Тайная стража России. Очерки истории отечественных органов госбезопасности. Книга 5

Таким образом, в политике Временного правительства принцип его преемственности и непрерывности с законодательством «старого режима» выступил определяющим. В этой связи, с целью выполнения возложенных на ЧСК задач, вполне закономерным являлось то, что члены комиссии были обязаны руководствоваться нормами Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. (с изм. и доп. 1857, 1866, 1885 гг.); Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями 1864 г.; Уголовным уложением 1903 г.

Согласно «Положению о Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так и военного, морского ведомств» от 12 марта 1917 г., следователям ЧСК, соответственно, предоставлялись все права и возлагались все обязанности, принадлежащие следователям по уставам уголовного судопроизводства. При этом следователи должны были строго следовать определенным правилам. Во-первых, возбуждение предварительного следствия, привлечение в качестве обвиняемых, а также производство осмотра и выемок почтовой и телеграфной корреспонденции должны были производиться с ведома и соглашения ЧСК. Во-вторых, следователи имели право требовать личной явки для допроса всех лиц, означенных в примечании ст. 65 Устава уголовного судопроизводства[62].

Организационно комиссия была создана при Министерстве юстиции Временного правительства. Министр юстиции А.Ф. Керенский считал ЧСК своим детищем, что заметным образом влияло на ее деятельность. Так, еще 3 марта 1917 г. Керенский в числе первоочередных задач Временного правительства указал создание ЧСК. При этом он уточнил, что уже нашел кандидата на пост ее председателя – известного политического защитника Н. К. Муравьева, имевшего богатейший юридический и политический опыт в области судебных процессов по государственным преступлениям. В адвокатской корпорации Николай Константинович имел реноме «блюстителя нравственности» сословия, пользовался репутацией человека принципиального, ставившего превыше всего идею справедливости при отправлении правосудия[63].

Состав комиссии был весьма разноплановым как по политическим предпочтениям, так и по роду деятельности. Заместителями ее председателя были члены Сената – С. В. Иванов, С. В. Завадский. Они и другие члены – лица судебного ведомства – составляли деловую часть президиума комиссии, а его общественная часть была представлена Ф. И. Родичевым (кадет) – от Государственной Думы, Н. Д. Соколовым (меньшевик) – от Исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и непременным секретарем Российской академии наук С. Ф. Ольденбургом (кадет). К ЧСК было прикомандировано 59 следователей. Контроль хода следствия (помимо прокурорского надзора) осуществлял специально созданный наблюдательный комитет из представителей адвокатур Петрограда и Москвы. Существовала также комиссия из ученых-правоведов для рассмотрения юридических вопросов и сложных случаев, встречавшихся в практике ЧСК[64].

Кроме того, имелся штат стенографистов-редакторов отчетов. В их числе был классик русской литературы, один из крупнейших представителей русского символизма А. А. Блок. Также при ЧСК должны были состоять лица, специально командируемые министром юстиции для производства следствия, а председатель ЧСК мог привлекать к работе должностных лиц всех ведомств, с сохранением за ними их постоянных должностей и окладов, и частных лиц.

А.А. Блок (2-й справа) в составе ЧСК

Специфика деятельности ЧСК предполагала соблюдение секретности.

Это было связано, прежде всего, с тем, что в круг подследственных входили лица, занимавшие высшие государственные посты и, соответственно, имевшие доступ к информации, составлявшей государственную тайну. Перед непосредственным вступлением в должность сотрудники ЧСК должны были подписать документ следующего содержания: «Даю торжественное обещание хранить в полной тайне все сведения, которые становятся мне известны как по содержанию расследований, производимых Чрезвычайной следственной комиссией»[65].

Допросы членами ЧСК производились в Зимнем дворце и Петропавловской крепости. В первую очередь, следователей интересовали высшие сановники «из бывших»: председатели Государственного Совета, Совета министров, министры (например, И.Л. Горемыкин, В.Н. Коковцов, А.Д. Протопопов, Б.В. Штюрмер, И.Г. Щегловитов, Н.Б. Щербатов), а также деятели политического розыска: директора Департамента полиции, жандармские генералы (например, С.П. Белецкий, А.В.Герасимов, В.Ф. Джунковский, С.Е. Крыжановский, Н.В. Плеве). Задаваемые следователями вопросы также касались различных сторон государственного управления. Так, содержание протоколов допроса М.Г. Щегловитова (председателя Государственного Совета) касалось законности и покушения на Николая II, совещания Совета министров об упразднении прав Государственной Думы (18 июня 1914 г.), влияния Г. Е. Распутина на царскую кадровую политику и т. п.[66]

Специалистов политического сыска, охранявших «оплоты и устои царского режима», допрашивали относительно служебной деятельности: о секретной агентуре охранных отделений, внедренных в революционные организации, о личном их участии в событиях революции 1905–1907 гг. и дворцовых интригах, оказавших влияние на дальнейшую расстановку политических сил вплоть до февраля 1917 г.[67]

За 8 месяцев своего существования Чрезвычайная следственная комиссия произвела большую работу. Кроме опроса в заседаниях самой комиссии виднейших царских сановников, судебные следователи допрашивали второстепенных агентов старого правительства, а также частных лиц. Кроме того, следователями осуществлялись обыски и осмотр вещественных доказательств (главным образом документов и писем), найденных у обыскиваемых лиц, в делах Департамента полиции и разных министерств[68].

Иногда аресты членами комиссии проводились хаотично и под стражу попадали случайные люди. Так, согласно А.Б. Николаеву, уже 27 февраля А.Ф. Керенский демонстрировал список тех, кого следовало немедленно задержать, с указанием их домашних адресов. В тот же день был арестован председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, 1 марта был задержан директор Департамента полиции К.Д. Кафафов, 2 марта арестовали его коллегу С.П. Белецкого и действующего и.д. вице-директора Департамента полиции П. Руткевича[69].

В условиях двоевластия, при относительном взаимодействии Временного правительства и Петроградского Совета, степень «случайности» попадания на допрос в ЧСК увеличивалась в разы. Так, 14 марта 1917 г. были арестованы 73-летний С.К. Глинка-Янчевский (многолетний редактор «Земщины») вместе с сыном по подозрению в связи редактора с «Союзом русского народа». При обыске ничего компрометирующего у С.К. Глинки-Янчевского не нашлось, несколько дней выясняли, кто дал распоряжение арестовать. Оказалось, что бумаги было две: одна – от А.Ф. Керенского, другая – от Петроградского Совета. Однако Исполком Совета поспешил отречься от инициативы в этом деле, свалив всё на А.Ф. Керенского[70].

Также расследование велось и в отношении тех, кто не входил в предусмотренный актом перечень, в стенограммах допросов они были заявлены как «общественные деятели» (например, Ф.А. Головин, А.И. Гучков, Н.Е.Марков 2-й, П.Н. Милюков, А.И. Шингарев) и «проходимцы» в лице дворцового коменданта В.Н. Воейкова, фрейлины императрицы А.А. Вырубовой, генерала-историографа Д.Н. Дубенского и др.[71]

К концу весны 1917 г. перечень лиц, интересующих следователей ЧСК, был увеличен. Это стало возможным потому, что с 12 мая 1917 г. комиссия наделялась более широкими правами, в их числе – право расследовать преступные деяния, учиненные перечнем указанных в Положении о ЧСК лицами, даже если они во время совершения таковых не состояли в этих должностях или вообще на службе, а также «и иные преступные деяния, учиненные должностными и частными лицами, если комиссия признает, что эти преступные деяния имеют тесную связь с деяниями, подлежащими расследованию комиссии»[72]. Так, по делу «провокатора Малиновского» в ЧСК, в качестве свидетелей, давали показания ряд большевиков – В.И. Ленин, Н.К. Крупская, Н.И. Бухарин, И.П. Гольденберг, А.И. Рыков, А.М. Никитин, В.П. Ногин, Г.Е. Зиновьев и др.[73]

Кроме того, под эгидой ЧСК для способствования ее деятельности создавались различные следственные комиссии, в том числе Комиссия по разбору дел бывшего Департамента полиции и многие другие[74].

В исследовании Ю.В. Варфоломеева подчеркивается, что сотрудники ЧСК старались исключить влияние политической конъюнктуры на ход и результаты проводимого ими расследования[75]. Однако стенограммы допросов активных общественно-политических деятелей монархического крыла показывают, что предвзятости членам ЧСК все же избежать не удалось[76]. Например, Н.Е. Маркову 2-му, депутату Государственной Думы третьего и четвертого созывов, председателю монархической партии «Союз русского народа» (СРН) были заданы вопросы о том, насколько его партия стремилась к укреплению монархии «в чистом виде без конституции»; не был ли предметом «желаний, отдельных домогательств частей или центра» СРН «вопрос о необходимости перехода к строю до основных законов 1906 года»; как относился СРН к террору; причины его (Маркова) выступления в Думе летом 1914 г. по поводу «избежания войны» ввиду «недостаточности вооружения» и «отчего», по его мнению, «происходила недостаточность вооружения» и т. п.[77]

Кроме того, особой группой агентов комиссии под руководством следователей Александрова и Лебедева у Н.Е. Маркова 2-го были произведены обыски с «целью обнаружения данных о боевых дружинах, о совершении убийств, об организации погромов, о получении от правительства денежных субсидий, о произведенных растратах и проч.[78]

В отношении предвзятости укажем, что в таковой признавались и сами члены комиссии. Так, С.А. Коренев (член президиума комиссии) указывал, что в его составе имелось два течения – одно более мягкое, старающееся каждое дело рассмотреть и сточки зрения закона и со стороны простой справедливости, и другое, не знающее ничего, кроме желания «оправдать доверие общества и расправиться со злодеями»[79].

Это подтверждает и выступление председателя комиссии Н.К. Муравьева на заседании Первого Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов (июнь 1917 г.). Он пояснял, что мысль о создании «чрезвычайной исключительной следственной комиссии» вызвана необходимостью ликвидации «прегрешений старого режима». Есть целые ведомства, резюмировал Николай Константинович, которые ни одного дня не могли прожить без преступления; в составе министерства внутренних дел никто из высших чинов не мог делать своей работы, не нарушая существовавших законов.

По мнению докладчика, о гнилостности, порочности и преступности всей системы достаточно было посмотреть на работу Департамента полиции. Н.К. Муравьев заверил, что к 1-му сентября комиссия закончит расследование, тогда же будут поставлены первые судебные процессы. При этом, говорил он, можно создать комиссии, подобно ЧСК, и на местах, которые бы вместе с представителями судебного ведомства работали и ставили процессы параллельно нашей комиссии. Только при этом условии, резюмировал докладчик, мы криминализируем то, что подлежит криминализации из прошлого режима, только при сотрудничестве на местах и в центре возможно сделать всю ту громадную работу, которую мы делаем[80]. Речь о результатах работы комиссии была воспринята делегатами съезда с большим интересом. Обращает внимание и то, что важность и необходимость создания ЧСК признавали и члены Временного правительства, и члены Петроградского Совета, независимо от степени их противостояния.

Председатель ЧСК Н.К. Муравьев за работой

Делегаты I Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов

В своей деятельности в целом сотрудники ЧСК стремились руководствоваться принципами законности и квалифицированно старались разрешить вопросы, связанные с толкованием юридических норм в условиях противоречий между реалиями нового государственного строя и действующим законодательством Российской империи[81]. Тем более, специальное постановление Временного правительства от 1 июля 1917 г. признавало согласование норм законодательного свойства, учреждаемых Временным правительством, на одинаковых с прежним законодательством основаниях[82]. Это означало, с одной стороны, что правовая норма «старого режима» действовала до тех пор, пока не отменялась нормой Временного правительства; с другой – нормы нового правительства, созданного чрезвычайно и «на время», имели равную с нормами прежней «законной» власти юридическую силу. В этой связи, позиция ЧСК становилась неуязвимой именно с точки зрения признания адекватности и подсудности совершенных правонарушений действующему законодательству.

В целом, за короткий срок и в сложнейшей военно-политической обстановке членами ЧСК был выполнен огромный объем работы, собранный ими материал мог стать основой целого ряда политических и уголовных процессов, а также для применения к части подследственных лиц закона об ответственности в административном порядке. Обширные материалы комиссии с документальной точностью изобличили болевые, криминальные точки павшей империи, однако ни одного судебного процесса, кроме как суда над бывшим военным министром В.А.Сухомлиновым, комиссия так и не провела[83].

Заверение министра юстиции, а затем и главы Временного правительства (с июля 1917 г.) А.Ф. Керенского о том, что задача кабинета только довести страну до Учредительного собрания, серьезным образом повлияло не только на результаты деятельности сотрудников ЧСК, но и в целом, на положение в стране. Например, к августу 1917 г. многие хозяйственные проблемы, вызванные внутрисистемным государственным кризисом, продолжали усугубляться, несмотря на правительственные попытки их устранения. Так, совещанием при министерстве торговли и промышленности, под председательствующим управляющего отделом торговли С.В. Бородаевского рассматривался вопрос о практическом применении закона об уголовной ответственности торговцев и промышленников за повышение цен на предметы первой необходимости. Было установлено, что признаком спекуляции, за которую надлежит привлекать к ответственности, считалась скупка, сокрытие товаров и отказ от продажи их с целью взвинчевания цен, а также продажа товаров по чрезмерно высоким ценам, в целях получения чрезмерной прибыли.

По вопросу об установлении предельного размера последней, признавалась периодическая фиксация цен на предметы первой необходимости, и чтобы эти цены определялись авторитетными общественными организациями при обязательном участии представителей торгового класса. По отношению к более крупным предприятиям, обязанным публичной отчетностью, надлежало установить предельный размер прибыли.

Совещание также признало целесообразным, чтобы впредь торговцам была предоставлена возможность покупки предметов первой необходимости с обязательной сдачей их государственным органам, и чтобы в дальнейшем реквизиция товаров применялась в самом крайнем случае[84].

Однако данными мерами спекуляцию было не остановить. Позднее различные крестьянские съезды, волостные комитеты или губернские продовольственные комитеты требовали от правительства обеспечить твердыми цены не только на хлеб, но и другие товары первой необходимости[85]. К началу сентября «недостаток жиров для потребного для населения количества мыла и свечей» вызвал необходимость распределять их по карточкам. В ответ на недовольство столичного населения на невозможность получения продуктов первой необходимости, принимается решение об увеличении продовольственных лавок, как городских, так и частных для распределения продовольственных продуктов[86]. Но введенная карточная система не уменьшала количество бесконечных очередей. В официальных СМИ констатировали, что в «Петрограде наблюдается продовольственная разруха»[87].

Тяжелая продовольственная ситуация сопровождалась забастовками, увольнениями и ростом безработицы. К осени 1917 г. все это приобрело массовый характер. Так, в августе, в связи с увольнением большого числа рабочих с фабрично-заводских предприятий, а с другой стороны – недостатком рабочих рук в сельском хозяйстве, министерство продовольствия совместно с министерством труда предполагало использовать фабрично-заводских рабочих для сельскохозяйственных работ. Обращение министров к безработному городскому населению, с воззванием о его помощи трудовому крестьянству в полевых работах, было встречено весьма равнодушно. В итоге, при штабах военных округов были образованы особые междуведомственные комиссии для распределения на работы в пределах данных округов военнопленных. Здесь же укажем на воззвание министра труда к грузчикам, в котором говорилось о том, что нельзя ни на минуту оставлять своего рабочего места, так как их силами грузятся миллионы пудов хлеба, угля, металла. Какие бы ни были проблемы в виде задержки зарплаты и др., говорилось в воззвании, все это надо решать через союзы местных расценочных комиссий, которые сами или при содействии министерства труда найдут способ удовлетворения их требований[88]. В целом отмечалось, что недостаток рабочих в настоящее время составляет явление общее и во всех отраслях народного хозяйства.

Ситуацию не спасали и специальные правительственные постановления. Например, о применении исключительных мер к лицам, «желающим свободой, дарованной революцией всем гражданам, воспользоваться лишь для нанесения вреда делу революции и самому существованию государства Российского». Применение объявляемых мер объяснялось «соображениями пользы государственной, соблюдение коей в настоящее время более чем когда бы то ни было, является догом правительства». Военному министру и министру внутренних дел, по взаимному их соглашению, предоставлялись полномочия «постановлять о заключении под стражу лиц, деятельность которых предоставляется особо угрожающей обороне государства, внутренней его безопасности и завоеванной революцией свободе». Вышеуказанным «опасным» лицам, предлагалось «покинуть, в особо назначенный для сего срок, пределы государства Российского с тем, чтобы в случае не выбытия их или самовольного возвращения, они заключались под стражу»[89].

Также были изменены 100 и 101 ст. ст. Уголовного уложения. В ст. 100 провозглашалось, что виновный в насильственном посягательстве на изменение существующего государственного строя в России или на отторжение от России какой-либо ее части, или на смещение органов верховной в государстве власти, или на лишение их возможности осуществлять таковую наказывался каторгой без срока или срочной. Посягательством в данном случае, признавалось как совершение преступления, так и покушение на него. Виновный (ст. 101) в приготовлении к преступлениям, предусмотренным ст. 100, наказывался заключением в исправительном доме или заключенным в крепости. Если для этого виновный имел в своем распоряжении средства для взрыва или склад оружия, то он наказывается каторгой на срок не свыше восьми лет[90]. Кроме того, виновный в публичном призыве к убийству, разбою, грабежу, погромам и другим тяжким преступлениям, наказывался заключением в исправительном доме не свыше 3 лет, или в крепости – не свыше 3 лет или заключением в тюрьме; в армии призывающий к неисполнению законов военной власти наказывался как за государственную измену; столичному генерал-губернатору предоставлялись чрезвычайные полномочия в отношении печати и многое другое[91].

Между тем, положение в Российской Республике продолжало ухудшаться: были уменьшены нормы хлеба для всех, за исключением работников тяжелого физического труда; повышены тарифы на топливо и электроэнергию; вводилась «казенная монополия на сахар»; в распоряжение государства передавались все кожевенные изделия, дубильные материалы, овчина[92]. Это напрямую отражалось на общественных настроениях. Например, когда в ЧСК сочли возможным изменить меру пресечения в отношении графа В.Б. Фредерикса, генерала В.Н. Воейкова и генерал-майора А.И. Спиридовича, обвиняемых в деянии составляющем общеуголовный служебный подлог, и вместо содержания под стражей, выпустить их под залог, то соглашением военного министра и министра внутренних дел данные лица были оставлены в больницах (французской больнице, в больницах при Крестах и Петропавловской крепости). Решение объяснялось тем, что освобождение этих лиц может служить постоянной угрозой внутренней безопасности государства[93].

10 октября 1917 г. на втором заседании Временного совета Российской Республики, так называемого Предпарламента (открывшегося 7 октября) под руководством Верховного главнокомандующего, министра-председателя А.Ф. Керенского, было заслушано предложение об образовании комиссий, в том числе по выработке мер для укрепления основ республиканского строя и борьбы с анархией и контрреволюцией. Тогда как ранее министр внутренних дел на страницах официального издания заверял, что в этом нет необходимости и с контрреволюцией можно бороться лишь путем уничтожения анархии на местах и путем создания такого гражданского строя, который признавался бы большинством населения и находился под его защитой. Что касается отдельных преступных попыток, то они, по убеждению министра, никакой опасности для нового строя не представляют, и подлежат пресечению в обыкновенном уголовном порядке, как всякое иное уголовное преступление[94].

19 октября прошло заседание этой комиссии, на котором обсуждался переданный на ее заключение Советом Республики проект социал-демократической фракции меньшевиков об организации комитетов для борьбы с контрреволюцией и анархией. По проекту предполагалось фактически централизовать в масштабе страны борьбу с революционным движением. На заседании комиссии, кроме членов Совета Республики, присутствовал министр внутренних дел A.M. Никитин, который представил законопроект о борьбе с анархией и контрреволюцией, выработанный Министерством внутренних дел. В основу министерского проекта были положены начала, противоположные законодательным предположениям меньшевиков. В частности, проект меньшевиков предоставлял комитетам по борьбе с анархией и контрреволюцией, образующимся из представителей местных общественных организаций, органов местного самоуправления, Советов рабочих и солдатских депутатов и т. д., право вводить военное положение. Правительственный же проект допускал, в случае надобности, введение военного положения местным комиссаром, как высшим представителем местной власти, которое действовало бы не более двух недель, если бы не было установлено центральной властью[95].

Проект меньшевиков содержал, по мнению ряда членов комиссии, существенный изъян. Отмечалось, что предоставление комитетам права введения военного положения даст им более широкие права по приостановлению конституционной гарантии, приведет к образованию на местах сатрапий. Подчеркивалось также то, что нельзя предоставлять, как это делал проект, право введения военного положения коллегии неопределенного состава. Несмотря на эти возражения, большинство членов комиссии признало проект желательным и высказывалось за предоставление права проектировавшимся комитетам по борьбе с анархией и контрреволюцией вводить военное положение. Также было поддержано предоставление этим комитетам прав исполнительной власти по введению военного положения[96].

Начавшееся еще с лета 1917 г. противостояние в стране сторонников Временного правительства и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов было прервано революционными событиями 25 октября 1917 г. Власть теперь перешла Петроградскому Совету и большевистскому правительству – Совету Народных Комиссаров (СНК). Для ее устойчивости новое правительство сохранило преемство в осуществлении главной задачи, намеченной еще после Февраля 1917 г. – «честного созыва Учредительного собрания». Также, как и правительство, образованное после свержения в стране монархии, для управления страной впредь до созыва Учредительного собрания, СНК назывался Временным[97].

При этом становление советской власти проходило в более тяжелой ситуации: к вышеуказанным проблемам Февраля 1917 г. (недопущение хаоса и общественного радикализма, удержание власти и др.) добавился глубокий экономический кризис, который за период февраля – октября только усилился: большинство наркоматов практически бездействовало, а продолжившиеся массовые увольнения и саботаж государственных служащих еще больше усугубляли положение. Так, 30 октября прекратили работу служащие Министерства путей сообщения. Петроградский железнодорожный узел уже в первой половине ноября 1917 г. был забит грузами, и если Николаевская железная дорога в октябре 1917 г. отправляла 3260 вагонов в сутки, то в декабре – 600. Владельцы предприятий Петрограда останавливали производство, задерживали выплату рабочим заработной платы и т. п.[98]