Пламя, или Посещение одиннадцатое

А девушки потом…

Правильное правило, что бы кто ни говорил. Пока придерживаюсь. Нелегко оно, конечно, даётся. Но надо. Стану вот знаменитым исследователем славянских древностей – тогда… может, и «преданная» подвернётся.

Не проворонить бы, не проморгать… с таким-то правилом привыкну к холостяцкой жизни, а заодно и к «новой» на каждый сезон.

Уж чему быть, того не миновать. Тут не об этом.

Привезли они, Надежда Викторовна и Наташа, кроме всего прочего, шесть бутылок шампанского и корзину свежих эклеров. Всё это на столе оставили, на кухне, под навесом. Сами в ларёк пошли – ещё за чем-то.

Хватились после – бутылки с шампанским на месте, а эклеров и след простыл, будто и не было их вовсе – одна корзина опрокинутая.

Грешили и на Серёгу, однажды пожаловавшегося, что «обделён был в детстве разными деликатесами», сладче, мол, солёного огурца да пареной репы ничего не ел он, «так нуждались». И на Херкуса – «из простого, но сильного и не подконтрольного рассудку навязчивого желания напакостить наглым и бескультурным имперцам-московитам». На всех, кроме «взрослых» да Надежды Викторовны с Наташей, имевших стопроцентное алиби, их просто не было здесь в это время, возводили мысленно «напраслину». Косо и с подозрением посматривали друг на друга. Может, и я был под прицелом, допускаю, – не жена Цезаря. Но одному не съесть столько пирожных, не Гаргантюа и не Пантагрюэль, каким бы ни был сладкоежкой я или кто-то. Ну, два, ну, три. Ну, пусть четыре. Не тридцать же, не сорок ли, сколько там было, полную корзину слопать. Унести куда-нибудь да выбросить, как на помойку мусор, – вряд ли. Это ж каким злодеем надо быть и человеконенавистником? Последним. Значит, действовала группа, организованно, по сговору, непонятно, правда, с какой целью. Разве из мести археологам? Вряд ли уж мы, «гробокопатели», такое заслужили. Местных не наблюдалось около стола, не наблюдалось и поблизости. И если б местные устроили набег, то уж шампанское бы не оставили. Что им, потомкам викингов, эклеры? Баловство. Олень, косуля ли на вертеле – другое дело.

И как дежурные не уследили? Тоже вопрос. Те оправдались: как раз на Волхове в то время находились, есть и свидетели, посуду, дескать, ополаскивали. Тувинец, финн и Катя «из Орловых».

Агата Кристи, да и только. Жорж Сименон.

Вскоре, до ужина ещё, всё, слава богу, разъяснилось. Неожиданно. А «слава богу» – потому что мы, измученные подозрением и неприятно затянувшейся ситуацией, перестали думать друг на друга. Вздохнули тут же облегчённо: не будет сладостей – ну и не будет, переживём, ладно, что червь – шшур, как Серёга говорит, – сомнения всех перестал глодать – такое благо. Праздник не омрачится – стоит дорогого.

Обнаружили лежащую неподалёку, на обочине дороги к Волхову, матёрую козу с обрывком трёхпрядной верёвки на шее. Морда с осоловевшим взглядом и растрёпанная борода у неё были измазаны сливочным кремом, и брюхо выдавалось неестественно, но была коза, на что Серёга обратил внимание, «не суягной». Знаток, «колхозник», «сын крестьянский». Наказывать козу воспитания ради не стали. Поздно. Эклеры этим не вернёшь.

Выжила или нет рогатая скотина после поглощения такого количества непривычного для неё продукта, не знаю. Я после этого её не видел. Может, она и попадалась на глаза мне, но в силу обстоятельств очи мои могли и не заметить – были причины на такую невнимательность. Скорей всего, пришла в себя коза после обжорства и уплелась домой, вряд ли бездомная, к своим хозяевам, её, наверное, уже и потерявшим.

Пошли мы с Серёгой, забеспокоившись вдруг, в заросли акаций. Проверить, не добралось ли до вина животное – уж коли ест пирожные, вином запить их ничего ему не стоит, могла б шампанским, не открыть ей, – не опрокинуло ль ведро с продуктом. Пришли, увидели – не опрокинуто. Сразу от сердца отлегло.

А заодно и «раскрытие преступления века» отметили. Камень с души свалился всё-таки. У Серёги, у того – особенно: ловил же взгляды на себе косые. И я неловко себя чувствовал. Когда отметили, чуть не взлетели – так отпустило. Походка наша стала лёгкой.

Когда пошли назад, сказал Серёга:

«Ещё проверим один раз, скользящей будет». Про походку.

Я согласился. И самому мне так представилось. И я подумал: «Ну, Серёга!»

Мы обнялись уже не только как «коллеги», но и как преданные друг другу и посвящённые в одну сокровенную тайну товарищи: я – старший, Серёга – младший.

Двинулись походкой невесомой дальше.

Вернулись туристы из Тихвина. Хоть и усталые, но шумные. Галдят – поездку обсуждают. Наслушались, насмотрелись. Впечатлениями через край наполнились – выплескивают. Не зря, значит, скатались. И хорошо. Мы за них рады. Никого в Тихвине не потеряли, в полном составе прибыли обратно. Подались дружно, захватив мыло и полотенце, на Волхов – пыль дорожную с себя смывать. Не стали в очередь перед рукомойником выстраиваться: один на всех – затянется надолго.

Сблизила их экскурсия, словно в одном окопе посидели. На нас даже, здесь остававшихся, как на чужаков поглядывают. Ну а нам-то…

И мы тут тоже вроде сблизились – коза нам в этом поспособствовала, размежевав сначала, а потом – прямо по классику – сплотив.

Вернулись из Георгиевской церкви «славяно-финны». Адольф Николаевич, реставратор, не решился или не захотел идти к нам на праздник. Без него. «В храме, на лесах, безвылазно находится», – уже об этом говорилось. И я его вне стен не видел. И там, в храме, вряд ли он за наш праздник пригубил. Перед святынями – негоже. Точно не знаю, утверждать не стану. Так почему-то думаю. Выпил – выпил, нет – нет. То, что поздравил на словах, так это обязательно. А вот «славяно-финны» (и примкнувшие к ним разные актёры, журналисты и учёные) больше обычного оживлены, хотя и до похода в церковь вялость их в глаза особо не бросалась. У них всегда в портфелях «что-то есть», ну, то есть «булькает». Мне ли не знать, достойному ученику. Зачем тогда им здесь портфели? Не с документами же в даль такую притащились… Ещё ж и праздник.

И тоже что-то обсуждают. Не вникаю.

Щёки у всех порозовели. А у узколицего, поджарого Скальда массивный нос побагровел. Только у Александра Евгеньевича, также худосочного, в красках лицо не изменилось. Он, Александр Евгеньевич, принял, не принял ли на грудь, обычно бледен, не покрывается предательским румянцем, чаще хихикать нервно начинает – это его лишь выдаёт: «шеф приложился». И борода его всегда всклокочена, и «смотрит» она, борода, набок. Как у Одина. Пока Надежда Викторовна не расчешет и не поправит её заботливо ему. Появится Надежда Викторовна – и в бороде её мужа порядок будет наведён, пусть ненадолго, скоро опять обычный примет вид, растрёпанный. Нам даже и указывать на это – не по чину, будто не замечаем. Конунг. Мы не его дружина – смерды. Не позволяет панибратства. И верно делает. Позволь нам только. Говорит тихо. Если для всех сразу, городу и деревне, озвучить что-то надо, есть для этого Надежда Викторовна. Голос у неё звучный, в душу проникающий. Как за каменной, крепостной, стеной, за Надеждой Викторовной Александр Евгеньевич. Ну и нормально, если спутница-то.

Ольга Ивановна уехала в Ленинград. Жалею, что не проводил. Но провожатых там и без меня хватило. В Эрмитаже, будет зимой ещё возможность, повидаемся. Мы там зачёты иногда сдаём. Этой весной вот – Пиотровскому. Бэ. Бэ. Археологию Закавказья. Всем зачёт поставил, хоть и не спрашивал, а сам рассказывал нам про свои раскопки, про золотые времена самозабвенно. Мы возмутились? Нет, конечно. Только зачётки ему радостно подсовывали.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.