Полная версия
Дарёнкино счастье. Сборник рассказов
Когда Матвей явился домой, Игнат Терентьич выждал момент, пока внук Степка, отобедав, убежит обратно на улицу и завел с сыном серьезный разговор. Мать убирала посуду, но держала ухо востро, готовая в любой момент подключиться.
Матвей, впрочем, не шибко и брыкался. От связи с вдовушкой не отказывался, с отцом не препирался. Он просто молчал.
– В общем, такой тебе наш родительский наказ, сынок. Хватит уже буйной твоей голове чужие подушки мять. Женись давай!
– На ком?! – ошалел сын.
– Девок, что ли нет?! Назвать?!– начал закипать старший Рогозин.
– Ну чего ты, бать, – улыбнулся Матвей. А внутри все оборвалось. Все, приплыл, видать. Если уж отец завел такую беседу, стало быть, не отвертеться ему… Хорошо еще по загривку не съездил…
– Принуждать не буду. Сватов зашлем туда, куда сам решишь. – При этих словах мать выглянула из кухни, открыла было рот, но грозный взгляд мужа умерил ее пыл. – Выбор твой. Но про бабу ту с этого дня чтоб ни звука ни от кого не было. Уразумел?
– Уразумел. Невесту прям сейчас, что ли выбирать?– попробовал отшутиться Матвей.
– А вот прямо сейчас и выбирай! – припечатал отец.
Агриппина Ивановна аж присела на лавку. Она-то грешным делом в сердцах мужу про женитьбу сына сказала. Жалко вдруг стало младшенького в чужие руки отдавать. Какая бы невестка не подвернулась, а сын-то все едино к матери тянуться перестанет – ночная кукушка всегда дневную перекукует.
Но – дело сделано. Слово не воробей, вылетело – не воротишь. Надо думать о невесте. Стали выбирать – мать подключилась. Хороших девушек было много, и достойных невест немало. По одному концу села «прошлись», по другому. Матвей стоял у окна молча, слушал родителей. Разговор ему совсем не нравился, но уйти он не мог. Неужто и в самом деле его оженить надумали?
– Чего лыбишься? – Отец заметил блуждающую на губах сына улыбку. – Слышишь, чего мать-то говорит? Тонька вот Агуткина хорошая невеста.
– Ей же восемнадцати вроде нет? – речь шла о девушке с их улицы, и Матвей хорошо ее представлял.
– Так и другим некоторым нету. Веруньке Голубевой, Дарёнке Сторожевой тоже нет.
– Кому?– удивился Матвей.
А перед глазами вдруг встала недавняя картина – румяная девчонка лежит на снегу, сверкает синими глазищами и хохочет. И что дернуло его поцеловать эти сочные губы?
– Да ее и отец не отдаст, – отмахнулась мать.
– Это почему же? – вскинулся Игнат.
– А то не знаешь? Она же для них свет в окошке. Аксинья-то рожала несколько раз, все мальчишки были. Но умирали почти сразу. А девчонка последняя родилась и, вон, в какую красавицу выросла. Одна дочка, хозяйство у них опять же справное. Одних коней, говорят, пять штук на дворе стоит, один другого лучше. К ним ни сегодня-завтра сваты толпой пойдут. Пока ждешь ее восемнадцатилетия, уведут девку-то.
– Вот ее и просватаем! – решительно заявил вдруг старший Рогозин. Видно зацепило его, что кто-то может ему противиться. – Пойдет тебе такая невеста?
– Батя! Да вы что? – сын развернулся к родителям. – Она же дитё совсем!
– Ничего. Зато воспитание путёвое. И одна дочка у родителей. Это тоже не лишне. В общем, мое слово такое! – решительно заявил Игнат Терентьич, явно позабыв о том, что недавно еще давал волю сыну в выборе невесты.
Мать только вздохнула и недоверчиво покачала головой.
Когда ко двору Сторожевых подъехали сваты, Аксинья выронила из рук ухват. Растерянно глянула на мужа, подшивавшего у печки валенок.
– Артем! – только и выдохнула женщина, побледнев.
– Ну, ладно, ладно, – успокоил ее супруг, откладывая работу и поднимаясь, – время, знать, пришло.
Дарёнка была в своей светелке, вышивала рушник. Услыхав грохот на кухне, подняла голову от шитья.
– Мама? – спросила громко.
– Сваты идут, доченька, – дрогнувшим голосом ответила мать.
Девушка подхватилась с места, заметалась по комнате, только толстая длинная коса замелькала за ее спиной. Сваты! За нею?! Да как же это?! Ведь и не спрашивал никто позволения, никто из парней даже словом не обмолвился о сватовстве!
Знала Даша, что хороша собою, знала и о том, что хозяйство у них крепкое, а значит и отец с матерью не поскупятся с приданым. Стало быть, по всем статьям невеста она на селе завидная, хоть и девок в нем пруд пруди! Но не думала девушка, что все случится так, что не успеет она вдоволь погулять с подругами, не успеет ее сердечко дрогнуть и испытать первой любви. А тут уж прямо сразу – замуж!
Пометавшись по комнате, забилась Даша в угол к кровати, уткнулась головою в стену. Господи! Да как же это так, а? Ну почему же так быстрехонько-то?
Ее девичьи уста еще и поцелуев-то толком не знали… Пальчики коснулись губ. Ах, Даша, Даша! Неправду ты говоришь! Помнила она, до сих пор помнила сочный тот поцелуй, что случился несколько дней назад на реке. И, вспоминая, каждый раз млела, и щеки ее розовели. Матвей… Глаза-то у него какие огромные, как два колодца глянули на нее сверху в тот день. И утонула в них Даша…
Больше Матвея Рогозина она ни разочку даже не видела. Подружка Верочка, оказывается, видала, как он целовал Дашу. И то, что у той щеки стали розоветь кстати и некстати, она тоже заприметила. Пригляделась к Дарёнке.
– Неужто ты влюбиться в него надумала, а, подружка моя?
– Ну что ты такое говоришь! – фыркнула девушка.
– Всем он, может, хорош, только сказывают, что с Еленкой Милютиной у него любовь.
Кто такая Милютина Дарёнка знала, и про Матвеевы похождения туда не было для нее новостью, но тут впервые слова подруги неприятно царапнули где-то внутри. Отчего же вдруг?
Даша снова осторожно тронула губы, словно на них до сих пор еще хранился след от того поцелуя… Что же, выходит – прощай, Матвей? Хоть и не было ничего между нами. Ты-то сам, может, и не помнишь ничего даже, только девичье сердечко дрогнуло…
«А что это я вдруг так распереживалась? Почему так решительно распрощалась со своею свободой? Неужели тятя с мамою поспешат выдать меня за первого же жениха? Я, что, с лица дурна, или в девках засиделась? И неужто никто моей воли не спросит? А ну-ка, дурочка, успокойся, послушай лучше, кто вообще там пришел!»
Сваты между тем прошли в горницу, перекрестились на образа в красном углу, произнесли все слова по обычаю. У вас, мол товар, а у нас, стало быть, купец. Отец с матерью ответствовали им и пригласили к столу. Все чин по чину. Вот только Артем Сторожевой с удивлением поглядывал на пришедших. Это ж надо, кого в его избу занесло! Не ожидал, никак не ожидал!
Выслушали сватов. Родители Даши переглянулись. Ну что ж… Настало время звать дочь. А Дарёнка все никак не могла справиться с волнением, не поняла даже, что за жениха славят в передней комнате. «Кто бы ни был, все равно откажу!» – решила она напоследок, услышав, что ее зовут. «Не должны тятенька с маменькой меня против воли замуж отдать».
Поправила юбку с кофтой, перекинула косу на грудь. И шагнула в комнату. Опустив глаза в пол, поздоровалась. И лишь потом Даша подняла голову. На лавке сидели сваты и… Матвей Рогозин. Увидав его, девушка едва сдержала удивленный возглас. Лишь руки поймали кончик длинной косы и затеребили русую прядь.
– Вот, доченька, нежданно – негаданно к нам какие люди нагрянули… – вздохнул отец. – Хоть мы с матерью и говорим им, что рано тебе замуж идти. Но против воли твоей, дочка, не пойдем. Как решишь, так и будет.
Зарумянились Дарёнкины щеки. Матвей Рогозин глянул на девушку. Ну куда же ей замуж! Вон, какая юная да свежая, словно зорюшка морозная. Хороша, кто ж спорит. Да куда…
Додумать Матвей не успел. Сваты снова приступили к своим обязанностям, наговорили всякой всячины, славя жениха и его семью.
И вот, наконец, все стихло. Аж слышно стало, как тикают ходики на стене. Все ждали Дашиного ответа.
А она сжала вдруг руки на груди, хотела что-то сказать… и метнулась в свою светелку, только коса колыхнулась за спиной.
Матвей с явным облегчение вздохнул. Это хоть и не явный отказ, но и не согласие. Родители Дашеньки тоже так подумали. Сваты лишь переглянулись. Подождали немного. Потом хозяин дома многозначительно посмотрел на жену. Аксинья поднялась с лавки и пошла за дочерью.
Даша бросилась на грудь матери. Та принялась ее успокаивать, гладила по спине, приговаривала:
– Ну, что ты, милая, чего испугалась! Никто же тебя против воли не отдаст. Привыкай, доченька. Вон ты у нас с отцом какая красавица выросла! Не одни еще сваты придут.
Но Дарёнка вдруг замотала головой. Мать, не понимая, отстранила ее от себя, глянула на дочь.
– Нет, мама. Прости меня. Только… я… согласная.
Долго мать смотрела на свое дитя. Не отговаривала и не соглашалась с Дашенькой. Просто пыталась понять, почему та такое надумала. Хорошо ведь ей было в отчем доме, она любила родителей, и они ее любили. Только-только дочь вошла в девичью славную пору, когда женихи должны появиться! А она нА тебе – и сразу же первым же сватам согласие дать готова. Неужто чем-то зацепил ее Матвей Рогозин? Да ведь не разу никто их вместе даже не видал, он по их улице разве раз в год и проезжал… То, что семья Рогозиных путная, хозяйство крепкое – это всем было известно. И про самого Матвея худого было не слыхать…
– Ну, что ж… Надумала, так надумала… – Аксинья вздохнула. Поправила на Дарёнке кофточку, пригладила волосы. Поцеловала дочку в лоб и перекрестила.
– Выйди, сама скажи свое решение.
Аксинья вернулась в комнату, чуть заметно кивнула мужу, села рядом с ним. Через минуту вышла Даша. Вздохнула глубоко. И, не глядя на Матвея, дала свое согласие.
Сваты мигом оживились, обряд пошел дальше своим чередом. Один Матвей сидел на лавке, словно получив обухом по голове. Не ожидал. Ой, не ожидал он от девчонки согласия! Переведя дух, он посмотрел на девушку. Ну что ж, невеста, гляди, твоя воля…
Даша поймала на себе его взгляд. И не увидела в нем никакой радости, разве что удивление одно. Но она и не ждала от этого парня никакой влюбленности. А тот поцелуй… Да подумаешь, что поцелуй? Ему-то наверняка все равно кого было тогда целовать. А вот она… Даренка знала, что спешит с замужеством, но ее невыносимо тянуло к этим серым немного насмешливым глазам, к его сильным рукам и широким плечам. Она до сих пор помнила тяжесть его тела и то, как бережно он приподнялся, чтобы не придавить ее…
* * *
Свадьбу справили на Красной Горке. Широко гуляли, весело. Под крики «Горько!» молодые вставали и лишь касались друг друга сухими от волнения губами. А гости любовались красивой парой, даже самые привередливые не могли не признать, что давно не видали таких красивых молодоженов. И, что греха таить, многие не только девушки, но и молодые бабёшки даже завидовали Даше Сторожевой – ведь такого мужа, как Матвей Рогозин, далеко не каждой Бог послать может.
Но вот первый день гуляний подошел к концу. Под веселые смешки и многозначительные напутствия молодых проводили на ночлег. Свадьбу гуляли в доме невесты, а в первую брачную ночь их отправили к Рогозиным.
Вот и остались молодые супруги вдвоем. Но не кинулся к юной жене Матвей, не сжал ее в пылких объятьях. Молча прошел по комнате, снял с широких плеч пиджак. Даша вообще застыла испуганной птицей у порога. Вот и все, кончилась сказка, которую она сама себе зачем-то придумала. Именно сейчас она поняла это. Поняла, да поздно. Ничего не воротишь назад и не сбежишь теперь из этой светелки. На большую кровать, заправленную вышитым ее же руками бельем, Даша старалась вообще не смотреть.
– Чего стоишь, – Матвей заметил замершую жену, – иди, не бойся.
Даша густо покраснела, заметив, что он начал раздеваться. Матвей, словно почувствовав на себе ее взгляд, обернулся. Даша не удержалась и развернулась к двери. Матвей усмехнулся. Стянул одежду и, оставшись в одном исподнем, прошел к керосиновой лампе, убавил фитиль.
Скрипнула за спиной Даши кровать – муж лег.
– Ты меня, Даша, не бойся, я тебя не обижу. Одного не пойму – чего ты замуж за меня пошла? – произнес он через минуту.
Даша выпрямила спину, осторожно начала снимать фату. Стараясь не смотреть на мужа, она разделась, повесила свадебный наряд и подошла к кровати. Когда она нырнула под одеяло, Матвей погасил лампу совсем. Некоторое время они лежали в темноте.
– Устала? – спросил он тихо.
– Ага, – почти шепотом ответила Даша.
Матвей, закинув руки за голову, лежал рядом. И чувствовал он себя в этот момент по меньшей мере странно. У него не было ничего к этой девочке, разве что помнился тот сочный поцелуй на горке. Красивая, молоденькая девчуха… Его-то, понятное дело, батя и так бы женил, не на Даше, так на ком другом, лишь бы от Еленки отвадить. А вот она-то отчего в замужество кинулась, словно впопыхах? Ничего ведь не было такого, что могло ее толкнуть на это… Если влюблена была в кого, да в отместку за невнимание… А что, и девки да и парни порой такую глупость совершают. Думают, что отомстили обидчикам, а сами потом еще больше запутываются.
Мысли его плавно перетекли к Елене Милютиной. Давненько он у нее не был, помнил отцовский наказ. Если честно, то в чем-то батя прав. Что у него было с молодой вдовой? Любовь? Это вряд ли. Не знал Матвей еще чувства такого – любовь. Тяга животная? Вот это, пожалуй, вернее. Он помнил, как жарко прильнула она к нему, когда сама же и упросила помочь ей спрыгнуть со скирды. Прильнула, обожгла взглядом, и тут же оттолкнула, и пошла прочь – гибкая, горячая, сильная. А Матвей с той поры потерял покой и сон. Но Елена не спешила, дала его желанию разгореться как следует, да и повстречалась ему потом в нужное время в нужном месте. С ненасытной вдовой молодой парень прошел такую науку, какую не всякий мужик порой ведает. Но как бы ни было Матвею хорошо с нею, а сердце его не дрогнуло. И потому безо всякого страха он согласился жениться – не жаль было свободы, не жаль Елены. Хотя… Тянуло к ней, что греха таить, а чем дальше, тем сильнее. Недели за две до свадьбы поздним вечером Матвей вышел было во двор, вывел коня со стойла. Да услыхал за спиной голос стоявшего на крыльце отца:
– Совсем, что ли, удержу нет? – спросил тот с грустной усмешкой.
Матвей застыл на месте. Если бы батя прикрикнул на него, или даже и вовсе преградил путь, тут, может быть, он и воспротивился бы, умчался куда хотел. А вот тихая такая усмешка больно резанула по сердцу. Словно и не мужик я, чего в самом-то деле… И Матвей поставил коня на место, поднялся на крыльцо. Отца там уже не было…
Вспомнив сейчас все это, Матвей беззвучно хмыкнул. Дарёнка тихонько лежала рядом.
– А почему тебя Дарёнкой кличут?
– Это меня с детства так мама звала. Мои старшие братья все умерли. А меня мама у Бога очень просила. Вот он и смилостивился. Дарёная я. Даша. Дарёнка.
– Ишь ты! – хмыкнул Матвей и развернулся к жене. Лежи, не лежи, а завтра поднимут их, стянут с кровати простыню, потащат гостям показывать. Эта мысль подступила незаметно, и хоть совсем не хотелось, но он спросил: – Ну и чего мы с тобой делать будем, а, Дарёнка?
Даша поняла его и внутренне вся сжалась. Вот оно, то страшное, что должно сейчас случиться. Краем уха слышала обо всем этом действе, но что произойти должно на самом деле, она, если честно, толком не знала.
В сомнении был и сам молодой муж. Он-то в этом был уже не новичок, да только не знал, как такое можно сотворить с испуганной пичугой Дарёнкой. Ему не то, чтобы совсем не хотелось близости с женщиной, Матвею не понятно было, что делать именно с нею, с Дашей. Между ней и Еленой не было ни капли схожести. И как подступиться к этой девчонке, чтобы не напугать ее окончательно, он просто не знал. Можно было бы не трогать ее совсем – он бы так и сделал. Но нельзя ее позорить, она-то тут совсем ни при чем.
Даша почувствовала, что рука мужа коснулась ее плеча. Кожу словно обожгло, она не сдержалась и вздрогнула. О, Господи, совсем еще дитя!
И все же его тело не подвело. Несмотря на скованность юной новобрачной, нежная ее кожа, запах и теплая упругость сделали свое дело – и вот уже подол нарядной сорочки под его руками пополз вверх, открывая крепкие бедра. Снять с жены сорочку совсем он не решился.
– Не бойся, – шепнул Матвей.
– Ай! – пискнула Даша и тут же закусила губы, почувствовав, что он склонился над нею.
Матвей не посмел ласкать Дашу так, как, наверное, следовало бы – каким-то внутренним чутьем он понимал, что сейчас ничто не поможет. И потому делал сейчас только то, что считал нужным. Его губы коснулись ее губ, только теперь уже не так, как там, на свадьбе, а в том самом жарком поцелуе, что случился на реке.
Когда все кончилось, Даша сделала осторожную попытку освободиться и он, почувствовав это, отпустил ее, откинулся на спину.
Всё. Теперь уже точно всё.
Утром все прошло честь по чести. Так же, по всем правилам, отгуляла и свадьба. Молодых определили жить у Рогозиных, отведя им половину дома, где они провели первую брачную ночь.
Для Даши началась новая жизнь. Она пришла в чужой дом, с новыми для себя порядками, людьми и их привычками. Свекор Игнат Терентьич хорошо принял сноху, и она как-то сразу нашла с ним общий язык. А вот со свекровью Даше с каждым днем, наоборот становилось все неуютнее. Она и сама не знала, что делала не так, старалась изо всех сил, но Агриппина Ивановна временами косилась недобро, а то и вовсе недовольно поджимала губы.
Но это все было сущей ерундой перед тем, что поняла Даша, спустя несколько дней после свадьбы. Матвей больше ни разу не коснулся ее, ни в шутку, ни всерьез… Вечером они уходили на свою половину, раздевались и ложились в одну постель. И все. Днем все нормально – Матвей, как Матвей, ходит, разговаривает, дела делает. А ночью… Он не был с нею груб, но и мужем в физическом смысле тоже быть не стремился. Словно отвел обедню раз и навсегда…
Если честно, то это не то чтобы тяготило Дарёнку, просто было как-то чуднО. Слышала она, что молодые мужья, особенно в первое время женам продыху не дают. А тут… Хотя то, что произошло в ту первую ночь, ей совсем не понравилось. Было страшно и стыдно, а потом еще и больно. Хоть Матвей и старался быть осторожным и даже ласковым. Продолжения Даше не хотелось. Просто было немного обидно, что он так резко отказался от нее. Вроде как и что-то не так с нею…
Но домашние хлопоты понемногу затянули ее, Даша пообвыклась. Даже когда истопили в субботу баню, и тут-то Даше повезло. Когда она собирала в комнате чистое белье, Матвей зашел за ней следом. Даша растерянно глянула на него и опустила руки с его рубахой.
Матвей аж приостановился, кашлянул. Потом развернулся и, прежде чем выйти, произнес:
– Собери мне отдельно, я с батей в первый пар пойду, а вы с матерью потом.
С той поры так и повелось.
Прошел месяц. Ничего в их жизни не менялось, разве что дни становились все длиннее, а ночи короче. Крестьяне начали готовиться к работе в полях и на огородах.
Агриппина Ивановна и сама не знала, за что невзлюбила невестку. Скорее всего в ней взыграла банальная материнская ревность. Как же, она растила сына, ночей не спала, а тут явилась какая-то чужачка да и забрала ее мальчика, ее кровиночку.
Даша была ловкая, в работе шустрая и аккуратная. Домашних хлопот не чуралась, но и вперед не выскакивала, делала все в срок и как надо. Но свекровь все равно находила к чему придраться. Да и то, что сын держался с молодой женой как-то необычно ровно, безо всяких там заигрываний хотя бы в медовый месяц, было не в пользу Даши. Значит, сын чем-то недоволен, стало быть, невестка что-то делает не так.
Игнат Терентьич своим мудрым взглядом тоже стал замечать это, но пока помалкивал. Чуяло его сердце, что не видит сноха ласки не только от свекрови, но и от мужа. Но знал, что лезть во все это пока не стоит. Молодые должны сами во всем разобраться. Вот если палку начнут перегибать, вот тогда он и молвит свое последнее слово. И ведь как в воду глядел.
Как-то раз вечером, когда женщины стали собирать на стол ужин, Агриппина Ивановна вспылила:
– Ну куда ты капусту поставила! Отцу будет не достать! – Она грохнула об стол большой миской с квашеной капустой.
Сидевший на лавке свекор глянул на жену, но она почему-то восприняла его взгляд, как одобрение.
– А ложки чего не принесла? – напустилась свекровь на Дашу шипящим шепотом.
– Сейчас принесу, – тихонько сказала Даша и метнулась на кухню. Губы ее обиженно задрожали. А в спину ей неслось недовольное: – Вот и будем туда-сюда ходить. До ночи не поужинаем.
Именно это и успел заметить вернувшийся с улицы Матвей. Глянул в спину жене, скрывшейся за цветастой занавеской. Скинул с плеч жилетку, разулся. И остановился посреди комнаты. Когда Даша появилась из кухни с ложками в руках, он тормознул ее. Посмотрел на отца, перевел тяжелый взгляд на мать.
– В общем так. Хоть вы мне и родители, но никому в этом доме я свою жену обижать не позволю. Всем понятно?
Руки матери взлетели было вверх, но тут же безвольно упали вниз. Она глянула на мужа, ища у него поддержки, но Игнат только опустил голову, пряча от всех в усы улыбку одобрения.
После этого Агриппина Ивановна к снохе не придиралась, лишь поглядывала порой неодобрительно. Но даже она, спустя какое-то время заподозрила неладное: Дарёнка стала словно увядать. Она не исхудала, но с лица сошел румянец, она все больше отмалчивалась. Порой свекровь и вовсе замечала, как молодая задумывается о чем-то своем.
– Ты не заболела, не ровен час? – спросила она однажды.
– Не заболела, – коротко отвечала сноха.
– Может, понесла?
Даша вспыхнула как маков цвет. Какое там! После той единственной ночи Матвей к ней и пальцем ни разу не прикоснулся!
Наконец и муж заметил, что с нею что-то не то. Поглядывал молча, а ближе к субботе предложил навестить Сторожевых. Дарёнка с благодарностью взглянула на него.
Скучала она. И по родителям скучала, и по дому скучала. И по подружке Веруне тоже… А Верочка, едва прознав, что подружка в отчий дом погостить приехала, после обеда сама прибежала. Матвей с тестем взялись поправлять крышу на дворе. Аксинья занялась домашними делами. А две подружки уселись в Дашиной светелке и принялись радостно щебетать.
Больше всего вопросов было, конечно же, у Верочки. Очень уж ей хотелось узнать интимные подробности близости с мужчиной. И в этом не было ничего постыдного – не сегодня-завтра и ей предстоит сватов принимать. Кое-что обычно девушки и так к тому времени уже знают, а вот поточнее… Поточнее может только кто-то близкий сказать, уму-разуму научить.
Вот и пристала Верочка к Дарёнке с расспросами. А подружка только краснела, да отмахивалась:
– Да ну тебя, вот сама под венец пойдешь и узнаешь!
И тут же екало сердечко: нет, не такая должна быть семейная жизнь, как у них с Матвеем. Женили его на ней, а она-то ему и не люба вовсе. А может его скованность Дарёнкина оттолкнула? Ну так чего с нее взять, с глупой-то? Да, испугалась она, застеснялась. А он все принял как есть?
– А, погляди-ка, какое мне платье брат из города привез! – похвасталась Вера, развернув обнову. – На Троицу надену.
Девушки принялись разглядывать нарядное платье. Потом подружка уговорила Дашу его примерить. Стройная Дашенька была хороша в обнове, разглядывая себя в зеркале, она заулыбалась довольная.
– Ой, Даш, да оно тебе даже лучше, чем мне!
– Скажешь тоже! – засмеялась Дарёнка.
Вот этот ее серебристый смех и услыхал Матвей, вошедший в избу. Услышал и замер пораженный. А ведь он ни разу не слышал ее смеха с самой свадьбы…
Знал он, что помешает подружкам, смутит их, но словно нечистый подтолкнул его к двери Дашиной светелки – до того захотелось увидеть смеющуюся Дарёнку.
Толкнул дверь и замер: кружится посреди комнаты счастливая румяная девушка, пританцовывает в такт какой-то одной ей слышной музыке…
Так вот ты какая на самом деле – Дарёнка! Отчего же увяла ты в последнее время, отчего грустны твои глаза, а голоса и вообще почти не слышно, не говоря уж про смех? По дому все дела делаешь, ловкая да пригожая, а все равно что-то не так…