Парадигма греха

Сухарев, почувствовав в поведении подполковника напряженность, поспешил с вопросом:

– Алия Кадимовна! Чайку не желаете?

– Нет, не желаю! Я имею привычку завтракать по утрам, на работе предпочитаю работать, а не чаи распивать! Так что, не суетитесь, товарищ Сухарев! – прозвучало это довольно грубо: Дубовик поморщился, Кротов же с откровенной усмешкой наблюдал за всеми перипетиями, а Сухареву глазами показал на его кресло, пытаясь поддержать. Тот смущенно чертыхнулся и пошел к своему месту.

Рустемова же, разозлившись на немногословие Дубовика, продолжила свою попытку обратить внимание на себя:

– Думаю, мое мнение может оказаться полезным. Я ведь неплохой специалист в своем деле! – и эти слова прозвучали жестко.

– Вот именно: в своем! Вы прокурор, а не оперативник! А я не люблю следовать чужому мнению, имея твердое свое! – в такой же манере ответил ей Дубовик.

– В таком случае, желаю вам не промахнуться! – и, стараясь оставить последнее слово за собой, женщина резко заметила Сухареву: – По-моему, самое время начинать утреннее совещание!

Дубовик встал, при этом в свою очередь, задев ногу Рустемовой, подмигнул незаметно Сухареву и, сославшись на неотложные дела, вышел.

Проходя мимо кабинета следователя, он услышал, как тот грубо с кем-то разговаривает. Дубовик постучался и вошел. У стола Моршанского в наручниках сидел Лешуков и со злой усмешкой смотрел на допрашивающего его следователя.

– Как? «Колется»? – Дубовик с интересом разглядывал арестованного.

– Только блатная шелуха с него и сыплется, уперся, и ни в какую! – Моршанский пыхтел и обтирался огромным носовым платком.

– Пару вопросов можно? – спросил его Дубовик, кивнув на задержанного.

Следователь лишь согласно махнул рукой.

– Слушай, «Балабас», так, кажется, твое «погоняло»? – Дубовик присел на стол напротив Лешукова.

– Ты кто – «тихарь»? – оглядев подполковника с ног до головы, спросил тот с подозрением. – Что-то я тебя среди наших «фараонов» не видел.

– Я из «конторы», – просто ответил Дубовик.

– «Хозяин»? – заметно подтянувшись, опять задал вопрос Лешуков.

– Оперативник. Теперь я могу спросить? – усмехнулся подполковник.

– А распорядишься «подогнать грево» в «стойло»?

– Решай со следователем, – Дубовик повернулся к Моршанскому: – Передачу просит разрешить, – объяснил тому.

– На общих основаниях, пожалуйста! – пожал плечами следователь.

– Слышал? И хватит торговаться! Где срок отбывал? – строго спросил Дубовик.

– В Воркуте… – удивленно вскинул брови Лешуков. – А…

Подполковник остановил его взмахом руки:

– Вопрос следующий: «Химика» знал?

– А «мама», у него, какая?

– Пятьдесят восьмая, пункт девятый.

– А-а!.. Так они отдельно от нас «парились»! – Лешуков поднял руки в наручниках и почесал затылок. Потом вскинулся: – Погоди, погоди! А это не тот ли, что взорвал городской водопровод?

– Ну, уж, сразу и «водопровод»!. – усмехнулся Дубовик. – Всего лишь кран сломал на пищекомбинате.

– «В натуре»? Во дает! Значит, «с понтом» «лепил горбатого» на «киче»? Под «блатного» «косил».

– Узнать его сможешь?

– Покажешь – узнаю!

Подполковник достал фотографии Лазарева и Булыги:

– Кого-то из них знаешь?

– Это – «Химик», – Лешуков ткнул пальцем в снимок Лазарева, – а этот?.. По-моему, «лялешник», с фальшивками связан… «Гнать» не буду, точно не знаю… А не «нахалку» ли «химика» мне «шьете»?

Дубовик, проигнорировав последний вопрос, спросил:

– Как думаешь, убить он бы мог?

Лешуков задумался, потом кивнул:

– Мог! Хоть и «доходягой» был, и «вывеска» у него «исчавканная». Да только злой он был, «гнилой», боялись его…

– А если бы он внешность поменял, можно было узнать? Есть у него какие-то особенности во внешности?

Лешуков задумался.

– Хрен его знает… Говорю, «доходяга» был…

– Ну, ладно… Отдыхай! – Дубовик похлопал Лешукова по плечу и пошел к двери, где его догнал Моршанский.

– Андрей Ефимович! Что, какие-то новости? Есть другой подозреваемый?

– Если он у нас появится, вы узнаете об этом первым, – подполковник вышел, не прощаясь.

Калошин сел в машину к ожидавшему его, Дубовику.

– Ну, подполковник, куда едем?

– Обедать! Там и поговорим без лишних ушей и глаз.

– Есть какие-то мысли?

– Мысли есть всегда, только сейчас они у меня в разброс. Будем вместе собирать – сказал Дубовик, поворачивая ключ зажигания.

– Может, поедем ко мне? – предложил Калошин.

– Не-а, – покачал головой подполковник, – я так соскучился по Варьке, что ни о чем, ни думать, ни говорить не смогу!.. – он улыбнулся. – Сейчас мне нужна светлая голова. Приеду вечером, так будет лучше.

– Ну, смотри, тебе виднее… – кивнул майор.

В ресторане гостиницы было много народа, но место для Дубовика и Калошина нашлось сразу: персонал гостиницы и ресторана хорошо знали своего постояльца.

Борщ ели молча, но когда принесли бифштекс, Дубовик, наконец, спросил:

– Ну, что думаешь относительно Лешукова, майор?

– Думаю, что не врет, – разрезая мясо, ответил Калошин. – Столько улик против себя только совсем зеленый юнец оставит. Ладно, топоры, их в яме можно было и не увидеть, но сумка!.. Ботинки!.. Это же просто визитные карточки!

– Согласен, – кивнул подполковник, – только я имел в виду вот что: топоры преступник выкинул, сумку же потащил с собой, а её ведь можно было выбросить в другом месте, а он зачем-то кладет в неё ботинки и несет на помойку. И, между прочим, рядом только магазин, поликлиника и горсовет. Улавливаешь?

– Да, вспомнил, Лешуков сказал, что сумка стояла рядом с мусорной кучей. Поставили привлечь внимание? Значит, эти «подарки» специально туда принесли? Для Лешукова?

– Похоже, что так! И топоры подкинули по адресу. Это ещё раз доказывает, что преступник знаком и с Лешуковым, и с городом. Я, пока ждал тебя, поговорил с «Балабасом», – Калошин вопросительно посмотрел на подполковника, – не удивляйся: его как раз Моршанский допрашивал. Так вот, «химика» он знает по зоне. А, следовательно, и тот знает Лешукова. И преступление было спланировано.

– Думаешь, все-таки, что Лазарев здесь?

– Думаю… Только вряд ли он свою «вывеску», как говорит, «Балабас», нам покажет. Пока давай разбираться с постояльцами. Возможно, что Лазарев с кем-то из них связан.

– А «маскарад» у него не предполагаешь?

– Не знаю, майор, не знаю… Надо сначала познакомиться со всеми потенциальными подозреваемыми, и сделать это, как можно, аккуратней.

– А что насчет книги? Будем ловить «на живца»?

– Пока повременим, день-другой… Вырисовывается у меня в мозгу одна картинка, собственно, только её набросок… Надо мне над этим поразмыслить…

На некоторое время повисло молчание.

– Знаешь, Андрей, про топорик ты прав. У кого-то он был взят, значит, у преступника здесь кто-то есть из своих, – наконец заговорил Калошин, прерывая размышления Дубовика. – Да, я отправил парней из ОБХСС по магазинам: выброшенные ботинки ведь надо было чем-то заменить.

– Угу, – кивнул подполковник, – правильно! Что ещё заслуживает нашего внимания?

– Мелочь, но у меня возник вопрос… – Калошин протер губы салфеткой. – Когда допрашивал Лешукова, он говорил только на «фене», буквально, сыпал жаргонными словечками, а когда заговорили о книгах, о Войтович, он «вспомнил» нормальный язык. Как думаешь, почему?

Дубовик откинулся на спинку стула, и, попивая «Ессентуки», сказал:

– Это вполне объяснимо. Чисто психологический аспект. Я с таким уже сталкивался. Разговор о ботинках и топорах – это то, что касается преступления, пусть даже и чужого, хотя это пока для нас под вопросом, и он понимает, что находится под подозрением. Потому-то, волнуясь и стараясь оградить себя от напрасных обвинений, невольно переходит на более грубое, агрессивное общение. А вот разговор о книгах ему вполне приятен, те более, что он любит читать, поэтому расслабляется и отвечает спокойно. А для нас это доказательство того, что в истории с книгами Лешуков не замешан.

– Да, я так и подумал…

Закончив обед, мужчины поднялись в номер к Дубовику.

Закурив, продолжили разговор.

– Знаешь, Андрей, я ещё вот о чем думаю, – выпуская дым колечками. Произнес Калошин.

– Ну?..

– В отравлении Солопеевой явно замешана женщина. Никаких серьезных ссор и раздоров, среди присутствующих на поминках, мы не нашли, как ни копали. Одни мелкие неурядицы бытового характера, не более того… Всё было направлено только на устранение Солопеевой, и среди её товарок также не оказалось ни одной, с кем бы она серьёзно конфликтовала, это признали все. Причина её смерти лишь в свидетельстве того, что она видела убийцу. Но это был мужчина! Значит, надо искать его среди знакомых и родственников всех этих женщин! Лазарева знала только Войтович. Или Солопеева тоже?..

– Ты меня спрашиваешь? Давай, займись этим вопросом вплотную. Кстати, Солопеева в бреду говорила о каком-то крысином выводке или выродке… Может быть, кто-то знает что-то об этом. А я начну работать с постояльцами. Кстати, одному мне будет проще знакомиться с ними, меньше вызовет вопросов и подозрений. Я после обеда отправлюсь побеседовать с администратором, чтобы почерпнуть хотя бы минимум информации о подозреваемых. Ну, а потом… на «баррикады»!

Мария Савельевна Нечайло отличалась весьма пышными формами, зычным голосом и твердым мужским характером. Администратором гостиницы она работала уже много лет, и считала своим долгом поддерживать репутацию заведения именно силой своего характера. Персонал её побаивался, и все приказы выполнялись немедленно и беспрекословно. Благодаря этому в гостинице царили чистота и порядок, даже постояльцы, видя могучую фигуру строгого администратора, старались поскорее уйти в номера, поэтому в фойе всегда было тихо и спокойно. Но при всем при этом, она была ещё и просто женщиной: в меру кокетливой, в меру любопытной. Оформляя постояльцев на проживание, она никогда не отказывалась выслушать каждого, обсудить их дела, и даже не брезговала лишним советом. Опытным взглядом, сразу определяя статус клиента, она находила и нужный тон. С постояльцами попроще разговаривала снисходительно, иногда даже по-барски. С руководителями разного ранга Мария Савельевна была ласкова и приветлива. Но «люди из КГБ», по её собственным словам – это «особая каста», с ними надо держать ухо востро, и каждое слово, готовое соскочить с языка, придерживать.

Увидев входящего в свой кабинет Дубовика, Мария Савельевна, невзирая на тучность, довольно расторопно выскочила из-за стола и засуетилась, заметно волнуясь.

Дубовик, видя такую реакцию женщины на свое появление, поспешил её успокоить:

– Сфера вашей деятельности меня, поверьте, не интересует. Я пришел поговорить с вами, как с женщиной. Мне необходимо знать кое-что о ваших постояльцах. – Поймав взглядом её протестующий жест, подполковник в очередной раз сказал успокоительно: – Ни одно ваше слово не будет использовано против них, все только в интересах дела. Это я вам обещаю. А вы в свою очередь пообещайте мне, что весь наш разговор останется в этих стенах, – он твердо посмотрел в глаза женщины.

– Да Боже упаси! Что вы! Я же все прекрасно понимаю! – Мария Савельевна несколько экзальтированно приложила пухлую руку с ярким маникюром к не менее пухлой груди. Она сразу уловила настрой предстоящей беседы, и все последующее время чувствовала себя, как рыба в воде. Но прежде, предпочла предложить гостю кофе и эклеры, которые появились на её столе, как по мановению волшебной палочки.

Дубовик с удовольствием взял в руки хрупкую чашечку с ароматным напитком, но от пирожных отказался, назвав их женской забавой.

Выпив кофе и похвалив хозяйку кабинета за угощение, подполковник сказал:

– Меня интересуют несколько человек. Я вам назову их фамилии, а вы, пожалуйста, расскажите мне все, что знаете о них. Пусть это будут даже просто ваши наблюдения, нечаянные разговоры, одним словом, любые мелочи.

– Я поняла вас, – откусывая добрую половину пирожного и смачно облизывая губы, сказала Мария Савельевна. Отпив из чашки кофе, она отодвинула её и вытерла уголки губ салфеткой, при этом вытягивая их трубочкой.

– О ком бы вы хотели поговорить в первую очередь?

– Вот фамилии, – Дубовик положил перед женщиной листок, – очередность выбирайте сами.

– Так, так… Я расскажу вам про Гука, мне удалось нечаянно узнать его секрет. Ведь он, когда я его спросила о цели визита в наш город, лишь буркнул что-то, разговаривать со мной отказался, лишь попросил одноместный номер. Но таких не было, тогда он настоял, чтобы к нему никого не подселяли. Я согласилась, тем более, что он заплатил за второе место, – поймав скрытую усмешку Дубовика, женщина поспешно добавила, – по квитанции, как положено. Хотя это и не принято у нас.

Подполковник на её откровение лишь пошевелил успокоительно пальцами, приподняв ладонь над столом.

– Так вот, этот Гук постоянно куда-то уходил по утрам, приходил на обед и опять удалялся. Верите, любопытство меня разобрало, но поделать ничего не могла, даже нервничать начала, – Мария Савельевна вдруг раскатилась мелким смешком, который больше походил на похрюкивание и повизгивание. Дубовик тоже улыбнулся, но скорее, от вида колышущейся полной груди и издаваемых ею звуков.

Женщина опять жеманно протерла уголки губ и провела пальцами под глазами, вытирая мелкие слезы.

– А в это воскресенье я пошла на рынок, и вот там… В одном укромном месте я увидела Гука, который разговаривал с какой-то молодой женщиной. Та тащила за руку маленькую девочку, а Гук шел следом и так размахивал руками, что мне подумалось, будто он хотел ударить женщину. Я пошла за ними. Они завернули за угол, и тут я услышала их разговор. Женщина кричала, что никогда не простит его, что он больше их не увидит, что он напрасно приехал, а Гук кричал, даже с каким-то надрывом, что в плен он попал случайно, будучи раненным, а когда вернулся, его отправили в сталинские лагеря. Говорил, что ни в чем не виноват, просил его выслушать, иначе он просто умрет, потому что у него нет никого, кроме дочери и внучки. Тут уж мне стало все понятно!..

– Так вот в чем дело!.. Да, долго ещё война будет о себе напоминать… – вздохнул Дубовик.

– Я хочу предложить ему содействие в примирении с дочерью. Как думаете, примет он эту помощь?

Услышав подобное заявление от этой женщины, подполковник удивленно посмотрел на неё, но тут же взгляд его потеплел:

– Надо просто найти правильные слова. Думаю, у вас получится.

– Спасибо, я попробую… – она вздохнула всей своей могучей грудью, а Дубовик подумал, что в ней вполне могут умещаться и жесткость, и доброта. – На вопрос о Гуке я ответила?

– Да, вполне. Давайте о следующих.

– Вот этот Карпень, Олег Робертович, довольно неприятная личность. Такой, знаете ли, сластолюбивый карлик, – при этом Мария Савельевна почиркала ребром ладони по своей пышной груди. – Постоянно обхаживает моих девочек-дежурных. А у самого в паспорте штамп о браке и двое детей. Неприятный тип! – повторила она. – Несколько раз приходил после одиннадцати. Вы знаете, что у нас исключения делаются только для… – женщина замялась, но Дубовик, улыбнулся и сказал, что понял, о ком идет речь.

– О том, что постояльцы нарушают режим, вам докладывают дежурные, если я правильно понимаю?

– Да, они обязаны это делать! – Мария Савельевна сказала это так строго, будто перед ней стояли те самые дежурные.

– Но согласитесь, что между словом «обязаны» и «делают» существует некая разница, – подполковник развел в разные стороны указательные пальцы.

– Если бы я узнала о невыполнение правил с их стороны, сразу бы строго наказала. Девочки об этом прекрасно знают, – администраторша с вызовом посмотрела на Дубовика, но вспомнив, кто перед ней, несколько смешалась.

– А в какие дни этот Карпень приходил поздно, вы можете мне сказать?

– Да, конечно! У нас дежурства по графику.

– Тогда, напишите мне эти даты. Что ещё вы можете сказать об этом человеке?

– Однажды так поздно он пришел при мне, правда, одиннадцати ещё не было, но он решил оправдаться, шепнул, дескать, был у женщины. Только это не правда!

– Почему? – заинтересованно спросил Дубовик.

– Мужчина, пришедший со свидания, выглядит иначе, я это знаю хорошо. Вот если вы…

– Обо мне не надо, – протестующе поднял ладонь подполковник.

– Извините!.. Так вот, Карпень выглядел довольно, но по какой-то другой причине, поверьте мне – в этих делах я искушенный человек! И, знаете, он незаметно поглаживал карман, будто там у него драгоценность!

Подполковник удовлетворенно наклонил голову: «Угу».

Женщина, помолчав, добавила:

– Что ещё? Да, собственно, больше ничего… Если только?.. Важно ли это, не знаю…

– Вы говорите, говорите! Не стесняйтесь! Я смогу «очистить зерна от плевел», – при этом Дубовик ободряюще улыбнулся.

– Пластырь у него на руке, вот здесь, – Мария Савельевна потерла между указательным и большим пальцем. – Ну, поранился, бывает, только вот уборщица из душа сказала мне, что там у него какая-то наколка, точно она не разглядела, но решила, что этот Карпень «сидел». Понимаете?

– Да уж как не понять! – засмеялся подполковник. – Давайте дальше!

– Да, ещё: один раз он не ночевал вообще, а однажды пришел очень злой, даже нагрубил уборщице.

– Вот как? Неплохо было бы узнать даты тех дней, когда это случилось. – Нечайло кивнула.

– Ну, о нем всё! – женщина развела в стороны пухлые руки.

– Там есть ещё двое! Рассказывайте! – Дубовик склонил голову к своему блокноту и что-то быстро написал.

– Ой, эти-то у нас приметные, особенно Шаронов! Почти каждый вечер надираются портвейна, благо ресторан рядом. Зябликов, как идет оттуда, так и карманы у него оттопыриваются. Утром две-три пустые бутылки уборщица уносит. Я им грозила выселением, но уж больно жалким показался мне этот Модест Романович, когда приходил извиняться. А Зябликов по секрету шепнул, что, дескать, болен тот, алкоголик, то есть. Вот и отправили его подальше от Москвы читать лекции. У него трое детей, в паспорте записаны, потому начальство его жалеет.

– А Зябликов?

– У этого все построже, правда, пару раз я заходила и сама видела – выпивал. Но спать ложатся вовремя, режим не нарушают. О них-то и сказать особо нечего. Только Николай Иванович, Зябликов, то есть, на работу свою ходит мало, да и то сказать, что это за работа: старые песни свадебные собирать? Так, в основном, в номере и торчит, кроссворды отгадывает. Раза три съездил по деревням, теперь непогодой отговаривается. Да и то сказать, приехал однажды весь вымокший, наследил мокрыми ботинками, потом уборщица ругалась, что сушил их на радиаторе. Теперь сидит, «согревается». А что? Начальства рядом нет, напишет статью – и отчитался!

– Послушайте, Мария Савельевна, а ботинки-то что, дорогие были? От радиаторов кожа портится, – как бы, между прочим, спросил Дубовик.

– Да ну что вы! Самые обыкновенные, фабрики «Скороход». Почти все в таких ходят… – пожала плечами женщина.

– Почти? А кто не в «таких»?

– Не знаю… На ноги мало смотрю… Вот разве что ревизор… У него щегольские такие ботинки. Но ничего удивительного – торговый работник!

– Ну, спасибо! Вы просто кладезь информации, так хорошо знаете своих постояльцев!

Женщина горделиво улыбнулась:

– Только вы не думайте, что я интересуюсь и вашими делами! И всему персоналу строго наказала, о вас ни с кем и нигде не разговаривать!

– А вот это правильно! Теперь я точно вижу – вы на своем месте! Но у меня есть ещё один нерешенный вопрос: к вам сюда ходит журналист Жернов. Как давно?

– А, это тот милый мальчик? – Мария Савельевна жеманно поджала губы: – Необыкновенно вежлив, воспитан, но, как вся московская молодежь, несколько избалован. Увидел двух девочек, те, что приехали к отцу на могилу – провинциальные, но весьма прелестные, особенно старшая, так вот, увидел и – сразу ухаживать! Пришел вместе с ними, положил мне на стойку шоколад и попросил разрешения пройти к ним в номер. Потом ещё раза два приходил, но порядок ничем не нарушал, удалялся до одиннадцати.

– А теперь?

– Товарищ… подполковник, вы же сами знаете, к кому он сейчас ходит… Я не ханжа, но меня это несколько покоробило. Хотя… он прекрасно понял, что с моей стороны последовало осуждение его поступкам, и потому решил оправдаться.

– Каким образом?

– Сказал, что это очень серьёзно. И потом… девочки, безусловно, проигрывают вашей прокурорше. Да они, по-моему, особо и не обиделись на молодого человека. Видимо, их отношения не успели зайти столь далеко, чтобы предъявлять претензии.

– Мария Савельевна, я попрошу вас под каким-нибудь предлогом собрать у нескольких постояльцев паспорта, буквально, на полдня. Список я вам напишу, – он взял карандаш и быстро набросал на листке несколько имен. – Ещё прошу предоставить мне схему расположения комнат с обозначением фамилий постояльцев – всех! И график дежурств. Я буду у себя в номере.

Калошин тем временем шагал по замерзшей улице к дому участкового инспектора Стукина.

Хозяин встретил его на крыльце:

– О, а я собрался на работу! Проходи, Геннадий Евсеевич! – он широко распахнул дверь.

– Нет, Сергей Валерьевич! Идем со мной к нашим милым старушкам! – Калошин махнул рукой вдоль улицы. – Надо разобраться с ними до конца! Такое у нас с тобой будет задание.

– Все-таки вопрос об отравленных грибах остается? – спросил Стукин.

– И не только… Понимаешь, Сергей Валерьевич, дело тут в чем? Одна из женщин может знать преступника, убившего Иконникова и Войтович. Солопеева видела этого человека, но её отравили, и, видимо, именно за это. Но за столом на поминках были одни старушки. Так?

– Ну, ещё трое стариков, – добавил участковый.

– А они разве прислуживали за столом? Не-ет, а ведь кто-то принес отравленные грибы и поставил их перед Солопеевой? Вот нам и предстоит дознаться, кто это мог быть. То, что это одна из женщин – факт! Она же должна быть знакома и с убийцей, и выполнить его просьбу – устранить свидетеля. И уж если она соглашается на преступление, то это должен быть или близкий ей человек, или…

– За деньги? – высказал свою догадку Стукин.

– Именно так!

– Да ну! Разве может женщина пойти на злодейство ради денег? Да и нет среди наших таких! – с горячностью заступился за старушек участковый. – Я их почти всех знаю давно!

– Ну, значит, легче будет найти… – пробормотал Калошин, сам мало веря в это. – И грибы… Кто-то любит их собирать, понимает, а кто-то никогда этим не занимался.

– Да женщины наши, особенно когда было голодное время, все грибами занимались, только… Я вот что думаю, товарищ майор, тот, кто принес банку с отравленными грибами, знал, что в банке яд. Это что, заранее было подготовлено? Для каких целей? – спросил Стукин, широко шагая по скользким колеям, изредка поскальзываясь и хватаясь за рукав Калошина.

– Ты и сам упадешь, и меня за собой прихватишь, – проворчал майор.

– Извини, валенки пора надевать, – Стукин пошел по снежному насту, прокладывая свежую тропинку. – Так я что говорю-то, специально ядовитые грибы вместе с сыроежками в банку заложили, ещё осенью. Так получается?

– Именно так! Страшный человек тот, кто это сделал, – вздохнул Калошин. – А о крысином выводке ты не слышал ни от кого из ваших женщин?

– О чём? – Стукин даже приостановился, глядя с неприкрытым удивлением на майора. – Какие крысы? Какой выводок?

Калошин усмехнулся, глядя на выпученные глаза участкового, и объяснил ему, что означают его слова. Тот облегченно вздохнул и сказал:

– Об этом надо поспрашивать всех, может быть, с какой-то фамилией связано?

– Возможно, только я думаю, что это, скорее, характеристика преступника.

Так, за разговорами, добрались до одного из домов. Но, к сожалению, хозяйка этого двора ничего нового не рассказала, не вспомнили никаких подробностей и ещё несколько женщин. День близился к закату, когда Калошин со Стукиным подошли к дому Степаниды Разуваевой, которая колола во дворе дрова.

Увидев мужчин, она встретила их радушно, не спрашивая, зачем пришли, сразу пригласила к столу. Успевшие устать и замерзнуть, те с удовольствием приняли её приглашение, и с огромным удовольствием принялись поглощать горячий наваристый борщ.

– Ну, мужики, знаю, что зря ноги бить не станете, дело у вас серьезное. Думаю, не можете разобраться вы со смертями этими. Спрашивайте, может, чем и помогу, – подкладывая на тарелки разваристую картошку, Степанида решила, наконец, заговорить о причине визита милиционеров.

– Да вопросы-то у нас всё те же. Кто у нас в грибниках числится? – спросил Стукин.

– Уж ты, Сергей Валерьевич, будто и сам не знаешь, что каждый второй у нас знаток, а то, что грибы, отравленные, на стол поставили, так это намеренно было сделано. Мне ещё моя мать рассказывала, как у них в деревне одна бабка специально такие грибы заготавливала. Вот захочет кто-то недруга своего извести, грибками-то и угощает. Их, эти поганки соленными-то и различить с хорошими трудно. Вот и держит кто-то в погребочке смерть невидимую.