Любовь на каникулах

Лизались и ластились молодые часа полтора. Кажется, всё обследовали, ничего не забыли.

Вылезли после окончания рандеву из убежища: в головах от пыли и грязи можно рассаду огуречную высаживать, а ведь пару часов как из бани.

Уж они и вытряхивались, и дули – всё без толку. Пришлось в остывшую баню идти, холодной водой мыться.

Разделись, начали мылиться. Не утерпели, глядя на соблазнительно упругие тела, опять слились в порочной страсти, опьянённые неутолённой до сих пор жаждой.

Домой явились раскрасневшиеся: счастьем светятся, словно блины с горячей сковороды.

Тёща лыбится, словно свечку над нами держала.

Ну и интуиция у этих баб!

Зато настроение у Антона сразу появилось.

– Сейчас бы на сенокос, косой помахать, – вдруг подумалось ему, – или дрова поколоть. Что-то силушку молодецкуюдевать некуда.

Отпуск пролетел быстро, заметить не успели.

Антон даже  привыкнуть успел к сенокосной жизни.

Каждый день томлёная молочная каша из русской печи с разварочки, блины-пироги-оладьи, простокваши хоть ведро пей, налистовники пшённые. Это лепешки такие деревенские. От них Антоха просто чумеет. До чего хороша простая деревенская еда!

Щи наваристые, картошка в ста видах, капуста квашеная, снятая сметана. Кормили, что называется, на убой. Опять же по стаканчику горячительного в каждое застолье.

Дома так не поешь: не хозяйка пока Лиза, хоть и выросла в большой семье.

Ну да ладно, это дело поправимое. Научится.

А в плане любви почитай весь отпуск диетический: всё по выдаче.

Чувствует Антон, что здорово недодали. Дефицит накопился.

Требует этот голод немедленного утоления.

– Вот доберёмся до дома, – грезит неугомонный любовник, – цельную неделю покоя не дам. Нечего было антимонии разводить. Потайной угол при желании всегда можно найти. Не положено у них так, не принято! Как скажу – так и будет.

Лукавит. Лизка в дому командирит. Ласковая такая, застенчивая, а характер – кремень.

– Семья, – несмотря на вынужденное воздержание подумал Антон, когда рейсовый автобус тронулся в путь в сторону дома, – как же это всё-таки здорово.

Лиза прислонилась к нему, прикрыла глаза, а он тут же погрузился в мир интимных грёз.

Через два часа они будут дома, где их ждёт бесконечная счастливая жизнь.

И бескрайнее море любви. Пусть завидуют!

Тайна зачатия

Перемены одни неизменны,

Даже Вечность – из сферы утопий.

Только Жизнь априори бессмертна,

В бесконечном количестве копий…

Андрей Олегович

Генка Суровцев был старше Виталика на одну весну и кусочек лета, но к мальчишкам и к нему тоже относился пренебрежительно, не без основания считая себя взрослым.

Дело было совсем не в том, что он курил, дерзко огрызался, умело вставляя затейливые словечки, от которых у мальчишек краснели уши. Генка мог запросто крутить солнышко на турнике, ласточкой прыгнуть с многометровой вышки в свинцовую черноту едва оттаявшей реки, прогулять любой урок, даже если был объявлен диктант или контрольная работа, прижечь горячим чибариком руку, а ещё он знал и видел такое…

Мальчишки любили слушать его причудливые рассказы, особенно про девчонок: как те без трусов купаются в затоне, как намыливают друг друга в бане, как целуются с мальчишками, как…

Да-да, это он тоже видел, и не раз.

– Ну, колитесь, недоросли, откуда вы появились! Капуста, аист… не знаете. То-то, сопляки.

Генка выдерживал паузу, многозначительно ухмылялся, смачно сплёвывал, и начинал в деталях, с картинками, рассказывать, как в бане зачинали Федьку Лапина, сына местного священника.

Тот факт, что названный юнец был младше очевидца всего на три года, не имел значения.

Понять, где в его историях реальность, где вымысел не представлялось возможным. Кроме Генки никто и никогда не видел обнажённых девчонок, разве что мельком, уж про то, как делают детей, и вовсе никто не слышал.

У него была сестра, анатомические подробности которой парнишка расписывал по живому, не упуская ни одной пикантной подробности. Проверить его фольклорные новеллы никто не мог.

Виталик завидовал бедовому приятелю, его отчаянной самостоятельности, поразительной осведомлённости, хотя отлично знал о том, что родители его пьянчужки, что в доме шаром покати – ничего съедобного, тем более одежды приличной, не сыскать.

После одного особенно пикантного рассказа, который Генка для правдоподобности приправил вызвавшей смех сценой, когда рассказчика поймали на горячем, и выпороли крапивой (для убедительности был оголён зад со следами насилия), Виталик отозвал приятеля в сторону, чтобы тот посоветовал, как узнать, родители его сами сделали, или уже готового приобрели.

Генка встал в позу, – за так даже котята не родятся. Пирогов хочу, и киселя.

– Нема пирогов. Опосля притараню, как маманя стряпать надумает. Могу борща со сметаной принести, картохи жареной с котлетами, и клубнику.

– Должен будешь, – словно одалживая чего, согласился Генка, – в родительской комнате у вас в дому дверей нет, только занавеска. Это хорошо. Валенки заранее припаси, чтобы тихо ступать, дыхание задерживать тренируйся. Свет погасят – слушай. Как только кровать заскрипит – будь начеку. Главное – не заснуть. Родители, народ хитрый – ждут, когда всех сон сморит.

Заранее к темноте привыкай, иначе ничего толком не разглядишь. Когда дышать начнут, словно из глубины вынырнули, папка на коленях и локтях стоять должон над мамашей, и раскачиваться, словно молится, гляди в оба.

Поначалу они всегда одеялом закрываются, потом им жарко становится. Маманя ноги задирать будет, охать, и задом подпрыгивать. Да, долго не подглядывай. Батя опосля на крыльцо опростаться побежит, мать в кухню – подмываться. Застукать могут. Ежели всё случится так, как сказал – значит, сами тебя делали, не иначе. Хуже, коли ровно дышать будут, и лежать по сторонам кровати.

Неделю сторожил Виталик родителей, так и не дождался подтверждения, что его не купили, а сами сделали.

Не представляете, как обидно, когда люди, которым всю жизнь доверял… что они никакого отношения к твоему зачатию не имеют.

Виталик даже убежать хотел, когда понял, что родители его – совсем не родители, а так – сбоку припёку. Попользоваться взяли. Воспитывать им нравится видите ли, жизни учить.

Навсегда уйти решил. В американский городок Сент-Питерсберг, где жили Том Сойер и Гекльберри Финн.

А ещё он мечтал влюбиться в такую девочку как Бекки Тэтчер. Такая подружка была у него на примете – одноклассница Миля Калюжная.

Оба пели в школьном хоре, стояли всегда рядом.

От Эмилии пахло спелыми абрикосами, летним зноем, и детским мылом. Правда, она была воображала, и кокетка, Виталика не замечала в упор, но смотреть на неё было приятно, до жути волнительно.

– Хочешь, Мильку свою в чём мама родила увидеть, – спросил как-то Генка.

– Спрашиваешь. У меня в копилке пять рублей есть, хватит?

– Не-е-е, ещё борща со сметаной… и с котлектами. Я свистну, когда кино начнётся. Буду ждать у старого дуба. Только по улице не иди, огородами ступай. Не дай бог пацаны привяжутся. Эти дурни всю малину испортить могут. Милка твоя… красивая, жуть. Титек у ней почти нет, зато фигурка точёная. Статуэтка фарфоровая. Ладно, сам увидишь.

Услышав условный сигнал, Виталик засуетился: волосы никак не желали ложиться ровно, штанина пропускала не ту ногу, ремешки на сандалиях не застёгивались, руки и ноги дрожали от приближения к тайне.

То, что предстояло увидеть, давно не давало покоя.

Если Генка не обманет (борщ сожрал, паразит, деньги потратил), завтра никто из мальчишек не сможет смотреть на него сверху вниз: он тоже будет знать, из чего сделаны девчонки.

– Какого чёрта так долго! Не в театр идёшь. Мы не зрители – разведчики. Вырядился-то. А если на пузе ползать придётся? И это… ближе подойдём – замри, не дыши. Смотреть можно, рот раскрывать и шевелиться, запрещено. Понял, пацан? То-то!

Стайка девочек купалась голышом в затоне.

Юные дивы помыслить не могли, что кто-то может наблюдать за их невинной игрой.

Русалки ныряли, играли в догонялки, брызгались, визжали, не испытывая застенчивости. На наклонившейся над рекой ветке ракиты висела качель, с которой озорницы ловко прыгали в реку.

Взрослые в это время дня работали, ребятня гоняла на великах, играли в футбол и казаков-разбойников: некому было подглядывать. Да и не принято на селе шпионить за девчатами.

Милка была такая… такая тонкая, такая милая: узенькие плечики, выпирающие лопатки, ключицы и рёбра, игрушечные ножки, звонкий голосок.

Генка соврал – титечки у Эмилии были. Малюсенькие, конечно, но удивительно красивые. А как грациозно она двигалась.

Наблюдать за другими девочками тоже было любопытно, но Милка, она была совсем не такая, как все, особенная что ли.

Виталик поймал себя на том, что смотреть на неё жутко интересно, но стыдно. И всё же, оторваться от непристойного занятия было невозможно.

Позже девчонки обсыхали на берегу, расчёсывали друг другу волосы, заплетали косы, пели.

– Всё, Виталя, валим отсюда. Заметят, в другой раз остерегутся нагишом плавать. Сечёшь?

– А другой раз, это когда?

– Так я и сказал! Борща готовь, да поболе. И про пироги не забудь. Я тебе ещё не такое покажу, если язык за зубами держать будешь.

– А зачатие, как настоящие родители детей делают, можешь показать?

– Ато, я, брат, всё могу! Но за такое удовольствие, пацан, борщом не отделаешься.

– Я тебе не пацан, тоже девчонок без трусов видел.

– Это, брат, фигня, детский сад. Подглядывать, удел малолеток, хотя, тоже заводит. Как-нибудь, когда повзрослеешь, я тебя к Фроське Паниной в Конурово свожу. Она того, не в себе малость, но мужиков любит. И самогонку. Налей стакан, закусь поставь, и трогай что хочешь.

– Так уж и что хочешь! Так, то мужиков, а мы кто…

– Тю, дурень. Не пацан я давно! Ага! Сопли подотри. Я, например, точно мужик. Три раза к ней ходил. И сеструху за все места трогал. Вот те крест.

– Брешешь небось. Откуда у тебя самогон… и закусь, если пожрать не на что?

– На пятёрку твою купил, обормот, вот! А за то, что не веришь, цена возрастает вдвое. За тайну зачатия – в три раза. Съел, Фома неверующий!

– Чего так-то. Давай Фроську вдвоём трогать. Самогон и пожрать достану.

– Не дорос ещё. Вот поцелуешь Милку, чтобы все видели, тогда…

– Милку нельзя. Она особенная. Может, я жениться на ней хочу.

– Кто тебе мешает. Теперь и начинай. Подойди, признайся, что влюбился, чмокни… хоть в щёчку, но при всех. Тогда о тайне зачатия поговорим, о Фроське Паниной.

– Гад ты, Суровец! Я думал ты друг.

– Индюк тоже думал. Не друг, а наставник. Кто тебе Эмилию без трусов показал, кто помог родителей разоблачить, кто обо всём про взрослую жизнь рассказывает? Милка и мне тоже нравится. Возьму и влюблюсь. Неделя тебе сроку, иначе я её целовать буду.

– Только попробуй, пристрелю!

– Из рогатки что ли?

Неделю Виталик ходил хмурый, избегал компании сверстников.

– Ладно, – шептал запыхавшийся Генка, вызвав дружка стуком в окно, – не буду в твою Милку влюбляться. Хотел как лучше. Ты же олень, лопух. Упустишь, девка другому дурню достанется. Собирайся, малявка. Такую селяви покажу – закачаешься. Самое то, что ты хотел: тайну так сказать зачатия, под микроскопом. Сам вчера смотрел, чуть глаза не повылазили. Стёпка Силин… а-а-а, это же секретная миссия, тайна века. Будешь много знать – скоро состаришься.

– Денег у меня нет. Борщ тоже съели. Только картоха со шкварками осталась, хлеб и лук.

– Потом, всё потом. Торопиться надо, сам посмотреть хочу. Там такое, как в тевелизоре! Гладиаторы отдыхают. Стёпка с Юлькой…

– Хочешь сказать, ребёнка делать будут?

– Уже, кажись уже сделали одного. Мама дорогая, он её… а она, потом ещё раз. Чего телишься, дурень, без нас начнут, ничего не увидим.

Сердце выпрыгивало из груди, дышать было нечем.

Стёпка целовал подругу взасос, шарил у неё за пазухой.

Смотреть пришлось издалека. Подойти ближе не получалось – опоздали лёжку заготовить.

Хмельной от вседозволенности подросток (Стёпке в осень должно было исполниться семнадцать лет), самозабвенно лабзал Юльку, встав меж её ног на колени. Задрал выше пояса ситцевое платьишко, стянул с неё трусики…

Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось безбрежное поле подсолнухов, повернувших головки в сторону влюблённой парочки, бабочки, пчёлы и шмели танцевали, кто сальсу , кто танго, птичий гомон олицетворял гимн любви.

Девочка прижала к животу шальную голову друга. Юноша очнулся, вспомнил, что припас букетик разноцветных анютиных глазок, приготовленных для неё.

– Я… я тебя люблю!

– Знаю.

Виталик отчётливо видел, слышал каждое слово. Он не знал, что будет дальше, но всё чувствовал: каждую эмоцию, каждое впечатление, каждое прикосновение. Родовая память объяснила, напомнила всё, что сейчас свершится. Он чувствовал такое… впрочем, объяснить это невозможно.

В Стёпкиной роли он видел себя, на месте Юльки – Милку.

Очень некстати где-то вблизи забрехал пёс. Стёпка заозирался, одёрнул платье подруги, ещё раз заверил подругу в любви.

– Нас могут увидеть. Пошли в амбар. Там… я одеяло принёс.

– Ты же… правда никогда не разлюбишь меня?

– О чём ты, Юленька! Я люблю, люблю, люблю.

– Милый, – прошептала влюблённая девчонка, утопив лицо в букете, – я тоже люблю тебя без памяти.

Генка приложил палец к губам, – молчи!

Амбар был дырявый. Сверху вниз наискось, лучами, ярко светило солнце.

Стёпка целовал и целовал любимую, расстегивая одну за другой податливые пуговицы, другой рукой ласкал нежную девичью грудь. Мальчишка дотрагивался до сосков девушки, а Виталик чувствовал каждое прикосновение.

Вслед за платьем в сторону отлетел лифчик. Кавалер губами исследовал вселенную страсти: ушки, шею, грудь, животик. Ниже, ещё ниже.

– Боже, он сейчас поцелует её туда, – сжав кулаки, предвкушал Виталий, мечтающий оказаться на месте Степана.

Зрители замерли.

Генка знал, что будет дальше, наблюдал, дыша через раз, – замри, Виталец, сейчас такое начнётся.

Мальчишка уверенно раздвинул ноги подруги, застенчиво погрузившей лицо в многоцветье букета, упал на неё, забился, напрягая ягодицы, выгибая спину, сначала медленно, потом быстрее, быстрее.

Виталий слышал, как хрустела под телами солома, как сладко стонала Юлька, высоко задирая ноги, как что-то влажно чавкало, отдаваясь в голове, внизу живота, в каждой клеточке тела.

– Вот оно что… а меня, меня-то кто так делал? Нет, нет, нет, я своих детей… я уж как-нибудь сам. Завтра же, нет, сегодня, признаюсь Милке, что люблю.

Стёпка отвалился от Юльки прежде, чем Виталик опомнился.

Генка поманил рукой. Пора отползать.

Спустя несколько минут друзья затягивались от одной сигареты. Виталик кашлял, но снова и снова ошалело втягивал терпкий дым.

– Теперь ты тоже готов, дружище, стать мужчиной. Теперь мы связаны страшной тайной. Копи деньги на самогон, так и быть, возьму тебя щупать Фроську.

– Да пошёл ты, – беззлобно парировал юноша, – моя девушка Милка. Без меня Фроську щупай!

Тест на беременность

Колкий осенний ветер холодом обовьёт –

Словно кашне тугое, вдруг перехватит горло…

Но леденящий ветер всё же, ещё не лёд,

Может, всего лишь фарс? –

Где-то на грани фола?

Ариша Сергеева

Суббота всегда была для них особенным днём.

Игорь работал руководителем отдела продаж в малюсенькой развивающейся компании с ненормированным рабочим днём.

В будни они могли встречаться очень редко. Тем более что Лариса училась в престижном вузе на бюджетном отделении, где состав студентов к концу третьего курса растаял напополам. Отчисляли за малейшие провинности и неуспеваемость жёстко.

Зато выходные, кроме вечера воскресенья, всегда были сплошным праздником. Где они только не были в эти дни: поездки за город, выставки, музеи, премьеры спектаклей, концерты.

Иногда Игорь водил свою девочку в кафе или ресторан. Долго они обычно не задерживались, шли в его комнату.

Жил он в коммуналке, но довольно респектабельной. Большинство жильцов были состоятельные интеллигенты, гордились историями семей, не выселялись по той же причине.

Комната юноши была обставлена старинной мебелью, причём сохраняла некий музейный антураж. Если точно не знать, кто в ней живёт, можно подумать, что принадлежит это жильё романтичной старушке.

Лариса любила рассматривать фотографии на стенах, вязаные крючком салфетки и накидки, живописные вышивки, фигурки из малахита, безделушки, каких в современных квартирах не увидеть. Ей нравилось всё, не говоря о хозяине этого странного мира.

Комната имела перегородку, за которой находился единственный инородный предмет, не вписывающийся в сюжетную линию обстановки, современную двуспальную кровать.

С пятницы на субботу и в следующую ночь девушка довольно часто оставалась у любимого.

Им было интересно вдвоём всегда, чем бы ни занимались. Игорь был стабильно предупредителен, аккуратен, заботлив и ласков, мог начать разговор на любую тему, поддержать дискуссию, даже спор, если чувствовал, что любимую это заводит, но умел вовремя остановиться.

Лариса, напротив, обладала способностью постоянно быть разной.

Она могла увлечённо что-то рассказывать, потом неожиданно всплакнуть, после чего декламировала стихи, приглашала Игоря на танец, в котором прижималась к нему настолько тесно, словно боялась, что любимый исчезнет.

Она умела смешить и смеяться, но постоянно с грустным выражением лица вопрошала, любит ли её Игорь.

Довольно часто девушку посещала апатия и меланхолия, когда ей никто не был нужен.

Даже любимый в такие минуты вызывал раздражение. Девушка забиралась с ногами на кровать, зарывалась в одеяло, свернувшись котёнком, отворачивалась лицом к стенке, и шипела, если до неё дотрагивались.

Игорь садился в такие минуты у кровати и смотрел на Ларису с мечтательным выражением. Но прежде шёл на общую кухню, заваривал большой чайник крепкого мятного чая, который девочка обожала.

Для неё Игорь всегда держал шоколад, фруктовую пастилу, и цукаты.

Лариса пахла восточными сладостями, настолько экзотическими, что опознать принадлежность ароматов было невозможно.

Юноша специально ходил в магазин сладостей, покупал немного каждого вида, пробовал на вкус и запах, но ничего подобного так и не обнаружил.

Он любил девочку беззаветно, хотя она была довольно странная. Её можно было назвать хорошенькой, добавляя к этому умница, скромница и прочие подобного рода эпитеты, которым Лариса вполне соответствовала. Не всегда.

Довольно часто её поведение характеризовали истерические нотки, когда на поверхность вылезали вспышки ревности, нервозность, неприязнь, гнев, раздражение, разочарование, скука.

Лариса страстно любила дождь, особенно грозу: запах грозовых разрядов, шум дождевых струй, вспышки молний, световые эффекты. Она настолько воодушевлялась, что через несколько минут влюблённые оказывались в постели.

Девушка так заводилась смесью стихии и секса, что приходила в полное неистовство.

Пока продолжалась гроза, она была ненасытна. С грозы их любовь началась, в момент стихии случилась первая близость. Игорь не мог не заметить постоянного совпадения бешеной любви с природным неистовством, как и колебаний настроения.

Как и все люди, влюблённые спорили, ссорились, ругались. Лариса могла в раздражении хлопнуть дверью, послать Игоря далеко и надолго, объявить, что всё кончено между ними навсегда.

Она выбегала в общий коридор, разражалась громким рыданием, сползала на пол по обратной стороне двери, кричала. Игорь никогда за ней не бежал, знал, что любимой нужно время, чтобы успокоиться.

Наплакавшись вволю, Лариса всегда входила обратно, припадала к его груди, долго-долго объясняла особенности своего характера, клялась в вечной и бесконечной любви.

Примирение естественным образом заканчивалось постелью. Девушка выкладывалась, отдаваясь самозабвенно. Игорь уже привык ко всем этим экзотическим бзикам.

– Ты меня любишь, – спросила Лариса после очередной вспышки агрессивности завершившейся истерикой и апатией, как-то странно, словно тестировала, исследовала его внутренний мир, пытаясь проникнуть в сердцевину мозга, заглядывала ему в глаза.

– Конечно, люблю, глупенькая. Кого же мне ещё любить, как не тебя, – ответил, не задумываясь, Игорь, пытаясь поцеловать.

Лариса скорчила недовольную гримасу, отстранилась, замолчала, внимательно изучая маникюр на крошечных ноготках, словно в этот миг не было задачи важнее.

– А вот мы сейчас это проверим.

– Сколько угодно, родная, это будет тысяча первая проверка. Но сначала приготовлю твой любимый успокаивающий чай с чабрецом и мятой. Вчера купил такие цукаты, закачаешься. Я быстро.

Игорь накрыл девушку пледом, повторил попытку поцелуя, на этот раз удачную. Вид любимой вызвал волну нежности.

Юноша прижался к телу девушки, провёл рукой по изгибам тела, немного дольше остановился на упругих ягодицах, вдохнул запах волос, зажмурился от удовольствия. Его с головой накрыло желание.

Уходить не хотелось, но по опыту Игорь знал, любимой нужно время, чтобы забыть причину раздражения. Пусть побудет одна.

Юноша ушёл на кухню, заодно ополоснулся под душем, побрился. Его не было минут десять. Лариса всё так же лежала, и смотрела на ногти.

– Чай, цукаты и любовь поданы. Милости прошу к нашему шалашу. Вставай.

– Ты меня точно любишь?

– Несомненно.

– Ты в этом уверен?

– Ещё бы. Хватит допрашивать. Чай остынет. Вставай.

Игорь подошёл, снял плед, наклонился, желая поцеловать. Лариса посмотрела на него так, словно хотела ужалить, или укусить.

– Не хочешь чай, не надо. Подвинься, я лягу с тобой. Согрею, успокою.

– Ты когда-нибудь думал о нашем общем будущем?

– Будущего нет, потому что оно не настоящее. Я думаю о тебе и себе… сегодня, сейчас. Нам хорошо вдвоём, мы любим и любимы. Что ещё нужно для полного счастья? Если у тебя есть вопросы или претензии, это повод для разговора, не более того. Мы способны решить всё, что угодно, но для этого нужно озвучить проблему.

– Хорошо, озвучиваю. Я беременна. Три раза делала тест. Надеюсь, ты не станешь отрицать, что ребёнок от тебя?

– Ты же предохранялась. Как это могло случиться? Нет, это немыслимо. Я не готов. В конце концов, такое не решается единолично. У тебя учёба, у меня карьера. Нам необходимо подождать года два… или три. Нельзя отпускать судьбу на волю случая. Я хочу детей, они обязательно у нас будут, только не сейчас. Ты должна сделать аборт. Боже, что я говорю! Дай мне сообразить, подумать. Так нельзя, Лариса, нельзя!

В голове сам собой возник усиливающийся вибрирующий шум, в груди образовалась пустота и холод.

Игорь смотрел на Ларису, какую-то отрешённую, безучастную, и не узнавал.

Мысли путались. Юноша пытался просчитывать варианты, но, ни один не приносил ожидаемого результата.

– Нам нужно подождать, Лариса. Мы не готовы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.