Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

«Является ли вакцинация против кори фактором риска воспалительных заболеваний кишечника?»

Предостережения были очевидны. Их подвинули с первой страницы, чем вызвали в сообществе пару смешков. Некоторые отнесли заголовок к одному из примеров «правила Хинчлиффа» (известного в журналистике как «закон Беттериджа»): когда задан вопрос, на который можно однозначно ответить «да» или «нет», правильным всегда будет отрицательный ответ.

Тем не менее Уэйкфилд обратил внимание на вакцины, а не только на корь, как на причину болезни Крона.

Но где же ему было найти доказательства этой радикальной идеи?

3. Сигнальный случай

Как позже будет рассказывать Уэйкфилд, он занялся темой аутизма у детей после телефонного звонка одной из несчастных матерей.

В некотором смысле так и было. Пятница, 19 мая 1995 года. В кабинете Уэйкфилда на втором этаже раздается звонок. Женщина рассказывает ему историю своего 6-летнего сына. После этого все изменилось.

Мать этого ребенка запустила и мое расследование. Так что, можно считать, что именно она свела нас с Уэйкфилдом. Я буду называть ее «Мисс номер Два», а ее сына «Ребенок номер Два», в соответствии с номером, который им присвоят в его печально известном исследовательском проекте. «Два» не значит «второстепенные». Они были невероятно значимыми и оказали наибольшее влияние на медицинское сообщество. Ребенок номер Два был так называемым «сигнальным случаем».

Мальчик родился в конце июля 1988 года, доношенным, весом 3,9 килограмма, без намека на какие-либо заболевания. Беременность у матери протекала без осложнений, как и сами роды. И через пару минут ребенку поставили максимальные 10 баллов по шкале Апгар (мнемонически для запоминания используют правило – APGAR – Appearance, внешний вид, Pulse, ЧСС, Grimace, гримаса в ответ на раздражение, Activity, активность мышц и Respiration, дыхательные движения), по которой до сих пор оценивается состояние новорожденных.

Ребенок номер Два был доставлен из больницы домой, в графство Кембриджшир, к северо-востоку от Лондона. Он был полностью готов к той жизни, которую могла обеспечить английская семья среднего класса XX века. Отец мальчика работал инженером в компьютерной сфере, а мать – информационным менеджером и бизнес-аналитиком в ведущем туристическом агентстве столицы. В семье все шло своим чередом. Взгляд мальчика стал более острым. Он катался по полу, бормотал и смеялся. Потом ребенок начал ползать, кружить, хватаясь за мебель. Он издавал звуки, слоги – «мама…папа» – и в один прекрасный день сам поднялся на ноги, даже сделал пару шагов без поддержки, прежде чем упасть. Для любого родителя в этом заключается высший смысл жизни и экзистенциальное удовлетворение.

Второй год. Мальчик рос красивым, у него были светлые волосы и голубые глаза. Ребенок плескался в ванне, любил свою игрушечную собачку с виляющим хвостиком и строил башенки из кирпичей.

Но, к сожалению, идиллия подходила к концу. Отчаяние уже дышало в затылок родителям. Согласно медицинским записям, изменения появились в середине второго года жизни ребенка, за несколько месяцев до его дня рождения. Он стал «замкнутым и отстраненным», с «ночными приступами крика» и эпизодами «тряски головой». Вы бы удивились, узнав, сколько младенцев проходят такую фазу развития абсолютно без последствий. Но не в случае Ребенка номер Два. Он начал игнорировать своих родителей и перестал разговаривать.

Было время, когда Мисс номер Два могла держать мяч, а ребенок – ее второй сын – называл его «мяч». Она показывала на книгу, и он говорил «книга». Но затем «мяч» превратился в «яч», а «книга» в «игу», и весь его словарный запас постепенно иссяк. «Последнее слово, которое он потерял, было “сок”», – рассказывает мне Мисс номер Два, когда я появляюсь у них в доме через восемь лет после ее телефонного звонка Уэйкфилду. – Оно трансформировалось в “оук”, затем вообще в “ооо”, а потом и эти звуки исчезли».

Никакой причины или объяснения этим изменениям так и не нашли. В течение нескольких лет Ребенок номер Два полностью регрессировал: потерял речь, навыки игры и внимание к окружающим, в результате чего специалисты стали использовать такие прилагательные, как «аутистичный» и «отсталый». Но врачи все же избегали точного диагноза.

Мало кто из родителей будет терпеть такой кошмар. И эта мать меняла специалистов как перчатки. До того как она позвонила Уэйкфилду, был профессор Драйбург, доктор Хантер, профессор Невилл, доктор Хик, профессор Уорнер, доктор Роллс, доктор Касс, мисс Мур, доктор Ричер, доктор Сильвейра, профессор Дэвис, мистер Мартин, профессор Гудьер, доктор Бхатт, доктор Кавана и доктор Возенкрофт.

И вот пришло время врача без пациентов.

Поводом для телефонного звонка стала публикация Уэйкфилда в The Lancet, та самая, с вопросительным знаком, в которой предполагалась связь вакцины с болезнью Крона. Несмотря на явные провалы в дизайне исследований, пренебрежительные комментарии ученых FDA и этот знак вопроса в конце, статья явно привлекла внимание общественности. Свою роль сыграла и медицинская школа Royal Free. В рамках запланированных изменений в системе здравоохранения Лондона она должна была объединиться с ее более успешным соседом – университетским колледжем Лондона. В надежде на руководящую должность на образовавшемся объединенном факультете декан Хэмпстеда, Ари Цукерман, ухватился за статью Уэйкфилда в престижном журнале. Несмотря на 35 лет исследовательского опыта, он согласился провести пресс-конференцию.

Спустя годы он назовет свое решение «катастрофой». Сидя среди юристов и врачей на самом продолжительном в Британии слушании дела о неправомерном медицинском поведении, он выразит свое «сожаление» в связи с тем, что назвал «почти резким» падение распространения вакцинации MMR. Показатели иммунизации за 12 месяцев снизились всего на 0,3 % (с 91,8 до 91,5 %), но количество детей до двух лет, которые будут прививаться в последующие 20 лет, уже не восстановится до прежнего уровня.

В медицине пресс-конференции собирают по новым передовым методам лечения или при вспышках инфекционных заболеваний, но никак не для распространения каких-то предположений среднего лабораторного исследователя. Однако утром 28 апреля, в пятницу, в обшитой деревянными панелями комнате Marsden напротив трибуны для выступлений уже были выставлены ряды стульев с мягкими спинками. Уэйкфилд занял свое место. Он облачился в светлый пиджак, узорчатый галстук на доверху застегнутой рубашке и темные брюки. Его волосы казались странными, словно густо намазанными гелем. На левый нагрудный карман Уэйкфилд прикрепил удостоверение личности с фотографией и мальтийским крестом со львом в центре. Его правая рука сжимала пульт проектора, который переключал слайды на тканевом экране. «Гипотеза», было написано на одном из них белым по синему.

Болезнь Крона вызвана клеточным иммунным ответом на персистенцию вируса в эндотелии капилляров брыжейки.

Этим вирусом может оказаться корь.

Это не стало сенсационной новостью в газетах. The Guardian напечатал о пресс-конференции триста слов на странице 8; The Times – девяносто шесть на странице 4. Но тут на сцену вышла Британская радиовещательная корпорация. Новый научный корреспондент, получивший образование в области физики и компьютеров, выделил на медицину 13 минут в передаче Newsnight на BBC2.

«Статья в медицинском журнале The Lancet предполагает, что вакцинированные лица рискуют в качестве бонуса получить хроническое заболевание кишечника», – заявил ведущий шоу, едкий темноволосый интервьюер со склонностью к преувеличениям по имени Джереми Паксман. «Намек на то, что вакцинация полезна не для всех и не всегда, противоречит подходу, который, как сообщает наш научный корреспондент Сьюзан Уоттс, уже давно принимают на веру». «На веру»? Не потому, что эффективность и безопасность вакцин давно доказана медицинской наукой? Но Уоттс зашла еще дальше. Вместо того чтобы открыть The Lancet и почитать комментарии FDA, она добавила к воспалению кишечника еще и повреждение мозга, указав при этом MMR (о которой в статье Уэйкфилда даже не упоминалось), как возможную причину обоих заболеваний.

Мисс номер Два сказала мне, что она никогда не смотрела трансляцию. Но Уоттс объединила кадры с мероприятия в Хэмпстеде, выступления со встречи «противников вакцинации» (которая, как мне кажется, была организована для камеры), правительственные предупреждения об опасности кори, отрывок о 8-летнем ребенке (без уточнений, что именно с ним не так) и студийное интервью с женщиной по имени Джеки Флетчер, одетой в алое платье.

– Итак, миссис Флетчер, – обратился к ней Паксман, – вашему сыну Роберту сделали прививку, когда он был еще совсем маленьким. Какие побочные эффекты от нее развились?

– Ровно через 10 дней после MMR он серьезно заболел, – ответила она, – и вся наша жизнь изменилась.

Помимо платья, в глаза бросались ее волосы – темные, до плеч, резко зачесанные от центра – и пронзительный карий взгляд. Она описала, как у ее ребенка в возрасте 13 месяцев случился припадок, а позже у него развилась тяжелая эпилепсия и проблемы с обучением (не заболевание кишечника, не аутизм – эпилепсия!). Она утверждала, что родителям нужна дополнительная информация по таким вопросам, и косвенно упомянула группу, которую она основала 16 месяцев назад, с двусмысленным названием – JABS. В большей части Британии на жаргонном сленге это слово обозначает введенную вакцину, а официальная расшифровка звучита как «justice, Awareness, and Basic Support: справедливость, осведомленность и базовая поддержка».

Бывшую работницу банка, 38-летнюю Флетчер, нельзя было на 100 % назвать бескорыстной. После запуска JABS она собиралась подать в суд на производителей вакцины. Но у нее не было шансов сделать это в одиночку. Оплатить такую колоссальную битву в Великобритании могла только государственная юридическая помощь. И это означало, что ей нужно было найти сотни семей с такими же претензиями.

В то время безопасность тройной вакцины не вызывала сомнений. Флетчер надеялась разрушить эту аксиому. Таким образом, после появления в той же передаче, что и Уэйкфилд, она позвонила ему в Хэмпстед и посоветовала другим сделать то же самое.

Мисс номер Два оказалась первой. Ей тогда было 40 лет – женщина была на два года старше Уэйкфилда – и она выросла в Престоне, некогда известном заводском городке в 350 километрах от Лондона. Когда он поднял трубку, Мисс номер Два быстро, уверенно и настойчиво заговорила на северно-западном английском.

– Пожалуйста, выслушайте меня, – начала она.

И он выслушал. Звонок длился около двух часов.

– Она была чрезвычайно красноречивой женщиной, – вспоминал Уэйкфилд спустя годы, – ее история действительно имела смысл.

Тем не менее вначале его смутил подход матери. Действительно ли она набрала нужный номер? Ее ребенку был выставлен диагноз из ряда аутистических отклонений: в то время это было целое семейство заболеваний, включающих в себя особенности, недостатки, а иногда и явные нарушения мышления, общения и поведения. Но почему она звонит гастроэнтерологу, и в придачу лабораторному? По его словам, он отреагировал с удивлением. Да, до резидентуры по хирургии он изучал общую медицину, но в начале 1980-х, когда он учился в Сент-Мэри, «аутизм» даже не проходили.

– Извините, я не знаю, как Вам помочь, – ответил он, – я ничего не знаю об аутизме.

На что Мисс номер Два ответила (по крайней мере, по его словам):

– У моего ребенка ужасные проблемы с кишечником. И я считаю, что эти нарушения и его поведение как-то связаны. Когда барахлит пищеварение, он ведет себя ужасно, когда с кишечником все в порядке, мальчик не так уж и плох.

И они продолжили разговор, объединивший их поиски. Оба позже вспоминали, что Мисс номер Два настояла на том, что ее сын пострадал от вакцины. «Она очень четко и однозначно сказала, что ее абсолютно здоровый ребенок начал регрессировать через несколько недель после MMR», – подчеркнул позже Уэйкфилд в одном из бесчисленных интервью.

Регресс. Термин, который ни один родитель не хотел бы услышать о своем сыне или дочери. В то время считалось, что у четверти или даже трети детей с аутизмом болезнь возникает именно так: младенец (обычно мальчик) нормально развивается до 1–2 лет, а затем теряет языковые и социальные навыки. Эксперты связывали это с быстрым изменением структуры мозга и нарушением экспрессии генов.

Мисс номер Два была ошеломлена вниманием доктора. Ее никогда раньше не слушали так внимательно. Но трудовой договор Уэйкфилда не предусматривал ухода за пациентами, так что в ту пятницу у него было много того ресурса, которого часто не хватает врачам – времени. У него не было смотровой, палат или списка пациентов, о которых нужно было позаботиться. Его дни были распланированы так, как он того сам хотел. Уэйкфилд практически никого не учил, у него была только одна забота: доказать, что вирус кори, особенно в вакцинах, является причиной болезни Крона.

Мисс номер Два не знала, что Уэйкфилд – это врач без пациентов, но Флетчер проинформировала ее о сфере его деятельности. Участница кампании JABS рассказала не только о статье в The Lancet с вопросительным знаком, но и о его более ранних работах, в частности, об исследовании в J Med Virol, где утверждалось, что вирус кори можно обнаружить при заболеваниях кишечника.

– Это был момент прозрения, – сказала мне Мисс номер Два, когда мы встретились, – Джеки мне все объяснила, и я узрела потенциальный механизм. Это и был поворотный момент.

Уэйкфилд слушал женщину с большим воодушевлением. Ее рассказ соответствовал его интересам. По словам матери, ее сын страдал от боли в животе и диареи – возможных симптомов воспалительного заболевания кишечника. И она пришла к выводу, что это было вызвано вакциной. Вирус кори привел и к отклонениям в поведении мальчика.

– Иногда мне кажется, что на него повлияла MMR, – сказала она доктору, – теперь он ведет себя, как аутист. Мне кажется, что повреждение мозга вторично по отношению к заболеванию кишечника.

Это было предположение. Уэйкфилду оно понравилось. Как и он, Мисс номер Два была ребенком доктора. Ее покойный отец был врачом общей практики в Престоне, оставив ей в наследство большие идеи, которые в ту пятницу она репетировала по телефону.

Столкнувшись с загадками, которые так хотелось разгадать, она начала лечить сына всеми возможными средствами. Она пробовала альтернативные добавки. Сотрудник больницы предложил диету Фейнгольда, целью которой было исключить пищевые красители и консерванты. Она убедила врачей колоть ее сыну огромные дозы витамина B12 («Я попробовала, и это сработало», – убеждала она меня). Женщина присоединилась к родительской группе под названием «Аутизм, индуцированный аллергией», где ее познакомили с понятием «опиоидный избыток». Согласно этой теории, определенные вещества в продуктах питания, особенно в хлебе и молоке, могут вызывать аутистическое поведение.

«Все это было озвучено четко и ясно. Очевидно, она очень тщательно изучила вопрос», – вспоминает Уэйкфилд.

Он прислушался к ее идеям. Мисс номер Два говорила о «метаболических заболеваниях», «сульфатировании» и «патогенезах». А в родительской группе, как она подчеркнула, было много семей с такой же проблемой, как и у нее.

Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой.

У этой женщины, похоже, было все, в чем нуждался Уэйкфилд. У них многое совпадало даже в образе мышления. Витамин B12 (который всасывается с пищей, в основном, в подвздошной кишке) интригующе отвечал его гипотезе. Забудьте об электронных микроскопах, образцах ткани или сомнительных эпидемиологических критериях из древних исследовательских проектов. Ребенок номер Два и другие дети из родительской группы могли стать живым доказательством того, что вакцины вызывают болезнь Крона.

Он тут же предложил женщине запросить медицинское заключение специалиста. «Моей единственной заботой на том этапе было клиническое благополучие ребенка, – утверждал Уэйкфилд позже, во время того же дисциплинарного разбирательства, на котором допрашивали декана, – мой долг, как врача и как человека, был среагировать на тяжелое положение, в которое попала мать».

Уэйкфилд порекомендовал австралийца по имени Джон Уокер-Смит; тогда он работал в другой лондонской больнице, в 7 километрах к югу, под названием St. Bartholomew’s, или, чаще, Barts. Этому профессору детской гастроэнтерологии было 58 лет, и он (после более чем двух лет уговоров) собирался переехать со своей командой в Хэмпстед. Он также пригласил двух консультантов, имеющих опыт в колоноскопии.

Воодушевленный звонком матери, Уэйкфилд позвонил Уокеру-Смиту. Как результат, одним ясным августовским вторником 1995 года, через 10 недель после двухчасовой беседы, которую я описал, Мисс номер Два поехала со своим сыном, которому тогда было семь, за 140 километров к югу, в Лондон.

В Barts австралиец собрал акушерский анамнез.

Нормальная беременность, нормальные роды… Кормление грудью до 20 месяцев… Диарея началась в 18 месяцев… Введение вакцины MMR в 15 месяцев… с тех пор состояние ухудшилось.

Его отчет, конечно, был более длинным и подробным. Затем, осмотрев мальчика, Уокер-Смит добавил в свои записи повторяющуюся строку из трех букв.

Живот – Н… Анус – Н… Рот – Н.

Это означало «Норма, патологии не обнаружено». Его заключение гласило: «Нет доказательств болезни Крона».

«Ребенка направил ко мне Энди Уэйкфилд из Royal Free, так как мама решила, что болезнь ребенка, которая действительно началась после MMR, – это кишечные проявления кори», – написал Уокер-Смит в своем письме другому доктору. И добавил, что, с его точки зрения, у ребенка развилась множественная пищевая аллергия или синдром раздраженного кишечника: «При осмотре нет абсолютно ничего, что могло бы предположить диагноз болезни Крона». Хорошие новости для Ребенка номер Два. Плохая новость для Уэйкфилда. Но он только начал. Большинство врачей рады, если не находят болезнь. Но только не этот. Он не мог просто отпустить ситуацию. «Эта женщина была умной и категоричной, и ее история имела смысл, она не была противницей вакцин. Она ведь отвела своего ребенка на прививку. Но ему явно навредили. И этот случай стал для меня сигнальным», – сказал он о ее телефонном звонке много лет спустя.

4. Пилотное исследование

Джон Уокер-Смит не хотел переезжать в Royal Free, но понимал, что у него не остается выбора. В рамках оптимизации медицинских школ Лондона, которая подразумевала слияние некоторых из них, его отдел в Barts оказался под угрозой закрытия. Итак, после нескольких лет уговоров австралиец собрал свою команду и отправился на север, в Хэмпстед.

По его мнению, в мире существовала только одна больница, где можно было бы практиковать. Barts. Это должен был быть тот самый Barts, основанный монахами в 1123 году, тот Barts, который в Сиднее еще во времена его детства врачи, включая его родителей, называли «прародителем госпиталей Империи». Если бы в 1972 году Уокер-Смит не нашел бы там работу, он бы остался в Уэстмиде, Новый Южный Уэльс, в детской больнице Royal Alexandra. «Существует своего рода “апостольская преемственность” от древнегреческой медицины на Косе к Isola Tiberina (другой остров) в Риме, и, наконец, к Barts в Лондоне», – объяснял он.

Некоторые считали его снобом, в большей степени англичанином, чем сами англичане. Как говорится, «Plus Anglais que les Anglais». Другие считали, что эта его демонстрация культурного превосходства, на самом деле маскировала личную незащищенность. К примеру, он утверждал, что для Великобритании неприемлемым и неправильным шагом было бросить свою колонию, Австралию, всучив ей независимость.

Уокер-Смит обошелся недешево. Чтобы уговорить его переехать в Хэмпстед, пришлось действительно расстелить красную дорожку. В шестиэтажном корпусе больницы для его приема были выделены кабинеты и целая лаборатория. Для пациентов Уокер-Смита была отремонтирована личная палата – Малкольм Уорд. А чтобы возглавить новое пафосное университетское отделение детской гастроэнтерологии, его статус был повышен до профессора.

В консервативном темном костюме, как всегда скрупулезно вежливый, он вступил в должность в сентябре 1995 года, изо всех сил пытаясь скрыть уязвимость своего характера. Его назначение было «событием международного значения», – радостно сообщил Уокер-Смит в своей автобиографии Enduring Memories. «Я должен был стать профессором и занять свое место в заседаниях кафедры вместе с другими профессорами медицины и хирургии».

В кабинете на втором этаже рядом с музеем патологии его встретили не менее тепло. Телефонный звонок Мисс номер Два, цитируя Уэйкфилда, «открыл плотину», поскольку она рассказала семьям из группы JABS о докторе, который умел слушать.

Уэйкфилд хотел, чтобы Уокер-Смит и его команда педиатров обследовали этих детей. Это была беспрецедентная возможность узнать о воздействии вируса кори на кишечник. Согласно общепринятому мнению, этот возбудитель выводится из организма в течение нескольких недель после вакцины, но может ли он остаться и вызывать болезнь Крона? И еще более смелая идея: связано ли это как-то с аутизмом? Предположения Мисс номер Два были такими интригующими. Уокер-Смит ухватился за шанс их проверить. Исследования были его давней страстью. В Barts его отделение имело единственную в Британии лабораторию, специализирующуюся на детской гастроэнтерологии, и ему хотелось сохранить свои позиции. Более того, его сотрудником стал бесспорный фаворит журнала The Lancet, в котором только что назначили нового главного редактора, Ричарда Хортона. Он работал в Хэмпстеде в 1980-х, в кабинете недалеко от обители Уэйкфилда.

Уокер-Смит решился на переезд еще по одной причине: он восхищался Уэйкфилдом. Он в буквальном смысле смотрел на него снизу вверх. Сам Уокер-Смит был невысокого роста, примерно на треть ниже среднего мужчины. Их коллеги вспоминали, что он чествовал Уэйкфилда как «настоящего принца». Когда австралиец заканчивал свою автобиографию (за несколько недель до моего появления в его жизни), он был под столь сильным влиянием врача без пациентов, что описывал его чуть ли не как английскую принцессу Диану.

Уэйкфилд высок, красив, умен и харизматичен. Прежде всего, он человек убеждений, человек абсолютной искренности и честности. На самом деле, лучше всего его описывает вышедший из моды термин «искатель истины».

Для согласования исследований проводились многочисленные конференции и заседания, к работе привлекались все новые клиницисты. «Энди Уэйкфилд очень хотел заняться этой группой детей, – писал впоследствии Уолкер-Смит. – Моя собственная роль во всем этом была незначительной, Энди Уэйкфилд был руководителем исследования, дирижером оркестра – классическая роль гастроэнтеролога в исследованиях. Он собрал команду, отослал заявку в комитет по этике и провел пилотное исследование».

Первоначальный план состоял в том, чтобы обследовать 10 детей с болезнью Крона или подобным ему воспалением. Если бы гипотеза Уэйкфилда о вирусе оказалась верна, он бы нашел его в подвздошной кишке, последних нескольких сантиметрах тонкой кишки – наиболее частом очаге поражения.

В соответствии с шаблоном, который врачи назвали «протоколом Уэйкфилда», каждый ребенок должен быть госпитализирован в воскресенье днем и выписан в следующую пятницу. За это время им предстояло пройти невероятное множество неприятных процедур, включая седацию или общую анестезию, магнитно-резонансную томографию головного мозга; электроэнцефалографию, общие анализы крови и мочи, люмбальную пункцию для забора спинномозговой жидкости, рентгенографию брюшной полости с барием, радиоактивный тест Шиллинга на всасывание витамина B12, и, что наиболее важно, колоноскопию с илеоскопией (исследование толстой и тонкой кишки, можно сократить до термина «илеоколоноскопия»).

Ни в одной больнице ранее не реализовывался такой проект. Руководство охарактеризовало его как «уникальный». Даже с учетом акцента на вред вакцин против кори, проведение колоноскопии при проблемах развития было чрезвычайно нетрадиционным подходом. Врачи задавались вопросом, как комитет по этике мог одобрить подобное мероприятие.

– На наших заседаниях мы обсуждали необходимость всех этих процедур, – объясняет Саймон Марч, педиатр-консультант, перешедший из Barts вместе с командой Уокер-Смита. – Это было действительно проспективно запланированное исследование с участием определенного количества детей, мы учли все наши возможности и ограничения.