Воздух, которым он дышит

Эти глаза были мне очень знакомы. Я знала этого человека? Я могла бы поклясться, что где-то видела его раньше. С выражением ужаса и ярости на лице он перевел взгляд на пса, по-прежнему лежащего неподвижно – наверное, это был его пес. На шее у незнакомца болтались огромные наушники, провод их тянулся к какому-то аудиоустройству в заднем кармане его шортов.

На нем был костюм для занятий спортом – длинные рукава белой футболки облегали мускулистые руки, черные шорты открывали натренированные ноги, на лбу блестели капли пота. Я предположила, что он взял своего пса на пробежку, но упустил поводок – однако мужчина был босиком.

«Почему он без обуви?»

Но это было неважно. Сильно ли пострадал его пес?

Мне следовало быть внимательнее за рулем.

– Извините, я не заметила… – начала я, но в ответ на мои слова мужчина грубо рявкнул, словно я его оскорбила:

– Какого черта? Вы что, издеваетесь?

Его голос заставил меня вздрогнуть. Мужчина поднял пса на руки, держа так, словно это был его любимый ребенок. Он выпрямился, я тоже. Он огляделся по сторонам, и я тоже.

– Давайте я отвезу вас к ветеринару, – предложила я, вздрагивая при виде того, как трясется пес у него на руках. Я знала, что меня должен был взбесить тон незнакомца, но когда кто-то в панике, его нельзя винить за грубое поведение. Он ничего не ответил, но я увидела в его глазах замешательство. Лицо его было обрамлено очень густой, темной, неухоженной бородой. Рот его прятался где-то среди этих зарослей на лице, так что мне приходилось полагаться на то, что выражал взгляд мужчины.

– Пожалуйста, – добавила я. – Пешком будет слишком долго.

Он кивнул – только один раз. Потом открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, уселся в кресло, по-прежнему держа пса на руках, и закрыл дверцу за собой.

Поспешно сев за руль, я тронула машину с места.

– Что случилось? – спросила Эмма.

– Нам нужно отвезти этого песика на осмотр, милая. Все хорошо. – Я очень надеялась, что не лгу ей.

До ближайшей круглосуточной ветеринарной больницы было двадцать минут езды, и поездка проходила совсем не так, как мне думалось.

– Сверните налево на Кобблер-стрит, – велел мужчина.

– По Харпер-авеню будет быстрее, – возразила я.

Он прорычал с заметным недовольством:

– Вы понятия не имеете о вождении в городе. Езжайте по Кобблер!

Я сделала вдох.

– Я умею водить.

– Умеете? Если бы вы умели водить, я бы сейчас тут не сидел!

Я готова была выгнать этого грубияна из своей машины, но удержалась только ради его поскуливающей собаки.

– Я уже извинилась.

– Это моему псу никак не поможет.

«Скотина».

– Кобблер-стрит – следующий поворот направо, – сказал он.

– Харпер-авеню – через один поворот направо.

– Не сворачивайте на Харпер.

«Да нет, я поеду по Харпер-авеню хотя бы только для того, чтобы позлить этого типа. Кем он себя считает?»

Я повернула на Харпер.

– Поверить не могу, что вы, мать вашу, решили ехать по Харпер, – простонал он. Его злость заставила меня слегка улыбнуться – пока я не наткнулась на знак «Закрыто. Ведутся строительные работы». – Вы всегда настолько тупы?

– А вы всегда… всегда… всегда… – выдавила я, потому что, в отличие от некоторых, не очень-то умела ругаться с людьми. Я всегда спотыкалась на этом и в конце концов начинала по-детски плакать, потому что нужные слова не приходили мне в голову в нужное время. Я была в спорах полной неумехой, и меткие ответы придумывала только три дня спустя. – Вы всегда такой… такой…

– Всегда какой? Ну, скажите же! Выговоритесь! – приказал он.

Я резко повернула руль, развернув машину в обратном направлении, и направилась к Кобблер-стрит.

– Вы всегда такой…

– Ну же, Шерлок, вы можете, – насмешливо произнес он.

– Козел…ля! – выкрикнула я, поворачивая на Кобблер-стрит.

В машине наступило молчание. Мои щеки горели, пальцы с силой вцепились в рулевое колесо.

Когда я затормозила на подъездной дорожке у клиники, он открыл дверцу и, не говоря ни слова, побежал к приемному покою отделения неотложной помощи, неся пса на руках. Я прикидывала, не следует ли мне развернуться и уехать, но знала, что не успокоюсь, пока не буду знать, что с собакой все в порядке.

– Мама? – спросила Эмма.

– Да, милая?

– А что такое «…ля»?

«Родительская неудача номер пятьсот восемьдесят два на сегодня».

– Не «…ля», солнышко. Я сказала «тля». Тля – это такой жучок, он ест растения.

– Значит, ты сказала, что этот человек – козел и жучок?

– Да. Такой большой жучок с рогами.

– А его собачка умрет? – спросила она.

«Я очень надеюсь, что нет».

Отстегнув Эмму от кресла, я вместе с ней направилась к отделению неотложной помощи. Незнакомец стоял, уперев ладони в стойку регистратуры. Его губы шевелились, но я не слышала, что он говорит.

Женщине, сидевшей за стойкой, явно было не по себе.

– Сэр, я просто говорю, что вам нужно заполнить бланки и сообщить нам номер действующей банковской карточки, иначе мы не сможем провести процедуры по лечению вашей собаки. Кроме того, нельзя вот так входить сюда без обуви. И к тому же ваше поведение недопустимо.

Незнакомец ударил кулаками по стойке и начал расхаживать туда-сюда, ероша свои длинные черные волосы. Потом он сцепил пальцы у себя на затылке, дыхание у него было тяжелое и неровное, грудь вздымалась и опадала.

– Мать вашу, а что, похоже, будто у меня есть при себе банковская карта? Я был на пробежке, идиотка! И если ты ничего не собираешься делать, позови еще кого-нибудь, с кем можно поговорить по-людски!

Женщина вздрогнула от его слов и его ярости, как и я.

– Они со мной, – сказала я, подходя к стойке. Эмма цеплялась за мою руку, свободной рукой держась за лапу Буббы. Я залезла в свою сумочку, достала бумажник и протянула в регистратуру свою карточку.

Женщина в сомнении прищурила глаза.

– Вы с ним? – спросила она почти презрительно, как если бы незнакомец заслуживал полного одиночества до конца жизни.

Никто не заслуживает одиночества.

Я оглянулась на него и увидела в его глазах недоумение – помимо все еще пылавшего в них гнева. Я хотела отвести взгляд, но горечь, промелькнувшая в его глазах, показалась мне настолько знакомой, что я не смогла этого сделать.

– Да, – кивнула я. – Я с ним. – Женщина по-прежнему медлила, и я выпрямилась. – У вас с этим какие-то проблемы?

– Нет-нет, мне просто нужно, чтобы вы заполнили вот этот бланк.

Я взяла у нее картонку с прищепленным листком бумаги и отошла к креслам.

Висящий на стене телевизор был включен на канал Animal Planet, в дальнем углу стоял игрушечный поезд, который очень быстро оккупировали Эмма с Буббой. Незнакомец смотрел на меня, взгляд его был мрачным и отстраненным.

– Мне понадобятся сведения, – сказала я. Он медленно подошел, опустился рядом со мной и сложил руки на коленях. Я спросила:

– Как его зовут? Вашего пса?

Он разлепил губы и помедлил, прежде чем ответить:

– Зевс.

Я улыбнулась, услышав это имя – идеальное имя для крупного золотистого ретривера.

– А вас как зовут?

– Тристан Коул.

Заполнив бланк, я вернула его женщине.

– Если Зевсу будет что-то нужно, я оплачу это со своей карты.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Счет может быстро вырасти, – предупредила она.

– Значит, оплачивайте его быстро.

Я снова села рядом с Тристаном. Он стал постукивать пальцами по своим шортам, и я наблюдала, как он пытается справиться с нервами. Насколько я могла видеть, его взгляд выражал то же самое замешательство, которое читалось в нем с самого момента нашей встречи.

Он что-то пробормотал себе под нос, начал быстро потирать пальцы один о другой, потом закрыл уши наушниками и нажал кнопку воспроизведения на кассетном плеере.

Эмма время от времени подходила ко мне и спрашивала, когда мы поедем домой, и я просила ее еще немного подождать. Прежде чем вернуться обратно к игрушечному поезду, она посмотрела на Тристана, вгляделась в его лицо.

– Эй, мистер!

Он проигнорировал ее. Она уперла руки в бока и повторила, повысив голос:

– Эй, мистер! – Год пребывания в доме моей матери превратил Эмму из моего маленького подобия в мелкого монстрика. – Эй, мистер, я с вами разговариваю! – Она топнула ногой, и незнакомец посмотрел на нее. – Вы большая, жирная, огромная ТЛЯ!

«О господи!»

Мне нельзя было становиться матерью. Я провалила свою родительскую роль.

Я хотела было выбранить Эмму, но на секунду заметила в густой бороде Тристана слабую улыбку. Она была почти незаметной, но, честное слово, я увидела, как изогнулась его нижняя губа. Эмма была способна вызвать улыбку даже у самых мрачных людей, и я была живым доказательством этому.

Прошло еще полчаса, прежде чем ветеринар вышел и сообщил, что с Зевсом все будет в порядке – всего лишь несколько ушибов и сломанная передняя лапа. Я поблагодарила врача, и когда он ушел, Тристан наконец-то разжал руки и замер неподвижно. Потом его начала бить крупная дрожь. За один глубокий вдох грубая ярость сменилась страданием. Эмоции взяли над ним верх, и выдох получился судорожным, похожим на рыдание. Потом Тристан заплакал. Он всхлипывал, по щекам его текли слезы – неудержимые, горькие. У меня тоже защипало в глазах, как будто мое сердце разрывалось, как и у него.

– Эй, мистер Тля! Послушай, Тля! Не плачь! – попросила Эмма, дергая Тристана за футболку. – Все хорошо!

– Все хорошо, – подтвердила я слова моей милой девочки и успокаивающим жестом положила руку ему на плечо. – С Зевсом все будет в порядке. С ним все хорошо. И с вами тоже.

Он склонил голову и кивнул, как будто отчасти поверив мне. Сделав несколько глубоких вдохов, он прижал ладони к глазам и помотал головой, изо всех сил пытаясь скрыть свой стыд и смущение.

Потом Тристан откашлялся и отодвинулся от меня.

Мы сохраняли дистанцию, пока ветеринар не принес Зевса и не сообщил, что мы можем ехать. Тристан прижал к себе пса – сонного, но пытающегося вилять хвостом и дарить своему хозяину собачьи поцелуи. Тристан улыбнулся – на этот раз улыбку нельзя было не заметить. Это была широкая улыбка облегчения. Именно в таких моментах и выражается любовь.

Я не вторгалась в их личное пространство. Эмма взяла меня за руку, и мы пошли прочь из больницы, держась в нескольких шагах позади Тристана и Зевса.

Тристан, так и держа пса на руках, побрел куда-то, явно не желая, чтобы его подвезли обратно. Я хотела было остановить его, но у меня не было никаких причин окликать его. Я пристегнула Эмму к ее креслу и закрыла дверцу с ее стороны. Потом, вздрогнув, осознала, что Тристан стоит в нескольких дюймах от меня. Он смотрел мне прямо в глаза, и я не могла отвести взгляд. Мое дыхание сбивалось, я пыталась вспомнить, когда я в последний раз стояла так близко к мужчине.

Он шагнул ближе. Я оставалась на месте.

Он сделал вдох. Я тоже.

Один-единственный вдох. Это все, на что я была способна.

От его близости мой желудок завязывался в узел, я уже приготовилась сказать «пожалуйста», потому что была уверена, что он собирается поблагодарить меня.

– Научитесь как следует водить машину, мать вашу! – прошипел он и пошел прочь.

Ни «спасибо, что оплатили счет», ни «спасибо, что подвезли» – вместо этого «научитесь как следует водить машину, мать вашу».

Ну что ж.

Тихим шепотом я бросила на ветер, овевавший мое заледеневшее лицо:

– Всегда пожалуйста, мистер Тля.

Глава 3. Элизабет

– Что-то вы долго сюда добирались! – с улыбкой сказала Кэти, выходя из дверей дома. Я понятия не имела, что они с Линкольном будут встречать нас у дома, но это было вполне закономерно: они не видели нас уже давно, а жили всего в пяти минутах пути от нас.

– Бабуля! – воскликнула Эмма, когда я отстегнула ее от кресла. Она выскочила из машины и побежала к своей бабушке, радостная, как никогда. Кэти обняла Эмму и подхватила на руки, прижимая к себе. – Мы вернулись домой, бабуля!

– Знаю-знаю. И мы очень рады это слышать, – отозвалась Кэти, осыпая личико Эммы поцелуями.

– А где деда? – спросила девочка про Линкольна, своего дедушку по отцу.

– Ищешь меня? – поинтересовался Линкольн, выходя из дома. Он выглядел намного моложе своих шестидесяти пяти лет. Кэти и Линкольн, наверное, никогда по-настоящему не должны были постареть – у них были самые молодые сердца в мире, и они были куда активнее, чем большинство моих ровесников. Однажды я пришла на пробежку вместе с Кэти и выдохлась примерно через тридцать минут – а она сказала, что мы пробежали только четверть ее обычного маршрута.

Линкольн принял Эмму из рук жены и подкинул в воздух.

– Ну-ну-ну, и кто это у нас тут?

– Деда, это я! Эмма! – засмеялась она.

– Эмма? Не может быть! Ты слишком большая для того, чтобы быть моей маленькой Эммой.

Она замотала головой.

– Деда, деда, это я!

– Ну, если так, то докажи. Моя малышка Эмма всегда целовала меня по-особенному. Ты так умеешь?

Эмма наклонилась вперед и потерлась носом об обе щеки Линкольна, а потом чмокнула его в нос.

– О боже, это и правда ты! Так чего же ты ждешь? У меня есть красно-бело-синее мороженое, специально для тебя. Идем в дом! – Линкольн повернулся ко мне и приветственно подмигнул. Потом вместе с внучкой устремился к дому, а я улучила несколько секунд, чтобы оглядеться.

Трава выросла высокая, в ней росли сорняки и «пожелайки», как любила называть их Эмма. Ограда, которую мы начали устанавливать, была закончена только наполовину – Стивен так и не успел завершить эту работу. Мы хотели огородить участок, чтобы Эмма не подходила слишком близко к проезжей части дороги и не забрела случайно в обширный лес, начинавшийся за нашим домом.

У боковой стены дома лежали белые деревянные столбики, ожидая, пока кто-нибудь доделает ограду. Я бросила взгляд в сторону заднего двора. За наполовину построенным забором виднелись кроны деревьев – лесная чаща тянулась на многие мили. Часть моей души хотела убежать, затеряться в этом лесу и остаться там на долгое время.

Кэти подошла и обняла меня, крепко прижав к себе. Я немного расслабилась и обняла ее в ответ.

– Ты как, держишься? – спросила она.

– Пока еще держусь.

– Ради Эммы?

– Ради Эммы.

Кэти сильнее сжала меня в объятиях, потом отпустила.

– Во дворе полный беспорядок. Никто не был здесь с тех пор, как… – Голос ее прервался, улыбка погасла. – Линкольн сказал, что позаботится об этом.

– Да нет, не нужно. На самом деле я могу справиться со всем сама.

– Лиз…

– Правда, Кэти. Я так хочу. Я хочу все восстановить.

– Ну если ты так уверена… По крайней мере, твой двор – не самый грязный в квартале, – пошутила она, кивнув в сторону соседского дома.

– Там кто-то живет? – спросила я. – Мне казалось, что дом мистера Рейкса никто не купит после всех этих слухов о том, что там водятся призраки.

– Да. Но кто-то действительно купил этот дом. Я не сплетница, но тип, который теперь живет там, немного странный. Ходят слухи, будто он бежит от чего-то, что он сделал в прошлом.

– Что? Ты имеешь в виду, он преступник?

Кэти пожала плечами.

– Мэрибет сказала, что слышала, будто он зарезал человека. А Гэри сказал, что этот человек убил кота за то, что тот мяукнул не вовремя.

– Не может быть! Что за… Неужели мне придется жить по соседству с психопатом?

– Да нет, я уверена, что все в порядке. Ты же понимаешь, в маленьких городках всегда ходят слухи, но я сомневаюсь, что в них есть хоть капля правды. Но этот человек работает в магазине у Чокнутого Хенсона, так что, наверное, у него и правда с головой не все в порядке. Но ты просто запирай на ночь двери, вот и все.

Мистер Хенсон был владельцем магазина «Нужные вещи» в центральной части Мидоус-Крик и одним из самых странных людей, о которых я когда-либо слышала. О его странностях я знала только по словам других людей.

В Мидоус-Крик лучше всего умели жить так, как живут в маленьких городах, и сплетничать. Люди постоянно к чему-то стремились, но никто ничего по-настоящему не добивался.

Я посмотрела на другую сторону улицы и заметила трех человек, обменивающихся слухами возле почтовых ящиков. Две женщины деловито прошли мимо моего дома, и я услышала, как они беседуют о моем возвращении в город – они даже не поздоровались со мной, зато сразу начали обо мне сплетничать. Из-за угла вышел мужчина с маленькой дочкой – он учил ее ездить на детском велосипеде, и, похоже, она впервые села на этот велосипед без дополнительных колесиков.

На моих губах возникла улыбка. Это была типичная жизнь маленького городка. Все знали все обо всех, и эти сведения быстро расползались по округе.

– Как бы то ни было, – с улыбкой продолжила Кэти, возвращая меня к реальности, – мы привезли кое-что для барбекю и для ужина. Забили твой холодильник до отказа, так что тебе не придется беспокоиться о закупке продуктов еще неделю или две. И к тому же мы расстелили на крыше одеяла, чтобы посмотреть фейерверки, которые начнутся… – Небо засветилось синим и красным, наполнив мир цветным огнем. – Сейчас!

Я посмотрела в сторону крыши и увидела Линкольна с Эммой на руках. Они расположились поудобнее и восклицали: «О-о-о! А-а-а!» – всякий раз, когда вечерний сумрак озарялся огнями.

– Иди сюда, мама! – позвала Эмма, не отрывая глаз от сполохов в небе.

Кэти обняла меня за талию, и мы направились к дому.

– После того как Эмма уснет, я хотела бы распить с тобой бутылочку вина. Мы приготовили несколько специально для тебя.

– Для меня? – переспросила я. Она улыбнулась.

– Для тебя. Добро пожаловать обратно домой, Лиз.

«Домой».

Я гадала, когда эта колючая боль утихнет.

* * *

Линкольн захотел уложить Эмму спать, но задержался дольше обычного, и я решила заглянуть к ним. Всякий раз, когда я укладывала дочь в кровать по вечерам, она доставляла мне немало проблем, и я была уверена, что деду тоже приходится нелегко. Я на цыпочках прокралась по коридору, но не услышала капризного плача – и это был добрый знак. Заглянув в комнату, я обнаружила, что дед и внучка крепко спят на кровати, и ступни Линкольна свешиваются за край матраса.

Кэти, подойдя ко мне сзади, хихикнула:

– Не знаю, кто больше рад воссоединению, Линкольн или Эмма.

Она провела меня в гостиную, и мы уселись за столик, на котором стояли две самые большие винные бутылки, какие я когда-либо видела.

– Ты пытаешься напоить меня? – засмеялась я. Она в ответ хмыкнула:

– Если тебе от этого станет легче, я просто обязана это сделать.

Мы с Кэти всегда были очень дружны. Моя мать в мои отроческие годы не очень-то баловала меня заботой и теплом, и когда я вышла замуж за Стивена и познакомилась с Кэти, это было словно глоток свежего воздуха. Она приняла меня с распростертыми объятиями и никогда меня не отталкивала. Когда она узнала о том, что я беременна Эммой, то заплакала от радости – еще более бурно, чем я сама.

– Я чувствую себя ужасно виноватой за то, что так надолго разлучила их, – сказала я, прихлебывая вино из своего бокала и глядя вдоль по коридору в сторону Эмминой комнаты.

– Милая, твоя жизнь перевернулась вверх дном. Когда происходят трагедии, в которых замешаны дети, ты не думаешь, ты просто действуешь. Ты сделала то, что считала лучшим – ты выживала. И не можешь винить себя в этом.

– Да. Но у меня возникает ощущение, что я убегала отсюда ради себя самой, а не ради Эммы. Просто все это было слишком тяжко, чтобы я могла справиться. Эмме, наверное, лучше было бы оставаться здесь. Она скучала по этому месту. – Мне на глаза навернулись слезы. – И мне следовало навещать вас с Линкольном, звонить чаще. Мне очень жаль, Кэти.

Она подалась в мою сторону, уперев локти в колени.

– А теперь послушай меня, милая. Сейчас без восемнадцати минут одиннадцать часов вечера, и прямо сейчас, в десять сорок две, ты перестаешь винить себя. Прямо сейчас, в этот момент, ты прощаешь себя. Мы с Линкольном все понимаем. Мы знаем, что тебе нужна была передышка. Не думай, что ты должна искупать какую-то там вину перед нами, потому что ты не должна.

Я вытерла несколько слезинок, выкатившихся из глаз.

– Дурацкие слезы, – засмеялась я.

– Ты знаешь, что поможет унять слезы? – спросила Кэти.

– И что же?

В ответ она налила мне еще один большой бокал вина. «Умная женщина».

Мы еще несколько часов сидели и болтали, и чем больше мы пили, тем больше смеялись. Я забыла уже, как тепло бывает от смеха. Она спросила меня о моей матери, и я, не удержавшись, сморщила нос.

– Она все еще не пришла в себя. В каком-то смысле она ходит кругами, совершая одни и те же ошибки с людьми одного и того же типа. Я гадаю, есть ли точка, после которой человек уже никогда не может вернуться к себе. Мне кажется, она всегда теперь будет такой.

– Ты любишь ее?

– Да. Даже тогда, когда мне не нравится то, что она делает.

– Тогда не отказывайся от нее, не теряй надежды. Даже если тебе какое-то время нужно пожить отдельно. Люби ее и верь в нее, пусть даже издали.

– Как ты стала такой мудрой? – спросила я. Кэти по-волчьи улыбнулась и протянула руку, чокаясь со мной, потом налила себе еще один бокал вина. «Очень умная женщина». – Ты не сможешь завтра присмотреть за Эммой? Я собираюсь поехать в город и поискать какую-нибудь работу. Может быть, Мэтти нужны лишние руки в кафе.

– Можно мы заберем Эмму к себе на выходные? Тебе неплохо будет уделить несколько дней себе самой. Можем начать с вечера пятницы, пусть заночует у нас. Все равно, как мне кажется, Линкольн не собирается так быстро отпускать ее.

– Вы хотите сделать это для меня?

– Мы бы сделали для тебя что угодно. И, кроме того, всякий раз, когда я прихожу в кафе, Файя спрашивает: «А как моя лучшая подруга? Она еще не вернулась?» Так что, полагаю, она будет не прочь поболтать с тобой один на один.

Я не видела Файю со дня смерти Стивена. Хотя мы разговаривали почти каждый день, она понимала, что мне нужно личное пространство. Я надеялась, что она поймет: теперь мне нужна моя лучшая подруга, чтобы я могла начать все сначала.

– Я понимаю, сейчас, возможно, не лучшее время для таких вопросов, но ты не думала о том, чтобы снова поднять свой бизнес и заняться им? – спросила Кэти.

Три года назад мы со Стивеном основали фирму In&Out Design. Он работал над внешним оформлением домов, в то время как я разрабатывала дизайн интерьеров для частного жилья и рабочих помещений. Наш офис находился в деловом центре Мидоус-Крик, и это был один из лучших периодов в моей жизни, но правда заключалась в том, что основной доход нам приносили навыки Стивена по оформлению участков – вместе с его дипломом по соответствующей специальности. Я ни за что не смогла бы вести это дело в одиночку. Диплом специалиста по интерьерам в Мидоус-Крик давал мне возможность работать в мебельном магазине и продавать людям раскладные кресла по завышенной цене. Еще я могла вернуться к специальности, освоенной в колледже, и трудиться в каком-нибудь заведении общественного питания.

– Не знаю. Но, скорее всего, нет. Без Стивена это вряд ли возможно. Мне просто нужно найти какую-нибудь стабильную работу и постараться забыть об этих мечтаниях.

– Я понимаю. Но не бойся начать мечтать о чем-нибудь новом. Ты очень хорошо делала свою работу, Лиз, и она тебя радовала. Всегда нужно держаться за то, что приносит тебе больше всего радости.

После того как Кэти и Линкольн отправились к себе домой, я покрутила замки на входной двери, которые мы со Стивеном собирались сменить много месяцев назад. Зевнув, я пошла к себе в спальню, но остановилась в дверях. Кровать была идеально застелена, и я не нашла в себе силы снова войти в эту комнату. Казалось почти предательством заползти в постель и закрыть глаза, если рядом не будет Стивена.

«Один вдох. Один шаг».

Я вошла, направилась к шкафу и широко распахнула дверцы. Вся одежда Стивена висела на вешалках, я провела по ней пальцами, и меня затрясло. Сняв с вешалок все его вещи, я швырнула их на пол, чувствуя, как слезы обжигают мне глаза. Открыв ящики шкафа, я достала все остальное, принадлежавшее ему. Джинсы, футболки, спортивные костюмы, нижнее белье. Все предметы одежды Стивена до единого в конечном итоге оказались на полу.

Я легла в эту груду и перекатилась на спину, вдыхая слабый запах Стивена – или притворяясь, будто этот запах все еще чувствуется. Я шептала его имя, как будто он мог меня слышать, я цеплялась за воспоминания о том, как он обнимал и целовал меня. Слезы моего измученного сердца катились на рукав любимой футболки мужа, и я все глубже и глубже погружалась в свою скорбь. Мои рыдания были неудержимыми и частыми, полными боли, словно я была раненым животным. Все болело. Все было сломано. С каждой минутой я все сильнее чувствовала усталость от собственных эмоций. И в конце концов глубокое утомление от этого жуткого одиночества заставило меня погрузиться в беспробудный сон.