Мой пациент – Гитлер. Психоанализ фюрера

Эдуард Блох, Эрих Фромм, Вальтер Лангер

Мой пациент – Гитлер. Психоанализ фюрера

…Нельзя ли добавить, что я могу каждому сердечно рекомендовать гестапо?

(З. Фрейд)

© Э. Блох, Э. Фромм, В. Лангер

© ООО "Издательство Родина"

«Мой пациент, Гитлер». Воспоминания врача Гитлера

Эдуард Блох

«Мой пациент, Гитлер» доктора Эдуарда Блоха, «как рассказано Дж. Д. Рэтклиффу», первоначально появился в двух частях в выпусках журнала Collier’s от 15 и 22 марта 1941 года. В те дотелевизионные дни Collier’s был одним из самых влиятельных и читаемых периодических изданий в Соединенных Штатах. Рассматриваемый серьезными историками как важный первоисточник о юности Гитлера, это эссе цитируется, например, в библиографии и справочных материалах знаменитой биографии Джона Толанда «Адольф Гитлер» (Doubleday, 1976). Он также цитируется как источник в исследовании Роберта Пейна «Жизнь и смерть Адольфа Гитлера» (Praeger, 1973) и в Энциклопедии Луи Снайдера Третьего рейха. (Макгроу Хилл, 1976). Откровенно описывая разрушительное воздействие антиеврейских мер Гитлера на свою жизнь и карьеру, доктор Блох также пишет о Гитлере-подростке с честностью и деликатностью, которые сегодня почти немыслимы в любом крупнотиражном американском журнале. Полный текст оригинального сочинения, состоящего из двух частей, включая оригинальные субтитры, перепечатывается здесь с небольшими дополнениями в скобках.

Мы были в трех днях езды от Лиссабона и направлялись на запад в Нью-Йорк. Шторм в субботу был сильным, но в воскресенье море утихло. Незадолго до одиннадцати часов ночи наш корабль, небольшой испанский лайнер Marques de Comillas, получил приказ остановиться. Британские офицеры контроля на борту траулера хотели досмотреть пассажиров. Всем было сказано выстроиться в очередь в главном зале.

Вошли четверо британских офицеров в спасательных жилетах. Без комментариев они прошли по очереди, внимательно изучая паспорта. Было ощущение напряжения. Многие из находившихся на борту корабля бежали; они думали, что благополучно покинули Европу, когда якорь был поднят в Лиссабоне. Сейчас? Никто не знал. Возможно, кого-нибудь из нас заберут с корабля.

Наконец настала моя очередь. Офицер взял мой паспорт, взглянул на него и с улыбкой поднял глаза. «Вы были врачом Гитлера, не так ли?» он спросил. Это было правильно. Также было бы правильно, если бы он добавил, что я еврей.

Я знал Адольфа Гитлера мальчиком и молодым человеком. Я лечил его много раз и был хорошо знаком со скромным окружением, в котором он рос. Во время ее последней болезни я сопровождал человека, который был ему ближе и дороже всех остальных – его мать.

Большинство биографов – как симпатичных, так и несимпатичных – избегали юности Адольфа Гитлера. Несочувствующие сделали это по необходимости. Они могли достать только самые скудные факты. Официальные партийные биографии пропустили этот период по желанию диктатора. Откуда такая ненормальная чувствительность к его молодости? Я не знаю. Нет скандальных глав, которые Гитлер хотел бы скрыть, если только не вернуться более чем на сто лет назад к рождению его отца. Некоторые биографы говорят, что Алоис Гитлер был внебрачным ребенком. Я не могу говорить о точности этого утверждения.

А как насчет тех первых лет в Линце, Австрия, где Гитлер провел годы своего становления? Что это был за мальчик? Какую жизнь он вел? Об этом мы и поговорим здесь.

Часть I

Когда Адольфу Гитлеру было тринадцать

Для начала нужно представиться. Я родился во Фрауэнбурге, крошечной деревушке на юге Чехии, которая на протяжении моей жизни была под тремя флагами: австрийским, чехословацким и немецким. Сейчас мне шестьдесят девять лет. Я изучал медицину в Праге, затем пошел в австрийскую армию в качестве военного врача. В 1899 году меня отправили в Линц, столицу Верхней Австрии и третий по величине город страны. Когда я закончил службу в армии в 1901 году, я решил остаться в Линце и заниматься медициной.

Как город, Линц всегда был таким же тихим и сдержанным, как Вена была веселой и шумной. В тот период, о котором мы собираемся поговорить, – когда Адольф Гитлер был 13-летним [на самом деле 14-летним] – Линц был городом с населением 80 000 человек. Мои консультационные комнаты и дом находились в одном доме, старинном здании в стиле барокко на Ландштрассе, главной улице города.

Семья Гитлеров переехала в Линц в 1903 году, потому что, как мне кажется, там хорошие школы. Семейное прошлое хорошо известно. Алоис Шикльгрубер Гитлер был сыном бедной крестьянской девушки. Когда он стал достаточно взрослым, чтобы работать, он устроился учеником сапожника, пошел на государственную службу и стал таможенным инспектором в Браунау, крошечном приграничном городке между Баварией и Австрией. Браунау находится в пятидесяти милях от Линца. В пятьдесят шесть лет Алоис Гитлер получил право на пенсию и ушел с работы. Гордясь собственными успехами, он очень хотел, чтобы его сын поступил на государственную службу. Молодой Адольф яростно воспротивился этой идее. Он был бы художником. Отец и сын ссорились из-за этого, а мать, Клара Гитлер, пыталась всех примирить.

Пока он жил, Алоис Гитлер упорно пытался приспособить судьбу своего сына к своим собственным желаниям. Его сын получит образование, в котором ему было отказано; образование, которое обеспечило бы ему хорошую работу в правительстве. Итак, отец Алоис приготовился покинуть деревню Браунау и отправиться в город Линц. Из-за его государственной службы ему не нужно было оплачивать полное обучение своего сына в Realschule. С учетом всего этого он купил небольшую ферму в Леондинге, пригороде Линца.

Семья была довольно большая. В более зрелой жизни Адольф настолько затмил остальных, что о них по большей части забыли. Был сводный брат Алоис, которого я никогда не встречал. Он рано ушел из дома, устроился официантом в Лондон, а позже открыл свой ресторан в Берлине. Он никогда не был дружен со своим младшим братом.

Потом была Паула, старшая из девочек. Позже она вышла замуж за герра Рубала, чиновника налогового управления в Линце. Еще позже, после смерти мужа и прихода к власти брата, она поехала в Берхтесгаден, чтобы работать экономом на вилле Гитлера. Сестра Клара какое-то время управляла рестораном для еврейских студентов в Венском университете; а сестра Анжела, младшая из девочек, вышла замуж за профессора Хамича в Дрездене, где живет до сих пор.

Работа для фрау Гитлер

Семья едва поселилась в своем новом доме за пределами Линца, как Алоис, отец, внезапно скончался от инсульта.

В то время фрау Гитлер было за сорок. Она была простой, скромной, доброй женщиной. Она была высокой, с коричневатыми волосами, аккуратно заплетенными в косу, и с длинным овальным лицом с красивыми, выразительными серо-голубыми глазами. Ее отчаянно беспокоила ответственность, возложенная на нее смертью мужа. Алоис, который был на двадцать три года старше ее, всегда руководил семьей. Теперь эта ноша легла на ее плечи.

Было очевидно, что сын Адольф был слишком молод и слишком хрупок, чтобы стать фермером. Поэтому ее лучшим решением, кажется, было продать это место и снять небольшую квартирку. Она сделала это вскоре после смерти мужа. На доходы от этой продажи и небольшую пенсию, которая была назначена ей из-за того, что ее муж занимал должность в правительстве, ей удалось сохранить свою семью.

В маленьком городке в Австрии бедность не навязывает тех унижений, как в большом городе. Здесь нет трущоб и большой перенаселенности. Я не знаю точного дохода семьи Гитлера, но, представляя размер государственных пенсий, я могу оценить его приблизительно в 25 долларов в месяц. Эта небольшая сумма позволяла им жить тихо и прилично – незамеченными человечками в глухом городке.

Их квартира состояла из трех небольших комнат в двухэтажном доме на Блутенштрассе № 9, который находится через Дунай от основной части Линца. Из его окон открывался прекрасный вид на горы.

Мое главное впечатление от простой меблированной квартиры – это чистота. Он блестел. Ни пылинки на стульях или столах, ни пятнышка грязи на вымытом полу, ни пятнышка на стеклах окон. Фрау Гитлер была превосходной хозяйкой.

У Адольфа Гитлера было всего несколько друзей. Один выделялся над другими; вдова почтмейстера, жившая в том же доме.

Ограниченный бюджет не позволял ни малейшей расточительности. У нас в Линце была обычная провинциальная опера: и неплохо, и неплохо. Те, кто хотел слышать лучше всех, отправились в Вену. Места в галерее нашего театра, Schauspielhaus, были проданы за 10–15 центов в американских деньгах. Тем не менее, занятие одного из этих мест, чтобы услышать, как равнодушная труппа поет «Лоэнгрин», было таким памятным событием, что Гитлер записал его в «Майн кампф»!

По большей части развлечения мальчика ограничивались тем, что было бесплатно: прогулками по горам, купанием в Дунае, бесплатным концертом музыкального коллектива. Он много читал и был особенно очарован рассказами об американских индейцах. Он проглотил книги Джеймса Фенимора Купера и немецкого писателя Карла Мэя, которые никогда не были в Америке и никогда не видели индейцев.

Семейная диета по необходимости была простой и суровой. Еда в Линце была дешевой и в изобилии; и семья Гитлера придерживалась той же диеты, что и другие люди в их обстоятельствах. Мясо подавали два раза в неделю. Большая часть еды, за которую они сели, состояла из капустного или картофельного супа, хлеба, клецок и кувшина груши и яблочного сидра.

В качестве одежды они использовали грубую шерстяную ткань, которую мы называем Лоден. Адольф, конечно же, был одет в форму всех маленьких мальчиков: кожаные шорты, вышитые подтяжки, небольшую зеленую шляпку с перышком на повязке.

Замечательная материнская любовь

Каким мальчиком был Адольф Гитлер? Многие биографы считают его резким, вызывающим, неопрятным; как молодой хулиган, олицетворяющий все непривлекательное. Это просто неправда. В юности он был тихим, хорошо воспитанным и аккуратно одетым.

Он пишет, что в возрасте пятнадцати лет считал себя политическим революционером. Возможно. Но давайте посмотрим на Адольфа Гитлера так, как он произвел впечатление на окружающих, а не как он произвел впечатление на себя.

Он был высоким, землистым, старым для своего возраста. Он не был ни крепким, ни болезненным. Возможно, «хилый на вид» лучше всего описал бы его. Его глаза, унаследованные от матери, были большими, меланхоличными и задумчивыми. В значительной степени этот мальчик жил внутри себя. Какие сны ему снились, я не знаю.

Внешне его самой яркой чертой была любовь к матери. Хотя он не был «материнским сыном» в обычном смысле этого слова, я никогда не видел более тесной привязанности. Некоторые утверждают, что эта любовь граничила с патологией. Как бывший близкий родственник семьи, я не верю, что это правда.

Клара Гитлер обожала сына, младшего в семье. Она позволяла ему идти своим путем везде, где это было возможно. Его отец настоял на том, чтобы он стал чиновником. Он восстал и привлек на свою сторону мать. Вскоре он устал от школы, поэтому мать разрешила ему бросить учебу.

Все друзья семьи знают, как фрау Гитлер поощряла его мальчишеские попытки стать художником; какой ценой для себя можно догадываться. Несмотря на их бедность, она позволила ему отказаться от предложенной работы на почте, чтобы он мог продолжить рисовать. Она восхищалась его акварелями и его зарисовками сельской местности. Я не знаю, было ли это искренним восхищением или просто попыткой поощрить его талант.

Она изо всех сил старалась хорошо вырастить своего мальчика. Она увидела, что он опрятен, опрятен и накормлен настолько, насколько позволяла ее сумочка. Когда бы он ни приходил в мою консультационную комнату, этот странный мальчик сидел среди других пациентов, ожидая своей очереди.

Никогда не было ничего серьезного. Возможно, воспаляются миндалины. Он будет стоять послушно и непоколебимо, пока я вдавливаю его язык и вытираю проблемные места. Или, возможно, он простудился. Я угощу его и отправлю в путь. Как любой воспитанный мальчик четырнадцати или пятнадцати лет, он кланялся и вежливо благодарил меня.

Я, конечно, знаю о проблемах с желудком, которые преследовали его в более позднем возрасте, в основном из-за плохой диеты, когда он работал обычным разнорабочим в Вене. Я не могу понять многочисленные упоминания о его болезни легких в молодости. Я был единственным врачом, лечившим его в тот период, когда он предположительно страдал от этого. В моих записях ничего подобного нет. Безусловно, у него не было румяных щек и крепкого здоровья, как у большинства других молодых людей; но в то же время он не был болезненным.

В Realschule юный Адольф работал далеко не блестяще. В качестве подтверждения у меня есть слова его бывшего учителя, доктора Карла Хьюмера, моего старого знакомого. Я был врачом фрау Хьюмер. В «Майн кампф» Гитлер пишет, что он был равнодушным учеником по большинству предметов, но любил историю. Это согласуется с воспоминаниями профессора Хьюмера.

Желая получить дополнительное образование в живописи, Гитлер решил, что поедет в Вену учиться в Академии. Это было судьбоносное решение для члена бедной семьи. Его мать беспокоилась о том, как он будет ладить. Я понимаю, что она даже предложила немного урезать семейный бюджет, чтобы она могла послать ему крошечное пособие. Кредитовать мальчика он отказался. Он пошел еще дальше: передал сестрам свое минутное наследство. Ему тогда было восемнадцать.

Я не уверен в точных деталях того, что произошло во время той поездки в Вену. Некоторые утверждают, что его не приняли в Академию из-за неудовлетворительной художественной работы. Другие принимают заявление Гитлера о том, что его отказ был вызван тем, что он не смог окончить Realschule – эквивалент американской средней школы. В любом случае через несколько недель он снова был дома. Позднее в этом году – 1908 [1907, по некоторым источникам] – моим долгом стало сообщить Гитлеру, возможно, самую печальную новость в его жизни.

Однажды фрау Гитлер пришла ко мне в утренние часы работы. Она жаловалась на боль в груди. Она говорила тихим, приглушенным голосом; почти шепотом. По ее словам, боль была сильной; достаточно, чтобы не спать по ночам напролет. Она была занята домашним хозяйством, поэтому не обращалась за медицинской помощью. Кроме того, она думала, что боль пройдет. Когда врач слышит такую историю, он почти автоматически думает о раке. Обследование показало, что у фрау Гитлер была обширная опухоль груди. Я не сказал ей о своем диагнозе.

Семья решает

На следующий день я вызвал детей к себе в офис и откровенно изложил ситуацию. Я сказал им, что их мать была тяжело больной. Злокачественная опухоль сегодня достаточно серьезна, но тридцать лет назад она была еще серьезнее. Хирургические методы были не столь развиты, а знания о раке не столь обширны.

Я объяснил, что без операции на выздоровление нет никакой надежды. Даже после операции был малейший шанс, что она выживет. На семейном совете они должны решить, что делать.

Реакция Адольфа Гитлера на эту новость была трогательной. Его длинное желтоватое лицо исказилось. Слезы текли из его глаз. Он спросил, неужели у его матери нет шансов? Только тогда я осознал масштабы привязанности, существовавшей между матерью и сыном. Я объяснил, что у нее был шанс; но маленький. Даже этот клочок надежды успокаивал его.

Дети передали моё послание своей матери. Она приняла приговор так, как я был уверен, – стойко. Глубоко религиозная, она полагала, что ее судьба была волей Бога. Ей и в голову не пришло бы жаловаться. Она согласится на операцию, как только я смогу подготовиться.

Я объяснил этот случай доктору Карлу Урбану, начальнику хирургического персонала больницы сестер милосердия в Линце. Урбан был одним из самых известных хирургов в Верхней Австрии. Он был и остается щедрым человеком, что делает честь его профессии. Он охотно согласился провести операцию на любом предложенном мной основании. После обследования он согласился с моим мнением о том, что у фрау Гитлер очень мало шансов выжить, но эта операция давала единственную надежду.

Интересно отметить, что случилось с этим щедрым человеком почти три десятилетия спустя – после аншлюса [союза] с Германией. Из-за своих политических связей он был вынужден отказаться от работы в больнице. Его сын, который был пионером в хирургии головного мозга, также был вынужден покинуть несколько кабинетов.

Однажды вечером в начале лета 1908 года [1907?] Фрау Гитлер прибыла в больницу. У меня нет точной даты, поскольку мои записи по делу были помещены в архив нацистской партии в Мюнхене. В любом случае фрау Гитлер провела ночь в больнице, а на следующее утро ей сделали операцию. По просьбе этой нежной, измученной души я остался возле операционного стола, пока доктор Урбан и его ассистент проводили операцию.

Два часа спустя я поехал в своей карете через Дунай к маленькому домику на Блутенштрассе № 9, в районе города, известном как Урфар. Там меня ждали дети.

Девочки приняли слово, которое я принес, спокойно и сдержанно. Лицо мальчика было залито слезами, а глаза его были усталыми и красными. Он слушал, пока я не закончил говорить. У него есть только один вопрос. Сдавленным голосом он спросил: «Моя мама страдает?»

Худший момент Гитлера

По прошествии недель и месяцев после операции силы фрау Гитлер стали заметно падать. Максимум, она могла вставать с постели час или два в день. В этот период Адольф большую часть времени проводил в доме, в который вернулась его мать.

Он спал в крошечной спальне, примыкающей к спальне его матери, чтобы его можно было вызвать в любое время ночи. Днем он парил около большой кровати, на которой она лежала.

При болезни, подобной той, от которой страдает фрау Гитлер, обычно бывает сильная боль. Она хорошо несла свое бремя; непоколебимый и безропотный. Но это, казалось, мучило ее сына. Мучительная гримаса охватила его, когда он увидел, как боль сжала ее лицо. Мало что можно было сделать. Время от времени инъекции морфина приносили временное облегчение; но ничего длительного. И все же Адольф казался чрезвычайно благодарным даже за эти короткие периоды освобождения.

Я никогда не забуду Клару Гитлер в те дни. Ей тогда было сорок восемь лет; высокий, стройный и довольно красивый, но истощенный болезнью. Она была тихой, терпеливой; больше беспокоилась о том, что случится с ее семьей, чем о приближающейся смерти. Она не скрывала своих опасений; или о том, что большинство ее мыслей было о сыне. «Адольф еще так молод», – неоднократно повторяла она.

В день 20 декабря 1908 [или 1907] я сделал два звонка. Приближался конец, и я хотел, чтобы эта хорошая женщина чувствовала себя комфортно, насколько это возможно. Я не знал, проживет ли она еще неделю или еще месяц; или смерть наступит в считанные часы.

То, что Ангела Гитлер принесла мне на следующее утро, не стало неожиданностью. Ее мать тихо умерла ночью. Дети решили не беспокоить меня, зная, что их матери не оказывают никакой медицинской помощи. Но, спросила она, могу я прийти сейчас? Свидетельство о смерти должен был подписать кто-то на официальном посту. Я надел пальто и поехал с ней в убитый горем коттедж.

Вдова почтмейстера, их ближайшая подруга, была с детьми, более или менее взяв на себя все заботы. Адольф, лицо которого выражало усталость от бессонной ночи, сидел рядом с матерью. Чтобы сохранить последнее впечатление, он зарисовал ее лежащую на смертном одре.

Некоторое время я сидел с семьей, пытаясь облегчить их горе. Я объяснил, что в этом случае смерть была спасителем. Они поняли.

В моей профессиональной практике естественно, что я был свидетелем многих сцен, подобных этой, но ни одна из них не оставила у меня такого же впечатления. За всю свою карьеру я никогда не видел никого более падшего от горя, чем Адольф Гитлер.

Я не был на похоронах Клары Гитлер, которые проходили в канун Рождества. Тело было доставлено из Урфара в Леондинг, всего в нескольких милях от него. Клару Гитлер похоронили рядом с мужем на католическом кладбище, за маленькой желтой лепной церковью. После того, как остальные – девушки и вдова почтмейстера – ушли, Адольф остался; не в силах оторваться от только что засыпанной могилы.

И вот этот изможденный, бледный молодой человек стоял один на холоде. Наедине со своими мыслями в канун Рождества, в то время как остальной мир был весел и счастлив.

Через несколько дней после похорон семья пришла ко мне в офис. Они хотели поблагодарить меня за помощь, которую я им оказал. Там была Паула, хорошенькая и коренастая; Анжела, стройная, красивая, но анемичная; Клара и Адольф. Девочки говорили то, что было в их сердцах, а Адольф хранил молчание. Я вспоминаю эту конкретную сцену так же ярко, как могу вспомнить то, что произошло на прошлой неделе.

Адольф был одет в темный костюм и галстук со свободным узлом. Тогда, как и сейчас, прядь волос упала ему на лоб. Его глаза были устремлены в пол, пока его сестры разговаривали. Затем настала его очередь. Он шагнул вперед и взял меня за руку. Посмотрев мне в глаза, он сказал: «Я буду вечно вам благодарен». Это все. Затем он поклонился. Интересно, вспоминает ли он сегодня эту сцену? Я совершенно уверен, что да, поскольку в некотором смысле Адольф Гитлер сдержал свое обещание благодарности. Мне были оказаны милости, которые, я уверен, не оказывались ни одному еврею во всей Германии или Австрии.

Часть II

Почти сразу после похорон матери Гитлер уехал в Вену, чтобы попытаться снова сделать карьеру художника. Его взросление было болезненным опытом для мальчика, который жил внутри себя. Но приближались еще более тяжелые дни. Как бы ни была бедна семья, ему, по крайней мере, гарантировали еду и кров, пока он жил дома. Этого нельзя было сказать о днях в Вене. Гитлер был полностью поглощен делом по сохранению тела и души вместе.

Мы все кое-что знаем о его жизни там – о том, как он работал носильщиком на строительных работах, пока рабочие не стали угрожать столкнуть его с эшафота. И мы знаем, что он разгребал снег и брался за любую другую работу, какую только мог найти. В течение этого периода, фактически в течение трех лет, Гитлер жил в мужском общежитии, эквивалентном ночлежке в любом большом американском городе. Именно здесь он начал мечтать о мире, переделанном по его образцу.

Живя в общежитии в окружении человеческих отбросов большого города, Гитлер говорит: «Впервые в жизни я стал недоволен собой». За этим недовольством собой последовало недовольство всем в нем – и желание изменить вещи по своему вкусу.

Купол ненависти начал ползать по его телу. Мрачные реалии его жизни побуждали его ненавидеть правительство, профсоюзы и тех самых людей, с которыми он жил. Но он еще не начал ненавидеть евреев.

В этот период он взял тайм-аут, чтобы отправить мне открытку за пенни. На обороте было сообщение: «Из Вены я передаю вам привет. С уважением, всегда искренне, Адольф Гитлер». Это была мелочь, но я это оценила. Я потратил много времени на лечение семьи Гитлера, и было приятно знать, что эти усилия с моей стороны не были забыты.

Официальные нацистские издания также сообщают, что я получил одну из картин Гитлера – небольшой пейзаж. Если бы я знал, то я этого не осознавал. Но вполне возможно, что он прислал мне один, а я забыл об этом. В Австрии пациенты часто посылают своим врачам картины или другие подарки в знак благодарности. Даже сейчас у меня есть полдюжины этих масел и акварелей, которые я сохранил; но среди них не было ни одного нарисованного Гитлером.

Однако я сохранил одно произведение искусства Гитлера. Это произошло в то время, когда он в Вене рисовал открытки, плакаты и т. д., зарабатывая достаточно денег, чтобы содержать себя. Это был единственный раз в жизни, когда Гитлер смог успешно использовать свой талант.

Он раскрашивал эти открытки и сушил их перед горячим огнем, что придавало им довольно приятное старинное качество. Потом их продавали другие обитатели общежития. Сегодня в Германии немногие оставшиеся образцы этой работы ценятся и пользуются большим спросом, чем работы Пикассо, Гогена и Сезанна!

Гитлер прислал мне одну из этих карточек. На нем был изображен монах-капуцин в капюшоне, поднимающий бокал пузырящегося шампанского. Под картинкой была подпись: «Prosit Neujahr – тост за Новый год». На обратной стороне он написал сообщение: «Семья Гитлера шлёт вам наилучшие пожелания счастливого Нового года. С вечной благодарностью, Адольф Гитлер».

Почему я откладываю эти карточки, чтобы спастись, я не знаю. Возможно, это было из-за того впечатления, которое произвел на меня тот несчастный мальчик. Даже сегодня я не могу не думать о нем с точки зрения его горя, а не с точки зрения того, что он сделал с миром.