На орбите судьбы

Упрямству безымянного живописца можно было только позавидовать. Похоже, он каждой ночью проверял состояние своих художеств, и обнаружив на их месте устойчивый запах растворителя и несколько свежих царапин на возвращенном к первоначальному облику стекле, без унынья и лени вновь брался за маркер, и к утру я опять имела счастье лицезреть на остановке все ту же непонятную вязь. Что мешало этому фанатичному вандалу перевести свою разрушительную активность в конструктивное русло и расписать, например, соседский гараж или на худой конец собачью будку, я не понимала, но сегодня по всем признакам настал исторический момент, чтобы это прояснить.

– Это что такое? –я бесшумно подкралась к поглощенному рисованием варвару, преспокойно обошла его сбоку и решительно ткнула пальцем в неоконченный пейзаж, – что это….

Я хорошо помнила о сопровождающих посещение общего душа неудобствах и потому старалась избегать прикосновений к непросохшей окрашенной поверхности, но моя ладонь накрыла разноцветную картинку помимо моей воли. Сложное, многогранное и вблизи особенно причудливое изображение словно притянуло меня к себе и заставило вплотную прижать руку к разрисованному стеклу. Что-то неведомое, но тяжелое, настойчиво давило сзади на плечи, с нечеловеческой силой толкая меня навстречу слившемуся в одно сплошное пятно рисунку. Я судорожно дернулась, и тут же вскрикнула от пронзившей приросшую к павильону ладонь боли. А потом боль вдруг резко прекратилась и сменилась приятным ощущением легкого покалывания, по телу разлилось ощущение сладостной неги, сопоставимой разве что с тем периодом в жизни любого героинового наркомана, когда блаженство еще не успело перейти в необходимость. Я перестала чувствовать «волну» приблизительно к середине третьего года, и сколько бы я не повышала дозу, эйфория от введения наркотика все равно оставалась краткосрочной и блеклой.

– Ничего себе! – звонкий юношеский голос отрезвляющим порывом ледяного ветра ворвался в мое сознание, и «приход» закончился за секунду до начала «тяги», – неужели получилось?

– Что получилось? – инстинктивно спросила я и открыла глаза (как я не старалась, мне никак не удавалось припомнить, в какой момент я умудрилась смежить веки). Впрочем, глубокие, словно раскаяние Магдалины, провалы в памяти единичным случаем не ограничились, и как получилось, что моя несчастная ладошка больше не вжимается в покрытое загадочными символами стекло, а мирно покоится в руке заклятого врага всех коммунальщиков, я тоже отчего-то не помнила. Более того, недавние воспоминания о недавно пережитых мгновениях полузабытого кайфа, к моему ужасу напрочь вытеснили из головы все прочие мысли.

– Я потом объясню, – злоумышленник возбужденно сжал мою руку и чуть ли не насильно потянул ее обратно к рисунку, – пожалуйста, еще раз, я попробую обвести….

– Что сделать? – уточнила я, тщетно пытаясь высвободиться из стальной хватки его неожиданно сильных пальцев, но взбудораженный вандал физически не мог дать мне внятных объяснений: одной рукой он припечатывал мою ладонь к рисунку, в другой держал тонкий черный маркер, в зубах зажимал колпачок, а подмышкой у него и вовсе торчал фонарик.

Новое соприкосновение со злополучным изображением не принесло мне и тени предыдущих ощущений, к повторению которых я неосознанно стремилась. Очевидное разочарование постигло не только меня. Порывисто обрисовав мою безвольную руку ломаными, почти пунктирными линиями, преданный поклонник уличного искусства замер в напряженном ожидании, но после того, как в течение пары затянувшихся минут ничего так и не произошло, со вздохом разжал пальцы, причем, видимо, на обеих руках сразу, потому что по асфальту тут же с глухим стуком покатился выроненный маркер.

– Мазафака! – выплюнув колпачок, с чувством выругался злоумышленник, еще раз внимательно всмотрелся в мертвый, невыразительный и словно вдруг резко померкший рисунок и, наконец, соизволил обратить расстроенный взгляд и на мою скромную персону.

Простые смертные называют такие глаза «беда девчонок», я же предпочитаю вариант «проклятье наркомана». Огромные, ясные, светлого небесно-голубого цвета, с контрастными, четко выраженными зрачками – с такими глазами скрыть «севший зрак» практически невозможно. Можно сколько угодно капать белладонну или экстракт красавки – тогда суженные от употребления героина зрачки просто станут неестественно широкими, только и всего. То ли дело у меня: в темно-карих, почти черных глазах определить невооруженным взглядом состояние зрачка достаточно нелегко, и, следовательно, вычислить, чистая я или нет, можно только по совокупности косвенных признаков. Интересно, как долго я еще буду оценивать людей по исконно наркоманским критериям, и грозит ли мне кардинальное изменение образа мышления, как таковое?

–Прошу вас, скажите, что вы сделали? Почему схема начала светиться? – при ближайшем рассмотрении голубоглазому вандалу навскидку можно было дать лет восемнадцать, а моя уставшая и невыспавшаяся физиономия, наверняка, тянула, минимум, на тридцатник, поэтому я не даже не слишком удивилась, когда он обратился ко мне, соблюдая установленную при общении со старшими субординацию. Я мельком окинула взглядом рисунок, теперь казавшийся мне похожим на запутанную карту извилистого лабиринта, и неуверенно пожала плечами.

– Не знаю, -честно призналась я и после некоторых раздумий, включающих в себя набивший оскомину ретроспективный анализ относительно воздействия рисунка на центр удовольствия в моем мозгу, нехотя добавила, – и не помню…

– Вот, черт, – злоумышленник раздосадовано сгреб баллончики, тяжело опустился на освободившуюся скамейку и сделал в мою сторону приглашающий жест, – активировать схему и ничего не успеть сохранить…, – только я собралась примоститься на узкой полоске дерева, призванной изображать место для отдыха поджидающих автобус пассажиров, как парень рывком вскочил на ноги, – давайте еще раз попробуем, а вдруг…?

– Нет, – поступившее предложение в третий раз облапать стену остановочного павильона я отвергла с такой поспешной категоричностью, будто бы согласие неизбежно влекло за собой рецидив наркомании. Я до сих пор не могла понять, что произошло со мной в момент, когда меня захлестнула извергающаяся из рисунка сила, но одно знала точно – от ощущений, так явно напоминающих героиновый приход, мне необходимо держаться подальше. А значит, нужно не залипать, а встряхнуться и расставить все точки над «I». В частности, сообщить кое-кому из здесь присутствующих, что дурацкие стеклянные павильоны, хотя и выглядят, как издевательство над тщетно старающимися спрятаться от дождя и ветра участниками пассажиропотока, все-таки не предназначены для превращения их в мольберт.

– Слушай, не рисуй здесь больше, ладно? – после пережитого эмоционального всплеска ругаться матом я была не в состоянии, и единственное, чего мне хотелось, это зарыться лицом в подушку и отрубиться до утра, но мой юный собеседник фонтанировал неудержимой энергией молодости, и воспринял мой не то совет, не то просьбу в совершенно неожиданном ключе.

– Вы правы! –жестикулировал парень так активно, что проезжай мимо дон Кихот, он обязательно принял бы это чудо природы за модифицированный образец ветряной мельницы, – наверное, я ошибся в расчетах, может, координаты не те внес. Но, постойте, ведь схема активировалась, значит, место выбрано верно!

Я подожгла сигарету, от души затянулась и ехидно осведомилась:

– Это ты вслух рассуждаешь или сам с собой разговариваешь?

К моему сарказму парень остался наивно глух, зато жадно вдохнул табачный дым и смущенно вопросил:

– Сигареткой не угостите?

Сигарету злоумышленник долго вертел между пальцами, безуспешно пытаясь определить, с какого конца у нее находится фильтр, но в итоге оставил свое неблагодарное занятие, неумело чиркнул спичкой и лихо затянулся.

Последующие минут пять парень непрерывно кашлял с такой отчаянной яростью, что я не выдержала и с ухмылкой поинтересовалась:

– В первый раз, что ли?

– Да нет, балуюсь иногда, – раскрасневшееся от безостановочного кашля лицо осквернителя остановочных павильонов перекосила по-детски обиженная гримаса, – не ожидал, что такая крепкая… Мазафака, ну ее вообще!

Выработанный за долгие месяцы ношения оранжевого жилета рефлекс сработал идеально, невзирая на только что перенесенное мною нервное потрясение. Я вплотную приблизилась к мстительно топчущему на асфальте сигарету парню и в ультимативном тоне потребовала:

– Быстро поднял и выбросил в урну! Кому сказано?

ГЛАВА V

Это было жестоко! Вот так суровая реальность мигом расставляет по местам шарики и ролики в съехавшей с катушек голове, если только, конечно, обладатель внутричерепного бардака не пытает заглушить вопиющий глас действительности при помощи двух кубиков героина.

К счастью, отчитанного мною по всей строгости вандала сия чаша благополучно миновала, и высказанное ему замечание он воспринял с потрясающей серьезностью: торопливо нагнулся, быстро подобрал раздавленный окурок и с баскетбольной точностью определил «бычок» в мусорную корзину. Вероятно, мой осуждающий взгляд показался парню настолько суровым, что бедняга принялся лихорадочно просвечивать фонариком близлежащие окрестности в поисках недавно оброненных маркеров, справедливо опасаясь, как бы я заодно не вменила ему в обязанности навести чистоту по всему периметру тротуара.

– Вот, вроде все собрал, – нарушитель общественного порядка демонстративно представил на мое обозрение полную горсть вандальских аксессуаров, некоторые из которых закатились так далеко под скамейку, что за ними пришлось лазить на четвереньках, – где-то маленький кэп еще был…

– Да ладно уже, – сжалилась я, – я сегодня добрая.

– Кто бы сомневался, – даже ироническая улыбка вышла у него невыразимо искренней и открытой: в уголках небесно-голубых глаз появились задорные лучики, на щеках заиграли располагающие ямочки, а кончики чересчур фигурно очерченных для парня губ предательски поползли вверх. Так умеют улыбаться лишь те, кого судьба уберегла от концентрированного проявления человеческих пороков, кто никогда не видел обратной стороны медали и знает о настоящей боли только из рафинированных продуктов киноиндустрии и кому не нужно вводить себе в вену наркотическое дерьмо, чтобы испытывать удовольствие от жизни. Когда-то и у меня была такая улыбка…И у Стаса тоже.

– Понимаете, я эту схему уже в пятый раз рисую, но какая-то сволочь постоянно стирает, и всё тут, – грустно поведал мне вандал, видимо, опрометчиво решивший, что после наспех проведенной уборки территории у него появился шанс установить со мной доверительные отношения, – что я только в краску не добавлял – бесполезно! Ну, ничего, – парень наклонился к моему уху и драматическим шепотом сообщил, – я сегодня лак с лакорастворителем смешал, черта с два сотрешь?

Я повернулась лицом к окончательно высохшему изображению и машинально переспросила:

– А если ножичком?

Гордость за свое нестираемое творение распирала автора до такой степени, что его порывистая жестикуляция приобрела поистине угрожающие масштабы, и я даже испугалась, как бы он ненароком не задел меня по касательной.

– А вот ни фига, мазафака! – торжествующе заявил парень, – только стекло менять! Я этот состав сам придумал, весь вечер дома экспериментировал, пока то, что надо, не получилось. Правда, здорово?

Я мастерски уклонилась от очередного взмаха разрезавшей ночной воздух руки и с тоской обозрела поле своей завтрашней деятельности. По ходу дела меня Степановна с потрохами сожрет, а уж в случае замены стекла нам всем мало не покажется – стоимость пропорционально раскидают на бригаду, и июньскую зарплату мы получим в усеченном размере. А мне ведь еще тетке Василисе «стоматологический долг» отдавать, так как бесплатная медицина в нашей стране охватывает исключительно пенсионеров и беременных женщин. Как назло, бывших наркоманов за «выслугу лет» к льготным категориям не причисляют, а о текущем состоянии своей репродуктивной функции вообще позвольте умолчать.

– Еще бы разобраться, отчего произошла активация схемы и как ее повторить! – продолжал тем временем сыпать неудобоваримыми фразами виновник моей растущей кредиторской задолженности, – скажите, а откуда вы узнали о Нибиру?

Вот как тут прикажете реагировать, когда этот юный варвар, только что напрочь испортивший коммунальную собственность своими сомнительной художественной ценности рисунками, в упор смотрит на меня честными небесно-голубыми глазами, обрамленными густыми, пушистыми ресницами, и задает вопросы, от которых возникает непреодолимое желание вызвать даже не полицию, а скорую психиатрическую помощь? При нормальном раскладе, наверное, поступать на выбор в соответствии со своим и гражданским или служебным долгом, и не тянуть резину, но тогда скопом нужно будет забирать и меня саму, так как я все еще остро помню это всеобъемлющее чувство вселенской гармонии, захлестнувшее меня в первые же секунды тактильного контакта со странным переплетением линий на стекле.

Мне вдруг стало жаль нас обоих: молодого, симпатичного и, вынуждена признать, талантливого парня с основательно подъезжающим чердаком и себя, потрепанную жизнью работницу Горкомхоза, мало того, что обреченную с утра выслушивать гневную тираду из уст Нины Степановны, так еще и на пустом месте «поймавшую волну».

– Короче, так, – я вытащила из пачки сигарету, опустилась на скамейку, рассеянно поболтала обутыми в изношенные до дыр кроссовки ногами и с наслаждением закурила, – рассказывай, на хрена ты все это рисуешь, и почему меня так накрыло, когда я до твоих художеств случайно дотронулась.

Темные брови парня удивленно взлетели вверх. Вандал непонимающе наморщил лоб, бросил мимолетный взгляд на занимающий почти всю торцевую стену остановочного павильона рисунок и с абсолютно растерянным выражением лица присел рядом со мной.

– Значит, вы не контактер с нефилимами? Я думал, что вы вышли на те же самые координаты, и поэтому мы здесь встретились, -севшим голосом произнес парень, механически складывая баллончики с краской в рюкзак, а затем стянул перепачканные разноцветными пятнами перчатки, смял их в кулаке и с размаху зашвырнул в урну. Не стану врать – я бы с такого расстояния, да еще и под таким неудобным углом навряд ли попала, – меня, кстати, Айк зовут…

– Приятно познакомиться, – сухо кивнула я, – Айк – это что, имя или прозвище?

–Айк – это Я, – с неподражаемым выражением оскорбленной невинности выдал вандал и, видимо, для пущей убедительности, сопроводил свои слова сложным круговым жестом – так нормально, мазафака?

Я глубоко затянулась горьким табачным дымом, пару мгновений понаблюдала, как парень пристально смотрит на меня со смесью разочарования и надежды во взгляде, и, наконец, позволила себе осторожно улыбнуться:

–Д а мне по барабану! Только перестань руками во все стороны махать, у меня уже от тебя в глазах рябит!

–Вы прямо, как моя мамка, – фыркнул Айк, – тоже меня все время одергивает. Знаете, иногда сам за собой замечаю, что перебор. Это привычка реперская, там же без жестов нельзя, а потом и по жизни по-другому общаться не можешь. Отец, как увидит, сразу по рукам бьет, а я все равно опять начинаю… А можно мне еще сигаретку?

– Не можно,– жестко отрезала я, и дабы не подавать подрастающему поколению дурного примера, сразу затушила недокуренную сигарету, – береги здоровье, особенно психическое, тебя и так в дурдоме ждут- не дождутся.

– Не дождутся! – в небесно-голубых глаза Айка на незримую долю секунды мелькнуло злое отчаяние, но благодаря усилию воли к нему моментально вернулось самообладание, и он даже сумел заставить себя воздержаться от жестикуляции. Однако ямочки на его щеках безвозвратно исчезли, и из беззаботного симпатяги парень в мгновение ока превратился в обиженного на весь мир подростка, – не может активация схемы быть просто совпадением! Вы контактер, но сами об этом не знаете! Подождите, не говорите ничего, – Айк распрямившейся пружиной вскочил со скамейки, одним прыжком приблизился к своему злосчастному рисунку и с лишь ему известной целью принялся водить пальцем по черным ломанным линиям, обозначавшим контуры моей ладони, – так, сейчас я разберусь… Должно быть пять букв, если они сейчас совпадут… Есть! Осталось расшифровать, что это за слово: АММИР?

– Это мое имя задом наперед, – моментально сориентировалась я, незаметно для себя заинтересовавшись внешне абсолютно бессмысленными манипуляциями парня, – или ты ждал чего-то более сенсационного?

Несколько минут впавший в молчаливую задумчивость Айк последовательно переводил задумчивый взгляд со своего «шедевра» на мою равнодушно пожимающую плечами персону.

– Римма? – удостоверился парень, чтобы отмести все оставшиеся сомнения, и, получив утвердительный ответ, от души лупанул кулаком по стеклу, вопреки моим нехорошим подозрениям обладающему вполне приличным запасом прочности. Еще бы каким-нибудь антивандальным составчиком его покрыть, -я все правильно просчитал, но почему-то думал, что схема активируется самостоятельно. Римма, это были не координаты точки доступа к системе активации, они указывали место встречи со вторым контактером! Вместе мы установим связь с Нибиру, теперь это дело техники!

Черт его знает! А вдруг, пока я по старинке торчала на героине, уже давно изобрели такую наркоту, которая не дает никаких физиологических признаков, только башню сносит в ноль!

– Из всего, что я сейчас от тебя услышала, относительно разумно звучит только мое имя, – без прикрас рубанула я,– ты прием таблеток, случайно, не пропустил?

– Я не псих, мазафака! – снова встал в позу Айк, – и я вам это докажу. Вы почувствовали зов нефилимов, когда прикоснулись к рисунку, и вы сами этого не отрицаете! А ваше имя в схеме? Точки касания ваших пальцев соединились с письменными знаками Нибиру именно таким образом, что в результате получилось слово «Римма». Я, просто вначале сам затупил и вверх ногами прочел. Я не знаю, почему вы не осознаете своих способностей, но вместе мы это обязательно выясним.

– Я ничего не понимаю, – мое высказывание в большей мере относилось к поразительным свойствам неизвестного наркотика, обладающего столь мощным галлюциногенным эффектом, однако Айк воспринял случайно вырвавшиеся слова на свой счет.

– Это не смертельно, – обезоруживающе улыбнулся он, и внезапно протянул мне руку. Рукав олимпийки высоко задрался, и я увидела, что запястье парня опоясывает весьма схожая с «наскальной живописью» татуировка, – я по себе знаю, как сложно входить в контакт, и сколько сил тратится контактером. Я тоже не понимал, что со мной творится, да еще и рассказать об этом никому не мог. Думаете, я перед всеми подряд так открываюсь? Да если бы ваш контакт с Нибиру не произошел на моих глазах, я бы рот на замке держал и не светился, пусть меня лучше за хулигана принимают, чем за придурка.

– У тебя прекрасно выходит совмещать приятное с полезным, – Айк терпеливо ждал, пока я созрею для рукопожатия, а я все никак не решалась подать ему свою мозолистую ладонь. Как-то не по сценарию все пошло, хорошо, хоть окурки мимо урны кидать я его раз и навсегда отучила.

– Вы мне не верите, – с горечью констатировал парень, уныло опуская руку, – не верите, потому что не понимаете. Давайте завтра встретимся, и я дам вам полную информацию о Нибиру и нифелимах, а вы уже сами решите, как поступить.

Завтра! На самом деле завтра уже наступило, и до назойливого дребезжания будильника остались какие-то три часа. Из них час на дорогу домой, час – на дорогу обратно. Весело! Может, тогда лучше на остановке переночевать? Ну уж нет, если я в довершение ко всему еще и появлюсь на работе без своей оранжевой униформы, с мечтами о карьерном росте в виде заключения прямого договора с Горкомхозом придется распрощаться.

– Я вас подброшу! – Айк поправил бандану, проверил болтающийся за спиной рюкзак и с некоторым смущением указал на припаркованный неподалеку скутер, – вы не смотрите, это ни какой-нибудь мопед, я его весной весь прокачал, у него только движок в двести кубов, я сто-сто десять запросто выжимаю. Правда бензин жрет, как голодный слон…Зато права не нужны.

– Обойдусь без экстрима, – я отказалась принять участие в ночном стритрейсинге не столько по причине боязни скорости, а сколько из-за конечного пункта назначения, куда меня по логике вещей следовало доставить. Общага на Губарева? Нет уж, увольте, тамошние реалии станут экстримом скорее для этого свалившегося на мою голову «дитя-индиго», – пешком пройдусь, мне до…проспекта Вознесенского.

– Так нам же совсем по пути! – неожиданно воодушевился Айк (вот что значит, у лжи короткие ноги – выдумала себе престижный район и сходу влипла) и с претензиями на менторскую взрослость прибавил, – не хватало вам еще одной по ночам ходить! Одевайте шлем и поехали!

ГЛАВА VI

Мои дальнейшие действия выглядели классическим примером положительного результата перемножения двух отрицательных величин. Откровенно насмехаться над попыткой Айка изобразить из себя не то «большого мальчика», не то «крутого перца» я тактично не стала, хотя, не буду лукавить, подобное желание у меня еще как-то присутствовало, и, логично рассудив, что хуже уже все равно не будет, согласилась занять место на сиденье тюнингованного скутера. С минуту на минуту я ждала, что этот страдающий ярко выраженными вандальскими наклонностями горе-байкер, наконец, задаст мне вопрос относительно причин моей поздней прогулки по пустынным улицам Перовска, но, похоже, «активация схемы» и связанные с ней спецэффекты в форме так и не увиденного мной свечения, напрочь отшибли у него способности к логическому мышлению, и он свято верил в высшее предначертание нашей ночной встречи.

Небесно-голубые глаза Айка словно смотрели сквозь меня: он видел во мне лишь второго контактера с порожденными его больным воображением «нефилимами», и такие незначительные детали внешнего антуража, как застиранная ветровка, выцветшие джинсы и старые кроссовки с отклеившейся подошвой воспринимались им исключительно через призму моего внутреннего мира, представляющего для него какую-то совершенно иррациональную ценность. Конечно, ночью все кошки серы и все женщины красивы, но, если скрывать наличие у себя во рту малобюджетных металлических коронок я еще худо-бедно умудрялась, то разглядеть мою нездоровую худобу, обтянутые кожей скулы и залегающие под глазами тени не составляло труда даже в условиях минимального освещения. Выходит, Айк просто не считал нужным себя этим утруждать, и возможно, именно его наполненный счастливым восхищением взгляд заставил меня поверить в то, что отказывать себе в удовольствии на халяву прокатиться на скутере, может быть, и не стоит.

Громоздкий мотоциклетный шлем обнаружился у Айка в единственном экземпляре. Парень чуть ли не силой водрузил мне его на голову, беспечно сообщил, что «ему и так зачетно», потуже затянул бандану и с грациозной легкостью вскочил «в седло». Расстояние до проспекта Вознесенского, всуе помянуть который в качестве места своего постоянного проживания меня не иначе как дернул за язык сам черт, было отсюда, в принципе, небольшое, и я искренне надеялась, что мы благополучно избежим печальной участи коллективно расшибиться в лепешку.

Когда Айк настоятельно посоветовал мне покрепче обхватить его за пояс, я неожиданно смутилась. Не то, чтобы мне почудился в этом пошлый намек на что-то неприличное– если уж заводить речь об инстинктах, то этот «Лунный гонщик» от слова «гнать» в его жаргонном смысле, годился мне разве что для реализации материнской составляющей. Просто все происходящее внезапно показалось мне настолько глупым, что мне вдруг стало стыдно за свое неуместное ребячество. Хотя… и на старуху ведь бывает проруха!

– Не бойтесь, – Айк интуитивно чувствовал терзающие меня сомнения и никак не решался нажать на педаль, – я всегда аккуратно езжу, а уж вас вообще, как зеницу ока, буду беречь. Вы главное, хорошо держитесь, особенно, на поворотах, и все будет нормально. Ну, что, камон, мазафака?

Судя по реву двигателя и визгу шин, в доведение своего транспортного средства до уровня полноценного байка парнем был вложен целый капитал. В окрестностях родного общежития популяция мопедов также была весьма значительной, однако разъезжающий на них контингент за глаза презрительно именовался «мотогопниками» и помимо отвращения никаких эмоций не вызывал. Что касается самих двухколёсных коней, то их отличительными особенностями являлись повсеместно облупившаяся краска и издаваемое при езде характерное тарахтение, подозрительно напоминающее последствия метеоризма в кишечнике. Стоит ли говорить, что украшенный аэрографией скутер Айка отличался от этих моторизированных велосипедов, как атомоход от бумажного парусника?

Зори, то есть, ночи, в Перовске, однозначно, были тихие. В столице даже в это время вполне реально было наглухо застрять в пробке, так как количество круглосуточно курсирующих по городу таксистов давно превысило все разумные масштабы. Здесь же автомобили с шашечками на крыше даже в ночь с пятницы на субботу попадались на пути раз в пятилетку, и у меня невольно создавалось ощущение пространственного вакуума. А вот Айк, похоже, разрывался от желания продемонстрировать мне обещанные «сто-сто десять» с одной стороны и торжественно данной мне клятвой не крутить чрезмерных финтов, с другой. Несмотря на то, что в повороты парень вписывался практически филигранно, несколько раз мои руки автоматически сжимали его талию, и меня вновь охватывало чувство стыда за этот детский сад. В такие моменты Айк неизменно оборачивался и ободряюще улыбался мне своей ясной, доброй и искренней улыбкой, от чего мне тут же становилось еще хреновей, и я изо всех сил старалась придать прикосновению своих пальцев к его мускулистому, тренированному телу чисто символический характер. Оставалось только радоваться, что проспект Вознесенского уже рядом, я скоро ступлю на твердую землю и дворами-огородами отправлюсь к себе домой. Правда, пешкодралом пилить до Губарева еще дай боже, но побыть наедине с собой мне в сложившихся обстоятельствах, по всей вероятности, будет только полезно. Заодно по дороге сочиню высокохудожественную байку для Степановны, призванную оправдать мое теперь уже точно неизбежное опоздание на работу.