Белая собачка, или Карнавальная неделя

Полиция опросила всех возможных свидетелей, оцеплять квартал не стали, так как по горячим следам преступника задержать не удалось. По всему острову объявили план перехвата. Было установлено, что стреляли из окна пустовавшей квартиры на втором этаже дома на противоположной стороны улицы. Судя по всему, стрелявший был один. По тому, как беспорядочно велась стрельба, предположили, что это действия свихнувшегося маньяка. Поскольку он продолжал представлять собой угрозу, полиция была сильно обеспокоена.

Обо всем этом я и думал во время сеанса. После окончания фильма я проследил, чтобы на рецепшен вызвали такси для мамы и, заказав чашку кофе в соседнем баре, наблюдал за тем, как она уезжает.

Сегодняшнее утро прошло буднично. Завсегдатаи кафе, конечно, обсуждали происшествие, некоторые даже специально заглянули, чтобы ясно представить, как все происходило, но большинство клиентов даже не подозревали, что находятся в столь интригующем месте. Начинающийся карнавал привлек в Валлетту множество туристов, и нам тоже было не до пустой болтовни. Тем более что сегодняшний вечер оказывался потерянным из-за празднования дня рождения Шефа. Но мы давно решили: бизнес бизнесом, но наши работники – это святое. Поэтому в шесть вечера «Последний приют» закрывался.

Праздник устроили на шикарной вилле Винсента в Аттарде. Шеф, конечно, получает у нас неплохие деньги, но на аренду «Улисса» ему никогда бы не заработать на нашей кухне. Ему повезло, папаша Кассар оставил своим детям достойное наследство. Начав когда-то карьеру в качестве кассира в маленьком магазинчике в предместье Парижа, благодаря неимоверному трудолюбию, энтузиазму, вере в себя и, разумеется, улыбке Фортуны, он закончил свой трудовой путь владельцем сети продуктовых супермаркетов, магазина элитных французских вин и небольшого мясоперерабатывающего заводика. Поняв, что сын вовсе не расположен продолжать его дело, отец сконцентрировал свое внимание на старшей дочери Женевьеве, которая и заняла впоследствии его кресло во главе совета директоров. Но старик был мудр и на сына в обиде не остался, предоставив ему возможность проторить в жизни собственный путь, тем более что парень вовсе не был бездельником. Винсент подумывал об открытии в будущем сети собственных ресторанов. С отцом и сестрой он находился в прекрасных отношениях, несколько раз в год летал проведать их.

Сейчас всю его энергию поглощают несколько главных увлечений. Он одержим сразу четырьмя маниями, которые всецело направляют его жизненный путь. Последним в списке я бы поместил интерес к женщинам. Это интерес, между прочим, носит большей частью эстетический характер. Винс вполне способен целый вечер превозносить красоту и очарование дамы, петь всяческие дифирамбы, читать стихи Виньона и Шенье, а потом, поцеловав даме руку на прощанье, мгновенно переключиться на заваривание чая по особому японскому рецепту. При этом не возникает никаких обид. Разве можно всерьез сердиться на этого жизнерадостного великана с невинно-обаятельной улыбкой и вечным выражением творческого поиска на лице. Второе увлечение Шефа – путешествия. Он совершенно по-детски радуется привезенным из экзотических стран сувенирам и начинает планировать новую поездку, едва вернувшись из предыдущей. Стены его виллы завешаны масайскими копьями, испанскими веерами, невероятными тропическими бабочками в застекленных рамках, произведениями индонезийских резчиков по дереву, коврами ручной работы. Полки прогибаются под тяжестью путеводителей и статуэток. И из каждой поездки он привозит рецепт национальной кухни, поскольку третья страсть, обуревающая нашего друга – кулинария. Но об этом уже много сказано. Есть еще одна навязчивая идея, но поскольку она имеет несколько криминальный оттенок, то знаем об этом только я и Лоренс, и предпочитаем публично ее не упоминать. Шеф уже вызвал в свое время некоторый интерес у французской полиции. Скажу только, что целый погреб под домом переоборудован для того, чтобы предаваться этому двусмысленному увлечению.

Первыми приехали я, Винсент, Лоренс и Марселина – третья из наших официанток. Большая часть угощений уже была приготовлена, и мы принялись накрывать на стол.

– Вот так всегда, – проворчал Лоренс. – Мужчины, вместо того чтобы сидеть у камина, потягивать пиво и разговаривать о женщинах, расставляют бокалы и раскладывают салфетки. А женщины в это время, наверное, прихорашиваются.

– Потому что вам достаточно лишь наполировать ваши лысины, – парирует Марселина. – И вы выглядите на все сто.

– Положим, у меня лысина только намечается, а благородная седина всегда к лицу, – обижается Лоренс. – Детка, сюда лучше поставить мясное ассорти – ближе к соусу.

– Тогда не умещается блюдо с рыбными гнездышками.

– Ну передвинем паштет. Винсент, ты не боишься, что мы все останемся у тебя ночевать? После такого количества еды никто не сможет сдвинуться с места.

– Тебя не оставлю, Марселину – пожалуйста.

– Берни, принеси, пожалуйста, мидии.

– А улитки будут?

Появились девочки и взяли хозяйственные заботы на себя. Мы с Винсом и Лоренсом прихватили по бокалу вина и вышли в сад. Винсент любит разумную роскошь, поэтому он позволил себе виллу с уютным садом, в котором среди другой зелени даже растут две вполне раскидистые пальмы. В центре внутреннего дворика находится небольшой, но очень ухоженный бассейн. Вода подогревается, при желании можно купаться даже в феврале. Мы устроились на небольшой скамейке под олеандром.

– Давайте выпьем за наших родителей, которые дали нам в жизни все, что смогли, – обводя взглядом зеленые заросли, предложил Винсент. – Ты никогда не рассказывал о своих родителях, Берни.

– Отец умер, а маму мне удается видеть очень редко, – ответил я.

Мои друзья отличаются тактичностью, поэтому вопросов в этом направлении больше не последовало. Мы переключились на обсуждение вчерашних событий, потом разговор плавно перешел на начало карнавала, возможность продлить работу кафе до поздней ночи в эти дни и деталей организации более продолжительного рабочего дня.

Дверь дома шумно распахнулась, и наше уединение бесцеремонно нарушили новые гости. Анджело в своем обычном виде и Микки «весь в перьях», как определила бы Бернардетт. Микки – выходец из Эквадора, с явным преобладанием индейской крови. Осел на Мальте много лет назад, женившись на местной красавице, обзавелся солидным хозяйством и кучей детей. На вопрос об их количестве он всегда отвечает уклончиво, объясняя это тем, что они так быстро бегают по дому, что сосчитать их просто невозможно. «К тому же, процесс ведь еще не завершен», – добавляет он. Мне нравится его миниатюрная и улыбчивая жена Карла и все его семейство в целом. Вообще-то, Мануэль – инженер-проектировщик и работает в одной из строительных компаний. Но в свободное от работы время вместе с друзьями-южноамериканцами он снимает галстук и пиджак, облачается в невообразимый наряд из перьев неизвестной мне птицы, берет гитару и идет играть пронзительные, щемящие, совершенно мистические напевы своего народа на улицы Валлетты. Это не просто дополнительный заработок, их коллектив уже стал своего рода символом нашей столицы, они выступают на всех фестивалях и праздниках, – и туристы, и местные жители их просто обожают. Еще одной экзотической чертой Микки является его забавное пристрастие к морским свинкам; он разводит сразу несколько пород, они в его доме процветают, бесконечно плодятся, и попытки пристроить весь этот приплод – вечная его проблема. Маурицио искренне полагает, что Микки раздает только тех животных, которых не в силах съесть его многочисленная семья. Наш друг индеец делает все, чтобы не развеять убежденность парня. Сегодня, по причине важности мероприятия, он забрал свои длинные волосы в конский хвост и украсил их своим разноцветным головным убором.

– Винс, я принес тебе настоящий бандонеон[2], – белозубо улыбнулся Микки. – Как ты думаешь, ты научишься на нем играть?

– Я всегда думал, бандонеон из Аргентины, – осведомился Лоренс.

– По правде сказать, из Германии. Но пронырливые аргентинцы его бессовестно присвоили.

– Что ж, всему миру это пошло только на пользу. А ты умеешь играть и на нем?

– Я умею много разных вещей, глупые белые люди, – осклабился Микки.

– Будете выступать на карнавале?

– В обычном месте. Я напомню вам, если хотите.

– Приходи поиграть в «Последний приют». Мы хотим продлить работу на время карнавала, устроим небольшое шоу. Приноси бандонеон.

– Что ты! Смотри, Винс так вцепился в подарок, нипочем не отберешь, – с сомнением усмехнулся Анджело. Шеф и правда с восторгом ребенка осматривал, ощупывал и даже обнюхивал инструмент.

Ребята прихватили с собой не только бокалы, но и откупоренную бутылку, поэтому дальнейшая беседа потекла рекой, и мы прозевали прибытие остальных гостей.

Наше общение прервал яростный собачий лай, раздавшийся от двери, и цоканье когтей по вымощенной плиткой дорожке.

– О мадонна, – переполошился Лоренс, – и некуда спрятаться!

Пес, понятия не имеющий о такой мелочи как полоса торможения, пушечным ядром врезался ему прямо в диафрагму, чудом сумел удержаться на коленях нашего друга и пытался теперь вылизать его левое ухо. Краем глаза он косился на нас как на потенциальные жертвы. «Кормильцы, – было написано на ехидной морде, – от судьбы не уйдешь!»

В сад выглянула Одетта. Она доложила нам, что синьора Лидия все еще в реанимации, их пустили к ней только на пять минут. Выглядит синьора еще неважно. Зато синьору Гюнтеру гораздо лучше, его перевели в общую палату. Во время их визита его допрашивала полиция, но вряд ли он сможет сообщить что-нибудь полезное. Розыск ведется, патрули на всех дорогах.

– Наша старая дева вцепилась в ребенка, как кошка в мышку, – протянул Анджело, когда Бернардетт удалилась на достаточное расстояние. – Таскает его подмышкой повсюду за собой.

– Ну должен же кто-то позаботиться о мальчике.

– Я беспокоюсь не о мальчике, а о ней, – вздохнул Анджело. – Она может сильно к нему привязаться…

Дальнейший вечер шел по плану. После поздравительных речей и вручения подарка, сертификата на поездку в Исландию, гости направились к праздничному столу. Шеф сегодня превзошел самое себя, даже девочки, вечно сидящие на диете, пробовали новые и новые блюда и мычали от восторга. Буэнос-Айрес, которому Марселина повязала на шею синий бант в безуспешной попытке придать хоть немного респектабельности, через четверть часа уже отвалился от тарелки, не в силах проглотить больше ни куска. Только сам Винсент почти не ел – повар наедается, пока пробует. Однако вскоре гости начали выползать из-за стола, не выпуская, впрочем, из рук бокалы с вином из погребов папаши Кассара. Бернардетт, упиваясь непривычной для нее родительской ролью, впихивала в бедного ребенка всякие вкусности, ежеминутно целовала его в вихрастую макушку, попутно обучая новым мальтийским и английским словам, пока Лоренс не вырвал мальчика из ее когтей и не увел поиграть в бильярд. От спиртного Бернардетт сегодня отказалась, очевидно, боясь при ребенке уронить свое королевское достоинство, памятуя об одной из последних наших вечеринок, результатом которой она и обязана прочно прилепившемуся к ней прозвищу Одетта. Тогда, после принятия изрядной дозы спиртного, они с Лоренсом исполнили на бис танец маленьких лебедей. Лоренсу-то что, с него как с гуся вода. Как обычно и случается в жизни, расхлебывать кашу пришлось слабой женщине. В дальнейшем она еще долго отбивалась от настойчивых просьб протрезвевших коллег повторить выступление, а прозвище так быстро и так прочно приклеилось, что стало практически вторым именем.

Впрочем, это пати по размаху не уступало предыдущим. Винсент показывал фотографии из последней поездки. Танцевали… правда, без балетных номеров. Маурицио с камерой в руках брал интервью у гостей, задавая один и тот же вопрос, за что они любят именинника. Затем и вовсе пошли вразнос. Девочки прорвались в гарде робную Винсента и устроили показ новинок французской моды. Шеф изъявил желание немедленно, прямо на глазах у собравшихся овладеть искусством игры на бандонеоне. Завершилось буйство в бассейне – игрой в подобие водного поло, где в качестве мяча использовали Айри, визжавшего одновременно от испуга и от восторга.

Около трех часов ночи гости сушились у камина под согревающие сердце гитарные мелодии Микки. Если верить в переселение душ, наверное, в какой-нибудь из прошлых жизней я жил в индейском племени где-нибудь на берегах Рио-де-ла-Плата… так завораживающе действуют на меня эти напевы.

Разомлевший от вина, вглядываясь в мерцающее пламя, я видел перед собой горные отроги и изумрудные озера, каскады водопадов, мангровые заросли по берегам прибрежных лагун, ощущал острый запах папоротников и тонкий аромат орхидей, прислушивался к едва уловимому биению сердца ягуара, притаившегося в зарослях, и топоту маленьких ножек кинкажу[3] и коати[4]. А надо всем этим поднимался дымок дышащего вулкана.

Наконец гости начали по очереди подниматься, чтобы вызвать такси. Трезвая Бернардетт собралась ехать на своей машине и вызвалась подвезти по пути Маурицио и Микки.

Мы с Анджело вышли их проводить. Маурицио открыл машину Одетты и укладывал туда свертки с едой, выданные щедрым Шефом каждому гостю, гитару Микки и пакеты с мокрыми плавками. Буэнос-Айрес, ехавший ночевать к Маурицио, рвался занять свое место. Запрыгнув в машину, пес неожиданно зарычал, а потом громко залаял.

– Прекрати, Айри, – проворчал Маурицио и полез посмотреть, что вызвало неудовольствие собаки. – Черт возьми! – вдруг громко закричал он и отпрянул наружу, стряхивая что-то с кисти. – Оно меня укусило!

«Оно», упав на землю, быстро перевернулось и побежало по дорожке. Микки в два прыжка догнал существо и придавил сапогом. Раздался неприятный чмокающий звук. Айри подбежал к Микки и надрывался от истошного лая, пытаясь достать из-под сапога непонятное существо. Мануэль убрал ногу и посветил на дорожку фонариком мобильника.

– Всего лишь паук, Маурицио, – сказал я, рассматривая здоровенное насекомое. Паук достигал на вид сантиметров десяти и все еще шевелил лапками.

– Он меня цапнул! – Маурицио рассматривал кисть руки.

– Не пугайся, дорогой, – успокаивала Бернардетт испуганного Игоря. – На Мальте нет ядовитых насекомых. У нас даже скорпионы и змеи не опасные.

И опасаясь, что мальчик ее не понял, попыталась изобразить улыбающегося скорпиона.

– Действительно, странно, – протянул Микки, рассматривая насекомое. – Анджело, ты видел когда-нибудь такого?

Анджело с сомнением покачал головой и достал из кармана носовой платок.

– Разглядим его дома получше, – проговорил он, поднимая паука с земли и засовывая его в бумажный пакет. – На всякий случай как следует продезинфицируй руку, парень.

И через минуту машина уехала. А еще через минуту появилось мое такси.

* * *

В темноте за окнами сверкал огнями огромный круизный лайнер. Анджело нравилась его маленькая квартирка на самой дальней и запущенной улице столицы за этот вид на бухту, да еще за отсутствие толп туристов, которые круглосуточно наполняли центр города. В комнате было сыро и холодно. Если летом жители Валлетты умирали от зноя и духоты, то зимой влажность, особенно в ненастную погоду, была настолько высока, что постиранное белье могло висеть на крыше несколько дней и все же оставалось недосушенным, что придавало ему неприятный прелый запах. Белье перестирывали и сушили вновь, зачастую все с тем же результатом.

Анджело чувствовал, что не уснет. Старческая бессонница иногда отзывалась на возбужденное приподнятое настроение, иногда на мрачные тяжелые раздумья. Но все чаще она приходила просто так, как хороший приятель заходит на минутку выпить чашечку кофе да так и остается, незаметно проводя много часов за будничным неторопливым разговором. Анджело смотрел на горящие огни на палубе лайнера и на освещенные мягким желтым светом окна кают. Всю свою жизнь он мечтал о кругосветном путешествии. Порой во сне он видел белый песок загадочных островов, огромные айсберги в промерзшей воде, больших зубастых рыб с выпученными глазами в молчаливой глубине океана. Что-то осталось в нем от шестилетнего мальчика, который, едва научившись читать, одну за другой проглатывал книги о морских приключениях и неисследованных землях. Когда-то, так давно, словно в другой жизни, они с Кармеллой все же совершили четырехдневное путешествие по Средиземному морю. Это была их свадебная поездка. Днем корабль причаливал в порту какого-нибудь прибрежного города, и они ехали осматривать достопримечательности. А вечером, когда плавно и незаметно для глаза корабль отчаливал от пристани, их захватывали развлечения на борту судна. Но более всего им обоим нравилось стоять в темноте на палубе, обнявшись, впитывать в себя свежесть ветра и терпкий запах морских волн.

Кармелла была младше Анджело на десять лет. Но ее строгий сдержанный характер уравновешивал разницу в возрасте. Она была необыкновенно цельной и целеустремленной личностью, часто излишне суровой к себе и к окружающим, не терпящей компромиссов. Тогда ему это нравилось. Сейчас он часто думал, что не будь в ней этой категоричности, все могло сложиться по-другому. Эта мысль отзывалась застарелой болью. Иногда казалось, сердечные раны зарубцевались, и он мог даже довольно безэмоционально вспоминать события тех далеких дней, как будто прокручивал старую кинопленку. Но иногда во сне его окутывал запах ее черных блестящих волос, Анджело просыпался среди ночи от душивших его рыданий и физической невозможности вдохнуть хоть немного воздуха. Он твердо знал, что придет время, и он умрет во сне в своей постели, когда однажды так и не сможет втянуть в легкие эту спасительную каплю кислорода.

…Они были женаты уже четыре года и совершенно, абсолютно счастливы. Он никогда не думал, что можно найти такое полное взаимопонимание с другим человеком. У них даже не возникало поводов для ссор, настолько едиными и созвучными были их мысли и желания. Глядя на знакомых, стремившихся провести выходные вне дома и семьи, или с тоской во взоре рассказывающих о скучных до тошноты событиях семейной жизни, Анджело понимал, что ему выпал тот самый один шанс из миллиона. Они с Кармеллой не просто любили друг друга, но жили одной жизнью на двоих.

Катастрофа случилась вскоре после того, как они решили, что пришла пора подумать о ребенке. Анджело работал тогда на строительстве дороги, а Кармелле удалось устроиться в коммерческую фирму, где уже через полгода она получила повышение благодаря своему усердию и трудолюбию. Однажды вечером она пришла домой сама не своя. Долго не хотела признаваться в том, что ее тревожит, но все же привычка всем делиться с мужем заставила ее рассказать. Из сейфа на работе пропали деньги. Не то чтобы огромная сумма, но дело ведь не в этом, правда? Ужасно то, что все подозрения падают на нее. После работы во вторник она действительно уходила последней. В кабинете шефа на полу возле сейфа нашли шпильку от волос. Ее шпильку. Ужасно то, как потускнело лицо шефа, когда она зашла поговорить об этом. До сего дня он всегда был приветлив и доброжелателен. Уже приходила полиция, и ее допрашивали. Целых полдня она провела на допросе.

Когда на следующий день Кармелла пришла на работу, с ее появлением в комнате установилась мертвая тишина. После обеда ее снова вызвали для дачи показаний. Снова и снова она отвечала на одни и те же вопросы. Так прошло еще несколько дней. Вина ее не была доказана, но все окружающие уже приняли на этот счет свое решение. Уволиться она не могла, это значило бы полностью признать свою вину. Для девушки, превыше всего ценившей в людях порядочность, ситуация была кошмарной и казалась безвыходной. Анджело старался поддержать жену как мог. Он пытался встретиться с ее шефом, но тот от разговора уклонился. Анджело навсегда запомнилось исказившееся неловкой ухмылкой лицо молодого клерка фирмы с рыжими сальными волосами и прыщавым лбом. Тускло посверкивавший во рту золотой зуб на месте верхнего резца придавал молодому лицу несколько нелепый вид. «Шеф очень занят, – сказал клерк, отводя глаза, – ждать не имеет смысла». Когда Анджело вышел за дверь, рыжий догнал его на лестнице и, суетливо оглядываясь по сторонам, скороговоркой выпалил, что все они сожалеют об этой неловкой ситуации, Кармелла всегда всем так нравилась… но не все еще потеряно, если Кармелла чистосердечно признается, все со временем забудется, шеф – добрая душа и наверняка простит молодой сотруднице совершенную ошибку. Анджело долго потом смаковал в воспоминаниях хруст прыщавого носа под ударом своего кулака.

Вернувшись домой он увидел, что жена спит. «Пусть отдохнет», – подумал он и занялся приготовлением ужина. Когда он снова заглянул в спальню и заметил, наконец, валявшиеся на полу упаковки из-под лекарств, прошло уже больше часа.

Она оставалась живой. И это было еще ужаснее быстрой, хоть и болезненной смерти. Почти месяц Кармелла находилась в коме. Врачи делали что могли, но на вопросы о перспективах только качали головами. Последствия необратимы. Пациентка не может самостоятельно есть, не может пить, ходить в туалет, даже дышать может только с помощью специального аппарата. Когда она, наконец, открыла глаза, в них была такая горечь и безнадежность, что стоявшая рядом медсестра заметно содрогнулась. Еще через несколько дней Кармелла смогла говорить. Точнее, пытаться говорить, потому что с хрипом и свистом изо рта, в котором торчали какие-то трубки, вырывались только обрывки слов. Тело было почти полностью обездвижено, но к несчастью, все же продолжало ощущать боль. Кармелла полностью утратила интерес к окружающему. В ее глазах даже при виде Анджело не появлялось облегчения. Даже известие о том, что найден настоящий вор – тот самый рыжий прыщавый клерк с золотым зубом – не вызвало ее отклика. «Хорошо», – еле слышно выдохнула она и продолжала так же безучастно смотреть прямо перед собой, тяжело дыша и покрываясь испариной от непреходящей муки. Теперь уже ее бывший директор пытался встретиться с Анджело, и теперь уже тот уклонялся от встречи. Коллеги также приходили навестить пострадавшую, но муж никому не позволял входить в палату и не разрешал принимать цветы и конфеты.

Бывали моменты, его накрывала волна обиды, негодования и раздражения за ее поступок, за то, что не выстояла, что не сохранила их такое безмятежное безусловное счастье. После приступов ярости он начинал злиться на себя, укорять в черствости и эгоизме.

Однажды вечером Кармелла приоткрыла глаза и, глядя Анджело прямо в лицо, неожиданно ясно проговорила: «Хочу умереть. Хочу, чтобы все кончилось. Помоги…» Лицо ее перекосилось от боли. Анджело поговорил с лечащим врачом, просил увеличить дозу обезболивающего, но тот только замахал руками: это убьет больную. На следующий день Кармелла снова еле слышно повторила: «Умереть… помоги умереть». Анджело встречался с главным врачом и администрацией госпиталя, бушевал в их кабинетах, плакал и умолял. Пациентка в сознании, аппарат отключить невозможно, никто не возьмет на себя такую ответственность. В палату поместили сиделок, дежуривших круглосуточно. Не столько ради больной, которой было все равно, сколько ради того, чтобы он не наделал глупостей. Невыразимо больно было смотреть на жену – цветущая красавица превратилась в мумию, тяжело поднимающую и опускающую веки. Анджело просиживал возле жены сутками, уволился с работы, забыл обо всем на свете. Он физически сопереживал ее боли, ощущая как неподвижное тело внутренне содрогается от невыносимых страданий. У них обоих оставался только один вопрос: когда всему этому придет конец. Врачи на этот вопрос однозначного ответа дать не могли. Прошли еще две недели кошмара, казавшегося бесконечным. Однажды в пять утра, когда сиделка вышла из палаты на несколько минут, Анджело склонился над женой, отер пот с ее лица, поцеловал в лоб. Кармелла не реагировала. Анджело перекрестился, на секунду задержал дыхание и вырвал провода и трубки из чрева тихо жужжащей машины. Затем он сел на стул рядом с кроватью и стал ждать. Сиделка, вернувшаяся в палату, ничего не заметила. Казалось, что больная немного успокоилась и забылась. Глаза ее продолжали смотреть прямо перед собой…

…Когда-то в детстве его часто привозили в Хамрун к бабушке с дедушкой. Он с удовольствием ходил в гости в дом соседей, где старшая дочь хозяев любила играть с ним в мяч, учила рисовать животных и птиц. Они не виделись уже много лет. Девочка давно сама стала матерью семейства. Когда в камеру вошел пожилой седой синьор в слегка помятом пальто и заявил, что вызывается представлять его интересы в суде, Анджело не сразу узнал в нем отца своей давней подружки. Адвокат объяснял, что оправдательного приговора добиться, конечно, невозможно, но можно попытаться смягчить его, так как общественное мнение во многом на стороне обвиняемого. Возможно, так и случилось бы. Очевидцы судебного процесса растроганно пересказывали историю о том, как перекосилось лицо судьи, когда тот выслушивал показания сиделки, описывавшей состояние пациентки. Однако сам подсудимый не прилагал никаких усилий, чтобы оправдаться. На слушании он полностью признал свою вину, попросил назначить ему максимальный срок наказания и больше не проявлял интереса к происходящему. Анджело действительно не испытывал никаких эмоций. Бесчувствие и пустота. Пустота и бесчувствие. Словно накрывший жену посмертный саван укутал и его самого. В тот момент он даже не испытал гнева, когда узнал, что настоящий виновник кражи избежал возмездия. К тому моменту, когда его раскрыли, директор фирмы был настолько потрясен последствиями происшествия, что не стал затевать судебного преследования. Через три дня клерк уволился из фирмы, а еще через неделю уехал с островов.