Дарёнкино счастье. Сборник рассказов

– Чертовщина какая-то… – пробормотал Игорь. – Мы же не много вчера выпили…

– А может там чего-нибудь в водку подмешано? – ещё раз предположил Ваня.

– Даже если и подмешано, то всем троим одно и то же чудиться всё равно не может, – вздохнул Сашка, – это я тебе как несостоявшийся врач говорю.

– Я, кстати, тоже потом какой-то странный свет видел в соседнем доме, – сознался Иван после некоторого раздумья. – Точно такой, как ты сказал – как будто телевизор работает… Вы уже спали… Он чуть посветил и погас. Только там точно никого нет – никаких следов и сугроб до половины двери…

– Вот-вот, а вы на меня ржали! – вяло попенял друзьям Саша.

Так и не придя ни к какому выводу, парни улеглись спать.

А утром снова были шокированы: у порога стояли исчезнувшие валенки с галошами, а сверху были аккуратно положены Санькины носки.

Но наши люди – это и есть наши люди. Решив, что на этом чудеса должны, наконец, прекратиться, друзья не удрали тотчас из деревни, а спокойно провели весь день в деревенском доме. Перед отъездом Ваня аккуратно снял со стены рамку с фотографиями, вытащил оттуда снимки прабабушки и прадеда, пояснив друзьям, что сделает с них копии и потом вернёт на место.

В город парни вернулись только вечером, клятвенно обещав друг другу, что никому не проболтаются о том, что с ними произошло. Не хотелось как-то перед людьми выглядеть дураками.

История эта может так и сошла бы за какой-то необъяснимый бред, но однажды, несколько лет спустя, Иван получил от Игоря предложение стать крёстным отцом его маленького сына. После той памятной поездки друзья уже не теряли друг друга из вида, время от времени встречались и были в курсе перемен в жизни друг друга.

И вот в церкви Иван, следуя примеру своей беременной жены, в ожидании начала таинства крещения, купил несколько свечей. Подойдя к одной из икон, он зажёг свечу и поднял глаза на лик. И чуть не выронил свечку из руки. С тёмной от времени иконы на него смотрели уже знакомые глаза. Такое же материнское тепло лилось из этого взгляда, какое он ощутил на себе, когда распахнул дверь деревенского дома и увидел старушку. Иван вздрогнул – со старинной иконы на него смотрела молодая женщина с младенцем на руках.

После обряда Иван подвёл к иконе и Игоря с Сашкой. У них была точно такая же реакция, как и у него самого. Посовещавшись, они подошли к пожилому священнику. Тот внимательно выслушал их рассказ, понимающе кивнул.

– Если честно, то я слышу подобную историю второй раз в жизни. Первую, весьма похожую, мне рассказала моя бабушка, когда я был ещё ребёнком. Не пугайтесь, молодые люди, то, что произошло с вами – это, действительно, чудо. К вам приходила сама Богородица. Это на иконе она красивая молодая женщина. К людям она является совсем в другом виде, чаще всего в неприглядном. Это своего рода испытание на человечность, и вы его, я так понимаю, выдержали.

Священник улыбнулся, понимающе глянул на притихших молодых мужчин.

– Не верите мне? Это ваше право. Но Богородица обычно щедро благодарит достойных. У вас ведь тоже после этого были перемены к лучшему, не так ли?

Священник снова улыбнулся и откланялся, оставив друзей наедине со своими мыслями и чувствами.

Мужчины переглянулись. Иван после той истории благополучно женился, сейчас они с женой ждали второго ребёнка. Игорь помирился с женой, и сегодня они крестили своего первенца. Саша снова вернулся в медицинский, окончил его с красным дипломом и уже работал, снискав славу подающего большие надежды детского хирурга. Через неделю у него должна состояться свадьба.

Веснушки

Мила Рутова пришла сегодня на работу пораньше – надо было срочно закончить начатую статью. Привычно включив компьютер, она защелкала клавишами клавиатуры – пока ехала в полупустой маршрутке, ее очень удачно посетило вдохновение, и теперь Мила почти точно знала, что писать.

Надо сказать, что ей несказанно повезло, потому что едва Мила поставила заключительную точку в тексте, в кабинет заглянул ее руководитель. Завотделом просто расцвел, увидев Рутову.

– Люда, привет! Как поживает наша статья?

– Привет, Борисыч. Родилась. Ты удачно зашел, я как раз заканчиваю.

– Ну, тогда с новорожденной тебя!

Мила хмыкнула в ответ. Пробежалась глазами по последним абзацам и лишь потом перевела взгляд на Льва Борисовича.

Она не ошиблась. Тот зашел не просто так. Уже через пару минут с совершенно серьезным лицом он дал своей подчиненной Людмиле Рутовой очередное задание. Нужно было ни много ни мало: съездить в соседнюю область, посетить там один металлургический завод и написать пару статей о передовиках производства.

– Как в старые добрые времена? – переспросила Мила не без иронии.

– Правильно. Поверь, Людмила, я немало уже живу на свете и могу с уверенностью сказать, что в этом мире ничего не меняется.

Сдав законченную статью, Мила оформила командировку и поехала в соседнюю область. А чего бы ей не поехать? Вполне приятная, сорока с небольшим, дама, у которой в жизни все уже сложилось – был хороший муж, выросли и неплохо устроились два сына. Нормальная работа. Свой, давно сформировавшийся круг приятелей и приятельниц. Вполне все так среднестатистически, все более-менее ровно. Почему бы не съездить и не развеяться?

Посетив завод, Мила довольно быстро справилась с заданием. Сделав нужные наброски для будущих статей, она выкроила себе полдня, чтобы погулять по городу. И для души полезно, и наблюдения за местными жителями и осмотр достопримечательностей могут пригодиться для работы. Уж что-что, а примечать интересное и не менее интересно писать об этом Людмила Рутова умела. Журналистом она была хорошим.

Выйдя на набережную, Мила села на скамейку. Осень радовала душу и взгляд яркими красками бабьего лета. Воздух казался прозрачным – не то от того, что листва на деревьях и кустах заметно поредела, не то потому, что даже, несмотря на яркое солнце, уже чувствовалась осенняя прохлада.

Подставив лицо солнечным лучам, Мила глубоко вдохнула в себя эту звенящую свежесть, посидела некоторое время, наслаждаясь тишиной и покоем. Со стороны реки неожиданно подул прохладный ветерок, и женщина, резко раскрыв глаза, развернулась спиной к воде.

Мимо скамейки проходила стайка девчонок лет десяти. Одна из них вдруг повернула голову и посмотрела на Милу. А Мила на нее. Секунду или даже меньше длилось это переглядывание. Девочки уже проходили мимо. Отойдя на некоторое расстояние, та девчушка снова обернулась.

А Мила застыла, как изваяние. Даже не могла некоторое время понять, что случилось. Ну что, казалось бы, такого из того, что какой-то ребенок посмотрел на тебя на улице?

Но ей показалось, что она все это время даже не дышала. Почему? Да потому… потому, что Людмиле вдруг показалось, что она увидела себя со стороны. Себя, Милу Рутову, только на тридцать с лишним лет моложе. Те же серые глаза, те же пухлые щеки. Даже россыпь веснушек на носу и щеках – все это было точно таким же, как у нее самой много-много лет назад. Бывает же такое!

Мила даже головой потрясла, пытаясь отогнать наваждение. Густые рыжие волосы (Мила до сих пор не пользовалась никакими красками) рассыпались по плечам. Ее лицо точно так же покрыто веснушками, как и у девочки, только она давно уже их не замечает, как, впрочем, и большинство людей вокруг нее. С годами Людмила научилась выглядеть так, чтобы веснушки были последними, что видели в ней другие. Как говорится – дура та женщина, что в тридцать лет еще не красавица. Мила Рутова дурой не была.

А вот у девочки в ее возрасте вполне могут быть с этим проблемы. Люду поначалу тоже иногда обзывали. Это теперь она с гордостью носит звание Рыжая. В детстве же это обидное прозвище! Дай бог, мама этой малышки научит ее правильному отношению к цвету своих волос и веснушкам.

Долго еще потом эта встреча не давала Людмиле покоя. Даже вечером время от времени девчушка всплывала в ее памяти. Удивительное дело – живешь вот так, и не знаешь, что где-то уже родилась и так же ходит по земле твоя копия. И никакого родства между вами вроде нет, а надо же – похожа, как две капли воды!

Утром следующего дня Мила собралась в обратную дорогу. Погода снова радовала глаз, и, пытаясь выкроить у осени побольше яркого солнышка, тепла и просто свободы, Людмила решила выйти из гостиницы пораньше, чтобы еще раз пройтись по городу. До вокзала было не очень далеко, на автобус она успеет.

Не спеша брела гостья по небольшим улочкам, любуясь архитектурой старинного города, иногда просто всматриваясь в лица людей, в их действия. Все это было не только Милиной профессией, ей это просто нравилось – наблюдать.

Вот, например, красивая кованая ограда, что отделяет территорию какого-то трехэтажного здания от тротуара. Мила вгляделась в дом. Нечто среднее между школой и детским садом, во дворе много детских штучек – горки, качели и прочее, но дети вон там, возле крыльца, явно не садовского возраста!

– Мама! – Раздался вдруг совсем рядом детский крик.

Мила вздрогнула и обернулась. К той самой решетке, чьей красотой любовалась Людмила только что, подбежал мальчик лет шести. Подбежал, схватился маленькими ручками за прутья, прижался румяной мордашкой к ним, и глядел на Милу восторженными блестящими глазенками. А по носу и щекам его весело разлетелись крупные веснушки.

Мила почувствовала, что земля закачалась под ногами. Во все глаза она смотрела на ребенка. К нему уже спешила пожилая, немного грузная тётечка.

– Дениска! – Подошла, ласково (причем не наигранно, а по-настоящему ласково), она взяла малыша за руку, взглянула на застывшую на месте Милу. Улыбнулась немного грустно: – Вы простите нас. Это случайно получилось.

Ошарашенная Людмила только согласно покачала головой. А потом зачем-то задала вопрос в спину уводившей мальчика женщине:

– Извините, а что в этом доме находится?

Ответ словно обухом ударил Милу.

– Детский дом.

Купив на вокзале билет, Мила Рутова полчаса мучилась в зале ожидания, пытаясь стряхнуть с себя наваждение, не покидавшее ее с момента встречи с мальчуганом. «Что я так задергалась?! Ну, подумаешь, ребенок! Ну и что, что из детского дома! Ну и что, что он назвал меня мамой! Они же в каждой встречной тетке готовы признать мать! Тебе ли не знать, ты же журналист! Акула пера! Что ты так разволновалась?! Уедешь сейчас, и все забудется потихоньку».

Стараясь унять, никак не желавшее униматься, волнение, Мила стала нарезать круги по залу. Когда до прибытия автобуса осталось минут пятнадцать, объявили, что рейс отменяется по техническим причинам и просили всех купивших билет подойти к кассе. Узнав, что следующий рейс в ее город будет вечером, Мила обменяла билет.

Отойдя от окошка, она посмотрела на часы. До отъезда домой было еще больше шести часов. Глубоко вздохнув, Мила направилась к выходу в город.

Через некоторое время она поднималась на крыльцо того самого детского дома, где проживал окликнувший ее мальчик.

«Зачем иду? Что мне здесь надо?» – думала она, а сама молила Бога, чтобы не встретиться еще раз с тем ребенком. «Ведь он разволнуется, увидев меня, может заплакать…» – Миле уже почему-то было жаль мальчика. «Дались мне эти веснушки!»

Директор заведения приняла Людмилу. Взглянув на ее журналистское удостоверение, вздохнула: «Ну и что же вы хотите?»

Мила и сама не знала. Но у нее недаром был писательский талант, голова сработала почти мгновенно.

– Понимаете, я хочу написать книгу. Там будет кое-что и про детский дом. Мне не нужны имена и фамилии. Ни ваших работников, ни ваших воспитанников. Мне просто нужен живой материал… – Людмилу саму покоробило от слова «материал», но она намеренно употребила его, чтобы дать понять директрисе, что ей не нужна конкретика, что она не собирается «копать» под коллектив и установленные здесь порядки. – Мне хотелось бы услышать истории детей. Вы и ваши коллеги ведь много интересного знаете…

Конечно, заведующая знала. И, конечно же, ей было некогда. Она призвала на помощь какую-то свою помощницу – на вид совсем еще молоденькую стройную девочку. Лишь потом, как следует приглядевшись к ее лицу, Мила заметила сеточку морщин у глаз. Сразу прибавив девушке лет десять, она послушно отправилась за ней куда-то в другой кабинет, чтобы там «собирать материал» для своей будущей книги, о которой Мила совсем даже не помышляла. Если честно, то она вообще не знала, зачем именно явилась сюда. Просто ноги принесли и все. Но был у Милы уже некоторый жизненный опыт, когда (она знала это наверняка) лучше отдаться обстоятельствам и плыть по течению.

Часа два Людмила Рутова изображала из себя писателя. Историй было несколько, и все они, действительно, были интересные. Тот еще материал! Сюда же от хорошей жизни не попадают!

Потом девушке позвонили и она, выслушав телефонную трубку, пригласила гостью в столовую на обед. Видимо готовили здесь на совесть, раз не побоялись пустить журналистку в святая святых.

Есть Миле от волнения совсем не хотелось, но не принять предложение было бы некрасиво и немного подозрительно.

Выйдя в коридор, Людмила перевела дух – он был пуст. Ну, да, конечно, дети ведь на обеде. Не раз она слышала, что в детдоме самое страшное – это смотреть в глаза детям. А как же столовая, там ведь они все равно ее увидят? Но думать об этом не хотелось, и Мила снова решила: «А, будь, что будет!».

Чутье ее не подвело. Множество ребят лишь мельком глянуло на нее, видимо дети приняли новое лицо за какую-нибудь проверяющую. Ходят ведь у них тут всякие инспекторы, наверняка ходят.

Помощница директрисы отвела Милу за отдельный столик. Они пообедали, продолжая при этом вполне непринужденно беседовать. В сторону детей Мила старалась не смотреть.

Проведя в детском доме почти четыре часа, Мила решила откланяться. Волнение ее почему-то понемногу улеглось само собой, и она вышла из кабинета воспитательницы почти расслабленной. Со спокойным сердцем прошла коридор, вышла в просторный холл на входе в здание. И тут же увидела девочку с набережной. Она стояла возле окна. Увидев Милу, ребенок явно удивился. Удивилась ли она сама? Да у Людмилы снова словно что-то взорвалось внутри. Она запнулась было, устремив взгляд на девочку.

И тут раздался топот детских ног и к девчушке подбежал мальчик. Подбежал, прижался к ней всем телом, обхватил руками. А потом повернул коротко стриженую голову и посмотрел на Людмилу уже знакомыми Денискиными глазенками.

Так они и стояли, глядя друг на друга, некоторое время. Тут раздался голос Милиной сопровождающей, и ей пришлось перевести взгляд на нее.

Уже в дверях, боясь обернуться и увидеть глаза детей, Мила Рутова каким-то не своим голосом спросила:

– А как зовут этих ребяток?

– Марина и Дениска. Они брат и сестра. Я вам про них не рассказывала… Они у нас недавно… – растерялась было воспитательница.

– Ну да, – неопределенно проговорила Людмила и стала прощаться.

Мила Рутова уехала из этого города, вернулась домой. Написала целых три статьи про завод, про людей, работающих на нем.

Но ни днем ни ночью не могла справиться со своими мыслями. Из головы ее не выходили дети. Марина и Дениска. Брат и сестра. Круглощекие детские мордашки, щедро усыпанные веснушками.

Мила стала задумчивой. Вскоре это заметили на работе. Заволновались, все ли у нее в порядке, не нужна ли помощь. Она успокоила коллег, даже порадовалась их чуткости.

А вот муж Алексей, задав ей почти такой же вопрос, не принял ее краткий положительный ответ, начал допытываться, что происходит. Сначала Мила отшутилась. Потом просто махнула рукой – а, мол, ерунда. А потом рассказала, все, как есть, рассказала. Про каждый свой шаг, про каждый взгляд, про все свои ощущения там, во время встреч с детьми.

Леша долго молчал. Часа два, наверное. Потом задал вопрос:

– И чего ты хочешь?

– Я?! – растерялась Мила.

– Ты.

– Не знаю. А почему ты решил, что я что-то хочу?

– Потому что ты ходишь с таким странным видом уже почти месяц, с того дня, как ты съездила в эту командировку! На тебя смотреть больно, ты как будто что-то потеряла…

Мила не знала, что ответить мужу. Она на самом деле ничего не знала и толком не понимала. Знала только одно – ее сердце рвалось к этим детям.

Потом у них с Лешей был непростой разговор, который закончился его решительными словами:

– Ладно, давай съездим, посмотрим на эти твои… веснушки…

Спустя некоторое время жизнь семьи Рутовых резко изменилась. Настолько резко, что даже и представить себе было сложно. Скажи им, что так будет, буквально несколько месяцев назад, они бы, наверное, просто посмеялись в ответ. В квартире снова стало тесно, свободного времени опять почти не оставалось, но на сердце было легко и радостно.

А Мила на всю оставшуюся жизнь запомнила радостный детский крик, разнесшийся, казалось, по всему детскому дому, едва они с Алексеем переступили его порог:

– Марина, за нами папа и мама приехали!!!

Дарёнкино счастье

     Зима нынче стояла знатная! Декабрь, январь и февраль отслужили свое честь по чести – и снега было вдоволь и мороза, и даже солнышка.

     Незаметно подошел март. И тут природа снова не поскупилась своей щедростью. Снег еще лежал огромными белоснежными сугробами, искрился на ярком солнце, радуя глаз и давая ребятишкам радости от гулянья на улице.

     В один из таких красивых дней в самом начале месяца, навестив брата, Матвей Рогозин возвращался на санях домой. С ним увязался старший племянник Степка, надумавший погостить у деда с бабушкой.  Сам Матвей, рослый красивый парень  двадцати двух лет от роду,  был  в семье Рогозиных младшим сыном и жил с родителями.

     Мальчишка упросил дядьку дать ему править лошадью. Степке шел уже восьмой годок, мальчуган был шустрый, да и дорога хорошая. Матвей отдал ему вожжи, а сам, развалившись  в санях на душистом сене, поглядывал по сторонам.

     Поскрипывали полозья по снежку, солнце  заметно припекало щеки. На небе ни облачка, да и само оно уже приобретает на смену неяркой зимней краске сочную голубизну. Красота!

     Путь местами пролегал вдоль  реки, а там, на высоком берегу, недалеко от села, резвился народ. Катание с горы испокон веков было любимым развлечением на Руси. Вот и сейчас от речки  доносился визг и писк, радостные крики и громкий хохот.

– Дядь Матвей, давай заедем, – обернулся к нему Степка.

– Давай, – запросто согласился тот.

     Молодость – отчего же не покататься?

     На горке кого только не было! И совсем маленькие ребятишки, и подростки, и молодежь.  В селе сейчас пополудни управят скотину – да и жди кое-кого из взрослых. А что, найдутся и такие смельчаки! Глядишь – и полетят вниз розовощекие бабы в цветастых платках, да несколько мужиков кинутся им вдогонку, чтобы догнать на спуске, и, приловчившись, устроить там кучу малу, помять веселым бабёшкам бока, пощупать лакомые упругости, а то и вовсе примкнуть устами к горячим устам. И вовсе не всегда быть за то битым или поруганым. Иной раз и задержится какая в плену, не сразу оторвется от мужицких губ, не сей момент вырвется из крепких рук. Да, чего только не бывает…

     Дашенька Сторожевая была у родителей единственным ребенком.  На Михайлов день ей исполнилось семнадцать лет. Светлокосая, румяная, стан гибкий. Красавица! Вместе со своей подружкой Верочкой, такой же стройной веселой девчушкой, она часа два назад пришла на горку и с визгом носилась туда-сюда в стайке других девушек. Женихающиеся парни поглядывали на Дашу с Верочкой, шутили с ними, но ничего вольного себе не позволяли. На селе все знали крутой нрав Дашиного отца – донских кровей казака Артема Сторожевого. Не дай Бог, сотворишь что-нибудь не то, не открестишься потом. Да и сама Даша хоть и была хороша собой, но никогда красотой своей не гордилась, не выпячивала ее. Она вообще была воспитана скромной и работящей, ее любили не только дома, но и подруги и соседи.

     Девушки притащили  санки и, усевшись по нескольку человек, одновременно на пяти салазках покатили вниз. Парни – им вдогонку. Внизу, как водится, встретились: санки об санки, люди об людей. Куча – мала, шумно, весело!

     От сильного удара Даша не удержалась на своих санках, хоть и крепко цеплялась за Верочку. Хлоп! И девушки полетели в разные стороны.

     Дарёнка упала на спину, кто-то шлепнулся рядом.  Давясь от хохота, девушки проворонили момент, когда на них свалились парни. Чей-то светлый полушубок закрыл Дарёнке лицо, кто-то тяжелый упал на неё. Но больно не было, парень как-то изловчился и сумел немного смягчить удар, спружинив на руках.  Но потом тоже принялся хохотать, ослабил руки и навалился на девушку. Вот тут-то Дашутка и ощутила всю его тяжесть!  Некоторое время они смеялись и барахтались в снегу. И вдруг парень снова приподнялся на руках и глянул на свою «добычу».

     Большие синие глаза, румяные щеки, алые, еще по – детски пухлые губы. Красота -то какая! Серые глаза его радостно блеснули. Девчонка все еще смеялась и смотрела на него открыто. Да ведь это же Дашутка Сторожевая! Матвей узнал ее, но не отстранился. Она продолжала от всей души смеяться. И вдруг он сграбастал девушку в охапку и с жаром припал к ее губам. И это был такой сочный поцелуй, что, казалось, звук его был слышен на всю округу.

     Матвей оторвался от девичьих губ и тут же кто-то рывком стянул его с Даши. Саму девушку подхватили с земли подружки и потянули за собой. Молодежь, с хохотом и гиканьем, шумною толпой стала забираться обратно на берег.

     А в это время на одной из улиц у колодца собрались бабы. Одна, вторая, третья… Вот уже и коромысла сняты с плеча, и семечки пошли в ход. Истинно деревенское сборище! Кости тут моют всем и каждому, здесь делятся последними известиями и придумывают новые сплетни.

     Агриппина Ивановна  Рогозина уже поднимала из колодца второе ведро, когда услышала:

– Ой, бабоньки! Нешто мы еще одну зиму прожили? Солнышко-то как припекает! Весна!

– А то! – поддакнула другая. – Как мой-то скажет – щепка на щепку!

– А вам бы только про энто дело! – фыркнул еще один голос.

– А нам-то чо? У нас с Власом дело еще молодое, не застоялися! – веселилась Евдокия Муромова, тридцатилетняя красивая баба, жившая через два дома от Рогозиных. – Верно говорю, Агриппина Ивановна?

– Что верно, то верно. – Рогозина смерила оценивающим взглядом сочную молодуху. – Только меня-то чего с собой сравняла? Я вроде постарше тебя  буду.

– А я и не тебя… –  Евдокия сверкнула шаловливым взглядом и многозначительно замолчала.

– Ладно тебе, Дуняшка, языком-то молотить! – попыталась остановить товарку другая женщина.

     Агриппина Рогозина перехватила поудобнее свою ношу и пошагала по тропинке. Придя домой, она поставила ведра и в сердцах грохнула коромыслом.

– Ты чего, мать? – выглянул из комнаты муж Игнат Терентьич.

– А того! Знать опять этот греховодник к Елене ходил! Бабы мне скоро на улице проходу давать не будут! В который раз уже одно и тоже слышу, и все про Матвеев блуд! Женил бы ты его, отец! Вон какой жеребец вымахал, хоть и грешно матери-то так про сына говорить, прости меня, Господи! – она осенила себя крестом и вдруг смахнула с глаз набежавшую слезу. – Дождешься ведь, что и тебе люди в лицо смеяться станут!

     Игнат Терентьич помрачнел. Знал он, о чем жена речь ведет. Младший сын Матвей и в самом деле вымахал завидным красавцем. И характер был недурной, и в голове не ветер свистал, и в руках дело спорилось. А с прошлого лета, с самой сенокосной поры схлестнулся сын с вдовушкой из соседнего села – Еленкой Милютиной. То ли заговорила она его, то ли еще чего, но только девок Матвей с той поры словно не замечал. На гулянки ходил ненадолго, словно лишь для того, чтобы отметиться. А время от времени доходили до родителей вести, что видят его ни много ни мало – в соседнем селе у той самой Елены. Вдова была лет на пять постарше Матвея, в замужестве прожила недолго – супруга ее насмерть закатал бык. Беда с ним приключилась   через два года после свадьбы.  Детишек Милютины народить не успели. Вот и жила Елена одна – одинешенька, не давая покоя бабам не только из своего села, а еще и соседям. Красивая она была, эта Еленка, а с годами становилась еще краше, словно наливалась какими-то неведомыми соками, блистала такой манкой женской красотой.

     Где уж было мужикам удержаться от такой ягоды-малины? Вот и подкатывали они к ней. Болтали злые языки, что если и принимала она кого, то только на один раз, словно не позволяла сердцу своему привыкнуть, душе прикипеть. Только все это пустая болтовня была – ни один мужик не мог сам себе похвастать, что побывал в объятиях Милютиной.  А нынче летом свел их нечистый с Матвеем Рогозиным, схлестнулись они на покосе. Вот тут-то, знать, и дрогнуло вдовье сердечко. Повадился добрый молодец пропадать у Елены время от времени. Отец знал об этом, но до поры молчал. Не хотелось родительскому сердцу верить, что у любимца это серьезно. Мужицкое дело такое… в подоле, как говорится, не принесет. Но вот избаловаться, пожалуй, может. А еще хуже – так это славы дождешься, не ровен час, что и ему мужики такой же вот привет отвесят, как жене его бабы.