Тайное становится явным

Вот странно – она вроде бы ушла, но меня все никак не отпускает какое-то необычное ощущение, будто я спиной чувствую ее бдительный взгляд. Затем она возвращается с пушистым полотенцем в руках, и я вижу, что ей не по себе. Так что решаю сгладить острые углы и начать беседу первой. Даже начинаю протягивать руку, но потом думаю, что она может не захотеть ее пожимать, и в итоге делаю какой-то полувзмах ладонью.

– Кстати, меня зовут Элли.

Она кивает, передавая мне полотенце.

– Шарлотта.

Я неловко вытираю лицо, беспокоясь, что тушь оставит следы на египетском хлопке. Холод никак не хочет отпускать, и я все еще дрожу. Это привлекает ее внимание.

– Давай я хотя бы что-нибудь найду, чтобы ты переоделась, – бормочет она, прикусывая губу.

Она снова выходит из комнаты, и я принимаюсь растирать замерзшие руки. Запах пылающего дерева и исходящий от него жар вгоняют в сон. Внезапно я чувствую себя смертельно уставшей, и глаза с трудом получается держать открытыми. Огонь лижет защитное стекло перед камином, а я стараюсь не обращать внимания на застарелое беспокойство. На волнение о том, к чему может привести близкий личный контакт с этой женщиной.

А потом в комнату врывается аппетитный запах, и мой рот наполняется слюной. Я поворачиваю голову и замечаю тарелку с печеньем, которая стоит на столе в кухне, видной мне через дверной проем. Я отвожу глаза, стараясь игнорировать грызущий меня голод, и щиплю себя за запястье. У меня появляется вопрос, всегда ли будет так? Или когда-нибудь я буду твердо знать, что и когда я буду есть?

Спустя какую-то секунду я вижу Шарлотту. Загадочного свертка ткани в ее руках больше нет, зато теперь она несет мне мужскую футболку и шерстяные носки. Я видела ее фотографии с каким-то мужчиной, так что, может быть, это его одежда. На фото он казался… скучным. На всех он был во фланелевой рубашке и лыжном жилете, прямо заправский любитель активного отдыха, но что-то в нем казалось каким-то ненастоящим. Интересно, он вообще лыжами хоть раз в жизни занимался? Ну хотя бы в том лесочке за их домом?

Скорее всего, нет. Слишком слащавый, что ли. Работает на корпорацию, получает кругленькую сумму с шестью нулями в год, а в гараже держит БМВ. Иначе как бы они себе позволили такой роскошный дом? На деньги с учительской зарплаты сложно воплотить идеалы американской мечты. По крайней мере, конкретно этой американской мечты – рекламный щит на шоссе утверждает, что застройка этого района началась в середине шестидесятых.

Шарлотта сует мне в руки вещи и снова слабо улыбается.

– Вот, держи, Элли. Я же правильно запомнила? Элли?

– Спасибо, – улыбаюсь я в ответ. – Да, вы правильно запомнили.

Развязываю шнурки на серых кедах и сдираю с ног мокрые заношенные носки. Шевелю пальцами, чтобы вернуть им чувствительность. Затем вытираю мокрые ноги полотенцем и натягиваю предложенные мне шерстяные носки.

– Если ты хочешь переодеть футболку в ванной, то она ниже по коридору, – показывает направление Шарлотта. Я вдруг ощущаю неловкость, понимая, что выгляжу словно крыса, выползшая из канализации. Не то чтобы ее мнение для меня что-то значит – мне вообще всегда было все равно на чужое мнение, но меня бесит, когда люди считают меня отбросом общества.

Я встаю, и Шарлотта делает шаг назад, чтобы дать мне пройти. Она снова держит между нами расстояние. Ее пальцы нервно переплетены в замок.

Чувствуя ее взгляд спиной, я иду вниз по коридору и тихо закрываю за собой дверь ванной комнаты. Затем быстро пишу сообщение своему парню, Джастину, – надо дать ему знать, что я в безопасности. Я сказала ему, что буду писать примерно каждые полчаса, и даже сбросила геолокацию, чтобы он знал, куда именно нестись меня спасать.

Я расстегиваю свою темно-красную толстовку. Она промокла насквозь вместе с футболкой, а футболка липнет к лифчику не хуже пластыря. Буквально с трудом срываю с себя мокрую одежду. Обращаю внимание, что футболка, которую мне принесла Шарлотта, не в пример дороже моей собственной. Она даже как-то по-другому ощущается на коже.

Смотрю на свое отражение в зеркальной поверхности шкафчика – красные глаза, влажная кожа – и чувствую острое желание открыть его и поискать аптечку. Рецептурные препараты отлично служат двум целям: они унимают боль и помогают разжиться дополнительными деньгами.

Я сжимаю и разжимаю кулаки. Моя рука замирает, вцепившись в покрытую орнаментом ручку.

Она ведь начнет беспокоиться, если я тут задержусь. И я совсем не хочу, чтобы она слетела с катушек, особенно учитывая творящийся на улице кошмар. Я напоминаю себе о необходимости быть терпеливой и приглаживаю свои непослушные светлые волосы, прежде чем открыть дверь.

Затем открываю дверь и чуть не подпрыгиваю от неожиданности. Чего я точно не ожидала, так это того, что Шарлотта будет караулить меня под дверью с сурово сложенными на груди руками. Точь-в-точь офицер полиции, которому я сейчас обязана сдать образец мочи, а он только и ждет, чтобы заковать меня в наручники за употребление наркотиков.

Я натянуто улыбаюсь, чувствуя небывалое облегчение от того, что решила все-таки не рыться по ее шкафчикам, и благодарю ее за одежду. Шарлотта только кивает.

– Я не хотела тебя напугать, просто… – наконец начинает она, хмуря брови. Я снова замечаю, что она прижимает к себе сверток из ткани. Мы смотрим друг на друга, не двигаясь, в ожидании, что кто-то сделает первый шаг.

Шарлотта уступает первой и возвращается назад, к камину.

– Иди, погрейся у огня, – зовет она и машет мне рукой. Я подхожу, сажусь поближе к камину, а она опускается на серый плюшевый диван, заваленный подушками. Телевизор забивает повисшую между нами тишину бессмысленной болтовней.

В этот раз первой снова заговаривает Шарлотта, спрашивает, в этом ли районе я живу. И выглядит практически разочарованной, когда я отрицательно качаю головой.

– Нет, но мне тут очень нравится. Особенно ваш дом. Я не только из-за включенного света к вам постучалась. Еще потому, что у вас лучший почтовый ящик.

– Почтовый ящик?..

– На нем моя любимая птица.

– Павлин?

– Ну да, это звучит глупо… Я просто часто хожу мимо вашего дома, и он для меня как ориентир – полпути до автобусной остановки.

Шарлотта выглядит польщенной.

– Этот ящик мне мама подарила, вроде как в шутку. Но я к нему прикипела, – объясняет она и коротко смеется. – Удивительно, как соседи еще не подали жалобу, что я порчу стиль всей улицы.

Этот почтовый ящик стоит на птичьих лапках, сам он весь в голубых и фиолетовых перьях. Еще у него глаза сияют, как велосипедные фликеры. Никогда ничего подобного не видела.

– А мне кажется, он классный. И у вас вообще отличный дом.

После этих слов мои губы вдруг горестно искривляются. Потому что я должна была расти в таком доме. С обоими родителями. И чтобы все было спокойно и ясно.

– Спасибо, – отрешенно произносит Шарлотта. Может быть, я сказала лишнего? Я срочно пытаюсь придумать, как мне разрядить возникшее напряжение. Что вообще любят люди в пригородах? Сказать что-нибудь хорошее про семью и детей? Я смотрю на ее безымянный палец и замечаю тонкое бриллиантовое кольцо. Ну что ж, неплохая возможность.

– Красивый мужчина. Как его зовут? – меняю я тему и киваю на один из снимков, где Шарлотта рядом с каким-то брюнетом. Они крепко обнимают друг друга, глаза у них сверкают – ну или, может, просто чуть стеклянные, потому что они выпили… А вот фото рядом явно очень старое. Они стоят на каком-то стадионе, наверное, еще в колледже, одеты в одинаковые футбольные майки и широко улыбаются в объектив камеры. Мужчина выглядит совсем не так, как я себе представляла. Интересно, тот ли это парень, из-за которого все пошло наперекосяк?

– Ной, – отвечает она, и ее голос смягчается. – Это мой Ной.

– Вы отличная пара, – отмечаю я и принимаюсь растирать шею полотенцем.

– Я его очень люблю.

Теперь, когда речь зашла об этом Ное, Шарлотта словно засветилась изнутри. На ее лице расцвела широкая улыбка.

Ну что ж, теперь я хоть вижу ее преимущество. По крайней мере, у нее идеальные зубы. С улыбкой на губах она даже похожа на достойного человека, а не на угрюмую ведьму.

Вот только она кто угодно, но не достойный человек.

Шарлотта подходит к окну и отодвигает штору, чтобы выглянуть в окно. Я смотрю туда же – дождь потихоньку начинает утихать. Она переводит взгляд на меня, и лицо у нее такое, будто она принимает тяжелое жизненное решение.

– Пока мы тут ждем… Я печенье испекла. Хочешь попробовать?

– С удовольствием.

– А что-нибудь попить? Молоко пойдет? – кричит она из кухни.

– Да, спасибо, – отвечаю я и слышу, как с грохотом открывается и закрывается посудный шкафчик. Позвякивает стекло, а затем Шарлотта возникает из ниоткуда с тарелкой – прямо заправская степфордская жена. Я робко принимаю из ее рук стакан молока и одну-единственную печеньку, хотя сейчас съела бы таких целую тарелку.

– Выглядит просто восхитительно. Они из чего?

– Домашний рецепт, – улыбается Шарлотта. – Сникердудль. Мамин любимый.

Я удивленно наклоняю голову набок. Понятия не имею, что это. Название вообще похоже не на еду, а на какую-нибудь новомодную породу собак, скрещенную с пуделем. Я часто вижу, как такие носятся по нашим улицам, словно маленькие пушистые пони.

– Сахарное печенье с корицей, – объясняет Шарлотта.

– Так вот чем так вкусно пахло.

Я решаю, что это лучшее печенье в моей жизни, когда торопливо прожевываю первый кусок. Хватаю с тарелки еще одно, едва закончив с первым – то есть очень, очень быстро. Второе жую уже медленнее, не забывая запивать молоком. Между мной и Шарлоттой на какое-то время повисает тишина, нарушаемая только бормочущим телевизором.

– Кажется, тебе понравился рецепт моей мамы?

– Просто объедение, – заверяю я. Мой живот вдруг издает урчание, и мы обе смеемся. – Думаю, мой желудок согласен.

– А в какой части города ты живешь?

– Минутах в пятнадцати отсюда.

Я слизываю с губ остатки корицы и сахара, уставившись в пламя камина.

Шарлотта хлопает себя ладонями по коленям, словно сейчас собирается встать и сказать, что я уже засиделась и мне пора идти.

– Тебя подбросить до автобусной остановки?

– Да я дойду без проблем, просто хочу подождать, пока дождь утихнет.

Она бормочет что-то в ответ, но ее слова заглушает громкий рев сирен. На секунду я замираю, опасаясь, что это снова патрульная машина. Затем вспоминаю, что сейчас даже не в своем районе, так что беспокоиться не о чем.

И без того крайне серьезный голос диктора, вещающего что-то с экрана телевизора, приобретает даже тревожный оттенок. Он советует всем зрителям немедленно найти укрытие – так что нам с Шарлоттой еще придется побыть вместе. Внизу экрана мигает красная точка экстренного предупреждения – неподалеку замечено торнадо, будьте осторожны.

Шарлотту начинает трясти, и я кидаю на нее обеспокоенный взгляд. Судя по всему, у нас есть шанс увидеть волшебника страны Оз собственными глазами. Но я понятия не имею, чего Шарлотта так беспокоится-то. Это я тут застряла со злобной ведьмой. Честно говоря, не знаю, что меня больше пугает – перспектива застрять в подвале с этой чокнутой или то, что дом может рухнуть прямо мне на голову.

– Вы в порядке? – спрашиваю я.

– Мне не по душе подвалы.

Да мне они тоже не особо нравятся.

– Все будет хорошо, это просто меры предосторожности, – уверенно произношу я и ставлю тарелку с крошками, оставшимися от печенья, на столик. – Я думаю, ничего страшного не случится. Мы даже заметить не успеем, как все закончится.

– Я пойду поищу фонарик.

Она устремляется на кухню, и я глубоко вздыхаю. Что же хуже – оказаться с Шарлоттой в подвале или получить на свою голову торнадо? Оба варианта могут обернуться катастрофой.

Шарлотта довольно быстро вновь появляется в моем поле зрения – теперь с чемоданчиком для инструментов и пластиковым фонариком. Она принимается возиться с металлическим замком на двери – надо полагать, эта дверь и ведет в подвал. Затем она оборачивается на меня, явно недоумевая, почему я застыла на месте как вкопанная. Я открываю рот.

– Почему дверь заперта? – произношу я, не успев вовремя прикусить язык. Хорошо еще, что я не развила свою мысль, не спросила, почему дверь заперта на огромный навесной замок.

– Дверь? – переспрашивает Шарлотта. – Это странно? Ну, наверное, немного странно… Просто там… Много вещей, которые могут навредить.

Ее руки трясутся так, будто к ним привязан моторчик. Я пытаюсь не чокнуться окончательно и тщательно рассмотреть отрицательные (буквально все) и положительные (буквально ни одной) перспективы спуска в подвал вместе с Шарлоттой. Сирена звучит все громче и громче, вызывая головную боль. Я с силой растираю лицо ладонью. Нет, черта с два я с ней туда пойду. Мой взгляд мечется от Шарлотты к входной двери, и паника пульсирует в такт с ударами сердца.

Мне надо бежать.

Глава 4

Шарлотта

Я открываю дверь, щелкаю выключателем и делаю глубокий вдох. Лампочка начинает мигать, как только я делаю первые шаги вниз по лестнице, а затем и вовсе выключается. Я остаюсь одна, в темноте, посредине лестницы, и меня окружают силуэты мебели, накрытой чехлами от пыли, и картонные коробки. Словно призраки.

Мое прошлое надвигается на меня всепоглощающе, словно волна, и я вздрагиваю. Я не могу здесь оставаться и совершенно точно не могу привести сюда девочку. Мне остается только со стоном развернуться и направиться вверх по лестнице. С грохотом захлопываю за собой дверь и с удивлением обнаруживаю, что Элли не сдвинулась ни на шаг.

– Без света внизу небезопасно. Не хочу, чтобы ты споткнулась и упала.

Она стоит пугающе неподвижно. Все ее тело словно светится в слабом сиянии тлеющих свечей. Она похожа на восковую фигуру.

– Вы не в-возражаете, – заикается она, – если я просто спрячусь в ванной? Там вроде бы нет окон.

– Конечно. Это самое безопасное место на первом этаже. В остальных помещениях окна, даже в прачечной.

Мы кое-как добираемся до маленькой ванной комнаты. Электричества нет, но мне удается примостить фонарик на тумбе рядом с раковиной. Я располагаюсь у двери, привалившись к ней спиной, а Элли забивается в угол неподалеку от унитаза.

Ветер завывает все громче, ветви деревьев скребут по стенам дома, вдалеке завывает сирена. Тут не поговоришь, даже если захочется, поэтому мы молчим.

Мои нервы натянуты до предела, как бы я ни пыталась сосредоточиться и взять себя в руки. Я боюсь, что у меня случится паника (а вместе с ней и гипервентиляция) в таком маленьком помещении – пусть даже это и комната моего собственного дома. Плитка под моими ладонями успокаивающе холодная, и я пальцем рисую на ней кружок, чтобы вернуть себе чувство реальности. Другой рукой нашариваю стену – шершавая поверхность обоев резко контрастирует с гладким полом. Еще одно упражнение, которому меня научила психотерапевт. Чтобы вернуть себе контроль над ситуацией.

Но у меня все под контролем, доктор! У меня все под контролем!

Еще неплохо помогает необходимость сосредоточиться на окружающих. В данном случае – на незнакомке, сидящей напротив меня. Я принимаюсь рассматривать Элли, она сосредоточенно грызет ногти.

– Нервы шалят?

– Просто привычка, – сразу отвечает она, пожимает плечами и с озадаченным видом сует руки в карманы толстовки. – Я даже не заметила, пока вы не сказали.

– Я раньше сосала палец, признаюсь я и нервно притоптываю ногой по полу.

– В смысле, в детстве? Да все дети так делают.

Элли шарит рукой в кармане джинсов и в конце концов выуживает из него телефон.

– Я, наверное, попрошу, чтобы меня забрали на машине.

– Не стоит, это опасно. Видела, что на улице творится?

Элли клацает по экрану, и вспышка на ее телефоне загорается на манер фонарика. Ванную заливает яркий свет.

– А вы не переживаете о своем муже? – спрашивает она, глядя на меня в упор.

– Ной сейчас в Техасе, – произношу я и тут же хлопаю себя ладонью по лбу. Вот же идиотка! И прижимаюсь к стене плотнее.

Нельзя было ничего говорить этой девочке. Она может меня ограбить или даже просто рассказать своим друзьям, что я тут совсем одна, и они меня ограбят. Я недавно по НБС видела сюжет про такое.

Тяжело быть одной целую неделю. Я раньше даже и не подозревала, что буду так скучать – даже не по Ною конкретно, а просто по кому-то, на кого можно опереться. Разговор по телефону – это совсем не то. По нему не выходит ни близости, ни открытости.

– Он вернется чуть позже… То есть рано утром. Но я рада, что он не попал в эту бурю.

Я складываю руки на коленях, пытаясь скрыть, как меня потряхивает.

– А ты?

– Что? Ездила ли я куда-нибудь?

– Нет. У тебя есть парень? – я слегка запинаюсь. Было бы невежливо так сходу предполагать. – Или девушка?

Элли открывает рот, чтобы ответить, но вдруг замирает, прислушиваясь. Сирена наконец замолкла.

– Вроде стихло, – с улыбкой отмечает она. – Пожалуй, попробую поймать автобус.

– Сомневаюсь, что автобусы ходят во время торнадо. – Мои ладони вновь нашаривают шершавую поверхность стены, и найдя в ней опору, я встаю на ноги. – Давай я подброшу тебя на машине. Не стоит идти пешком в такую погоду.

– Нет. Нет, не надо. – Элли снова прячет руки в карманы. – Вы и так сделали достаточно.

– Ты всегда ездишь на автобусе?

– Обычно да. Или пешком хожу.

– И твои родители не против?

– Мой папа работает по ночам, а за детьми кому-то надо приглядывать. Мне так проще добираться. Ну или иногда я могу своего парня попросить помочь.

– Ты кого-нибудь здесь знаешь?

– В этом районе? – уточняет Элли, слегка приподняв брови. – Нет, никого. Мне просто нравится гулять здесь, у озера. Так тихо и спокойно.

– Наверное, у тебя дома шумно? – интересуюсь я. Не хочется быть слишком настырной, но мне действительно интересно.

– А, вы про братьев и сестер? – смеется Элли. – Да, у меня есть младшие. Каждый день какая-нибудь сцена. И все постоянно дерутся – из-за телевизора там или очереди в ванную.

– Слушай, я не дам тебе идти домой пешком. У меня есть непромокаемый плащ, думаю, тебе он будет как раз.

– Вы слишком добры.

– Сейчас я соберусь… И дам тебе печенья в дорогу. Еще я недавно сделала мятных корочек, будешь?

– Э-э… А у мяты есть корки?

– Да нет же, – отвечаю я и тихонько прокашливаюсь. – Это такие домашние конфеты из шоколада и мяты.

– Если это так же вкусно, как и печенье, глупо было бы отказываться.

– Эх, будь мама рядом, она бы оценила твой лестный отзыв о ее выпечке.

– У нее настоящий талант. Вот бы моя мама хоть немного интересовалась кухней и всем таким, – мечтательно произносит Элли, закатывая глаза. – Она до сих пор не может разобраться с микроволновкой. Может, ваша мама могла бы научить мою хотя бы основам?

– Хорошо было бы. – Мои губы начинают предательски дрожать, и я быстро извиняюсь. – Прости, я немного расчувствовалась… Просто она умерла несколько лет назад. Мне до сих пор непросто заниматься тем, что она так любила делать сама.

Элли топчется с ноги на ногу и неловко теребит молнию толстовки.

– Я очень сочувствую. Непросто кого-то терять.

– Ты ведь не по своему опыту говоришь?

– Нет, – говорит она и прикусывает губу. – К счастью, нет.

– Сколько тебе?

– Семнадцать.

– Везет тебе. Я бы что угодно отдала за то, чтобы снова стать молодой.

Ее лицо принимает странное выражение: что-то среднее между усмешкой и неодобрением. Она смотрит на меня исподлобья, словно вот-вот начнет спор, но потом вдруг выражение ее лица меняется, и губы складываются в тонкую прямую линию.

– О да. Мне так везет.

Глава 5

Элли

Внутри своей головы я почти что кричу ей, чтобы она наконец унялась. И так вгрызаюсь в свой палец, что чуть не откусываю его, только бы сдержать рвущиеся с языка ругательства. Просто поверить не могу, что она пытается меня разжалобить!

Я молча смотрю, как она проверяет окна, входную дверь, задний вход – все ли закрыто. Ну да, когда у тебя такой страшный секрет, неизменно чувствуешь себя виноватой. А она даже понятия не имеет, что ее худший ночной кошмар стоит прямо перед ней, посреди ее гостиной. Притвориться, что меня застал врасплох ливень, чтобы пробраться к ней в дом – это вообще было легче легкого.

Я следую за ней в прихожую, а оттуда – в гараж на три машины. Среди украшений для газона и одинокой газонокосилки припаркован угольно-черный джип. Два других парковочных места пусты. У стены ютится пара поставленных друг на друга коробок, на стеллаже рядом вперемешку свалены садовые инструменты и чистящие средства для дома.

Я распахиваю пассажирскую дверь и как бы между делом спрашиваю:

– А когда Ной возвращается?

– Ну, кажется, он прилетает около девяти, – отвечает Шарлотта и почесывает в затылке. – Мне не нужно его подвозить, я просто жду, когда он приедет и откроет дверь.

– А он часто в разъездах?

Шарлотта начинает кивать, но резко останавливается. Ее глаза устремляются на экран камеры заднего вида.

– Вы с ним ни разу не ездили? Уверена, он бывал в каких-нибудь классных местах!

– Можно было бы, наверное… – Она принимается стучать пальцами по рулю. – У него не очень много свободного времени, так что мне бы пришлось развлекаться самой.

Небо – зловещего темного оттенка. Луну не видно – ее скрывает зеленовато-серая пелена облаков. Надеюсь, сирены штормового предупреждения будут молчать и дальше.

Шарлотта прерывает мои скомканные мысли.

– Твое имя, – говорит она. – Это же сокращение?

– Нет, моя мама была одержима Элли Макферсон. Это такая модель. Я, правда, на нее вообще не похожа, – улыбаюсь я. Лицо Шарлотты почему-то мрачнеет.

– Тебе подходит. Хотя вообще-то ты больше смахиваешь на молодую Клаудию Шиффер.

– Спасибо, – бормочу я. Понятия не имею, кто это. – А Шарлотта? Это семейное имя?

– Меня назвали в честь Шарлотты Бронте.

– Я еще думала пошутить про «Паутину Шарлотты», – откликаюсь я. Пока мне не имеет смысла говорить, что это просто отличное имя, учитывая сеть лжи, которую она так ловко сплела. Вместо этого я добавляю: – Это же писательница? Написала «Маленьких женщин», так?

– Нет. – На ее лице написано разочарование тем фактом, что я совсем не разбираюсь в мертвых писательницах. – Самая известная ее книга – «Джейн Эйр».

– А дети у вас есть? Мне показалось, что у вас в руках было детское одеяльце, когда я вас увидела.

– Скоро будут, я уверена, – отвечает она и кивает на радио. – Может, музыку включим? Выбери, что хочешь.

Я вращаю колесико настройки и нахожу радиостанцию, крутящую популярные музыкальные чарты. Мы молчим под тихий звук из колонок, только скрипят дворники да шумят под шинами потоки воды.

– Куда повернуть?

Помедлив, я указываю на восток.

– Вот здесь налево. На автостраду и выезжайте к Элмору.

– К Элмору?

– Нет, – быстро поправляюсь я. – Извините, я имела в виду Ларчвуд-авеню.

Шарлотта кажется обрадованной этому изменению. Элмор – суровый район с высоким уровнем преступности и наркоторговцами на каждом углу.

– Кем работает твой отец?

– Наркотиками торгует, – убийственно шучу я. Шарлотта мгновенно приобретает обеспокоенный вид. – Да я же несерьезно. Он доктор. Врач скорой помощи.

– Здорово, что он помогает людям, – успокаивается она. – А я ведь почти поверила, что он наркоторговец. А в какой больнице он работает?

– В Ковенанте.

– А мама дома с младшими детьми?

– Ну, вообще-то она моя приемная мать. – После некоторой паузы я добавляю: – Она медсестра. Они на работе познакомились.

Глаза Шарлотты немного расширяются.

– Ты говорила, у вас еще дети, младшие. Много?

– Двое. Мальчики уже от нее родились, так что у нас большая разница в возрасте.

Не хочу я больше о своей семье говорить. Шарлотта, похоже, замечает, и меняет тему.

– Знаешь, меня всегда восхищали люди, которые занимаются медициной. А я сама терпеть не могу вида крови и всего такого.

– Серьезно? – удивляюсь я, приподнимая брови. – Я бы и не подумала.

Шарлотта бросает на меня заинтересованный взгляд.

– Это почему?

Мне хочется сказать что-нибудь типа «Да потому что ты социопатка». Но я не могу такое произнести. Потому что она понятия не имеет, что я все знаю и про нее, и про ее дерьмовое прошлое, так тесно переплетенное с моим.

– Ну, я просто думала, что люди со временем привыкают… Типа чувствительность к неприятным вещам снижается. К тому же, – добавляю я, поднимая пакет с печеньем, – пациенты были бы от вас просто в восторге.

Шарлотта смеется, и ее плечи немного расслабляются.

– Ой, вот здесь поверните, – вставляю я и показываю на дорогу. – Третий дома слева.