Полная версия
Когда умирает король
Саана едва успевает смотреть по сторонам. Взрослой она тоже тут бывала, но проездом, вечно спешила, – ничего не замечала. В тетиной гостевой комнатке на верхнем этаже она залечивала сном то стресс, то накатившую печаль. Думала, что в Хартоле и глянуть-то не на что. Наверное, тогда она была по-своему права.
– Оттуда поедем вниз. Посмотрим, получится ли вырулить на приусадебный дворик, – там все равно в такое время никого нет, – с блеском в глазах выкрикивает тетя и ускоряется. Саана смеется ее авантюрному настрою и тоже налегает на педали. Как же хорошо просто ехать на велике по хартольским проселочным дорожкам! Ветхая ветряная мельница, живописные окрестности усадьбы и благоухание свежескошенной травы.
Они въезжают на внутренний приусадебный двор. Там растут шикарные исполинские сосны. Саана никогда таких не видела. Газон пострижен, и вообще заметно, что за участком ухаживают.
– Усадьба Коскипяя. Думаю, уж ее-то ты помнишь с детства, – говорит тетя, а Саана с любопытством оглядывает окрестности. Даже воздух кажется здесь каким-то знакомым, но в то же время пейзажи глядят на нее настороженно, будто чужаками. Наверное, бывала тут с мамой. – Главный дом, тот зеленый, построен в 1820-х годах, когда это были владения рода Тандефельтов. В 1850-х усадьба перешла к роду фон Гердтен, – рассказывает тетя.
Саана любуется зеленой усадьбой, ее крыльцом с массивными колоннами, красными дворовыми постройками. Ее приводят в восторг и пушистые папоротники, и яблони, и домик заведующего музеем. Даже выцветшая и потрескавшаяся зеленая краска на двери. Ей всегда нравились обветшалые двери.
– В семидесятых в дом Ванха-Коскипяя переехал мужчина, его называли Бароном, – сообщает тетя, указывая на желтый дом, что поближе к речке. – Последний из рода фон Райхманнов. «Интерьер главного здания усадьбы наглядно демонстрирует быт восточно-хяменских аристократов XIX века», – тетю не остановить. – Так написано на странице Музея Восточного Хяме. Во мне умирает отличный экскурсовод, скажи? – хихикает тетя, и Саана энергично кивает. Тетя – лучшая.
– На самом деле здесь отличный гид, – с жаром уверяет тетя. – Обязательно сходи на экскурсию, потом еще спасибо скажешь.
Саана жадно оглядывается по сторонам. Старинные усадьбы и дворики рождают в ней необъяснимую тягу к свободе. Как было бы здорово провести беззаботное лето в поместье, целыми днями дефилируя по участку в широкополой шляпе… А что, если эта деревушка снова оживет для Сааны, засияет, как в детстве?
Они оставляют велосипеды на внутреннем дворе усадьбы Коскипяя и отправляются вниз по склону к лениво перекатывающемуся речному порогу. Поток поглаживают серебристые ивы, на берегу мирно пасутся домики и парочка пирсов. Чуть поодаль Саана замечает подвесной мост. Неужели она когда-то перебегала по нему на другую сторону? Из-за водорослей и водяных линий к берегу не подступиться. Ну, по мосту так по мосту. Пройдя между двух каменных столбов-ворот, Саана ступает на жалобно поскрипывающие подвесные дощечки.
– Прислушайся, – шепотом просит тетя, и они на минутку замирают на середине моста. Стоят, не шелохнувшись. Повсюду тишина. Постепенно проступают едва различимые отзвуки. Кукушка кукует где-то вдалеке. Нежно журчит поток. Воркуют дрозды. Мошка попискивает у самого уха. Дорожное эхо, рваный ритм проезжающих мимо машин. Саана опирается на веревочку и пытается разглядеть усадьбу за деревьями. Уже начинают опускаться сумерки, но пока неспешно, словно робея. Прохладная дымка стелется по воде, и в воздухе разливаются влажные ароматы трав и древесины. Восхитительно. Они молчат. Распустившиеся водяные лилии празднично украшают берег. Чуть ниже по реке у самой воды поблескивает одинокий белый цветок.
– Видишь его? – спрашивает Саана, указывая на цветок. Он прямо сияет на темном фоне. – Это такая лилия?
– Это калла, – тихо отвечает тетя. – Они тут не растут.
В глазах Сааны застывает вопрос.
– Тогда как она тут оказалась?
– Время от времени появляется рядом с речным порогом.
– Появляется? – спрашивает Саана, рассматривая белый цветок.
– Калла – подарок маленькой заблудшей душе, – продолжает тетя.
Теперь и Саане хорошо видно, что цветок ниоткуда не растет: кто-то аккуратно приставил его к береговому камню.
– Милая Хелена, – задумчиво произносит тетя, глядя на водные завихрения, темные и такие живые.
– Хелена? – Саана вся внимание.
– Да, та, что однажды была найдена мертвой в этих самых водах.
Экскурсию по Хартоле решено было завершить в одном местном заведении, хотя это был четверг накануне Юханнуса.
– Ну и дыра, – невольно вырывается у Сааны, когда они заходят внутрь.
– Ну, спасибо на добром слове, – вырастает из ниоткуда бармен, и Саане хочется сквозь землю провалиться. Ее слова предназначались для тетиных ушей, и ничьих иных.
Они берут себе напитки со льдом и пропихиваются к старенькому кожаному дивану в самом конце бара.
– Что может быть лучше освежающего летнего коктейля? – говорит Саана, и две кружки победно поднимаются в воздух.
– Точно, – смеется тетя и немного отхлебывает.
Льдинки позвякивают друг о друга в своей стеклянной тюрьме. Саана разрисовывает пальцем запотевшие бока кружки. Вечером они с тетей то и дело обсуждали рабочие авралы, увольнение и зародившуюся от всего этого хандру. Говорили о том, как работа в СМИ подчинила себе мысли Сааны и ее силы, задавила ее творческое начало.
– Иной раз я в ужасе от того, что понятия не имею, чем занималась бы. Жизнь будто обходит меня стороной: люди учатся, встречаются с кем-то, женятся, нянчат детей, ходят на любимую работу, копят какие-то баллы, берут кредиты, оформляют страховки, – в ужасе перечисляет Саана.
– Понятно, ну а ты?
– А у меня по жизни ни то ни се. На уме одна работа, где сплошной стресс – и было бы от чего! Фигня же всякая, по сути. Еще я ем пиццу – или мечтаю о ней, – невесело смеется Саана.
– Тебя послушать, так все просто обязаны проживать похожие друг на друга, усредненные жизни. Вот я, например, живу в свое удовольствие. Важно ощущать контроль. Ты контролируешь свою жизнь? – спрашивает тетя, вертя в руках кружку с коктейлем.
– Ну… – задумывается Саана и впадает в какое-то интеллектуальное оцепенение. Как безвольная амеба.
– Будешь бегать от ответственности, начнешь плыть по течению – тут же превратишься в пассивного наблюдателя, ротозея какого-то, – говорит тетя, глядя прямо перед собой. – Никогда не пускай все на самотек.
Огромное спасибо, дорогая Инкери. Мой список поводов для самоедства был бы неполон без строки «безответственность», думает Саана.
– И что, ты счастлива? – спрашивает она тетю. Саана то и дело возвращалась мыслями к жизни, которую тетя выбрала добровольно: ни детей, ни мужа – только творчество, садоводство, книги и путешествия.
– Само собой, – тетя не сомневается. – Моя жизнь – осознанный выбор. Я благодарна за каждый ее день, – уверенно подытоживает тетя, вызывая недоверчивый взгляд Сааны. Вот так просто? Взять и сказать кому-то, что ты счастлива?
– Наверное, мне сложно понять, к чему стоит стремиться. Сейчас слишком много возможностей, они парализуют меня, как буриданова осла, понимаешь? – объясняет Саана, краем глаза наблюдая за двумя местными старушенциями, буквально источающими флюиды любопытства.
– Какие твои годы, – задорно восклицает тетя, поднимая кружку. – Поприветствуем это лето! Оно прекрасно уже потому, что здесь моя любимая племянница.
Саана согласно кивает и проникается к тете еще большей теплотой. Уж если и есть за что благодарить жизнь, то однозначно за Инкери.
– А что насчет той девушки, что умерла в реке? – спрашивает Саана после короткого молчания: обе на минутку задумались.
– Вот уж действительно печальная история, – отвечает тетя. – Ты тогда совсем кроха была, так что дело давнее.
– Что случилось?
– Подожди-ка, схожу сначала за добавкой, – говорит тетя и удаляется к барной стойке.
– Тридцать лет уже прошло. Тело Хелены выловили из Тайнионвирты, неподалеку от подвесного моста, – рассказывает тетя по возвращении с двумя полными кружками.
– Что именно тогда произошло? – продолжает расспрашивать Саана, но тетя лишь пожимает плечами и отпивает немного коктейля. – И калла. Кто-то же регулярно приносит ее к речному порогу, – размышляет Саана. – Красивый жест, – в задумчивости произносит она и делает несколько глотков кряду.
– Этот случай теперь в подкорке у каждого хартольца, – произносит тетя и гневно зыркает на любопытных старушенций, греющих свой наблюдательный пост в углу бара. – Племянница моя, – громко сообщает им тетя, указывая пальцем на Саану. Старушки сразу тушуются, отворачиваются и прикидываются мебелью.
– Внезапную смерть такой девчушки невозможно забыть, – говорит тетя.
– Что тогда случилось-то? – в который раз интересуется Саана. Напиток уже не кажется таким вкусным: внимание поглощено историей.
– Не знаю, полиция так ничего и не нашла. Дескать, улик недостаточно. Оно и понятно: Хелену нашли в речном пороге – ясное дело, тут либо несчастный случай, либо самоубийство. Вот как рассуждала полиция. Хотя по деревне всякие слухи ходили.
– Какие слухи? – Саана ловит себя на том, что губами проговаривает каждое тетино предложение.
– Ну а какие тут могут быть. Мол, не могла Хелена себя убить, не такая была и несчастной не выглядела. Хелена, наоборот, по жизни всех заражала радостью. И вдруг – такое. Что-то во всем этом было нечисто.
Глаза Сааны постепенно округляются.
– Но нельзя забывать, что деревушки типа нашей всегда полны пересудов, – шепчет тетя, кивая на столик со старушенциями. – Вон те две, например. Одна у них забота – остальным косточки перемывать, будто у самих в жизни ничего не происходит. И, знаешь, их можно понять. Тут ведь тишь да гладь. Той Хартолы-то – деревушка! Хотя нет, подожди, королевская община – руководство решило, что этому месту надобно зваться так, – важно произносит тетя. Саана еще долго обдумывает ее слова.
Следующим утром, в канун Юханнуса, Саана подскакивает ни свет ни заря – впервые за все время в Хартоле. Мысли о мертвой девушке не выходят из головы. Несмотря на короткий и беспокойный сон, Саана бодро шагает на кухню, где обнаруживает тетю, увлеченно читающую газету с чашечкой чая в руке.
– Я тут подумала… а что, если покопаться в этом деле? Заняться смертью девушки, – говорит Саана, поочередно открывая шкафчики в поисках кофе и фильтров.
Тетя отрывает взгляд от газеты и улыбается. Саана вышла наконец из своей спячки – какое облегчение.
– О, ты выписываешь «Хесари»[11]? – удивляется Саана, различая в руках у тети знакомый шрифт.
– Крестьяне должны быть в курсе господских дел, – смеется тетя. – Кофе – вторая дверца справа.
Саана наблюдает за флегматично капающим кофе, облокотившись на кухонный шкафчик. Аромат постепенно пропитывает всю комнату.
– В конце августа как раз тридцать лет будет с того случая, – вдруг произносит тетя и переворачивает страницу.
Саана вздрагивает, будто очнувшись. Ее пронизывает ощущение того, что это – начало чего-то большего. Может ли чья-то смерть подарить Саане новую жизнь?
– Хелену нашли на исходе лета. Помню, что все ягоды с кустов к тому моменту собрала. Тебе было не больше пары годиков.
Саана дожидается последней кофейной капли. С каждой минутой намерение крепнет, наливается силами. Это – отправная точка. То, от чего нужно отталкиваться. Загадочная смерть девушки.
ЯЯ наблюдаю за тем, как раскаленное железо давит на мягкое, дрожащее мясо. Приглушенное шипение чем-то напоминает звук спички, потушенной в струе воды. Когда жар доделывает начатое, я в последний раз смотрю в глаза этому мужчине: он отчаянно ищет спасения в чем-то. В смирении? В раскаянии? В мольбе, панике, прощении? Он тонет в невозможности осознать происходящее, он сдается и скоро будет поглощен унынием. Или он уже догадался? Неужели и правда понял, что на сей раз милости он не дождется? Что настало наконец время платить по счетам. Что ему предстоит посмотреть в лицо смерти… Его апатия несколько разочаровывает. Как-то все слишком легко. Он мог бы яростно брыкаться, или ползать тут на коленях, или до последнего все отрицать. Мог бы безуспешно со мной торговаться или биться в агонии. Но нет, ничего подобного. Поглощенный безнадежностью, он тихо ждет. Он точно знает, что попал на Страшный суд. И что он виновен. Я погружаю его голову под воду и смотрю, как начинаются судороги. Мои руки топят человека, а в голове не смолкает внутренний диалог. Ну и каково мне? Убивать кого-то – какие ощущения? Смотреть на чьи-то последние вздохи, выбивать дух из чужого тела – как это? А главное, каково это – возомнить себя Богом, устроить над кем-то суд и не щадить его? Судороги усиливаются и внезапно прекращаются. И как? Да никак. И в высшей степени правильно. Вот как.
27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, СУОМЕНЛИННАНа улице ветрено – как и всегда, – но сегодняшнюю погоду не сравнить с тем кошмаром, что царил здесь неделю назад; есть робкая надежда на долгожданную жару. Деревья покачиваются, борясь с порывами ветра, однако воинственный настрой Айно и ее пса не под силу сбить никаким катаклизмам. Захваченные бризом волосы так и лезут в глаза, Айно привычным жестом их убирает. Каждое утро в одно и то же время она бежит по одному и тому же маршруту. Булыжная мостовая, песчаная тропа, скала, газон, песок и опять булыжная мостовая. По пути Айно дает Крамеру возможность обстоятельно все обнюхивать и с достоинством помечать территорию. Они по привычке направляются в самый тихий конец острова, к Королевским воротам.
Возведенная между морем и островом стена по-родительски пытается защитить жителей от ветра, вьюг и непрошеных гостей. Сейчас история острова ощущается чем-то бесконечно далеким. Айно тянет Крамера за поводок, чтобы далеко не убегал, и они останавливаются у проема в каменной стене. Это одновременно и окно, и дверь: через проем можно попасть на скалы, к самому берегу, и сойти с тропы, истоптанной толпами туристов. Айно просовывается на другую сторону. Лицо тут же обдает соленым воздухом, это даже успокаивает. Айно по душе ранние часы, когда на улице еще никого нет и кажется, будто весь остров в их с Крамером распоряжении. Ей нравится порядок, в котором действия следуют один за другим так, что не нужно даже думать о них. Это избавляет от необходимости принимать мелкие решения. Пиццерия еще закрыта. На подходе к Королевским воротам Крамер вдруг заливается лаем и бешено тянет поводок вперед. Айно нехотя поддается и идет за псом, утихомиривая его пыл: Крамер – вперед, Айно – назад. Ошейник передавливает гортань, и из пасти Крамера вырывается невнятный скулеж. Да что с ним такое?
У самых ворот Крамер останавливается и начинает беспокойно топтаться. Лапы дрожат от возбуждения. Айно подходит ближе, максимально укорачивая поводок, и тут же замечает: что-то не так. Великолепная набережная, ухоженный газон, каменный памятник, железные цепи, ступеньки, мерное покачивание волн, пронизывающий ветер. Однако в центре этой гипнотически привычной композиции появилось нечто инородное, кричащее, захватившее внимание и Крамера, и Айно. Она смотрит вниз на ворота, едва удерживая беснующегося пса. На камнях что-то лежит. Кто-то. Будто чей-то труп. Айно сразу интуитивно понимает, что человек мертв. В его позе есть нечто неестественное, даже постановочное. Может, спуститься по лестнице и проверить пульс? Айно в растерянности. Она опускается на корточки почесать Крамера за ухом и кричит фигуре внизу:
– Эй, вы там как?
Она чувствует себя глупо: понятно же, что ответа не последует. Человек внизу – мертвее не бывает. Крамер подскуливает, а у Айно в душе смешались отрицание, отвращение, страх и печаль – она понятия не имеет, что делать.
– Помогите! – решается она, но голос тонет в порыве ветра. Да и кого можно встретить у Королевских ворот в такой час? Айно нащупывает в кармане телефон и неуверенно оглядывается. Скоро семь утра.
– Помогите! – снова кричит Айно, ее голос дрожит. Она вдруг кажется себе трусихой, маленькой слабой девочкой. Даже с голосом не может совладать. Трясущимися руками она кое-как набирает на телефоне 112. Задержав дыхание, Айно ждет того, на кого можно будет переложить ответственность за весь этот ужас.
27 ИЮНЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИЯн наливает себе немного офисного кофе. Старенькая кофеварка делает напиток горьким, еще чуть-чуть – и будет невозможно пить. И все же Ян хлещет эту горечь литрами. Время мучительно тянется, Ян несколько раз ловит себя на зыбкой секундной дреме, несмотря на то что на зеленом офисном диване он сидит с нарочито бодрым видом. Его гложет ожидание – подспудное, непостижимое. Он отхлебывает кофе, морщится и думает о маме. Теоретически он сам может умереть в любой момент, на дежурстве например, но маме сказали заранее, прямым текстом: несколько недель, на месяцы лучше не рассчитывать. Это расставило все по своим местам. С того момента Яну плохо везде, где бы он ни находился. Но на работе все же легче, чем дома в одиночестве. Ночное дежурство выдалось спокойным, а дома он в любом случае не заснул бы. В последнее время Ян слишком часто подскакивал ни свет ни заря, в самое тихое время ночи – в час волка. Для неспокойных душ этот утренний момент поистине невыносим.
Ян встает вылить остатки жуткого кофе в раковину – и звонит телефон. Это Мертанен, главный инспектор уголовного розыска и непосредственный начальник Яна.
– Труп мужчины у Суоменлинны, – сразу переходит к делу Мертанен, и Ян моментально просыпается.
– Убийство явно непростое, жертву оставили на виду, тут возможна какая-то ритуальная подоплека. Я хочу, чтобы ты вел это дело с самого начала. Люди из хельсинкского убойного отдела и криминалисты будут на месте первыми, но я попрошу, чтобы дело передали нам. Короче, советую морально подготовиться к расследованию.
Слушая о том, что известно на данный момент, Ян наблюдает за парковкой. Четверг как четверг. Для кого-то – лишь многообещающий кивок в сторону выходных, выход на финишную прямую. Для сменщиков это просто безликий день в массе таких же. Еще полчаса назад голова Яна была забита мыслями о предстоящей утрате, но вот на сцену врывается Дело – и вытаскивает буксующего Яна из бесконечной трясины. Дело, которое уже сейчас сильно волнует тихого и угрюмого Мертанена. Ян записывает всю необходимую информацию и наконец выливает остывшую кофейную жижу в раковину.
Подводный туннель между крепостью Суоменлинна и материком всегда открыт для полиции и карет скорой помощи. Эксперты-криминалисты уже на месте, Королевские ворота и прилежащие территории оцеплены сигнальной лентой. Ян осторожно, фиксируя все вокруг, продвигается к месту. Криминалисты фотографируют детали участка, где нашли тело, и вспышки их камер тонут в ослепляющем летнем утре. В небе, словно огромное насекомое, шумит дрон: снимает общий план. Ян пытается запомнить все, что видит. Суоменлинна. Королевские ворота. Труп. Убийство. Свидетелей нет. Жертва пока не опознана.
Ян поднимает ленту и ступает на огражденную территорию. Тело он замечает сразу. Увидев Яна, криминалисты в белых халатах замирают. Убойный отдел Хельсинки уже начал расследование, но если здесь Ян, то дело, видимо, перешло к центральной криминальной полиции. Молчаливые пары глаз вопросительно смотрят на следователя, а тот – на пустоту перед собой. Они обязаны предоставить Яну необходимые сведения.
Убийство. Ян оглядывается вокруг. Гражданских нигде нет. Похоже, пустынная и ветреная Суоменлинна решила сегодня поспать подольше. Летняя туристическая истерика еще не началась. Ян не спеша осматривает скалы и зеленый остров на противоположной стороне. Должно быть, Валлисаари. Вдруг чья-то рука ложится Яну на плечо.
– Приветик. – О, этот голос ни с чьим не спутаешь.
– Хейди Нурми, – отвечает Ян и только потом оборачивается.
Хейди – детектив, с которой Ян знаком уже сто лет, – прибыла на место раньше. Ян делает вид, что в курсе. Мертанен не удосужился рассказать ему даже об этом.
– Мужчина, личность пока не установлена. Около шестидесяти лет, точные данные будут позже, – сообщает Хейди. – Нужно побеседовать с женщиной, нашедшей тело.
Ян кивает.
– Что о ней известно?
– Местная, выгуливала собаку. Тут есть имя, сейчас… Айно Ниеминен. Сидит наверху, около пиццерии, ждет, когда ее уже допросят и отпустят домой. Хорошо бы тут немного поработать, пока есть с чем, – говорит Хейди, выразительно глядя на коллегу.
Ян помалкивает, сказать пока особо нечего. Он рад, что здесь с ним именно Хейди. Они знакомы со времен учебы, у Хейди невероятно острый ум.
Хейди уходит подальше от Королевских ворот, чтобы поговорить с Айно. Ян приглядывается к берегу и оценивает расстояния. Коллеги понимающе кивают ему, давая полную свободу действий. Полицейская лента беспокойно развевается на ветру. То и дело ее приподнимают, двигаясь очень осторожно: всем понятно, что незначительные отметины, какие-то мелкие нестыковки и следы должны оставаться нетронутыми. Движение у Королевских ворот и на прилежащих территориях не может замереть, пока тут всё не прочешут вдоль и поперек.
– Что-нибудь указывает на личность жертвы? – спрашивает Ян у ближайшего криминалиста в защитном халате. – Лейно, ЦКП[12], – уточняет он, хотя тут все и так в курсе. Ян уже привык к тому, как очевидно в глазах обывателей его моложавое лицо не вяжется с образом детектива из убойного отдела. Но едва ли в этом мире хоть о чем-то стоит судить по внешнему виду.
– Лампи, – представляется мужчина и протягивает Яну руку. – Какое-то темное дело, как ни посмотри, – продолжает он, неуверенно махнув в сторону трупа. – Очень уж все четко сработано, чистенько. У жертвы при себе ни телефона, ни бумажника – ничего из того, что помогло бы установить личность прямо на месте. Сейчас составляют список пропавших. Может, там найдется кто-то подходящий. – Мужчина замолкает.
Яну жаль и умершего, и женщину, случайно обнаружившую труп. Когда его отдел вызывают на место преступления, всегда находится так много тех, кого нужно пожалеть.
– Здравствуйте, Айно, – говорит Хейди, энергично протягивая руку женщине с заплаканным лицом. – Это же вы нашли его? – спрашивает она, хотя ответ, конечно, известен.
Женщина кивает и наклоняется почесать пса, который крутится у ног и все никак не угомонится.
– Жаль, что так вышло. Если захотите поговорить об этом, я после нашей беседы дам вам контакты одного кризисного терапевта. Это поможет, – уверяет Хейди, и женщина снова кивает.
– В котором часу вы были на пробежке?
– Мы были тут где-то в районе половины седьмого, чуть позже, – отвечает женщина, беспокойными рывками притягивая к себе пса за поводок.
Хейди не знает, что это за порода. Ее вообще никогда не заботили домашние питомцы.
– Может, вам что-то бросилось в глаза? Люди, лодки – что угодно? – спрашивает Хейди, выжидающе глядя на женщину. Нежная блондинка в длинном шерстяном кардигане и полуботинках. Так могла бы выглядеть учительница или художница. Она отрицательно качает головой.
– Как долго вы здесь живете?
– Уже почти двадцать лет, – улыбается женщина, и Хейди с облегчением замечает какую-то искру во взгляде.
– Потрясающее место, – соглашается Хейди. Немногим удается пожить в квартирах крепости. – Если бы кто-то приплыл сюда на лодке, то откуда, как думаете? Вы же местная, просто предположите, – просит Хейди и терпеливо дожидается ответа.
– Я бы в той стороне у кого-нибудь поспрашивала, – говорит женщина, указывая на остров Кустаанмиекка. – Там никто не живет, но есть тропинка вдоль утеса.
– Спасибо вам, на этом все. Идите домой и отдохните как следует, – говорит Хейди, и женщина тихонько кивает. – Пожалуйста, свяжитесь с нами, если еще что-то вспомните.
Допросив свидетельницу, Хейди отправилась напрямик к месту, где был найден мужчина. И вот они уже вместе с Яном разглядывают труп.
За год на плечи убойного отдела ложится свыше тысячи дел, наиболее тяжелые и запутанные из которых в последнее время постоянно оказываются на столе у Хейди. Вид мертвого тела уже не вызывает никаких эмоций. Хейди по-настоящему страшно лишь при мысли о том, что бесчисленные повторения одного и того же смогли приучить ее к чему-то настолько ужасному. И хотя от самих трупов тошнит далеко не всегда, от обстоятельств смерти кровь стынет в жилах каждый раз. Сейчас Хейди уже не скажет, каким по счету было первое тело, на которое она вдруг никак не отреагировала, от которого сразу «дистанцировалась». Может, это был тот надвое распиленный мужчина пять лет назад? Или кто-то из оставивших свои мозги на лужайке после выстрела из ружья? Все это по-настоящему чудовищно, и регулярные встречи со смертью заставили Хейди ценить жизнь еще сильнее.
Хейди склоняется над трупом, чтобы рассмотреть поближе. Ссадины на шее и запястьях. Причина смерти до сих пор не установлена. По отметинам можно предположить, что мужчина утонул.