bannerbanner
По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4
По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 16

Дивизионный генерал Клод Жак Лекурб (1759–1815)


Я так подробно рассказываю про этого человека, чтобы было понятно, что как в Италии, так и в Швейцарии Суворову противостояли первоклассные военачальники, – которых он всё равно неизменно заставлял играть по своим правилам.

Лекурб ринулся было навстречу нашим войскам, намереваясь остановить их перед Хоспенталем, но тут приходит известие, что у него в тылу не пойми откуда появились русские. Это передохнувший за ночь корпус Розенберга рано утром двинулся вперёд и где-то через шесть километров атаковал неприятельские посты. Почти непрерывный бой в горах продолжается чуть ли не весь световой день: русские наступают, французы организованно отходят. Ближе к вечеру 13 сентября наши войска вплотную подходят к той самой деревне Урзерн (Андерматт), взять которую приказывал Суворов, и тут долину заволакивает туманом. Под его покровом наши солдаты в полной тишине осуществляют перестроение, делают внезапный ружейный залп и с криком «Ура!» бросаются на невидимого противника в штыки. Опешившие французы пытаются организовать оборону, но в конце концов она превращается в бегство, и от полного разгрома их спасает лишь темнота да продолжающийся туман. Розенберг останавливается на ночь в захваченном Урзерне. На часах семь вечера. Тяжелейший день, выпавший на долю его солдат, не позволяет им завершить боевые действия засветло, иначе французские войска ждало бы неминуемое окружение[171].

Сам Лекурб пытается между тем отстоять Хоспенталь, но к вечеру вынужден его покинуть, причём под натиском войск Суворова делает это настолько поспешно, что в плен, уже в полной темноте, попадают французские хлебопёки[172].

В эту ночь французский генерал совершает, казалось, невозможное. Отступать по удобной дороге он не может: в Урзерне/Андерматте, то есть у него в тылу, стоит Розенберг. И вот, стремясь преградить путь Суворову за Чёртовым мостом, он вместе со своими войсками идёт к цели, взяв вправо (если стоять спиной к Андерматту), через почти отвесный хребет Бе́тцберг (Bäzberg), причём по полному бездорожью и к тому же ночью, то есть в кромешной темноте[173]. А высота его – более 2.300 метров над уровнем моря. Примерно такую же высоту преодолели несколько дней назад и наши солдаты под командованием Розенберга, но они это сделали днём. Хотя справедливости ради следует сказать, что французы пользовались специальным снаряжением: на ногах у них были своеобразные сандалии, одеваемые поверх обуви, в подошвы которых были вмонтированы железные штыри, что значительно облегчало и ускоряло движение по горам. Но всё равно, представив себе ползущих в потёмках вверх по ледяным и скользким скалам людей, да ещё и с оружием, сразу понимаешь, что героизм в этой войне показывали не только чудо-богатыри Суворова. К утру Лекурб «спускается с небес» и встаёт на пути русской армии за мостом, у деревни Гёшенен[174] (Göschenen).

А наш фельдмаршал ночь проводит в Хоспентале. Розенберг стоит всего в 3–4 километрах от него, причём в прямой видимости. Наши солдаты видят его костры, но принимают их за французские.

Останавливается Суворов на постоялом дворе, который называется «Гастхауз цум Охсен»[175] («Постоялый двор у вола»). Самое удивительное, что дом этот сохранился. Он находится по адресу Готтардштрассе, дом 15 (Gotthardstrasse, 15), и в нём по-прежнему гостиница! Правда, называется она по-другому: «Санкт-Готтард» («St Gotthard»), но зато на втором этаже есть покои, в которых жил наш полководец. Мы легко отыскали гостиницу (аккуратное белое пятиэтажное здание), зашли вовнутрь, и – к нашей радости – её сотрудница провела нас на второй этаж и показала этот номер (к счастью, он был не занят). Это оказались две комнаты, соединённые между собой дверью, закрытой на ключ. В одной из них он работал, а в другой спал. А на одной из наружных стен, над входом в ресторан, по-немецки написано: «Квартира генералиссимуса Суворова 24 сентября 1799 года» (дата дана по новому стилю). Правда, генералиссимусом Александр Васильевич тогда ещё не был, но разве это важно? Ведь совершенно удивительно другое: в далёкой от России стране, в малюсенькой деревушке, в которой живёт-то едва двести человек[176], помнят нашего прославленного соотечественника и чтят его память! И таких мест в Швейцарии множество! Где-то на Сен-Готарде, например, на скале вырезана надпись на латинском языке: «1806 Suvorowii victoriis», что означает «1806 [год, ] Суворова победам». Кто сделал её, неизвестно. Говорят, что местные жители в том году. Мы этот «Суворовский камень» найти не смогли, но в одной из книг в моей библиотеке есть его фотография: крупные неровные буквы коричневого цвета[177].

А ведь если знать события той войны, то добрая память о нас со стороны швейцарцев станет совершенно понятной. Дело в том, что к русской армии жители этой страны относились как к освободительнице от опостылевших французов, которые вели себя в ней нагло, жестоко и порой бесчеловечно. Вот, например, что пишет о тех временах известный в Швейцарии историк, автор трёхтомной «Истории швейцарского народа» Берто́льд ван Мю́йден[178]: «Никогда свободный народ не испытывал такого рода бедствий и унижений, как при /…/ француза[х] /…/ Страна обеднела вследствие нашествия и грабежа французских генералов и офицеров. /…/ Вся Швейцария изнемогала под непомерной тяжестью всякого рода требований и вымогательств. Дошло до того, что /…/ даже богатые семьи по нескольку месяцев не ели мяса, в то время как французские солдаты имели его в изобилии. Тысячи полунагих и бездомных детей бродили по стране нищенствуя /…/»[179]. А другой историк, француз Эдуар Гашо́, приводит в одной из своих книг следующие слова известного швейцарского писателя, обращённые к французскому правительству: «Вы пришли, как разбойники, к народу, который никогда вас не обижал, и вы навязали ему иго, в тысячу раз более нестерпимое, чем самые тяжёлые испытания, которые он в прошлом перенёс»[180]. Что же касается отношения швейцарцев к русской армии, то вот, например, цитата из книги другого швейцарского историка, профессора университета в городе Лозанна Шарля Жилья́ра: «Швейцарское население с восторгом встречало австрийскую и русскую армию, под ударами которых отступали французы»[181]. И я ещё расскажу, как достойно вели себя наши солдаты на территории этой страны.

А пока возвратимся в раннее утро 14 сентября 1799 года. Ночь опять выдалась холодная, продрогшие солдаты вновь строятся в походную колонну. Их ждёт ещё более тяжёлое испытание: штурм Чёртова моста. Дорога к нему идёт через уже упоминавшийся Андерматт[182] (Andermatt).

Этот небольшой городок, располагающийся в каких-то трёх километрах ниже Хоспенталя, совершенно прелестен. На его главной улице, которая тоже называется Готтардштрассе, есть дом № 253, в котором Александр Васильевич устроил в тот день свою ставку, то есть командный пункт. Он стоит несколько в глубине – каменный первый этаж, деревянные остальные четыре, на фасаде цифра «1786» (год постройки), с правой стороны табличка на немецком: «Здесь 25 сентября 1799 года находилась ставка генералиссимуса Суворова» (дата по новому стилю и вновь генералиссимус). В доме находится городской музей Андерматта, на двери информация о часах его работы, а также номер телефона, по которому можно позвонить, если он закрыт. (В нашем случае было именно так, но звонить мы не стали.) Но всем жителям этого городка он известен не как музей, а как «дом Суворова».

Русская армия выходит их Хоспенталя в шесть часов утра, спокойно соединяется с корпусом Розенберга в Андерматте (французов и след простыл – они поджидают нас в горах) и направляется к Чёртову мосту.

Надо побывать в этом месте, чтобы понять, что оно полностью оправдывает своё название. Здесь бурлящая река Ройс прорезает узкое отвесное и глубокое ущелье Шёлленен (Schöllenenschlucht)[183], через которое на высоте около 22 метров[184] (а это примерно уровень седьмого этажа современного здания) была перекинута арка каменного моста без перил длиной порядка двадцати метров[185]. Под ним ледяной Ройс срывался несколькими яростными водопадами вниз где-то на 60 метров[186] и ревел так, что его слышно было издалека. Несмотря на высоту речные брызги не только достигали моста, но и взлетали выше него, так что он всегда был мокрый и скользкий.

В первый раз мы были у Чёртова моста в прекрасную солнечную погоду (тот, «суворовский», к сожалению, не сохранился – одни опоры остались, да и то их нужно ещё поискать), но место это всё равно произвело впечатление грозное и неспокойное. А уж когда попали туда в облачность и туман, то стало просто не по себе.

Но и это было ещё не всё. Недалеко от моста на пути нашей армии чернела так называемая У́рнерская дыра (Urnerloch[187]) – узкий тоннель, пробитый в 1707–1708 году сквозь скалу, преграждавшую к нему дорогу (это был первый тоннель в Швейцарии, построенный человеком[188]). Длина его была около 64 метров, а ширина в самом узком месте – 2–3, своды неровные и сырые[189]. По такому проходу люди могли идти практически лишь гуськом, а конь, например, вообще едва пролезал, так что оборонять его было – сказка: поставь при входе-выходе пушку, и горстка защитников сможет остановить здесь целую армию. Вот как выглядел вход в неё со стороны наступавших русских войск:



Сразу же за Урнерской дырой горная дорога, огибая скалу, шла по узкому карнизу длиной около 400 шагов и круто спускалась к Чёртову мосту. После него она упиралась в другую скалу, совершенно отвесную, резко сворачивала вправо, по другому – искусственному – карнизу вела вниз к ещё одному мостику, потом перепрыгивала с одного берега Ройса на другой и выходила из ущелья в Гёшенене, то есть там, где засели основные силы Лекурба. Расстояние от тоннеля до Гёшенена невелико: не более трёх километров, но сколько же смертельных опасностей поджидало русского солдата на этом пути!

Вот как изобразил это место один из самых известных английских живописцев Уильям Тёрнер, побывавший здесь в 1802 году[190] (он так и назвал свою картину: «Чёртов мост, Сен-Готард»[191]):



Тут же поясню, что суворовские войска атаковали его слева, пройдя сквозь едва попавшую на картину скалу с той самой дырой, а французы, соответственно, защищались по правую сторону[192]. И представьте себе, насколько нашим воинам, никогда не бывавшим в горах, было страшно и, между прочим, явно тяжелее, чем их противнику.

Пришло, видимо, время рассказать, почему этот мост был назван именно так и когда он вообще появился.

Существует легенда, что местные жители, задумав построить мост через Ройс, попросили помочь в этом чёрта, а тот в ответ потребовал в качестве вознаграждения душу того, кто первым пройдёт по законченному сооружению. Но когда строительство было завершено, люди пустили по мосту собаку, бросив перед ней кусок хлеба. Несчастное животное было мгновенно разорвано в клочья, но чёрт, увидев, что его обманули (он, естественно, хотел душу человека), схватил огромный кусок скалы и потащил его к своему творению, намереваясь его разрушить. Но навстречу ему вышел некий «святой человек», который стал его ругать, и чёрт бросил свою ношу. С тех пор этот обломок скалы – Чёртов камень – так и лежит недалеко от селения Гёшенен[193], у дороги, ведущей из него к деревеньке Ва́ссен (Wassen[194]), при съезде № 40 (его легко обнаружить). Именно в таком виде эта легенда впервые была записана в 1716 году[195]. Позднее, правда, более популярным стал другой вариант: во-первых, люди пустили по мосту козлёнка, и, во-вторых, чёрт, таща глыбу, притомился, присел отдохнуть, в этот момент одна старуха взяла, да и нарисовала на ней крест, и он был вынужден камень оставить[196]. Данную версию отражает сегодня большой рисунок слева от въезда в пробитый в 1958 году[197] тоннель, который располагается слева же от памятника русским солдатам, погибшим в ходе швейцарского похода Суворова (о нём – чуть ниже) – розовые чёрт с козлёнком.

Первый мост в этом месте – деревянный – был построен аж в двадцатых годах XIII века[198], то есть где-то за два десятка лет до знаменитой в нашей стране Невской битвы. А триста лет спустя, в 1545 году, вместо него появился каменный[199]. После 1830 года, когда рядом был построен ещё один мост[200], по которому мог проехать конный экипаж, а впоследствии и автомобиль, старый Чёртов мост оказался заброшенным, а в 1888 году и вовсе обвалился[201].

На рассвете 14 сентября корпус Розенберга подходит к Урзернской дыре. Едва люди вступают в тёмный тоннель, как на них со стороны выхода обрушивается ружейный и артиллерийский огонь. Становится ясно, что в лоб преодолеть это препятствие невозможно. И тогда Андрей Григорьевич приказывает его обойти. Но как?! А вот как: 300 человек под командованием полковника Трубникова должны влезть на отвесную скалу прямо над тоннелем, а двести, под началом майора Тревогина, – спуститься по такой же круче вниз и перебраться через ревущий Ройс. Глядя на эти горы, совершенно невозможно представить себе, как неподготовленный человек может взобраться или спуститься по ним даже налегке, а нашим солдатам предстояло сделать это с оружием и под обстрелом. И они выполняют приказ! Первыми перелезают через скалу и начинают спускаться прямо на французский отряд, защищающий тоннель, люди Трубникова. Не ожидавший этого противник пытается было обороняться, но тут видит, что солдаты Тревогина не только умудрились перейти внизу бешеный поток – по пояс в ледяной воде (в сентябре!), – но и уже карабкаются вверх. Французы бросаются было к Чёртову мосту, но их коллеги, стоящие по другую сторону, принимаются лихорадочно разрушать карниз, находящийся за ним, отрезав таким образом своим товарищам путь к спасению. Но почему вообще не был заранее разрушен мост, ведь в этом случае можно было бы организовать крепкую оборону по противоположному берегу Ройса? Да потому что Лекурбу и в голову не могло прийти, что Урзернскую дыру можно вот так взять и обойти! Эта ошибка дорого ему обошлась.

Русские войска врываются в освободившийся тоннель, мигом проскакивают его и бросаются в штыки на отрезанных французов. Те скидывают свою единственную пушку в пропасть, начинают в панике спрыгивать вниз, но спастись удаётся немногим: большинство из них закалывают, остальные разбиваются или тонут в бурном потоке.

На этом, правда, русская атака захлёбывается. У нас принято считать, что французы разрушили часть Чёртова моста, но, как видите, это не так: разобрана была часть карниза на другом берегу[202]. Начинается отчаянная перестрелка через Ройс: наши на правом берегу, противник – на левом. Между тем перешедшие реку солдаты майора Тревогина взбираются на левый берег и приближаются к мосту. Перелом же наступает с неожиданным появлением русских войск у французов в тылу. Это полк под командованием генерала Николая Михайловича Каменского[203] (ему всего 22 года!) проходит, можно сказать, по следам Лекурба, переваливает через страшный хребет Бетцберг и приступает к обходу позиций противника сзади. Французы начинают отход, и вот именно в этот момент происходит знаменитый эпизод, когда наши солдаты разламывают стоящий невдалеке сарай, бросают брёвна на разобранный проём, связывают их офицерскими шарфами и овладевают, наконец, левым берегом. Здесь следует подчеркнуть, что данный «ремонт» ни в коем случае не был импровизацией: ещё в Таверне, готовя диспозицию предстоящих штурмов, Суворов прямо написал, что обороняющиеся постараются мост разрушить и на этот случай следует иметь средства для его починки[204].

После того как противник оттесняется от Чёртова моста, начинается ремонт проёма. Ведут его сначала австрийцы, затем наши, и к четырём часам дня армия может продолжить наступление: проходит, не останавливаясь, оставленный французами Гёшенен и устремляется к Вассену.

В некоторых источниках написано, что Чёртов мост оборонял сам Лекурб[205], но это не так. Французскому генералу было просто не до него: в тот день в деревне Амште́г (Amsteg[206]), в 15 километрах позади него, появляется австрийская колонна под командованием Франца Ауфенберга – того самого, с которым два дня назад соединился Розенберг. Над Лекурбом вновь нависает угроза окружения, и он, собрав все имеющиеся у него силы, несётся к Амштегу и заставляет Ауфенберга отступить. И тут узнаёт, что Суворов прорвался через Чёртов мост. Выхода нет: приходится опять отходить дальше на север, на этот раз к Альтдорфу.

Но мы пока оставим их и перенесёмся на сто лет вперёд, в октябрь 1892 года. Известный общественный деятель, владелец роскошной усадьбы в московских Кузьминках (в сильно изменённом виде её остатки сохранились до сих пор)[207], директор так называемой Голицынской больницы в Москве (сейчас она называется Первой градской и находится на Ленинском проспекте), князь Сергей Михайлович Голицын[208] предлагает правительству Российской империи установить на Сен-Готарде памятник, увековечивающий подвиги русской армии в ходе Швейцарского похода. Голицын любит и хорошо знает военную историю нашей страны, выражает готовность взять все связанные с этим расходы на себя и приурочить открытие мемориала к столетию этого события. Его инициатива находит поддержку, и вскоре русскому послу в Швейцарии направляется указание поинтересоваться мнением правительства этой страны по данному поводу. В январе 1893 года наш дипломат отвечает, что швейцарцам идея не нравится: таким образом будет увековечен проход иностранных войск по территории их государства, а это противоречит знаменитому швейцарскому нейтралитету. Наше министерство иностранных дел не успокаивается и просит посла повторить попытку. На этот раз швейцарский МИД отвечает, что правительство, мол, не против, но это должен быть не мемориал подвигу Суворова, а «надгробный памятник в честь русских солдат, павших /…/ при переходе через Сен-Готард /…/»[209]. И прибавляет, что все детали проекта должны быть с ним предварительно согласованы, вплоть до точного места его размещения, размера и соответствующего текста. В общем, согласие получено, и начинается обычная в таких случаях бюрократическая круговерть. Окончательно все нюансы утрясаются лишь к концу 1895 года, и разворачивается строительство. Инженерными работами руководит швейцарец Чо́кке[210], бо́льшая часть памятника изготавливается в Швейцарии (в Женеве)[211], и 14 сентября 1898 года происходит его торжественное открытие.

В час дня от Андерматта к Чёртову мосту начинает движение торжественная процессия. В память о павших русских солдатах служится молебен. По сигналу князя Голицына с мемориала спадает покрывало, и взорам присутствующих открывается надпись: «Доблестным сподвижникам генералиссимуса, фельдмаршала графа Суворова-Рымникского, князя Италийского, погибшим при переходе через Альпы в 1799 году». Справа от неё расположен меч, а над ней – 12-метровый крест. Интересно, что расположен данный монумент на территории, находящейся в собственности России: в 1893 году местные власти, которым принадлежала земля в этом месте, подарили нашей стране участок, необходимый для сооружения памятника (не указав, кстати, площади своего подарка)[212].

На автомобиле Чёртов мост легко проскочить. После Андерматта нужно ехать на Альтдорф, причём почти сразу же за городом начинается тоннель. При выезде из него следует быть начеку: максимально сбавить скорость и уйти по второстепенной дороге резко вправо и вниз. Никаких указателей при повороте нет, более того – она может быть перегорожена шлагбаумом. Тогда полагайтесь на свой опыт водителя и паркуйтесь через встречку слева. Остановившись, посмотрите вперёд по ходу движения. Перед вами будет въезд в очередной тоннель, над которым красуется тот самый розовый чёрт с козлёнком. Вы у цели. Дальше найти монумент уже не составит никакого труда. А вот следы обрушившегося старого Чёртова моста придётся поискать. Они находятся почти под «новым», построенном в 1830 году, – едва просматривающиеся опоры. Слово «новый» я беру в кавычки, потому что на самом деле новым является мост, по которому, собственно, и едешь от Андерматта на Альтдорф (памятник тогда хорошо виден справа – главное не проскочить).

А русская армия 14 сентября 1799 года держала курс на Вассен. Дорога к нему то и дело переходит с одного берега Ройса на другой, и французы, отступая, успевают почти все мосты сильно повредить. Это чрезвычайно замедляет наступление, так что в Вассен войска входят уже совсем ночью. Его также никто не обороняет, и здесь уставшие люди останавливаются до утра. Суворов, по утверждению местных жителей, ночует на постоялом дворе «О́хсен»[213]. В отличие от своего «тёзки» в Хоспентале, строение это не сохранилось: сгорело. Но зато на главной улице Вассена – тоже Готтардштрассе – есть четырёхэтажное здание коричневого цвета, которое называется «Русский дом». Его мы также нашли без труда, но вот почему оно носит такое название, узнать не удалось.

15 сентября, в пять часов утра, наступление возобновляется. Нашим авангардом командует 27-летний генерал Михаил Андреевич Милорадович – человек яркой и одновременно трагичной судьбы.


Генерал от инфантерии Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825)


Его предками были сербы, жившие в Герцеговине, располагавшейся в Южной Европе, на Балканском полуострове (сегодня эта страна называется Босния и Герцеговина.) Носили они фамилию Храбре́новичи, то есть храбрецы. По семейной легенде, в одной из многочисленных войн Сербии с турками участвовали несколько братьев Храбреновичей, но в живых остался только один. После того как он съездил повидаться с родителями и вернулся в строй, царь Сербии спросил его, рады ли они были его увидеть. «Я им был мил, и они мне были рады», – ответил заслуженный воин. «Так будь же Милорадовичем», – сказал государь[214].

Отец Михаила, Андрей Степанович, воевал под знамёнами выдающегося русского полководца Петра Алексеевича Румянцева-Задунайского в Пруссии, а также против турок и последние годы своей жизни был губернатором в украинском Чернигове[215]. У него были хорошие отношения с Суворовым, который поэтому был вполне доволен, когда узнал, что к нему в Италию направляется единственный сын Андрея Степановича, которого он знал с детских лет. Александр Васильевич звал его Мишей[216], но он тогда был уже генералом и к тому же находился на хорошем счету у Павла I. Суворов быстро оценил храбрость, предприимчивость и быстроту действий своего нового подчинённого и сделал его своим дежурным генералом[217] (за что на него обрушится потом императорский гнев, о чём я напишу в своё время).

В ходе Швейцарского похода Милорадович отличится многократно, и я ещё расскажу об этом. По возвращении в Россию он чуть ли не сразу же примет участие в очередной антинаполеоновской кампании, получит звание генерал-лейтенанта, будет сражаться в печально закончившейся для нас битве при Аустерлице (сейчас этот город называется Сла́вков-у-Брна[218] и располагается на территории Чехии, недалеко от Брно; я был там), а потом, под командованием Кутузова, во время русско-турецкой войны 1806–1812 года освободит от турок нынешнюю столицу Румынии Бухарест и вскоре получит звание генерала от инфантерии (то есть пехотного генерала). Потом будет пост военного губернатора Киева, потом – Отечественная война 1812 года, несомненным героем которой он станет. Бородино, Малоярославец, Красное – в каких только сражениях он не участвовал. Позже, уже после пересечения русской границы, ему вручат ключи от Варшавы, он первым войдёт в Дрезден, перед ним склонится Париж.

Милорадович отличался исключительной храбростью и прямо-таки презрением к смерти. В бой он зачастую одевался как на парад. Посмотрите, как описывает его во время сражения один из однополчан: «Вот он, на прекрасной /…/ лошади, сидит свободно и весело. Лошадь осёдлана богато /…/. Он сам одет щёгольски, в блестящем генеральском мундире, на шее кресты (и сколько крестов!)[219], на груди звёзды[220], на шпаге горит крупный алмаз /…/. Он, казалось, оделся на званый пир! Бодрый, говорливый (таков он всегда бывал в сражении), он разъезжал на поле смерти как в своём домашнем парке; /…/ спокойно набивал себе трубку, ещё спокойнее раскуривал её и дружески разговаривал с солдатами /…/. Пули сбивали султан[221] с его шляпы, ранили и били под ним лошадей; он не смущался; переменял лошадь, закуривал трубку, поправлял свои кресты и обвивал вокруг своей шеи /…/ шаль, концы которой живописно развевались по воздуху»[222]. Солдаты, кстати говоря, в своём командире души не чаяли.

После победы над Наполеоном император Александр I возведёт Милорадовича в графское достоинство, а в 1818 году назначит генерал-губернатором Санкт-Петербурга. И на этом посту через семь лет он встретит свою смерть – не успев взглянуть ей в глаза.

14 декабря 1825 года происходит выступление декабристов. Михаил Андреевич летит на Сенатскую площадь. В первом часу дня он въезжает на неё верхом, останавливается перед взбунтовавшимися солдатами и громко командует: «Смирно!». Увидев прославленного генерала, все постепенно затихают. «Солдаты! – начинает он. – Кто из вас был со мною /…/ [и начинает перечислять места многочисленных сражений]?». Затем выхватывает шпагу и говорит: «Эту шпагу подарил мне великий князь Константин Павлович после похода Суворова в Италию и Швейцарию, в знак своей дружбы ко мне и с надписью о том вот на этом клинке: ‘Моему другу Милорадовичу’. С тех пор я никогда не расстаюсь с этой шпагой /…/. И я ли, после этого, стал бы /…/ обманывать вас, друзья, многие из которых были со мной в походах и сражениях /…/?»[223] Генерал убеждает, стыдит, упрекает. Солдаты заволновались, сотни рук взлетают к вискам, отдавая ему честь, слышится громкое «Ура, Милорадович!» И вдруг руки его падают, туловище перегибается, и он тяжело обваливается на землю.

На страницу:
3 из 16