Сокровища моего отца

– На, держи свой кнут, – отдышавшись от схватки, сказала сестра. – Еще раз отберут – мне скажи, голову им оторву.

Удивительно, но после ее вмешательства мальчишки оставили меня в покое. А потом у меня появились близкие друзья, с которыми мы вечно пропадали на прогулках и уже сами бедокурили напропалую. Но об этом позже. Расскажу лишь, что гораздо позже, в Уфе, я все же понял, что занятия деда рукопашным боем со мной не прошли даром. В студенческие годы я подрабатывал… вышибалой на танцплощадке в парке. Да, да! Каких случаев там только не происходило! Каждый вечер находились не совсем трезвые парни, пристававшие к девушкам, не желающие уходить после закрытия, заказывавшие свою музыку… Всех приходилось останавливать и часто – физически. Наверное, как бы сейчас сказали, таким образом я «закрыл свой гештальт» из детства. «Дед бы сейчас мной гордился», – думал тогда я.

Но вернемся в Зыбино. Был у дедушки Никиты еще один ритуал, который я ненавидел всей душой и всячески пытался избегать, но безуспешно – баня по субботам. «Что может быть такого страшного в бане?» – спросите вы. В самой бане – ничего. Но то, как дедушка Никита парился и хлестал меня веником, я запомнил на всю жизнь! Итак, веник готовился заранее, замачивался особым образом в травяном отваре. Дед топил баню по-черному. Обычно для этой цели использовал березовые или дубовые дрова. Когда баня была готова, стенки окатывал водой из кадушек и давал настояться пару. И вот затем начиналась моя экзекуция. Дед хлестал веником сначала себя, затем брался за меня. Казалось, что он бьет меня розгами или раскаленными прутьями. Но сопротивляться было бесполезно.

– Чаво кряхтишь? Кто из нас дед, ты али я? – кричал он, неистово избивая себя веником. – Смотри, ну, красота же! Здоровье!

Из бани я выходил в полуобморочном состоянии и сразу падал в кровать. Утром всегда смотрел на спину, ожидая увидеть там следы «побоев» веником. Но нет, баня действительно творила чудеса. После крепкого сна я был бодр и полон сил.

– Дед, конечно, прав, – размышлял я про себя. – Но это просто невыносимо! Ненавижу бани!

Как оказалось позже, такая нелюбовь к баням передается по наследству. Когда мы попытались мою маленькую дочь попарить в бане (ей тогда было года три), Аня убежала, как только открылась дверь, откуда на нее пошел густой пар. Убежала и наотрез отказалась идти в «это очень страшное место», как она назвала баню.

– Вся в отца, – вздохнула жена.

– Это точно, – согласился я, вспоминая себя в детстве.

Дорога в деревню

Родные луга

На угоре все домаИздалёка видно…Не дворцы, не теремаА душе обидно,Что стоит давно угор —Лишь две-три избушки,Как задумчивый укорПрежней деревушки.Все оставили еёПо-над Няньгой-речкой,И нашли себе житьёКто трудней,кто легче.Никого я не сужу —Это их решенья.За себя одно скажу:Попрошупрощенья,Что уехал, как пропал,О селе не ведал…Может, крест давно упалНа могиле деда.Дом – и тот я не найду,Ни печи, ни сруба…Погрузилось в лебедуВсё, что было любо.Нет избы, что до сих порВ снах цветных мне снится…От крыльца – большой простор,На просторе птицыБудят землю ото сна,Землю в дымке талой…Приходила к нам веснаРаньше всех, пожалуй.В снах цветных,в былой пореСтариков увижу:– Мы на зыбинской горе,К солнышку-тоближе!Ты, мальчонка, не тужи,Пусть взгрустнется малость.Лишь бы солнышко душиПри тебе осталось.

ДОЛГОЖДАННАЯ ВСТРЕЧА

Я не помню точно возраста, в котором понял, что мой папа на войне. Наверное, почти сразу, как начал говорить и что-то осознавать, я спрашивал о нем. Мама читала нам его письма. Причем, это был целый ритуал. Получив письмо, она сначала открывала его быстро сама, пробегала глазами, нет ли там тревожных новостей, крестилась и плакала. После этого зачем-то наряжалась, сажала нас всех за стол и торжественным голосом, то и дело прерывающимся всхлипываниями, читала отцовское письмо. Мы слушали, как завороженные. Дедушка Никита обычно стоял в дверях, то и дело выходя в сени. Как я заметил однажды, в такие моменты наш грозный дед тоже, как и мама, начинал плакать. Но, естественно, не мог показать нам такую слабость, поэтому постоянно выходил из избы, скрывая свое лицо. Я слушал письма и все пытался представить: какой же он, мой отец? Конечно, были фотографии. Но это все не то. Какой у него голос? Улыбка? Запах? Какой же он, узнаю ли я это?

Наступил победный 1945 год, прошло 9 мая, затем парад в Москве. Отца не было. В деревню начали возвращаться солдаты с фронта. Праздничные встречи то и дело проходили у соседей. Отец не возвращался. Я все смотрел на его фотографии и уже не верил, что когда-нибудь увижу его.

– Мама, ты все врешь, он никогда не вернется, – закричал я однажды матери, надеясь внутренне, что она меня успокоит и переубедит. – Если бы он был жив, он бы давно пришел! Значит, его или убили, или мы не нужны ему больше!

Мама заплакала. Я понял, что озвучил ее самые темные мысли и опасения, обнял ее и замолчал.

Я помню, что сидел за столом, как вдруг в сенях скрипнула дверь, и в избу вошел красивый высокий мужчина в военной форме. Мы смотрели друг на друга несколько секунд, не зная, что сказать, и эти секунды казались мне вечностью. Наше оцепенение прервала мама, выбежав из дальней комнаты и бросившись не шею отцу. Да, это был мой отец! Он вернулся.

Я не помню, что мы тогда говорили друг другу. Все это как будто в тумане. Но точно помню, как отец взял меня на руки, я прижался к нему, ощущая запах солдатской шинели, и впервые в жизни почувствовал себя таким защищенным, таким спокойным и умиротворенным, каким, наверное, не чувствовал никогда до этого. Он что-то мне говорил, но я ничего не понимал и просто смотрел на него, улыбаясь. Рассматривал пуговицы на шинели, трогал его за щеку и не мог поверить, что тот человек с фотографии наконец стал реальностью. Мне хотелось сообщить всему миру о своем счастье! Мой отец – герой! Достаточно было просто посмотреть на него, чтобы понять это.

Папа прошел всю войну, участвовал в освобождении Берлина и находился там после. Они с солдатами разминировали военные объекты. Из Германии своим домашним он привез сувениры. Сестре Зое необыкновенную большую куклу, маме что-то из одежды, деду губную гармошку, а мне солдатиков. По тем временам это были такие игрушки, которых не было ни у кого. Местная детвора никогда и не видела ничего подобного. Поэтому когда сестра выходила на улицу с куклой, а я с солдатиками, мы чувствовали себя местными героями. Вокруг собиралась вся детвора. Девчонки выстраивались в очередь поиграть с Зоиной куклой, а мальчишки с неподдельной завистью и восхищением рассматривали моих солдатиков.

– Повезло тебе, Генка, отец вернулся, – грустно сказал как-то мой друг Шура Шилов, папа которого погиб на фронте еще в самом начале войны.

Я понимал, что очень повезло, и чувствовал себя в эту пору самым счастливым на свете.

Счастье – это когда отец вернулся с войны

«Я НЫНЕ СТАРШЕ СВОЕГО ОТЦА…»Так долго он не приходил с войны,Что мы с сестрою ждать его устали…А он вошел – в избе средь тишиныТак громко звякали его медали.Да солнечной улыбкою своейОн растопил весь ледбольшой разлуки…Мы бросились с сестрою, кто быстрей,В тот миг к нему, в его большие руки!Потом и мама радостной вошлаВ заиндевелой шали, как в накидке,И весть уже катилась вдоль села:«С войны пришел Иван Никитич!»А на дворе февраль вовсю кружил,И нам с сестрою,ждать отца уставшим,Напрасно мой товарищ говорил:«Ваш, как и мой, знать,без вести пропавший».И вот отец живой, и радостью в избе,Казалось все и пело, и светилось!..Я мал был, но вдруг понял, что в судьбе,Как в сказке, очень доброе свершилось.…Жаль, в сказке тойя прожил лишь шесть лет,Но от отца я многое запомнил:Встречать в труде с надеждою рассвет,Иметь в земле, как силу, свои корни.«– Еще, сынок, как заповедь усвой, —Он говорил, – судьба пусть бьет несчетно,Ты на ногах еще прочнее стой:Мужчиной быть и трудно, и почетно!»Пусть у отца судьбина нелегка:Война здоровья отняла так много…Мне видится: как будто в облакаУходит он от нашего порогаС надеждою уже в другом краюУчительствовать,жить с семьею, с нами…А вскоре оказался он в раю —