружили довольно долго, пока Юлю не удочерили. Так вот, мы уже несколько дней не можем связаться с её родителями. Их курировать служба опеки перестала давно, через школу сложно зайти, сейчас лето, а родители Юли сейчас в отпуске. Выясняем, куда могли уехать, и у них, по словам соседей, дача есть.

– Отлично, – съязвила Лисицына. – Три недели работы и почти нулевой результат. Но хотя бы что-то. Спасибо, Кирилл. Есть просвет в поисках Лопатина-старшего? – она адресовала вопрос Визгликову.

– Нет, – Стас покачал головой. – Мишку мы привезли, но он ничего не знает. Ему передал этот листок с наброском какой-то возможный свидетель. Сосед мужика, у которого заказывали баннер. Он тогда и видел, по его словам, Андрея. Нарисовал и отдал Мишке. Тот дурак себе надумал конец света и рванул в послушники, ибо расследовать возможные преступления своего родителя никак не мог. Подумать о том, что это может быть элементарной подставой, он не догадался.

– Почему ты думаешь, что это подстава? – спросила Анна Михайловна.

– Потому что я рассматриваю все варианты.

– Надо бы найти этого соседа, – вставил слово Погорелов.

– Он снимал там квартиру, паспорт никому не показывал, потому что знакомый знакомого и так далее, – начертил фигу на листке бумаги Стас. – И знаем только имя. Зовут его Лавр, он так Мишке представился.

– Лавр? – Глаша вскинула глаза на Стаса.

– Да.

– Дядя Веселовой сказал, что один раз слышал такое имя. Вроде ей какой-то мужик помогает, она его однажды Лавром назвала. Он ещё тогда о нём упомянул в детдоме.

– Три недели! А такая важная информация не была выявлена, – гаркнула Лисицына. – Обязываю всех быть полностью в курсе дела. Вся информация мне на стол.  Хоть ночью наизусть учите. Это понятно?

Все молча покивали, и только Глаша откашлялась, распрямила плечи и, глядя в стол, проговорила:

– Ну, наверное, как-то неправильно жалеть мои чувства, – Глаша тщательно складывала из листка бумаги квадратик. – Я вам всем очень благодарна, но теперь моя очередь. Точнее, теперь я смогла полностью восстановить тот день в своей памяти. Сегодня смогла.

***

Глафира отпила ещё глоток коктейля, с сожалением поставила бокал на стол и, поднявшись с места, двинулась к выходу.

– Глаша, а можно я с тобой? – несмело произнёс Илья. – Ну так мы хоть какое-то время вместе побудем.

Глафира на секунду задумалась, потом пожала плечами и сказала:

– Ну, поехали. Только там может быть какая-нибудь неприятная картина.

Поймав такси, Илья с Глафирой сели на заднее сиденье, и Илья всё время возбуждённо выспрашивал у Глаши, куда они едут и что будет, когда приедут.

– Илья, мне Визгликов сказал, что ничего серьёзного, но я ближе всего. Поэтому ты просто постоишь на улице, а я просто пойду и посмотрю в чём дело. Если и правда всё быстро, то мы и дальше поедем пьянствовать. Лично я не могу уже полноценно работать, ибо половину бокала я всё-таки осушила, – сегодня Глаша впервые почувствовала, что совсем не хочет работать.

Выйдя в означенном месте, Глаша и Илья огляделись. На улице было пусто, старые здания, готовясь к сносу, по-своему грустили, даже свет местных фонарей был не яркий, белый, как у их коллег, а какой-то старый, как говорит нынешняя молодежь, ламповый. Глафира несколько раз набрала номер, с которого звонил Визгликов, но абонент был недоступен, и она пошла по примерным устным ориентирам, которые он ей оставил.

– Куда все делись-то? – пожала она плечами. – Илья, подожди меня здесь, я сюда загляну, – она показала на дверь, над которой висела половина оборванной таблички с надписью «…ары». Стас Михайлович, вы здесь?

Услышав чей-то глухой голос, Глафира удовлетворённо кивнула и пошла внутрь. Девушка, подобрав полы длинного сарафана, переступила валяющиеся ящики, шёпотом определила место, куда идти к Визгликову и, войдя в сырое, тёмное помещение, огляделась.

– Ну где вы там?

– А мы здесь, – отозвался незнакомый голос.

Глаша развернулась, и ей показалось, что из лёгких мгновенно выкачали весь воздух. Позади неё стоял мужчина, перед которым стоял Илья, и возле его горла блестело лезвие ножа.

– А ты мне нравишься всё больше и больше. Ты даже облегчила мне задачу, – шёпотом проговорил человек. – Я думал красиво расписать тебя, но ты привела друга и теперь в вашей команде будет ещё кто-то, кроме Визгликова, кто будет нести глубокое личное горе. Так даже интереснее.

– Прекратите немедленно! Сюда едут оперативники, я их сразу вызвала, как только выехала на место, – строго сказала Глаша, у которой сердце прыгало где-то в пятках, а живот сводило судорогой. Она прекрасно понимала, что они здесь только втроём и что сейчас напротив неё стоит как раз тот человек, которого они тщетно ищут.

– Прекрасно, тогда нам нужно поторопиться.

Вдруг несколькими точными движениями мужчина сделал разрезы на запястьях Ильи и толкнул его Глаше на руки. А когда она бросилась навстречу и поймала летящее тело, ломаясь в коленях под его тяжестью, мужчина проговорил:

– Ты здесь будешь сидеть два часа. Ты будешь смотреть, как он умирает, и даже не подумаешь его спасти. Если ты меня ослушаешься, то твоих родственников: прекрасную маму, отца, брата и его отпрысков и даже бабушку постигнет не менее тяжёлая участь, – он помолчал. – Это вам всем наставление. Никто не имеет права уйти. Никто не имеет права отказаться от дела. И поверь, если ты сейчас дёрнешься, я об этом узнаю. И я приду за твоими близкими, – он помолчал. – Хотя тебе выбирать, ведь ты можешь сейчас вызвать скорую и его спасут. А можешь сидеть и несколько часов смотреть, как он умирает.

Глаша знала, что она не будет делать выбор. Она навсегда осталась в том подвале, где сидела прижатая тяжестью тела Ильи, видела вытекающую из него кровь, держала его, когда он бился в конвульсиях последней агонии. И тогда родилась совершенно другая Глаша, и на улицу вышла только её тёмная сторона, потому что всё хорошее делало девушку слабой.

Глава 2

В раскрытые окна надсадно орала музыка. Сумбурный мотив прицельными ударами бомбил соседские головы, люди в возмущении глядели вверх, откуда слышались пьяные крики, клубами вырывался сигаретный дым, и чей-то голос вторил незамысловатым словам.

– Когда наш двор перестал быть приличным? – проговорила Людмила, выкладывая на тумбочку в Глашиной комнате порошки и пилюли, которые, если верить рекламе, должны были в считаные дни поставить её на ноги. – И как ты могла подцепить инфлюэнцию в это время года?

– Мама, – хрипло отозвалась Глаша из-под одеяла, – я понимаю, что тебе нравится это красивое слово, но у меня обычная простуда. У неё точно нет дворянских корней.

– Пошути, пошути. Тебя в самолёт в таком виде не пустят. А опоздать мы не можем, – женщина старательно растворила в тёплой воде порошок розового цвета, остро пахнувший какой-то химией с малиновой отдушкой, – папу уже ждут на работе, и если он не приедет, то заплатит какой-то неприлично большой штраф, – Людмила встряхнула градусник и протянула Глафире. – На, поставь этот.

– А что прошлый как-то неверно показывал? – Глафира поморщилась от прикосновения холодного стекла.

– Кстати, – пропуская вопрос мимо ушей, сказала Людмила, – тётя Рая решила, что она будет жить на даче. Бабушка теперь тоже хочет перебраться туда на круглогодичное проживание, пока мы не купим дом на новом месте. Потом переберётся к нам.

– А Казаков тоже там жить будет? – ухватилась за информацию Глафира, прикидывая, что вполне можно что-то придумать и снимать квартиру у криминалиста, если он удачно переедет жить на их дачу.

– Ну, похоже что так, – Людмила вдруг задумалась. – Нужно Любу попросить мёд привези. Ей какой-то особенный привезли.

– Мама, я буду в порядке, – проскрипела Глаша, а сама подумала, что теперь не придётся лгать и выворачиваться, чтобы как-то объяснить матери, что она останется здесь. Теперь можно попросту крепко заболеть.

В форточку ворвался очередной залп скверной музыки, и Людмила испуганно вздрогнула.

– Я, наверное, сейчас буду звонить участковому, – покачав головой, проговорила Людмила, – я не пойму, когда закончится этот балаган.

– Дай мне телефон, – мрачно сказала Глаша, утянула мобильник к себе под одеяло и, набрав номер дежурного, проговорила. – Это Глафира Константиновна. Да, Польская. Простудилась. Не в службу, а в дружбу, можно квартирантов утихомирить, а то весь двор на ушах стоит, – она протянула матери мобильник и проговорила. – Сейчас их успокоят. Видишь, не так уж и бесполезна моя работа. Есть нужные связи.

– Меня радует только одно, что скоро у тебя будут приятные, респектабельные связи, а вскоре, я надеюсь, и романтические, – мечтательно проговорила мать. – Мы купим домик возле какого-нибудь красивого озера, и я там буду гулять с внуками. Причём не только с Никиткиными детьми, но и с твоими.

– Ну, главное, чтобы они там не утонули в красивом озере, а то испортится всё очарование, – ляпнула Глаша.

Людмила долго и молча смотрела в приоткрытую щёлку одеяла, откуда торчала половина лица дочери, потом покачала головой и развернувшись вышла.

– Меня скоро нельзя будет людям показывать, – прошептала Глафира.

За те несколько дней, пока она лежала в кровати, Глаша уже десяток раз пересмотрела снятое видео, но ничего нового или примечательного не обнаружила. Зато заметила, казавшуюся ей забавной, особенность – теперь она постоянно сталкивалась лицом к лицу с преступниками. Нет, она, конечно, предполагала, что так и будет, когда шла работать в правоохранительные органы, но положение следователя-жертвы её смущало.

Эти рассуждения увлекли девушку в пугающий пятнами страха сон, и проснулась она далеко за полночь, плавая в испарениях болезни, с прилипшим к затылку комком волос и бешено бьющимся сердцем. Задыхаясь кашлем, Глаша потянула руку к телефону и набрала номер Визгликова.

– Ты опять труп нашла? – произнёс Стас.

– Не смешно, – глухо сказала Глаша.

– Поверь, я с тех пор, как ты в отдел пришла, смеяться перестал. Ну что тебе?

– Я вспомнила. У него на тыльной стороне локтя татуировка была. Увидела, когда он руки к нему тянул. Там точно что-то было изображено.

– Может, пятно родимое? – спросил Визгликов.

– Нет, скорее всего, татуировка. Края чёткие и образ рисунка. У невуса обычно более размытая структура.

– У кого? – переспросил Стас.

– Родимые пятна так называют – невус, – повторила Глаша.

– Польская, если ты думаешь, что, произнося незнакомые близким и коллегам слова, ты выглядишь умнее, то спешу тебя разочаровать. Это не так. И ещё. Если бы ты вот вспомнила адрес преступника, его лицо, фамилию или имя, то по такому поводу можно звонить одинокому мужчине ночью. А чтобы поведать о его невусах можно и утра дождаться, – размеренно произнёс Стас.

– Но вы-то мне звоните по ночам.

– Мне можно, – важно произнёс Стас.

– Офигенный аргумент, – зашлась кашлем Глаша и повесила трубку.

Через два дня Глафира стояла замотанная в халат на пороге дома и увещевала чуть ли нерыдающую мать.

– Мама, хватит концерт разыгрывать. Я словно маленькая девочка, которую нельзя дома в одиночестве оставить. Что это за бред, – всплеснула руками Глафира.

– Глаша, самое ужасное, что тебя будут терзать просмотрами, – Людмила покачала головой, печально глядя на чемодан. – Я договорилась с агентством, что они сами всем займутся. Там у Наташи работает дочка.

– Мама, всё будет хорошо, – в тридцатый раз повторила Глафира и наконец выдохнула.

В дверях показался запыхавшийся отец и разочарованно протянул:

– Люда, мы опоздаем на рейс. Никита с ребятами туда подъедут сами. Поехали скорее, – Польский-старший обнял дочь, наскоро клюнул в щёку и проговорил. – Глафира, не подведи меня, быстро на поправку и ждём тебя на следующей неделе.

– Да, пап. Конечно.

– Сейчас, сейчас, – Людмила всё ещё стояла на пороге, рассеянно шарила по квартире глазами, словно не веря, что сейчас она переступит порог родного гнезда в последний раз.

Через полчаса обессиленная Глаша осталась совершенно одна, она поплелась к кровати, рухнула в мятую постель и долго лежала, утопив лицо в подушку. Ей уже вчера стало гораздо легче, но она старательно изображала все признаки болезни и ухудшения и уже не могла дождаться, когда можно будет стянуть с себя опостылевший халат и приняться за работу. Телефон на тумбочке зазвонил, и Глаша, покосившись на него, вздохнула. Звонила мама.

– Глафира, а что происходит? – спросила мать каким-то странным голосом.

– У кого? – откликнулась девушка, садясь на кровати.

– Почему мне Виктория Карловна сказала, что Илья умер?

Глаше показалось, что вокруг неё накалился даже воздух. Зная особенную страсть матери к поддержанию людей в трудной ситуации, даже когда они не особо в этом нуждались, девушка прекрасно понимала, что сейчас папин контракт полетит в тартарары, а квартиру всё-таки придётся продать, чтобы оплатить неустойку по договору.

– Мама, я вчера разговаривала с Ильёй, – сами по себе произнесли губы Глаши. – Он просто проиграл суд с родственниками, теперь квартира их, и он перебрался к родственникам в Новосибирск.

Внутри Глашиной головы с треском ломалась прошлая реальность, в которой она верила в сказочных животных и в победу добра над злом. Сейчас она говорила такую чудовищную ложь, что раньше испугалась бы, что у неё отсохнет язык.

– А как же его работа?

– Мама у него в Новосибирске невеста. Она дочь какого-то институтского ректора. Думаю, без работы Илья не останется при таком знатном сватовстве, – Глаше вдруг показалось, что в квартире стало очень холодно, как было в том подвале, когда её руки буквально резала вытекающая из Ильи кровь.

– Милая, как же всё это печально, – тихо уронила Людмила. – Если ты хочешь, я вернусь. Папа пусть едет, а я помогу тебе как-нибудь разобраться с этой печалью и потом вместе улетим.

– Мама! – вдруг неожиданно жёстко сказала Глаша. – А тебе не кажется, что тебя стало очень много в моей жизни? Ты уже не даёшь мне продохнуть. Оставь меня в покое, – Глаша перевела дух. – И это не истерика и не надо нестись обратно сломя голову. Пожалуйста, поезжай в свою Швецию, там ты будешь на своём месте. А я просто хочу отдохнуть от тебя, от папы, от нашей большой и дружной семьи, прямо-таки лоснящейся от того, что все друг друга любят. Ты лучше обрати своё внимание на Никиту. Поверь, там есть о чём подумать, – Глафира нажала на отбой и мысленно попросила у брата прощение, потому что, когда в маминой голове осядет туман обиды, она точно вспомнит Глашины слова, и жизнь брата подвергнется жёсткому изучению.

***

Лисицына уже несколько часов изучала протоколы допросов, подшивала бланки справок, механически вынимала из разрозненных бумаг запросы и вставляла их в папку. Её мысли занимали события последних дней, она понимала, что в отделе уже перегруз дел, и на днях придётся сообщить начальству о том, что теперь они фактически заложники человека с манией величия и больным воображением. Кропоткин достанет свою «лопату для особых случаев», немедленно закопает её карьеру, а что хуже всего, просто не даст работать. Он не поверит в то, что близкие им люди могут пострадать, даже после истории с Ильёй.

И сейчас Лисицына была перед очень тяжёлым выбором. Фактически, она должна была встать со своего кресла, сесть в такси и отправиться на приём к своему бывшему непосредственному начальнику, который теперь занимал хорошую высокую должность и когда-то имел на Аню Лисицыну виды. Ну конечно, до того, как она вышла замуж, родила, располнела и вообще стала совершенно другим человеком. Анна глянула в зеркало, цокнула языком, рассматривая чуть оплывшие черты подбородка, косой шрам, уставшие глаза с потухшим васильковым блеском и вслух произнесла:

– Ладно!

Быстро собравшись, она столкнулась на выходе с Визгликовым и, глянув на него, проговорила:

– Станислав Михайлович, я дело, которое валялось на вашем столе, привела в порядок. Ещё раз бросишь документы, я тебе влеплю выговор, – строго произнесла она.

– Из ваших уст даже слово выговор звучит прекрасно, – ответил Визгликов, ковыряясь палочкой в стаканчике с мороженым. – Хотите? – он протянул Анне почти доеденное лакомство.

– Спасибо, Стас. Ты очень галантен, – покачала головой женщина. – Ладно, я по делам. Вечером совещание.

– Вот я и говорю, что начальственное кресло портит характер. Кропоткин тоже любил собрать по вечерам коллег и покалякать за жизнь.

– Нет, Стас, мы будем с вами калякать исключительно по делу, – Лисицына помолчала. – Новостей нет?

– Нет, – Визгликов покачал головой. – Ночевал у матери, там тошно, словно в похоронном бюро.

– Я поняла, – Лисицына вздохнула и потрепала Стаса по плечу. – Будем как-то выруливать из этой ситуации.

В коридоре вдруг шумно затопал Погорелов, он на ходу хлебал воду из стаканчика, проливал капли на свежий ворот рубашки и почти бежал по направлению к Лисицыной и Визгликову.

– Я мужика нашёл, – проговорил он.

Визгликов приподнял брови и огляделся.

– Я, конечно, довольно толерантен, но ты бы потише хвастался, у нас в стране такая пропаганда не в чести. И погоны с тебя точно слетят.

Погорелов наморщился, непонимающе уставился на Стаса, потом его мозг расшифровал послание, и он картинно плюнул.

– Станислав Михайлович! – с нажимом произнёс Погорелов. – Я мужика нашёл, которому склеп принадлежит. Но он пропал.

– Серёжа, ты можешь как-то более структурировано и понятно выдавать свой мысленный винегрет? – со вздохом спросил Визгликов.

Лисицына перевела взгляд на настенные часы и, перехватив сумку в другую руку, произнесла:

– Ладно, вы разбирайтесь, а я поехала.

Мужчины молча глянули ей вслед и скрылись в кабинете. Погорелов снова налил себе полный стакан воды и, опрокинув в рот, присел напротив Стаса.

– Короче, склеп пробили, ну, кому он принадлежит, – Погорелов вытер испарину со лба. – На адрес сунулись, там хозяин уже несколько месяцев не появлялся. Начали искать, никто ничего не знает. А потом приходит ориентировка, что подано заявление о пропаже владельца склепа.

Визгликов кивал в такт словам Погорелова, в то же время открывал ящики стола, шарил рукой в каждом и, наконец, вытянул леденец в потёртой обёртке.

– На! – сказал он, протягивая конфетку. – И отсядь от меня.

– Да мы с пацанами чего-то не рассчитали, – виновато пожал плечами Погорелов.

– Это я заметил. Дальше.

– Дальше пока ничего. Нужно к ним ехать. Я связался с районным отделением, где принимали заявление. Мне адрес дали, где живёт женщина, которая подала заяву. – сказал оперативник.

– А телефон они тебе её дали? – проговорил Стас.

– Да. Я ей позвонил и на вечер договорился встретиться.

– Где?

– Ну там. У них, – неопределённо мотнул головой Погорелов.

– А «ну там у них» это где? – спокойно переспросил Визгликов.

– Блин, Стас. На даче, где они живут. Посёлок, – Погорелов заглянул в заметки, – Лебедевка.

– А работает она где?

– В Питере.

Визгликов устало глянул на Погорелова, тот несколько минут соображал, а потом аккуратно изрёк:

– Это ты намекаешь, чтобы я с ней договорился здесь встретиться? В городе?

– И приз за сообразительность и смекалку достаётся оперативному сотруднику Погорелову, – бесцветным голосом произнёс Визгликов. – Я поехал к Нинель, она сказала, что жаждет меня видеть, а ты сориентируй, где мы будем встречаться с этой дамой. И иди супчику, что ли, похлебай, а то она захмелеет от такого духа.

– Ну ладно, мы ремонт отметили, – обиженно протрубил Погорелов.

– Хорошо, когда у людей есть повод для радости,– пробормотал Визгликов и вышел из кабинета.

***

Лисицына пристально смотрела на молодую белокурую девицу, сидевшую в секретарском кресле и усердно пялящуюся в монитор. Анна Михайловна уже десять минут не могла получить внятный ответ на простой вопрос о том, когда будет начальник.

– Вы же понимаете, что нельзя просто так зайти с улицы и попасть на приём, – разводила руками девушка.

– А я пришла не совсем с улицы, как вы изволили выразиться.

– Девушка, ну не знаю я, когда он приедет, – с чувством произнесла секретарша.

– Я вам не девушка, а полковник Лисицына Анна Михайловна, и ваша обязанность – знать расписание начальства и информировать об этом посетителей. Вы на госслужбе, – чётко разделяя слова, проговорила Лисицына.

Девица кинула быстрый взгляд куда-то за плечо Анны и, кратко улыбнувшись, встала. Анна, даже не оборачиваясь, по одному движению глаз всё поняла, и о том, кто пришёл и что значило это мимолётное выражение на лице юной девушки.

– Ну надо же, целый полковник к нам в гости пришёл, – приветственно раскрыл объятия генерал Помятин. – Света, организуй нам кофейка и никого ко мне не пускай, – проговорил он, обнимая Анну. – Привет, Анна Михайловна, проходи в мой кабинет.

Несмотря на помпезную приёмную, кабинет был простой, скучный и даже чересчур деловой.

– Что смотришь? Мне вся эта красота при входе от предшественника досталась. А я не люблю, я здесь служу, а не дизайном хвастаюсь. Приказал всё убрать, одних ваз штук десять выгребли, – он досадливо рубанул рукой воздух и пригласил Аню присесть напротив. – Аня, я так рад тебя видеть. Но ты раньше как-то тоньше была, – весело играя глазами, проговорил он.

– Спасибо, Николай Иванович, – усмехнулась Лисицына. – Ну, полковничьи погоны имеют определённый вес и нужно иметь достаточно массы, чтобы их носить.

– Язва. Хочешь сказать, что мои генеральские тоже меня обязывают?

– Хочу сказать, что вы в прекрасной форме, – Анна выдохнула. – Но женская природа с гормональным фоном иногда плюют на должности, погоны и всю остальную атрибутику. Просто всё остаётся как есть, несмотря на все усилия, – слукавила Анна, потому что спортивного зала она чуралась как огня.