Сходник

«Не скупится Секретная служба на осведомительские нужды! Поди, и приплачивает главным своим доносителям, не жмотничая. Меня же, явного героя, не вынюхивающего исподтишка, ажно сии, обделяла даже на особо опасных выездах на чужбину и по возвращении из них. Боле уж не надует! Не обломится ей скаредность на мне!», – невольно подумалось Молчану.

А не ведал он о том, что еще за пять веков до его появления на свет многомудрый китайский Сун-цзы поучал в книге «Искусство войны», кою перечитывают и стратеги двадцать первого века: нельзя жалеть денег на шпионаж и подкуп, ибо «Войны – это путь обмана», и любая оплата шпионов обойдется дешевле, чем собственная армия. Увы! – высшие начальствующие Секретной службы Земли вятичей не владели древнекитайским, а ежели б и владели, проштудировав упомянутый труд, все одно зажилили выплаты нештатным сходникам по меркантильной привычке своей, неизменной и низменной…

К местной резиденции, тайной, пошли они след в след за вратником, и Искр шел первым, осторожно ступая по кривой тропке.

«Явно вырыта на ней сокрытая «волчья яма» для незваных гостей!», – мигом сообразил бывалый охотник и непроизвольно поежился, представив последствия несанкционированного проникновения на секретный объект – рухнув при утрате бдительности на острия кольев…

Преодолев половину конспиративной тропки, Молчан приметил одесную избы длиннющие козлы недавнего изготовления, частично накрытые чем-то вроде столешницы, и три высоких пня округ них, тоже не ветхие на срезе. «Похоже, тут трапезничает обслуга», – рассудил он.

Ограда с задней стороны, за коей, по всей вероятности, начиналось чистое поле, была ничуть не ниже, чем спереди. Да и острые верхушки ее кольев были обмазаны смолой, точно и там.

«Не оснащена ли сия смола отравой, воздействующим на кожу, дабы тот, кто ненароком коснулся, самовольно перелезая, стал недолгим, не узрев рассвета? С оных хозяев станется! Да и Путята единою проговорился мне о подобных ядах», – заподозрил наш славный вятич, скорый на разгадки, учуяв вслед смачный аромат жареного мяса, явно изготовляемого с тыла избы…

Он анализировал бы и боле, определяя, где могут затаиться иные смертельные ловушки для ворогов, да отворилась входная дверь и вывалил из нее некий верзила, вынудив разом просевшую верхнюю ступень издать скрип.

Могутной своей статью, оный, в длинной рубахе с подвернутыми рукавами, перехваченной опояской, был почти вровень с Забоем. И имел аналогичный вид не самого разумного аборигена Земли вятичей.

Взор являл неприветливый, зырил исподлобья. А выглядел вдвойне неприлично: без головного убора, что не подобало вне дома уважающему обычаи вятичу, зато с преизбытком растительности, проросшей даже на внешней стороне его дланей столь густо, отчетливо напоминая меха звериной шкуры, что впору было конопатить ей бревна на срубе.

«Тот еще качок!» – непременно оценил бы Молчан, доживи он до изобретения и широкого употребления данного слова. А не дожив, увы, мысленно ограничился он чисто древнерусской характеристикой: «Экая орясина!». Впрочем, чуть погодя, прибавил к первоначальному впечатлению: «Не пригоден сей к сходничеству, ибо весь – запечатленная дурь. Не иначе, держат его для запугивания при допросах, да заготовки дров под костры для померших героев, тайных: таковой пол-леса вырубит, а не пропотеет!».

В пользу гипотезы о предельно малом статусе в Секретной службе богатыря, обильно проросшего изнутри, еще указывали неряшливость его рубахи, стираной, скорее всего, по зиме, плетеная опояска-шнурок, а не приличествующий кожаный пояс, и преогромные лапти с онучами вместо сапог, никак не походившие на ловкую маскировку для укрытия в толпе от чуждого пригляда.

Однако предположительный челядинец выступил, будто лицо, приближенное к хозяевам с полномочиями отдавать приказы:

– Ты, – указал он зримо заскорузлым перстом на Молчана, – заходи! А иной – пущай дожидается!

– Ежели Будимир в избе лишь один, и то получается, что у них – пятеро, включая жарящего мясо, – мгновенно прикинул дозволенный ко вхождению. – А ведь заверял меня неискренний Искр, что дожидаться будут лишь двое, а сам он – третий.

Воистину: кривдой зачаты скрытники из Секретной службы, ею же и рождены, пребывая в оной, пока не преставятся! Сплошная фальшь сии! Плюю на них и отрицаю!

Впрочем, из предусмотрительности не опустился он до публичного плевка под ноги орясине с преизбыточным волосяным покровом. Зато демонстративно и в полный глас довел до Забоя:

– Подожди чуток: скоро выйду. Да не вздумай садиться на пни! – те для любезных хозяев, ловких, а прислонись к стене бревенчатой, обозревая и бдя.

Не забудь, что наказал тебе допрежь. И поправь кистень с ножом, дабы под рукой были, аще нагрянут дикие звери! Место-то глухое: самая окраина…

Любезные хозяева мигом оценили колкое ехидство вкупе с неприкрытым предупреждением для резвых не по уму – у вратника даже вытянулась рожа.

Ибо Забой, о подлом и внезапном нападении на коего сзади не приходилось отныне и мечтать, был грозен и с голыми кулаками. А уж с кистенем…

– Веди ж, да не смей спотыкаться в сенях! Не то осерчаю! – распорядился Молчан, потешаясь в душе над оторопью невоспитанного верзилы, привычного к подобному обращению свысока токмо от своих начальствующих.

«Точно непрост сей! Эвон, сколь охамел! Явно стоит за ним сила, да и сам не слаб», – солидарно подумали ревнитель засова и неискренний Искр.

Внезапная психическая атака порой деморализует и самых прытких, аки внеплановый твердый шанкр на причинном месте! И ведая о том, Молчан всегда прибегал к ней, когда иного не оставалось…

Войдя-таки, он, приложив превеликие усилия, отодвинул плечом мохнатого прислужника и незамедлительно вперил взор напрямую.

Сразу же впечатлили его общий простор, особливо в длину, и богатенькие оконца, затянутые дорогущей слюдой, доступной по цене лишь немногим; каждое – с рамой из четырех металлических прутов.

Под одним из них, у дальней стены, шагах в пятьнадесяти, восседал на короткой и широкой лавке Будимир, бывавший и Евпатием, чьи досконально знакомые черты Молчан в Тмутаракани не единожды вожделел исказить во всю кулачную силу, отчасти смазывались полумраком. Ведь даже самая лучшая слюда не совершенна абсолютной прозрачностью.

– А! Вот и пожаловал! Подходи, уж заждался я… Эй, Латыня, неси к столу! – провозгласил бровастый рыжебородый хозяин, не вставая при встрече драгого гостя.

И опечалила того сия невежливость!

«Понапрасну не умалил я сего в Тмутаракани хотя бы на чету зубов, укрепив длань свинчаткой. Эх, доброта моя, зряшная!» – сокрушенно подумал он, досадуя за ту потачку – моральную отрыжку тогдашнего его гуманизма…

VII

Выход из форс-мажора подсказал Осьмомыслу Молчан в качестве аборигена сих мест, ведающего особенности ментальности местного населения.

Чрез Дружину, поставившую кляксу на скрытной своей репутации, однако пустившую слезу раскаяния в ходе конфиденциальной вздрючки, была доведена до масс – с уведомлением о необходимости строжайшей секретности, дабы не проведали и впали в злобу от зависти в соседних городищах и селищах, информация стратегического значения.

Будто бы, Совет старейшин Земли вятичей, по ходатайству ответственного должностного лица, командированного для осмотра флоры и фауны, предназначенной к реформированию и приватизации, отказался от намерения о заказнике, восприняв консолидированную позицию актива городищенской общественности по данному вопросу проявлением реального патриотизма в большом и малом – в духе программных установок безальтернативного движения «Единая Вятчина» и главных единителей из Высшего своета старейшин, славных годами своими, безмерными, в его правлении.

Вместе с тем приезжий посланец останется обследовать оба лесных массива, дабы определить методику увеличения поголовья бобров и куниц с целью утроения заготовки ценной пушнины для продажи на ближнем торге и зарубежных рынках, одновременно изыскивая дерева, особливо подходящие для оборудования новых бортей, кои обеспечат учетверение добываемых меда, воска, перги, маточного молочка и пчелиного клея с ориентацией на экспорт.

А для налаживания организованного досуга жителей городища в ближнем лесу будут определены обширные поляны, где намечены к появлению пункты по продаже медовухи, березовицы и твореного кваса, равно и детские площадки для игры в «лошадки»; число же зон отдыха, несуществующих пока, однако безусловно предстоящих, предполагается умножить впятеро уже чрез шесть лет – с дальнейшим переходом к их удесятирению.

Узнав о сем попечении от высшей властной структуры, городищенцы пришли в солидарный восторг, несказанный! Наособицу же воодушевило их обещание умножения впятеро зон отдыха от нынешнего нулевого наличия, хотя находились скептики, полагавшие, что последующее удесятерение едва ли случится осилить из-за дефицита полян надлежащей обширности.

Само собой, отпали все претензии к эмиссару Совета старейшин, ведь леса были спасены по его ходатайству, пущай и не вполне безвозмездном, однако дело стоило того!

И уже не вызывали интереса редкие выезды оного санным путем к ближнему и дальнему лесам вместе с Молчаном, коего, как уведомила любопытствующих Дружина, определили указанием сверху в помощники для содействия, ибо знатный охотник он – с доскональным знанием обследуемых территорий. Да и регулярные посещения Молчаном сего беспалого на дому и долгое пребывание там не вызывали боле прежнего любопытства, ведь наступила долгожданная ясность…

Обучение премудростям практического сходничества и профессиональному соответствию нашего спецагента залегендированному для него легальному промыслу в Тмутаракани проходило с повышенной интенсивностью.

И Молчан возвращался домой столь перенасыщенным полученными знаниями и навыками, утомлявшими даже его неимоверную от природы память, что токмо и мечтал поскорее рухнуть на лежанку, невзирая на призывные намеки Доброгневы. Хотя в обычной жизни всегда засыпал с трудом, а сновидения прибывали к нему лишь под утро. О чем еще баять, ежели к исходу первого месяца занятий в избе Дружины, где оба окошка были затянуты бычьим пузырем, пропускавшим немного света лишь в ясную погоду, оказались израсходованными все сальные свечи, масло для глиняных плошек с фитилем и даже запас березовых лучин!

Дошло до того, что пришлось выпрашивать у Доброгневы. Однако уже при третьем обращении она отказала мужу, молвив в раздражении, кое подпитывалось и указанным дефицитом супружеских ласк: «Накладны для нашего семейства твои посиделки! Скоро придется, аки голи перекатной, строгать, пропаривать и подсушивать лучины! Во, до чего дожили мы! А в состоятельных ходили…».

И Осьмомысл, из конспиративных соображений бывший для всех в городище, окромя Молчана, Волхом, вынужденно раскошелился на закупку свечей – причем, по настоянию своего подопечного, восковых, у неких особливо запасливых поселян, ведь не было, увы, в тогдашних весях стационарных торговых точек сельской потребкооперации, равно и магазинов на колесах.

Наставник оказался зело сведущим не токмо в специфике тайного фронта, невидимого даже налоговикам той поры, а и в страноведении, явно побывавшим, судя по отдельным его репликам, исподволь фиксируемыми Молчаном для дальнейших раздумий, и на Севере, и на Юге, и на Западе.

Он отметился даже в разрушенной киесвским войском столице хазар Итиле, а до того их столицей был Семендер у Хвалынского моря, а многие называют его Хазарским по старой памяти.

«Не иначе, искал там сокровища», – предположил, было Молчан.

Однако позде, в следовании на санях в сторону дальнего леса, а случилось оное, когда ученик совсем уж выдохся от преизбытка полученных сведений о замысловатой практике сходничества, едва усваивая их, и наставник, усмотрев сие, разрешил однодневный релакс, не утерпел он и полюбопытствовал об Итиле, то услышал в ответ удивительное!

Оказалось, что вслед за убытием тех войск, снесших и крепостные стены, многие жители Итиля и царский двор вернулись обратно – на развалины, начав расселяться на обеих берегах и отстраиваться, хотя и без прежних удобств для купечества и роскоши для знати. Ноне же частично восстановились рынки и потянулись в них торговые караваны. Поелику Киев, уничтожив хазарское войско, отнюдь не уничтожил целиком Каганат.

В той же Тмутаракани и округ нее первое время существовало государство во главе с неким Давидом, являвшимся по слухам потомком по боковой линии хазарского военачальника Песаха, единою приведшего свои войска к Киеву и наложившего на тогдашнее княжество дань. Да и на полуострове, отделенном от Тмутаракани проливом, в большой ноне силе полководец-хазарянин Георгий Цула, стратиг Херсонеса Таврического.

Дале разговор перетек на описание животного и растительного мира на территории Тмутарканского княжества.

– Запоминай и сие! – наставил Осьмомысл. – Всякое порой пригождается!

И в частности предупредил Молчана, что надобно опасаться змей, ибо полно их там, вельми ядовитых. А при охоте близ водоемов следует особливо остерегаться болотную рысь с черными кисточками на концах ушей, поелику, когда прыгнет она сзади, не ведая страха пред человеком, на выю неосторожному ловчему, а птиц она ловит на лету, несдобровать ему!

«А Путята-то ни словом не обмолвился мне о сей опасности!», – незамедлительно подумал Молчан с мысленным упреком старшему родичу, нахваливавшим промысел именно того зверя.

– Есть там водная долина с цветами названием лотос, предивно открывающимися летом, достигая до локтя в поперечнике, – продолжил наставник. – А уж маков подлинно море! Прекрасны видом цветы названием орхидеи. Растет водный орех-чилим, цвета бурого, а то и черного, и словно рожки у него, коим при нужде можно и перекусить, отваривая, либо запекая в золе.

Аще ж захочется мяса неведомого тебе вкуса, лови болотных черепах! – смачны они в тушеном виде. А и того гоже – запекать их в угольях прямо с панцирем: как токмо лопнет он, принимайся трескать! Персты оближешь!

Он бы еще многое поведал, да тут вконец замедлились сани их, и Осьмомысл переключился на иное:

– Скверная лошаденка, ленивая! И упряжь у нее – тьфу! Явно ладил ее неумеха, коему лишь навоз собирать. Попади он мне в ученики, возрыдал бы!

Услышав столь негативную оценку трудов своего знакомца Забоя, могучего, Молчан живо сообразил, что наставнику доводилось сходничать под легендой мастера шорных дел.

И являясь по нутряной своей сути толерантным мизантропом, вспомнив, в каковой личине таился резидент в Царьграде, наш славный вятич вывел: есть схожесть в ремеслах шорника и сапожника, а главная разница в том, что первые содействуют четвероногим, а вторые – двуногим, хотя оба отряда сих колоритных особей порой отличаются лишь наличием або отсутствием хвостов.

Назавтра продолжилось обучение кандидата в Тмутаракань, с редкими отлучениями его на охоту, ибо, будь по-иному, городищенские могли заподозрить неладное, ведая, сколь истов Молчан в ловитве, да и Доброгнева не спустила бы долгого уклонения от пополнения семейного стола свежатиной.

Закончилось оно лишь в начале весны, когда прибыл Путята еще с одним – явно, его телохранителем, и три дня кряду Молчан экзаменовался по всем освоенным им дисциплинам, включая даже знание наизусть трех сотен базовых слов на ромейском, имевшем широкое хождение в Тмутаракани…

– А ведь можешь, ежели захочешь! – резюмировал Путята; меж тем совсем стемнело и сквозь бычьи пузыри проглядывал лишь полный мрак. – Считай, что свершил свой первый тмутараканский подвиг!

– В чем же он? – неподдельно удивился Молчан.

– Да в обучении у Осьмомысла. Что ни вложил он в главу твою, все ты усвоил. Рад!

Пора и отметить сие, ведь прихватил я с собой хмельное, и смачные копчения. Оцени, младшой: не напрашиваюсь к твоей Дорогневе приветить нас, четверых, и добрый стол спроворить, дабы не пришла она в лютость и полное расстройство.

Эх, жены наши! – что с них взять, непонятливых?! Не для них восторг геройства, токмо мужам присущий! Посему и расположимся, не отходя…

VIII

Драгой гость приблизился к столу, вслед обойдя его, дабы не посягать на место хозяина. И не вступая с ним в прения, даже и не поприветствовав, присел на лавку у иной стены, перпендикулярной. Столешница, к слову, была украшена по плоским кромкам фигурной резьбой, однако отсутствовала на ней скатерть; на фоне отнюдь не бедного интерьера сие удостоверяло: оное жилье не предназначается для постоянного проживания.

Вслед воцарилась затяжная тишина, кою не спешил прерывать насупленный гость. И погодя, первым не выдержал любезный хозяин, отчасти нервничая:

– Сел? А теперь выслушай мое слово, и не перебивай!

Зрю: нахмурился на мя, надулся. Дуться же пристало мне! Ведь привел ты чуждого к тайной избе нашей службы, явно вынудив моего гонца на оное непотребство. Шкуру с него сдеру, али две!

Что объяснить смогу моим начальствующим, дабы самого не ошкурили? Порушена строжайшая скрытность! А все из-за тя…

И что ноне делать с твоим подручником? Соображал ли ты, что в беду его вовлекаешь, лютую? Ведь не сможем заставить его молчать об увиденном, ибо не наш он. А и дозволить ему проговориться не имеем права!

Судьба усадьбы сей, драгоценной для наших нужд, поставлена тобой под удар! И кому расплачиваться, ежели начальствующие распорядятся отказаться от нее?

Ежели кто и позарится купить, то лишь за полцены – ведь на окраине она и в тупике. А кто возместит разницу? Ни тебе, ни мне не осилить!

Посему, предполагаю я, живо поступит приказ: сделать вдовой жену твоего попутчика. А подозрение падет на тя – по-другому и не будет! И никто не осмелится вступиться. Сам ведаешь: Секретная служба ходит под Высшим советом старейшин, а раз сии – всевластны, то и мы – всемогущи!

Завершаюсь, весь в скорби и негодовании. А что намерен ты? Чемсобираешься искупить неимоверную вину свою?

– Искупая пред ногами моими за зряшную ходьбу сюда, собираюсь испить меда, обещанного твоим гонцом, да и стражу моему отлить, – спокойно молвил Молчан, бушующий внутри, мысленно посылая на своего собеседника столь грозные кары, что свершись они, остался бы Будимир безо всех зубов нижнего ряда, ибо лишение такового лишь двух – порочная сердобольность!

– Моего вареного меда?! Отлить оному?! Не спятил ли ты?! – ошарашенно справился хозяин, выпучив зенки и взметнув бровищи.

– Не твоего, а служебного, закупленного для личных и скрытных нужд из тайных фондов. И начальствующие передали его тебе для моего улещивания!

Был бы он твоим, добудь ты его из борти, або купив на торге. А сей приобретен на дирхемы азиатской чеканки, выделенные внешнему сыску Секретной службы Высшим Советом старейшин. Не по чину берешь, бесстыдно примазываясь к высшим!

А спятил за столом сим не я. Как мог ты в здравом рассудке возмечтать, что пожалую сюда, где мне готовят засаду, лишь один?

Радуйся, что не привел четверых, дабы было поровну!

Что до вашей скрытной избы, о ней давно уж ведает все городище. Ведь нет столь высокого частокола и на тыщу шагов окрест. Любой сообразит сие! Никому не по силам утаиться от бдящей общественности, и ты не мылься! Не «лепи» мне, а то обхохочусь, что страж мой узнал великую тайну, за кою не простят ему, и овдовеет его жена, рыдая!

Нет боле сей тайны! Не уберег ты ее на радость Киеву! Позор тебе и зазрение! И по секретной справедливости, подлежишь суровому спросу от начальствующих, вплоть до исключения из рядов и вдовства твоей собственной жены. Твоей, а не моего соратника!

Однако, в знак нашей давней дружбы и особливой приязни к тебе, воздержусь пока уведомлять о том скрытный сыск, а уж он-то подлинно всемогущ! Ведь старейшины чтят его куда пуще твоего внешнего…

– Врешь ты, все врешь! Не причастен я! И выдумки твои лживы! – вспылил носитель особливой приязни Молчана, отчасти и струхнув, памятуя, что сей визитер, нагло выдающий себя за давнего его друга, отнюдь не робкого десятка и не объедешь его на драной козе.

– Раз твоя правда превыше моей кривды, каюсь! Торжествуй! – ощерился откровенно бесстыжей ухмылкой дорогой гость, он же непобедимый сызмальства спорщик. – Удостоверяю, что сам ты и собрал мед, применив древесные шипы и медорезки – есть, запомни, таковые приспособления у бортников, а вслед настоял его до хмельной крепости.

И даже не стану отрицать, что до нонешнего дня данная изба была главным хранилищем секретов во всей Земле вятичей. А я преступно пришел – по твоей, заметь, просьбе, да и в сопровождении твоего ж подчиненного, и все порушил! Токмо бревнышки и остались…

О, горе мне! В железа закуют и в узилище бросят!

А тебя повысят в чине! И наградят тайным мешком гороха, ведь заслужил ты!

Любезный хозяин привстал, явно готовясь высказать накипевшее и взбурлившее, да тут зашел мохнатый Латыня, неся в руце бочонок средней емкости – без крышки, зато с волнительным духом служебного меда, а выставив его на стол, направился к поставцу с полками для деревянной и глиняной посуды.

За ним возник проштрафившийся Искр, доставляя на подносе две переваливавшиеся за габариты бараньи ляжки, с коих покапывал жирок.

«Вот и определю враз, каковы намерения сего сходника при исполнении. Ежели Латыня вынет из поставца два ковша, стало быть, Будимир надеется упоить меня, пытаясь поскорее заполучить согласие наново примкнуть к ним. Пустая то надежда! – допрежь свалится сам. А появятся два кубка среднего наполнения, явная примета: Будимир готовится к долгому разговору, опасаясь захмелеть до срока», – прикинул былой сходник, состоявший вне штата.

Латыня вынул ковши…

И присел любезный хозяин. И подавив в себе огорчение, спровоцированное дорогим гостем, ведь легкие размолвки случаются даже меж лучшими друзьями, расцвел улыбкой, исполненной на поверхности ея самого искреннего радушия, хотя и зело неискреннего в сокровенной глубине своей:

– Да что мы, право, аки детвора малая, все о суетном и о суетном! Пора уж испить да откушать!

– И верно, пора! – расцвел, солидаризуясь, и дорогой гость, исполненный аналогичного лукавства, глубинного…

IX

Однако не правыми окажутся те, кто выскажет опрометчивое предположение о типовом характере скрытной трапезы. Не токмо осушали там и закусывали! Еще и наново шлифовали легенду прикрытия Молчана, отправлявшегося в спецкомандировку под оперативным псевдонимом Радислав.

Общеизвестно: чем или кем назовут корабль, с тем он и потопнет. Либо все ж удержится на плаву, пока не истлеет корпусом от ветхости…

А разве возможно иначе – с вымышленными биографиями и профессиями бойцов невидимого фронта, ежели они вдали от Центра? Елико б продержался Молчан в Тмутаракани, определи его Путята со товарищи в дизайнера-модельера нижнего белья, какового в то время и не носили дамы, ибо его еще не изобрели? Капец тому кутюрье, и скорый!

Выбор вызывающей доверие профессии для будущего Радислава затруднялся сроками. Даже и ремесленника средних умений невозможно подготовить за те немногие месяцы, коими располагал Осьмомысл. Тем паче, основное время подготовки уходило все же на иное.

А явный неумеха, путающий, к примеру, вощеную дратву с тканевой нитью, однако припершийся за тридевять земель с неясными целями, мигом «засветился» бы, подпав под безусловное подозрение тамошних надзорных структур и последующие меры пресечения!

Не годилась и проверенная в Царьграде модель сбытчика привозной пушниной с бобровой струей и аналогичным воском. Отнюдь не походила своим платежеспособным спросом провинциальная Тмутаракань на столицу тогдашней сверхдержавы! И никому из заезжих купцов-перекупщиков не пришло бы и в голову отправляться сюда за бобрами. Да и уже отработала свое сия легенда, а накладными бывают в разведке рутинные повторы…

Креатив подобрали, исходя из реальных возможностей Молчана, определив, что торговец недорогой ювелирной продукцией – самое то!

Ведь вятичи-златокузнецы и вятичи-ювелиры славились тогда далеко за пределами их Земли.

Из обработки металлов давлением владели ковкой, волочением, штамповкой, кручением, изгибанием; были сведущи в разных видах литья; используя передовые технологии того времени, умело декорировали поверхности; с отменным мастерством орудовали маленькими ювелирными наковальнями, молоточками, разнообразными пинцетами и железными чашечками для плавки цветных металлов.

Немудрено, что их продукция имела широкий спрос даже на рынках Булгарии и Ромейской державы, а допрежь и Хазарского каганата.

Охотнее же всего приобретались семилопастные височные кольца – чисто женские украшения, не имевшие аналогов не токмо на Руси, а и во всем остальном тогдашнем мире. Никогда и нигде боле! – лишь в Земле вятичей. Что символизировала конфигурация тех лопастей, уже неведомо, однако, покажи их просвещенному умельцу уличных боев на прямое выживание – без правил, зато с телесными повреждениями разных степеней тяжести, удостоверил бы тот, что визуально они боле всего смахивают на… шипы кастета.