Предначертание. Том I

Наталья Антарес

Предначертание. Том I

ГЛАВА I

До определенного момента я и не подозревала, в чем состоит принципиальное различие между мимолетным увлечением и настоящей любовью, и лишь после того, как я впервые испытала истинное чувство, в моей душе прочно поселилось волнующее осознание неминуемого прощания с детством. К своим неполным семнадцати я могла похвастаться богатым арсеналом наивных подростковых влюбленностей, регулярно заставлявших учащенно сокращаться сердце при виде приближающегося объекта воздыханий, а в особо тяжелых случаях вызывавших острый приступ неконтролируемого удушья от одного лишь упоминания имени очередного романтического героя, и своих девичьих грезах я уже, как минимум, трижды побывала замужем, успешно обзавелась парой очаровательный малышей и тихо состарилась рядом с единственным избранником, однако, в реальной действительности все эти, с позволения сказать отношения, начинались, развивались и заканчивались по практически одинаковому сценарию: назначенный мною на роль прекрасного принца парень упорно отказывался соответствовать идеальному образу из моих розовых мечтаний, и вслед за безоглядным обожанием неизбежно наступало запоздалое прозрение. Кто-то сходу принимался активно демонстрировать «молодецкую удаль», проявлявшуюся исключительно в форме залихватского опрокидывания в рот стопки с дешевым пойлом в компании такой же малолетней шпаны и последующими ночными гуляниями по улицам нашего городка шумной нетрезвой ордой, кому-то не хватало терпения подождать хотя бы до второго свидания, чтобы по-хозяйски запустить руку мне под блузку, с кем-то было элементарно не о чем разговаривать, а кто-то не считал нужным хранить мне верность и параллельно крутил «амуры» с моими одноклассницами. Отдельным пунктом в моей обширном «послужном списке» стояла насыщенная драматическими переживаниями любовь к школьному учителю математики, по которому я безнадежно сохла около года, восхищенно созерцая своего кумира подернутым томной поволокой взглядом, пока тот уверенно вычерчивал на доске равнобедренный треугольник. Андрей Сергеевич был уже немолод и порядком потрепан жизнью, но мое богатое воображение с легкостью пририсовало ему массу несуществующих достоинств вроде семи пядей во лбу, золотого характера и выдающихся душевных качеств. Не замечать моих откровенных поползновений в свою сторону математик, естественно, не мог, но и взаимностью предсказуемо не отвечал, в результате чего моя пламенная страсть вскоре угасла без подпитки вместе с резко проснувшимся интересом к точным наукам. Родители над моими нежными привязанностями, как правило, лишь беззлобно подтрунивали и на моей памяти ни разу не вмешивались в ход событий потому что отлично помнили себя в моем возрасте, а из близких подруг у меня была одна только Симка, с точно такой же регулярностью собирающая по кускам вдребезги разбитое сердце и потому обычно понимающая меня с полуслова. Всё резко изменилось после моего знакомства с Эйнаром: в семье исчезло привычное доверие, а Симка внезапно не прошла проверку на умение хранить секреты.

Я могла без преувеличения сказать, что встреча с Эйнаром перевернула мой мир с ног на голову… Да, я и прежде беззаветно влюблялась и с головой бросалась в омут захлестнувших меня эмоций, но никогда еще мои чувства не были столь же всепоглощающими и вселенски необъятными. Моя любовь к Эйнару мгновенно обесценила и свела на нет все предыдущие эпизоды, автоматически придав им пренебрежительный оттенок несерьезности, и я вдруг ощутила, как меня незримо коснулась рука судьбы. Всё происходившее со мной до Эйнара потеряло значение в тот день, когда пересеклись наши пути, и пусть мы обрели друг-друга при банальных обстоятельствах, начисто лишенных какой-либо романтической подоплеки, мне оказалось достаточно заглянуть в бездонные зеленые глаза, чтобы больше не представлять без этого человека своего дальнейшего существования. Я шла из магазина, неуклюже волоча набитые продуктами сумки, он вызвался помочь донести неподъемный груз до автобуса, мы обменялись номерами телефонов и уже вечером я летела на набережную, окрыленная светлой надеждой. Эйнар был старше меня всего на год, этой весной он заканчивал школу, и меня изначально удивляло, как не по годам зрело звучали его рассуждения, но чем дольше мы общались, тем очевиднее для меня становились причины, вынудившие семнадцатилетнего парня чересчур рано проститься с беззаботной юностью.

В моем окружении к таким, как Эйнар, обычно применяли обидное словосочетание «выходец из неблагополучной семьи». В частности, в устах моей мамы подобное происхождение означало несмываемое клеймо на всю оставшуюся жизнь, и она многократно напутствовала меня не связываться с маргиналами, к числу каковых она относила в основном предоставленных самим себе отпрысков злоупотребляющих спиртными напитками родителей, причем, делала она это, честно говоря, небезосновательно. В нашем провинциальном городке с зашкаливающей безработицей опустившихся на дно семей проживало превеликое множество, и по большому счету мне здорово повезло, что я училась в гимназии с языковым уклоном, где процент потенциальных претендентов на место в колонии для несовершеннолетних составлял ничтожно малую величину. Мы, конечно, тоже не шиковали, но и не бедствовали – мама трудилась ведущим специалистом в крупном госучреждении, а отец занимался грузоперевозками и из каждого рейса привозил неплохие деньги, кроме того родители не были обременены кредитами, имели собственное жилье и не отличались склонностью к бытовому пьянству. Несмотря на то, что я выросла в атмосфере любви и ласки, меня воспитывали довольно строго, во главу угла всегда ставилось получение престижного образование, и я уже свыклась с мыслью, что после окончания школы уеду в столицу для поступления в университет, поэтому стремительно набирающие обороты отношения с Эйнаром были незамедлительно истолкованы в качестве непосредственной угрозы моему будущему, детально распланированному на много лет вперед.

К тому времени, когда я, наконец, решилась представить Эйнара отцу с мамой, мы встречались уже почти два месяца и я знала о нем практически всё, но ни на миг не усомнилась в своем выборе. На разговоры о семье Эйнар соглашался крайне неохотно и, по всем признакам, жутко стыдился своих родственников. Я старалась не лезть ему в душу, но по оброненным вскользь фразам догадывалась, что если для меня «черта бедности» – всего лишь абстрактный социально-экономический термин, то для Эйнара – это наглядная иллюстрация финансового положения его семьи. Знакомить меня с пьющим отчимом, перебивающимся случайными заработками, и глубоко беременной матерью, бессловесно терпящей пьяные выходки мужа, Эйнар желанием не горел, а я особо и не настаивала, интуитивно понимая, что никакого смысла в этом якобы обязательном ритуале нет. В одном моя мама была абсолютно права: Эйнар рос сорной травой у дороги, и участие родителей в его воспитании ограничивалось лишь обеспечением базового уровня материальных потребностей вкупе с тычками и затрещинами по поводу и без – для отчима чужой ребенок был дополнительной обузой, а для матери – живым напоминанием о своем родном отце, бесследно растворившемся на просторах родной страны. На этом фоне несгибаемый внутренний стержень Эйнара вызывал у меня примерно такое же восхищение, как героические подвиги военных лет – я могла только предполагать, какого нечеловеческого мужества стоило ему не сломаться под гнетом безысходности и не слиться с безликим биомусором с глухих окраин, где половина населения с ранних лет употребляет наркотики, а другая половина ими приторговывает. Но я и по праздникам не видела Эйнара даже слегка навеселе, а перед тем, как закурить в моем присутствии, он с подкупающим смущением неизменно спрашивал разрешения, хотя мои прежние поклонники без зазрения совести дымили мне аккурат в лицо. Я пригласила Эйнара к себе домой с твердым убеждением, что бедность не порок, и искренне недоумевала, почему парень так долго отказывался… Дошло до того, что я нафантазировала себе, будто Эйнар не рассматривает наши отношения всерьез, и закатила ему безобразную истерику со слезами, соплями и прочей классической атрибутикой, чем все-таки добилась своего. Но и стоя на пороге мой трехкомнатной квартиры со свежим ремонтом, наверняка показавшейся ему царскими хоромами на фоне убогой лачуги на задворках цивилизации, Эйнар непростительно долго мялся в дверях, пока я буквально силой не затащила его в коридор. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке и в любую секунду был готов ретироваться, но я была полна решимости поделиться своим счастьем с мамой и не замечала дискомфортного состояния Эйнара, нервно переминающегося с ноги на ноги в попытке скрыть заштопанный суровыми мужскими стежками носок.

Всех моих ухажеров мама знала по именам и фамилиям, а с некоторыми даже успела познакомиться лично, когда те заходили за мной перед прогулкой, но до сего дня мне отродясь не приходило на ум попросить ее организовать такого рода «официальный прием». После того, как я прожужжала маме все уши о своей любви к «самому лучшему парню на свете», а не обращать внимания на мои сияющие глаза стало уже невозможно, мама, по всей вероятности, посчитала целесообразным мне подыграть и дала добро на «званый ужин», дабы прежде всего удовлетворить неуемно гложущее ее любопытство. Мы намеренно выбрали для ответственного мероприятия выходной день, но не упускающий ни единого шанса подработать Эйнар почти всю ночь вкалывал на разгрузке фур и потому выглядел усталым и невыспавшимся, да и улыбался он такой вымученной улыбкой, что даже мне было не по себе. Я исподтишка наблюдала за маминым поведением, и у меня в мозгу всё отчетливее оформлялась мысль, что всё идет совсем не так. От мамы не ускользала ни одна деталь: она снисходительно рассматривала «парадно-выходную» рубашку Эйнара, ощутимо великоватую ему по размеру, его поношенные джинсы с вытертыми карманами и дешевым ремнем из «кожи молодого дерматина», а уж когда придирчивый мамин взгляд остановился на злополучном носке, я окончательно поняла, что это провал, и вскоре меня ждет неприятный разбор полетов. Одновременно, в душе вспыхнула обжигающая обида на маму, оценивающую Эйнара «по одежке», и я невольно задохнулась от несправедливости столь циничного подхода. Быть может, ситуацию спас бы живой диалог, в процессе которого у Эйнара возникла бы возможность проявить себя, но все мамины вопросы, как назло, касались его семьи, и парень предпочитал либо отделываться общими формулировками, либо угрюмо отмалчиваться. Похоже было, что он многое бы отдал за то, чтобы прямо сейчас встать и уйти, но от демарша его удерживало мое присутствие и он изо всех сил натягивал на бледное лицо улыбку, хвалил мамину выпечку и даже пытался шутить. Я сидела между Эйнаром и мамой, и почему-то думала о находящемся в рейсе отце… Повезло ли мне, что его нет дома, или все-таки наоборот? Одобрил бы он Эйнара или тоже недовольно взирал бы на него из-под насупленных бровей, только и дожидаясь, как бы побыстрее выпроводить за порог пришедшегося не ко двору кавалера и доходчиво объяснить дочке, что нам такого зятя и даром не надо? А мама всё продолжала одолевать Эйнара расспросами: она смекнула, что информацию о семье из парня даже клещами не вытащишь и перевела разговор на другую тему. Теперь ее интересовали планы Эйнара на ближайшее будущее, она безусловно ждала, что он ответит нечто вроде «собираюсь летом поступать в институт», однако, и здесь маму подстерегало разочарование.

– Осенью я ухожу в армию, – спокойно поведал Эйнар, и у меня противно заныло под ложечкой в преддверии неизбежного расставания. Я была в курсе, что парень настроен честно отдать долг государству, но, чтобы лишний раз себя не накручивать, я сознательно жила сегодняшним днем и не заглядывала так далеко вперед.

– А как же учеба? – изумленно вскинула брови не поверившая своим ушам мама, – неужели ты хочешь впустую потратить полтора года вместо того, чтобы получить образование? Насколько мне известно, студентам дают отсрочку от армии, разве не так?

– Я заканчиваю 12-ю школу, – красноречиво усмехнулся Эйнар, и в маминых глазах промелькнула тень ужаса. 12-я школа относилась к самому криминальному району нашего города, и контингент там обучался соответственный, так что нормальные педагоги из этого «гнезда порока» давно поувольнялись, а на смену им пришли учителя весьма сомнительной квалификации. С объективной точки зрения Эйнар ничуть не грешил против истины: золотые медалисты из 12-й школы уже много лет не выпускались, зато ученики среднего и старшего звена нередко фигурировали в полицейских хрониках.

– На бюджет я стопроцентно не поступлю, а оплачивать обучение мне нечем, – пояснил парень, когда мама лишь волевым усилием сдержала накатившее на нее желание схватиться за голову, – в армии я получу рабочую специальность, и значит, на гражданке уже не пропаду, а если мне повезет, то я останусь служить по контракту. Это уже и жалование, и жилье, сами понимаете…

– Так ты мечтаешь стать военным? – несколько расслабилась мама, – тогда почему бы тебе не подать документы в училище?

– Меня не возьмут, – закусил нижнюю губу Эйнар, но глаз ни на мгновение не отвел.

– Ну откуда такой пессимизм? – осуждающе воскликнула мама, – как ты можешь быть в этом заранее уверен? Нужно сначала попробовать сдать экзамены, а уже потом рубить сплеча… Армия от тебя никуда не денется!

– Я… Это…, – на щеках Эйнара выступил лихорадочный румянец, будто парень только чудом умудрялся сохранять самообладание, – я знаю, что меня не возьмут ни в военное училище, ни в школу полиции даже если я наберу высший балл на тестировании…

– Тебе видней, -развела руками мама, – но я ничего не понимаю…Ну да ладно, давай я тебе еще чаю налью!

– Нет, – так категорично отрезал Эйнар, будто его потчевали цианистым калием, и поспешно поднялся со стула, – можно я пойду? Мне надо… Извините…

–Я тебя провожу, – порывисто вскочила вслед за парнем я, – мама, я сейчас вернусь!

В прихожей Эйнар торопливо накинул тонкую не по сезону куртку, поспешно обулся и с облегчением выдохнул лишь после того, как за нами закрылась входная дверь. Несколько минут мы стояли на лестничной клетке и молча смотрели друг на друга. Не знаю, о чем думал Эйнар, но лично я упрямо не могла осмыслить тот факт, что в разгар морозной зимы он до сих пор ходит в легких кроссовках.

– Прости, что так вышло, – первым нарушил тишину парень, – я все испортил, да?

– Нет! –тесно прильнула к Эйнару я, – это ты меня прости… Мама иногда бывает такой бестактной…

– Она просто тебя очень любит, вот и хочет понять, с кем ты связалась, – обнял меня за талию парень, – я должен был давно рассказать тебе всю правду, но я боялся, что ты не станешь со мной встречаться.

– Какую правду? –инстинктивно напряглась я, – ты это о чем?

– Знаешь, почему меня никуда не возьмут, кроме как в армию? – разомкнул объятия Эйнар, – у меня три привода в полицию только за прошедший год. Два за драку и один за поножовщину, я на особом счету у нашего участкового.

– Но как так…– растерянно захлопала ресницами я.

– Легко и просто, – скривился в горькой усмешке парень, – если тебя бьют, поневоле приходится защищаться, а если на тебя нападают с кастетом, ты же не можешь обороняться голыми руками.

ГЛАВА II

Впоследствии мы с Эйнаром больше никогда не затрагивали в разговорах эту скользкую тему, но перед тем, как расстаться в тот вечер, я одними губами прошептала ему в самое ухо, что безмерно горжусь им, и получила в ответ благодарный кивок, значащий для меня гораздо больше пылкого признания в любви. Зато не успела я вернуться домой, как у нас с мамой тут же состоялась длительная «профилактическая беседа, призванная убедить меня, что Эйнар мне по всем критериям даже близко не пара, и ничего путного из наших отношений в итоге не выйдет.

– Ты только подумай, Рина, – эмоционально увещевала меня мама, машинально прихлебывая остывший чай, – да, он очень симпатичный, этого у него не отнять, но посуди сама, что общего между вами может быть? Будто я не поняла, что раз твой Эйнар учится в 12-й школе, то и живет он в «Живых и мертвых».

– Да, живет, – с вызовом подтвердила я. «Живыми и мертвыми» у нас в городке метко прозвали захолустный район, расположенный всего в нескольких метрах от кладбища. Окна многочисленных двухэтажных развалюх, возведенных первыми поселенцами еще в незапамятные времена, смотрели прямиком на погост, а просевшие от старости дома с прохудившимися крышами и покосившимися ставнями органично довершали жуткое полотно прогрессирующей разрухи. «Живые и мертвые» считался настоящим гетто, изобиловал грязными наркопритонами и заслуженно имел репутацию гиблого места. Обитали там преимущественно потомственные алкоголики с печатью наследственного вырождения на пропитых лицах, синие от тюремных наколок рецидивисты и гастарбайтеры из Средней Азии, принимающие активное участие в распространении наркотических веществ. Ходили даже слухи, что полиция предпочитает лишний раз не соваться в эту клоаку, и в «Живых и мертвых» давно действуют собственные порядки, а злостные нарушители установленных криминальными авторитетами законов жестоко караются физической расправой. В свете вышеупомянутых сведений я без труда допускала вероятность того, что Эйнар был вынужден противостоять озверевшим от безнаказанности молодчикам любыми доступными способами, а поставивший его на учет участковый не счет нужным предварительно разобраться, кто прав, кто виноват, но, в отличие от меня, мама принципиально не желала рассуждать логически, и отныне воспринимала парня исключительно в качестве нависшей над моей безопасностью угрозы.

– Ты хотя бы представляешь, какая у него семья? – взмахнула руками мама, – все более или менее приличные люди съехали из «Живых и мертвых» при первой возможности… Когда я спросила Эйнара о родителях, он будто язык проглотил, ясно же, почему. Ты вот, к примеру, знаешь, чем они занимаются?

– Мать сейчас в положении, а отчим…Отчим – разнорабочий, – всеми силами попыталась нарисовать относительно пристойную картину я, но мама мгновенно сообразила, что скрывается за обтекаемыми фразами.

– Рина, это днище, – без колебаний заключила она, – я не спорю, может быть, Эйнар и неплохой мальчик, но мне слабо верится, что окружение не наложило на него свой отпечаток, а потом еще и дурные гены рано или поздно дадут о себе знать. Ты – наша гордость, умница, красавица, будущий юрист-международник, и он… Ну, отслужит он в армии, предположим, возьмут его в контрактники, а дальше что? Образования нормального как не было, так и нет, будете всю жизнь по гарнизонам мотаться, оно тебе надо? А нам с отцом зачем такие сваты нужны, вот уж с кем всю жизнь мечтали породниться, так со всякой алкашней из «Живых и мертвых»! Нет, даже не трать на него время, обруби на корню, поплачь в подушку и забудь, какие твои годы! Рина, ну не смотри ты на меня волком, я понимаю, у вас любовь-морковь, но зачем добровольно голову в петлю совать? Слышала я про эту 12-ю школу, там на выпускных экзаменах уже полкласса с животами, а некоторые даже родить успевают, так что, прости, но порядочность этого Эйнара вызывает у меня сомнения.

– А в моей порядочности ты, значит, тоже сомневаешься? –оскорбилась я, – если я сама не захочу, Эйнар меня даже пальцем не тронет!

– Ну, конечно, – скептически хмыкнула мама, – так и будете до самой свадьбы за ручку под луной прогуливаться! У них в «Живых и мертвых» так не принято!

– Эйнар не выбирал где и у кого ему родиться! – окончательно вспылила я, – и он достоин моей любви больше, чем кто-либо другой!

– Это тебе сейчас так кажется, Рина, – вздохнула мама, – я в школе тоже много влюблялась и каждый раз думала, вот он, мой единственный, а замуж за папу вышла только после института, когда уже мы оба на ноги встали.

– Папа, между прочим, тоже не из интеллигенции, – в запале напомнила я, – что он там заканчивал? Фазанку какую-то?

– Рина, не в том дело! – воскликнула мама, – да, папа из простой рабочей семьи, но ты на бабушку с дедом посмотри, таких прекрасных людей еще поискать надо! Сколько у тебя теток-дядек с папиной стороны? Шестеро! И все выучились, все в жизни устроились, никто не спился и по кривой дорожке не пошел, в семьях ни одного развода. А где отец твоего Эйнара? Можешь не говорить, либо замерз по пьяни в подворотне, либо сбежал, как только узнал о беременности своей подруги? Что, угадала? А, может, вообще какой-нибудь гастролер залетный был, поматросил и бросил, как говорится. Больно имя у парня экзотичное, наверное, папаша не из наших был. А фамилию ты его знаешь?

– Мартис, -пожала плечами я, – какая тебе разница?

– Прибалт, что ли? – задумчиво наморщила лоб мама, – да никакой разницы, Рина, от кого его мамаша нагуляла, главное, чтобы ты нам в подоле не принесла!

– Мама! – натуральным образом опешила от возмущения я, – слушать тебя противно! И хватит уже говорить гадости про Эйнара, мне это неприятно!

– А мне, по-твоему, приятно, что ты нашла себе какое-то отребье вместо того, чтобы встречаться с парнями своего уровня? – не справилась с нарастающим раздражением мама, – я никогда тебе ничего не запрещала, полагаясь на твое здравомыслие, но в случае с Эйнаром я не могу молчать. Во-первых, ноги его в нашем доме больше не будет, а во-вторых, я требую, чтобы ты оборвала с ним все контакты, пока эта трясина тебя полностью не затянула. Ты красивая девушка, вниманием не обделена, сначала будет больно, но скоро ты поймешь, что я была права, пусть даже на данный момент ты меня и ненавидишь. Я действую в твоих же интересах, Рина, а когда вернется отец, он меня обязательно поддержит. Надеюсь, мне не нужно будет повторять дважды?

– Я не брошу Эйнара просто потому, что он тебе не понравился! – дерзко заявила я, готовая любой ценой отстаивать свое право на любовь, – я и не думала, что в душе ты такая снобка. Будто среди мажоров мало уродов! Да все те парни, с кем я встречалась раньше, Эйнару в подметки не годятся, даже твой любимый Игорь Маркелов!

– А чем тебе Игорь не угодил, хотелось бы знать? – завела навязшую в зубах пластинку мама, – мало того, что парнишка замечательный, так мы его матерью еще со студенческой скамьи дружим. Игорек вон к тебе и так и эдак, а ты ему даже шанса не даешь, выбираешь вечно каких-то, без слез не взглянешь. То Сережка этот, футболист, то Олег или как его звали, который в штанах подкатанных круглый год ходил, теперь вот Эйнара где-то откопала… И это я еще про математика твоего молью побитого молчу, но там хоть очевидный плюс был – ты геометрию подтянула! Рина, прекращай дуться, я тебе добра желаю! Ты же сама потом над этими своими романами вместе со мной смеешься, мол, прошла любовь, завяли помидоры…На Эйнаре свет клином не сошелся, а к Игорю я бы на твоем месте получше присмотрелась, он, кстати, тоже в юридический поступать планирует, будущий коллега, так сказать…

– Мама, какой, к черту, Игорь! – взвилась я, – я люблю Эйнара и всегда буду его любить!

– Про остальных ты мне тоже самое говорила, и куда только та любовь девалась? Особенно математика облезлого как любила, аж ночами не спала, – добродушно ухмыльнулась мама, но я была не состоянии адекватно воспринимать ее бесхитростные подначки.

– Тебе не удастся разлучить меня с Эйнаром! –будучи на грани, сорвалась на истерический визг я, – я дождусь его из армии, и мы больше никогда не расстанемся.

– Рина, твоих «любовей» еле-еле на год хватало, а тут целых полтора! – воззвала к голосу разума мама, – допустим, ты его дождешься, уйму времени потеряешь, а он придет и скажет, извини, дорогая, я до армии толком погулять не успел, надо бы срочно наверстать упущенное, и всё, понесло мерина в щавель, как бы наша баба Таня сказала. Сколько таких историй, девчонка верно ждала, а он с другими на всю катушку переписывался и из армии уже с молодой женой приехал.

– Эйнар меня тоже любит! – отчеканила я, – он со мной так ни за что не поступит!

– Блажен, кто верует, – выразительно покачала головой мама, – Рина, я тебя сейчас по-хорошему прошу, но если ты продолжишь тайком бегать на свидания к Эйнару, пеняй на себя!

– Ты не имеешь права вмешиваться в мою личную жизнь! – вне себя от ярости вскричала я, – я уже не маленькая девочка, чтобы ты всё решала за меня!

– Не только маленькая, но и глупенькая, как выяснилось, – мама со стуком поставила на стол пустую чашку и в упор заглянула мне в глаза, – будь ты чуточку повзрослей и поумней, давно бы сама поняла, что от таких, как Эйнар, надо держаться подальше.

– Ты так окрысилась на него потому, что он одет в чужие обноски, и у него не нашлось денег тебе на цветы? – обличительно воззрилась на маму я, – Эйнару всего семнадцать, а он уже сам зарабатывает себе на жизнь, еще и матери помогает!