Восемнадцать Безбожных лет

И везде, во всех играх и на всех уроках, в любой час с ней был Кай. Одного его она отправляла по всем поручениям, заставляла выполнять свои приходи. Во всех играх он был грушей для битья, если её маленькой армии нужно было победить врага, им становился её паж. Но Кай, казалось, никак на это не реагировал. Всегда покорно исполняя её приказы, он этим неимоверно злил Лианну, заставляя её постоянно придумывать всё новые и новые способы унизить его. И вскоре и для всех остальных детей он стал козлом отпущения. Не было дня, когда кто-нибудь не пытался задирать его, но, в отличие от оскорблений, которые он слышал своей госпожи, Кай не терпел, когда кто-нибудь из детей выказывал к нему неуважение. Любой обидчик, открывая рот, рисковал быть вдавленным в землю несколькими тяжёлыми, беспощадными ударами кулаков пажа. Он нападал быстро, словно волк, безмолвно и свирепо, заставляя любого из мальчишек кричать и вырываться. Лианна, видя расквашенные носы приятелей, пыталась приказать Каю не сметь их трогать, даже если они злословят на его счёт, на что он холодно ответил: «Твои оскорбления я буду терпеть сколько угодно, госпожа. Но терпеть оскорбления от других – это приказать не в твоей власти». Единственное, чем смогла ответить ему Лия – очередной тяжёлой пощёчиной.

Презираемый всеми сверстниками, постоянно вынужденные сносить нападки Лианны и обороняться от других детей, Кай, всё же, был выделен среди них, возвышался над ними, ведь ему, как пажу Лии, позволялось учиться вместе с ней. На всех её уроках с Арахтом он был с ней, когда госпожа училась фехтовать – он был её противником. Когда ей всё же удалось приручить Бурана, Кай вместе с ней ездил верхом, учась держаться в седле на высокой серой в яблоках лошади. Будучи постоянно вместе, они вынуждены были постоянно противостоять друг другу. Лианна больше всего на свете хотела сломить его, заставить полностью, беспрекословно подчиниться ей и признать её! Она хотела, чтобы он стоял перед ней всегда со склонённой головой, глядел на неё со страхом и благоговением, как остальные слуги. Но вместо этого всегда получала отпор, гордый взгляд и величественно расправленные плечи, словно перед ней был не мальчишка, подобранный в приюте, а настоящий король. Сколько раз она подавляла в себе желание плюнуть ему в лицо словами о том, что она то Бог! Что её ждёт великая миссия, а он всего лишь жалкий человек, не более чем букашка! Но помня приказ отца, она молчала. Никому нельзя было знать…

Барон Горвей, видя, какой растёт его дочь, довольно улыбался в седеющую бороду. Беспрекословно подчиняющаяся ему и подчиняющая себе, гордая, сильная и надменная. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, одного её взгляда хватало, чтобы превратить провинившегося слугу в жалкий комок страха. И он всегда повторял ей: «Помни, кто ты есть. Помни, что они твои слуги, а не друзья». Да, она была рождена повелевать. Вбив в неё дисциплину, Горвей любовался её покорностью отцовским приказам. Арахт учил её языкам и грамоте, счёту, преподавал ей историю. Книги она поглощала с жадностью, словно боясь чего-то не успеть, упустить что-то важное. Но всё же, самыми её любимыми занятиями были фехтование и верховая езда. Она отлично держалась в седле. Её конь Буран, когда Лия садилась на него, из демона превращался в ручного пса, покоряющегося любому её приказу. А держа в руках меч, она точно танцевала, извиваясь, словно кобра, кольцами вьющаяся вокруг противника.

Но всё же, Кай оставался тем единственным противником, которого она никак не могла покорить. Вместе с ней он фехтовал, но, в отличие от других детей, отказывался поддаваться ей, и даже если проигрывал поединок, всегда упрямо поднимался вновь, готовый сражаться дальше. Его упорство не давало Лианне спокойно спать по ночам. В этом мальчишке она видела единственное, над чем она была не властна, единственное препятствие к тому, чтобы стать достойной дочерью для своего отца. И делом всей её жизни стало сломить его.

* * *

Лианна к пятнадцати годам превратилась в симпатичную, жёсткую и гибкую, как лук девушку, худую, поджарую. Она затягивала свои огненные волосы в тугую косу, отчего её красивое лицо вдруг становилось холодным и каменным. Она изумительно держалась в седле, но ни танцевать, ни даже грациозно двигаться, как подобает молодой леди, она не умела. Вместо этого по замку резко отщёлкивал стройный стук её сапог.

Но стоило ей только сесть в седло, как Лия начинала чувствовать себя в своей тарелке. Пренебрегая платьями, она, как и в детстве, продолжала носить мужской костюм, лишь по случаю наряжаясь, чтобы казаться благороднее перед отцом. Сидя же верхом, укрытая плащом, задвинув кожаные сапоги в стремена, она позволяла себе дышать свободнее, пуская коня галопом. Со сворой своих товарищей они объехали весь остров, исследовали все леса и пещеры, все заводи и болотца. Отец часто брал Лианну на охоту, но в эти моменты она чувствовала себя слишком скованно, чтобы наслаждаться изумительными полями и долинами, окружающими её. Отправляясь же в эти путешествия с товарищами или с Каем, Лия хоть ненадолго забывалась.

Остров был красив. Нескончаемые леса, пересекаемые узкими лентами рек и ручьёв, покрытые вечным туманом и смогом болотца, золотящиеся осенью поля, долины, поражающие яркостью цветов и пронизывающим морским ветром! Кромку воды резали скалы, заключая берег в кольцо, но кое-где волны выбегали на землю, там, где раскинулись длинные, каменистые пляжи, покрытые тиной и раковинами, и привязанными рыбацкими лодками. Иногда, свешиваясь со скал, вниз, на пенящуюся пасть моря, заглядывались сосны, глубоко уходящие корнями внутрь камня, каждую бурю рискуя сорваться. Всегда разное море: то спокойно-бирюзовое, то чёрное, покрытое одеялом давящих туч. Единственное, что почти всегда оставалось неизменным, это ветер, окутывающий землю невидимым плащом. Слабый или сильный, он всегда сопровождал Лианну в её путешествиях.

Только проснувшись в своих покоях, она уже слышала его гудение в стенах замка. Сквозняками он проникал внутрь, заставляя сотрясаться от холода даже в самые жаркие летние деньки. В замке всегда было холодно. Одевалась Лия сама. Когда она была совсем маленькой, ей помогал одеваться Арахт. Никто не подпускался к девочке, никто не должен был видеть её отметину. Став старше, Лианна была предоставлена сама себе, но, во всём самостоятельная, она не жаловалась. Она привыкла обходиться без всех. Единственное, в чём ей помогала служанка – это расчесывать и заплетать в косу волосы, потому что они были слишком длинными, чтобы Лианна могла сама с ними справиться. Девушка не любила свои волосы. Слишком рыжие, ведь отец её был благородно темноволос. Рыжие волосы и веснушки по всему лицу были у сына повара, поэтому Лия злилась, что хоть чем-то похода на простолюдина. И они были слишком длинными, такими неудобными для верховой езды и фехтования, но отец не позволял их состричь. Сама девушка не видела в них никакой красоты.

Однажды она охотилась. В сопровождении небольшой свиты псарей, слуг и Кая они вышли из замка ранним утром. Стояла поздняя осень. Мешая грязь копытами, лошади шли по деревне. Отовсюду к статной, возвышающейся на большом чёрном коне девушке были прикованы странные, не то восхищённые, не то ненавистные взгляды. Но Лианна даже не отвечала на них. Она высоко держала голову, как учил её отец. Ей, знающей свою судьбу, не пристало смотреть на них, грязных, оборванных, недостойных. Её боялись. Даже не зная её, ни разу с ней не заговорив, каждый житель был в ужасе перед этой рыжеволосой девушки. Если её отца боялись за его характер, Лианну боялись за то, чей дочерью она была. Когда они проезжали площадь, она обернулась на голоса. Кай, ехавший сзади, приветственно помахал какому-то старику, стоящему у стены кузни и что-то дружелюбно крикнул. Кузнец улыбнулся в ответ. Встретив всё ещё улыбающийся взгляд Кая, Лия раздражённо пришпорила коня. Пустив лошадь галопом, она не обратила внимания на людей, которых окатила брызгами воды и грязи. Никто ей никогда не улыбался.

И только вой собачей своры, взявшей след, топот и ржание коней, крики, в конце концов заставили её опомниться. Лия в душе была счастлива свежему ветру, шуму, в котором можно было и забыться, и потеряться. Мимо проносились цветные всадники, размахивающие кнутами, псы с воем мчались куда-то к далёкой кромке леса. Поддавшись порыву, Лианна послала Бурана вперёд и могучий конь, вскоре обогнав всю свиту, чёрным ураганом помчался по полю. Впереди была видна свора. Девушка, поднявшись в стременах, увидала впереди красную точку, тщетно пытавшуюся убежать. Лианна почувствовала в груди искрящийся восторг. Ветер, бешеная скачка, погоня! Пришпорив коня, она вытащила из колчана стрелу и натянула лук. И затаила дыхание.

«Нужно попасть до того, как собаки её разорвут»

И лёгкая стрела с жужжанием сорвалась с тетивы. С коротким визгом, лиса как-то взвилась в воздух и кубарем покатилась по земле. Через секунду на неё налетела свора, погребя добычу под массой рычащих, двигающихся тел. Лианна осадила лошадь и, тяжело дыша, улыбнулась. Меткий выстрел. Отец всегда учил её, что нет ничего эффективнее, чем один меткий, смертельный удар.

«Всегда помни это. Тот, кто бездумно бросается на врага, кто не рассчитывает свои силы – проиграет. Тот, кто умеет ждать, кто бьёт без промаха – тот истинный победитель»

Пока Лианна пыталась справиться с бешеным стуком сердца, к ней подъехал Кай. Юноша соскочил с лошади и двинулся к своре. Собаки, завидев его, радостно завиляли хвостами, заскулили, стали прижиматься к его ногам и высовывать красные языки. Потрепав псов за ушами, Кай осторожно пробрался к центру и вытащил за хвост то, что осталось от лисицы. Клыкастые пасти изрядно изорвали шкуру, но она оставалась всё такой же дивно красной, пышной, красивой. Лианна победоносно улыбнулась.

– Эта шкура достойно украсить мантию моего отца! Мне же останется слава за ловкое попадание.

Кай взглянул на неё, и Лианне на секунду показалось, что в его глазах мелькнуло сожаление.

– Да, госпожа. И это не единственная твоя слава, заработанная сегодня.

– Какую же ещё славу я сыскала, паж?

– Теперь, таких огненных волос, как у тебя, нет ни у кого на этом острове.

Лицо Лии болезненно, зло искривилось. Бросив на Кая ненавидящий взгляд, она приказала: «Отдай её псам», и послала коня прочь. Специально он сказал это или же случайно – она не знала, но чувствовала страшную боль и ненависть. Он задел её за живое. И больше всего её злило, как нелепо это было! И почему этот проклятый мальчишка никогда не может промолчать?! Он никогда не сдаётся. Сколько бы они ни дрались, сколько бы ни состязались, о чём бы ни спорили – Кай был единственным, кто никогда ей не уступал! Каждый ребёнок в конце концов сдавался ей, поддавался, признавал её власть и силу, но только не он. Кай, который был ей как раб, продолжал раз за разом одерживать над ней верх, даже не побеждая её, а просто не покоряясь, что было ещё унизительнее.

В себе Лианна постоянно чувствовала непримиримую борьбу. Два противоречия бились в ней: желание, чтобы все подчинялись ей, как её отцу, и мечта о том, чтобы её любили. Девочка чувствовала, что не может соединить это, ведь чтобы ей подчинялись и чтобы отец гордился ею, ей приходилось повелевать, быть жёсткой, жестокой, иногда и просто злой! Так хотел отец. И перед глазами всегда был Кай – мальчишка, который одной улыбкой, одним ласковым словом заставлял всех любить себя. В замке его побаивались и недолюбливали, зато в деревне к нему все прониклись теплом и нежностью. С собой он нёс свет и добро, когда, казалось, дочь барона приносит с собой только мрак и ужас. Едя верхом на чёрном как ночь коне, она заставляла сердца трепетать. Лия чувствовала своё величие, свою силу, гордость своего отца, и своё безграничное одиночество в этом мире. И чтобы хоть как-то не сойти с ума, она винила во всём Кая.

* * *

Из-под тяжёлых копыт летел щебень, поднималась туча пыли. Две лошади, идя бок о бок, вылетели из чащи и теперь, словно вихрь, мчались по склону к кромке воды. Ноздри их раздувались, с шумом втягивая воздух, изогнутые шеи дыбились длинной гривой. Лианна ударила Бурана хлыстом.

– Давай! Давай! – кричала она, с силой опуская хлыст на конские бока, с которых катилась пена. От ударов лошадь начинала храпеть и рваться, уходя влево. Буран вырвался вперёд, и Лия с усмешкой оглянулась на отставшего Кая. Его серая в яблоках лошадёнка, подаренная бароном Горвеем, стелилась по земле, словно вода. Она не скакала, а будто плыла, как быстрый горный ручей, холодный и стремительный. А Кай, слившись с лошадью, став одним целым с её крупом, прижался к гриве. Его взгляд, устремленный вперёд, вдруг обратился к Лианне. На губах его играла улыбка.

Беспощадно работая кнутом, Лия погоняла Бурана. От бешеной скачки в её висках стучала кровь, но это был стук восторга. Победа была близка. У старой, брошенной на берегу лодки был их финиш, был её триумф! Конь под ней тяжело дышал, но продолжал отбивать яростный галоп по гальке, и когда серебристая грива лошади Кая поравнялась с ними, в первую секунду Лия не поверила своим глазам. Но, вновь увидев улыбку на губах юноши, она вдруг похолодела.

«Нет, я не позволю победить какому-то грязному простолюдину!» пронеслось у неё в голове, но, прежде чем она вновь опустила хлыст на круп Бурана, лошадь Кая вдруг скользнула вперёд, словно льдинка, обогнала Лию на целый корпус и пересекла воображаемую финишную линию. Не в силах поверить, что это конец, девушка ещё не скоро остановила коня, хотя, когда она обернулась, Кай уже осадил Снежку и спешился. Буран остановился, тяжело дыша и фыркая. Лианна чувствовала, как мелкой дрожью вздрагивают его ноги, но ей было далеко до сострадания лошади или до благодарности. Её руки сжались в кулаки на удилах. Развернув коня, она заставила его вернуться галопом и спрыгнула на землю. Кай легко поглаживал лошадь.

– Ты! – крикнула Лианна, подбегая. – Проклятый паж! Как?! – и она, замахнувшись, с силой ударила Кая по лицу хлыстом, который был всё ещё зажат в её руке. Юноша пошатнулся и упал на землю. – Как?! – яростно повторила она, с ненавистью ударив его ещё дважды. По щеке, лбу и руке Кая, которой он закрылся от последнего удара, пролегли кровавые отметины. Лия, тяжело дыша, отступила, стараясь сдержать себя. Взгляд Кая, устремившийся на неё, был полон ледяной бесстрастности.

– Как ты заставляешь эту клячу так скакать?! Мой Буран породистый конь, он лучших кровей! А твоя кобыла только соху тащить годится! Как ты это делаешь?!

– Просто, я никогда не бил её. – Его сухой голос обрушился на Лию больнее, чем удар её собственного хлыста. Застыв, она продолжала глядеть на Кая, тяжело дыша. Его взгляд не походил ни на что. В нём не было ни злобы, ни ненависти, ни страха. Вдруг выпрямившись, девушка развернулась и двинулась прочь. Буран опасливо попятился от хозяйки, но она поймала повод, вскочила в седло и с новой озлобленностью хлестнула коня по окровавленному боку. Лошадь вся пошатнулась, сгрудилась, взяла с места прерывистым, нестройным галопом и поскакала прочь, мимо Кая, мимо старой рыбацкой лодки. Вскоре пыль за ней улеглась.

Юноша тяжело поднялся с земли. Ушибы саднили, а рубцы от ударов хлыста просто горели огнём.

– Ну и силы же в ней, – пробормотал он, стирая кровь с лица. Напуганная Лией, Снежка осторожно подошла к хозяину и прикоснулась к нему головой.

– Что ж, думаешь победа того стоила? – сказал он, ласково поглаживая лошадь. Кобыла преданно и непонимающе на него взглянула.

До замка Кай добрался пешком, дав лошади хорошенько отдохнуть. Стража с подозрением покосилась на него, бессовестно разглядывая сияющие свежей кровью рубцы.

– Чем ты провинился перед госпожой, паж? – со смехом окликнул его Роп – славный малый, если не считать совершенной его бестактности и глупости. По его нелепому из-за отсутствия подбородка и слишком уж огромного носа лицу пролегла кривая улыбка. Но Кай привык к нему и не обижался.

– Смотри, только у неё не спрашивай! А то больше моего получишь.

Сзади донёсся дружный, глуповатый смех. Юноша расседлал и почистил Снежку. Кобыла благодарно фыркнула, когда Кай задал ей корм и, помахивая длинным белым хвостом, стала жевать овёс. Кай ещё немного побыл с ней и вышел во внутренний двор замка. Повсюду сновал народ. Стражники на стенах неторопливо расхаживали туда-сюда, зевая, от скуки позвякивая наконечниками копий о стены башен. С псарни доносилась дружная и нестройная грызня, крики Красавчика Тодда, старавшегося унять собак, разносились по всему замку. Главный псарь получил своё издевательское прозвище за разорванное псами ухо и прокушенную челюсть. Когда он только был служкой у бывшего псаря, он имел неосторожность сунуться к гончим, когда они только настигли зайца. Чудом оставшись в живых, столько лет спустя он сам стал напоминать собаку, подранную во многих драках. Даже двигался он теперь не шагом, а какой-то смесью рыси и собачей трусцы, пересекая двор быстро и полу-присев.

Из кузницы, пышущей жаром, валил печной дым. Кузней и его подмастерье – молодой совсем мальчишка, один из тех, кого Горвей привёз в приятели Лианне, покрытые потом и копотью, выбрались на минутку передохнуть.

– Здравствуй Саймон! Привет, Теодор, – с улыбкой поприветствовал их Кай. Подмастерье-Теодор со смесью злобы и презрения взглянул на пажа. Каждый из тех, кому выпала участь днём и ночью работать или в кузне, или в конюшне, или в оружейной – терпеть не могли Кая. Каждый из них считал, что участь пажа это просто сказка. Как они ошибались.

Один Саймон, ответив на приветствие, и заметив шрамы на лице юноши, присвистнул:

– Ого! Я смотрю, с юной госпожой шутки плохи.

– Какие уж тут шутки, – грустно улыбнулся Кай и заметил ехидную, злую исподлобья ухмылку Теодора.

– Чтобы не зарывался, проклятый паж, – прошипели его злые, закопченные губы. Саймон тут же отвесил ему тяжёлую, словно наковальня в их кузнице, затрещину.

– А тебе кто слово давал, подлец?! Не расслабляйся, марш работать! И чтобы я ещё хоть раз услышал твой мышиный писк, ну!

Пнув его ещё раз хорошенько, Саймон обернулся к Каю с сочувствием на лице.

– Не заслужил ты такого, парень. Вот лучше бы ты ко мне в подмастерье пошёл, а не этот лентяй. Уж поверь, я бы не оставлял тебе таких отметин…

– Другая у меня судьба, наверное, – с благодарностью улыбнувшись, ответил Кай и двинулся прочь, мимо маленькой часовни, мимо колодца, где кухарка набирала воду.

– Помоги ка мне, паж, – произнесла она, кряхтя и с трудом разгибая спину. Передник её был пропитан жиром и припорошён мукой, которая осела ещё и на тусклых, жидких волосах. Кай помог ей снять полное ведро с крюка, перелил воду с два других ведра, стоящих тут же, и, взяв их, понёс в кухню. Женщина засеменила следом, то и дело охая и жалуясь на свою негнущуюся спину. Из двери, ведущей в обширную кухню, вился душный, пряный пар. Воздух здесь был ароматным, полным неразберихи. Невозможно было понять, что же сейчас здесь пекли, жарили или тушили, разделывали, чистили или засаливали. В полумраке, при свете одних только больших печей, повара и кухарки работали, засучив рукава. Казалось, что эти люди и сами полностью пропитались жиром и запахами, которые не улетучивались даже после бани. Их блестящие лица лоснились от пота, волосы всегда липли ко лбу и вискам. Загрубевшими руками они резали, мяли, мешали и раскладывали. На широких столах лежали овощи, дичь, в чане, булькающем над очагом, мешали похлёбку. Резкая вонь рыбы, запах сырого мяса, прогнивших очистков от овощей заставили желудок Кая неприятно сжаться. Следуя за кухаркой, он пересёк кухню и поставил вёдра у печи. На него пахнуло жаром и запахом хлеба, так сильно, что юноша поморщился, так засаднили рубцы на лице. Он отшатнулся от печи и случайно натолкнулся на толстяка повара, которого здесь все просто звали Рыло. Его лицо и правда мало чем напоминало человеческое, а его характер и подавно.

– Смотри куда прёшь! – рявкнул он злобно, а обернувшись и увидев, кто перед ним, весь затрясся от ярости. – Вы смотрите, кто к нам явился! Сам паж нашей госпожи!

Все в кухне притихли, с любопытством наблюдая за разворачивающейся сценой. Кай сейчас всё бы отдал, чтобы оказаться не здесь.

– Как это ты забрёл к нам, простым смертным, а, счастливчик-Кай? Неужели ты снизошёл до нас? Или, изукрасив тебя, госпожа решила, что уже не хочет, чтобы ей прислуживал такой вот изуродованный раб? – кругом нестройно загоготало. Рыло улыбнулся во всю ширь своей однозубой улыбки. Его собственная шутка показалась ему весьма забавной. Кай же тихо произнёс:

– Я не раб. И я только хотел помочь.

– Помочь! Вы только гляньте на него! Да кому нужна твоя помощь, рабёныш? Держи стремя своей хозяйке, служи ей собачкой, да не суйся к простым людям, которые выполняют настоящую работу!

Дружный, одобрительный ропот раздался вокруг. Послышались оскорбительные выкрики. Кай шагнул к повару и остановился перед самым его носом, который пятачком глядел вверх.

– Тогда выполняй сам эту «настоящую работу» и не посылай женщину таскать вёдра с водой! Легко тебе здесь репку резать, когда слабым остаётся вся остальная работа, а, Рыло?!

И через несколько секунд, поняв, что это был выпад в его сторону, повар, взревев, дал Каю мощную оплеуху, такую, что парень отлетел к стене и свалился на мешки с картошкой и репой.

– Щеня! – с рёвом, бросился на него Рыло, сопровождаемый дружным хором голосов, завывающих в отчаянии и в поддержке. – Сейчас я научу тебя, как надо себя вести! Пожалеешь, что на свет родился, ублюдок! Я тебя…

И повар, должно быть, убил бы Кая, если бы добрался до него. Но вдруг, сквозь толпу к нему кто-то подлетел и на Рыло обрушился сокрушительный свистящий удар. Повар отшатнулся и, обернувшись, хотел было ответить, но замер со смесью недоумения и ужаса на лице.

– Госпожа!..

А Лианна, тем временем, вновь со всего размаху ударила повара, повалив его на землю. Тот закрылся руками и закричал, а девушка, в наступившей тишине, продолжала снова и снова бить его хлыстом, в каком-то злобном, ненавидящем исступлении, пока хлыст не переломился. Но она продолжала до тех пор, пока Кай не поднялся и не перехватил её руку налету.

– Довольно, – проговорил он внушительно, почти строго глядя на хозяйку. Лия, посмотрев на него, ничего не ответила. Высвободившись, она швырнула сломанный хлыст на пол и быстрым шагом удалилась. Слуги в страхе, расступались перед ней и низко склоняли головы. Когда за ней захлопнулась дверь, все облегчённо вздохнули и начали перешёптываться. Рыло продолжал лежать на полу, мелко вздрагивая всем своим тучным телом. Кай подошёл и с помощью двух других поваров поднял его. Рыло в недоумении поглядел на юношу, которого он прежде хотел едва ли не убить, и который сам спас его, но ничего не сказал. Выходя из кухни, Кай слышал перешёптывания слуг и кухарок:

– Вы слышали? Стража видела, как госпожа вернулась в замок. И она вернулась без коня!

Глава пятая. Время отправляться в путь

У самой двери Горвей вдруг замедлил шаг. Сквозь щель из зала в тёмный коридор проникал мягкий свет, внутри было тихо.

«Может, это не такая уж и хорошая идея» – вдруг вновь пронеслось у барона в мыслях. Но, преодолев эту минутную нерешительность, он отворил дверь и вступил в зал.

– Лианна, мне нужно с тобой поговорить.

Дочь обернулась к нему. Одетая в строгое, чёрное платье, она стояла у окна, заложив руки за спиной. Волосы, как всегда, были беспощадно затянуты назад в длинную косу.

– Да, отец?

Барон изумился холодности, отчуждённости знакомого голоса. Её ледяной взгляд сверлил его, пронзал насквозь, так, что было даже неловко. Дочь изменилась. Изогнутая, как лук, такая же жёсткая, до изумления красивая и пронизывающая, как ледяной северный ветер. Ни один мускул в её лице не дрогнул, когда отец вошёл в зал. Да, за эти годы она научилась держать себя. Горвей подумал, что если бы такими девушками стали все те, кто наполняет залы короля, возможно, когда-нибудь он бы и женился. Лия казалась ему венцом его трудов и стараний. Идеалом. Верхом совершенства, в котором, впрочем, Горвей всё же не видел чего-то, что его завершало. Не хватало какой-то детали, какой-то одной единственной черты, которая сделала бы его дочь близкой, родной. Может частички тепла в её глазах?

«Последнее, что дополнит её – это Божий венец!» – решил про себя барон, остановившись в нескольких шагах от дочери.

– Через месяц у тебя день рождения. Тебе исполнится семнадцать. – Лианна не проронила ни слова. Горвей думал, что когда настанет день и он произнесёт эти драгоценные слова, он будет безумно счастлив! Но вместо счастья он чувствовал сосущую тоску внутри, которой не находил объяснения. – Уже совсем скоро день, когда ты войдёшь в Божий храм и предъявишь права на свой престол.

Она лишь покорно кивнула. Барон продолжил: