Рождение нации

Пленники стояли перед князем на коленях, молча терпя боль, ожидая своей участи. Весь их вид, изодранная одежда, состоящая из льняных тканей, звериных шкур, онуч, вызывал вполне однозначный вывод: это племя явно не процветает. Один из пленных, с всклокоченной рыжей бородой и волосами, особенно страдал от торчащего наконечника стрелы из плеча. Он сломал оперение, пытаясь вытащит ее, и теперь тихо стонал от боли. Второму, с сальными черными волосами, безбородому стрела попала в ногу, и он старался опираться на здоровую ногу, и когда невзначай тяжесть его тела смещалась на раненую, лицо тут же искажала гримаса боли. Оба пленника не произносили ни звука, буд-то не слыша толмача. Князь же внимательно всматривался в пленников, пытаясь определить, кто из них будет молчать, хоть жги, хоть живым его режь, а кто испытание болью может и не выдержать. Он решил – слабее тот, что ранен в плечо. По его лицу и телу время от времени пробегала мелкая дрожь, как от озноба. В то же время второй, раненый в ногу шептал про себя молитвы лесу, небу, земле, воде, всему тому, чему поклонялись мещеряки, прося укрепить его дух и достойно принять то, что предназначила ему судьба, даже если это смерть.

– Бучила, подь сюды!– зычно позвал князь.

Из группы стоящих неподалеку дружинников к пленникам подошел рослый плотный детина со свалявшейся нечесаной бородой.

– Ну-ка Бучила сделай, чтобы вот ему жить невмочь стало,– князь ткнул перстом в того что был ранен в ногу.

Детина подошел к пленнику и с лицом, выражавшую животную радость, схватил его за верхнюю часть плотной льняной рубахи, что у простых мещеряков служила в бою заместо кольчуги. Он рывком повалил пленника на спину, чем вызвал его протяжный стон, затем поволок по мшистой земле, нарочито задевая торчащим из его ноги куском стрелы за корневища вывороченных ветром деревьев, протащил по кустам, валежнику, по остаткам костров и пищи. На этом месте, на небольшой лесной поляне, как раз незадолго до этого мещеряки сделали неудачный привал, где их и настигли кривичи. Потаскав, таким образом, пленника по поляне, и не добившись от него ничего кроме вскриков и стонов, детина явно разозленный этим вытащил свой меч и несколько раз ткнул острием прямо в рану у основания торчавшей стрелы. Кровь из раны, до того весьма умеренно кровоточащей, полилась весьма обильно. Пленник на этот раз уже не закричал, а пронзительно, дико заревел.

– Ну что, будешь со мной говорить?– князь спрашивал второго пленника, который с ужасом смотрел на происходящее.

Первый же пленник продолжал орать и кататься по земле, орошая кровью бело-зеленый мох.

– Бучила еще!– приказал князь.

Детина с удовольствием вновь ткнул мечом в кровавую рану. На этот раз мучитель по всему перебил артерию, потому как кровь ударила буквально фонтаном. Этого зрелища не выдержали даже некоторые видавшие много смертей дружинники, одни отворачивались, другие отходили подальше. Стало очевидно, что жить несчастному оставалось недолго, пока не вытечет вся кровь. Реакция второго пленника удовлетворила князя и он, уже не обращая внимания на истекающего кровью, обратился к нему:

– Ну, будешь говорить или хочешь, чтобы мы и из тебя кровь выпустили?!

–Я…я… говорить… не убивай!!– неожиданно по-славянски срывающимся голосом, почти закричал пленник.

– Сразу бы так,– удовлетворенно заключил князь.– Бучила, кончай его!– явил князь милость к пытаемому, надобность в котором отпала.

Детина с явным сожалением выполнил этот княжеский приказ. Видимо он бы непроч был еще продлить мучения умирающего. А так, всего лишь один удар мечом в горло прекратил муки мещерского воина.

– Переведи ему, что я ведаю, зачем их князь водит нас по этим проклятым лесам. Не для того, чтобы нас тут гнус пожрал или мы бы в болотах утопли. Он уводит нас от своего селища, от своих баб, детей и немощных стариков, от места, где он хоронит богатства их племени, пушную рухлядь. Он трус, биться с нами боится, потому и таскает нас за собой, чтобы мы из сил выбились и восвояси без боя и без добычи ушли. Это я все ведаю и мне про то говорить не надо. Я только не ведаю где это селище. Но ты ведь ведаешь где оно?– князь с пренебрежительной улыбкой, не мигающим взором смотрел в глаза пленнику, да так словно через них пытался заглянуть ему в душу. Пленник был не стар и не молод и по всему не хотел разделить участь своего соплеменника.

Толмач перевел слова князя, хотя пленник видимо немного знал язык кривичей и понял, что от него хотят без перевода. Он опустил глаза полные мучений, страха и … молчал.

– Бучила!– вновь зычно позвал князь, и чернобородый мучитель тут же с готовностью подбежал.

Пленник, предвидя дальнейшее, издал горловой звук и что-то быстро, сбивчиво стал обьяснять по-мещерски. Толмач несколько раз уточнял невнятно произнесенные слова. Наконец он дололожил:

– Княже, он говорит, что семьи, скотину и меховую рухлядь их народа князь Кову отправил на озеро Воймегу. Там у них селище, где они зимуют.

– Далеко отсель то озеро… сколько дней пути?– с охотничьим азартом спрашивал Всеслав. Толмач перевел вопрос, выслушал ответ и перевел уже князю:

– Говорит, что Кову уже далеко увел нас. По прямому пути отсель только зимой дойти можно, когда болота замерзнут, а сейчас того пути нет. В обход идти надо, а это пешими четыре-пять дней пути. Сначала надо назад идти до Яузы потом от нее до Клязьмы и по ее берегу, а уже оттуда до Воймеги. Идти все время лесами по охотничьим и бортницким тропам.

– Скажи ему, если проведет нас туда, будет жить. Знахаря сюда, пусть делает что хочет, но чтобы завтра с рассвета он мог нас вести к этой Воймеге,– тон князя не допускал ни малейших возражений.

Через некоторое время лес огласили еще несколько диких криков,– это у пленника из плеча вынимали обломок стрелы и тут же, раскалив на огне наконечник от копья, прижгли рану. Тем временем уже начало смеркаться и дружина на той же поляне стала ужинать и устраиваться на ночлег. Но сначала тот ужин надо было добыть. Дружинники по нескольку человек, держась неподалеку друг от друга, зорко осматриваясь, пошли в лес. Добыча оказалась невелика: несколько линявших после зимы зайцев да рябчики. И если бы не удалось спугнуть стадо кабанов, ложиться пришлось бы на голодный желудок. Стрелы настигли одного матерого и дюжину молодых поросят. В мещерских лесах водилось множество всевозможной дичи, по этой причине дружина не взяла с собой запаса провизии кроме ржаных сухарей и соли, рассчитывая на свежую дичину. И сейчас, запалив костры и освежевав туши, они начали жарить мясо. Хотя для восьми десятков здоровых мужиков на этот раз мяса получилось немного, не то что в первый день, когда удалось сразу завалить целую лосиную семью: лося, лосиху и лосенка…

Князь же весь вечер провел в раздумье. Проверив выставленные вокруг поляны посты и наказав костровым не спать, а поддерживать огонь всю ночь, он вернулся в разбитый для него походный шатер и приказал, чтобы к нему позвали его сына Вячеслава.

Всеслав взял с собой в набег на мещеряков своего шестнадцатилетнего сына, несмотря на яростное сопротивление супруги. Она, как и всякая мать, искренне считала, что ее сын еще слишком юн для походных тягот и лишений. Тем более не могла смириться княгиня, что ее Вячеку придется сражаться, то есть рисковать жизнью. Но сын сам рвался в поход, и княгине в конце концов пришлось смириться. Нелегко дались юноше эти переходы по лесисто-болотистому бездорожью. Быстро опротивела и принимаемая раз в сутки перед сном, приготавливаемая на кострах безо всяких специй и добавок, пища из дичины. Нежное лицо княжича с едва пробивающимися усиками покрылось кровавыми волдырями и царапинами от укусов бесчисленных полчищь лесных насекомых, от кустарника и деревьев, хлещущих гибкими прутьями и сучками. Конечно, от этого похода он ожидал совсем иного. Для чего столько времени он готовился, обучался владеть мечом, стрелять из лука, скакать верхом? Пока что ничего этого ему не понадобилось. Они целыми днями ходили по бурелому, продирались через густой подлесок и к вечеру не чувствуя ни рук, ни ног, а лишь доспехи, которые казались невероятно тяжелыми, валились спать на сырой мох. Княжичь намеренно в походе делил все тяготы с простыми дружинниками и в шатер к отцу без лишней надобности не ходил. Не знал он, зачем его зовет отец и в этот раз.

– Вячек, слушай меня со вниманием. Не хотел я в первом же твоем походе поручать тебе столь важное дело. Но делать нечего, по-иному никак не выходит. Не могу же я назначить десятника старшим в таком деле, да и дружина может подумать, что я тебе не доверяю. Это мать тебя маленьким все считает и от юбки отпустить боится, а по годам тебе уже пора к воеводскому делу приноравливаться…

Всеслав сидел на своей княжеской постели уже без доспехов. В шатре, благодаря горящей свече, распространявший отпугивающей гнус запах, царил полумрак, в котором смутно просматривалось лицо князя, усталое, испещренное морщинами, нерасчесанная борода и усы… Сын стоял перед ним в доспехах и при оружии, не в состоянии разгадать к чему ведет разговор отец.

– Какое дело отец? О чем ты ведешь речь?– откровенно спросил княжич.

– Это дело достойное князя… Вести дружину.

– Что… ты мне хочешь доверить дружину, но куда и зачем ее вести?– глаза юноши загорелись восторженным блеском.

– На Воймегу пойдешь ты. Возьмешь двадцать дружинников и пойдешь,– князь уже говорил приказным тоном.

– Как я…а ты что же и почему всего двадцать дружинников?– никак не мог уразуметь ход мыслей отца княжич.

– А я с остальной дружиной останусь здесь и пойду дальше за Кову… для обмана. Если мы все разом снимемся и пойдем на Воймегу, мещеряки все поймут. Они умеют быстрее нас по лесам ходить и все потайные тропы знают. Потому нас они всегда видят, и иной раз их охотники совсем близко к нам подходит, а мы их и не видим,– пояснял князь.

– Если так как ты говоришь, то почему же они ночью ни разу наших дозорных и костровых не вырезали, да и нас спящих,– родился естественный вопрос у княжича.

– Как помоложе был, тоже не мог понять, думал, что мещеряки нас просто сильно боятся. Но несколько раз вот так на них сходив понял, дело тут не в боязни, просто они не такие как мы. Они смирный, не ратный народ и не хотят проливать без пущей надобности нашей крови, чтобы мы не разозлились на них сильно и не пошли в поход на них со всей нашей силой, со всеми кривичами, тогда им от нас и в лесах не схорониться. Они просто хотят, чтобы мы за ними вот так побегали, умучились да и ушли обратно без злобы в сердце, с одной досадой. Понял? Таков это народ и князь их таков.

– Но ведь мы уже убили одного из них, да еще как убили. Наверное, они и это видели, как этот изверг Бучила…– предположил княжич.

– В прошлые разы мы тоже случалось их убивали и даже не одного. И все равно из-за малого количества, даже мученическую смерть от нас принявших, они никогда сами на нас не нападали. И нам всякий раз вот также ни с чем уходить приходилось. А вот если сейчас они поймут, что мы все ж таки вызнали дорогу к их главному селищу и идем его зорить, их баб, девок и детей полонить, тогда уж точно нападут и будут до смерти биться. А почему я всего два десятка с тобой отряжаю, так это чтобы мещеряки не встревожились, дескать малая часть дружины на отдых ушла, или за припасами. И то, что тебя отправил тоже уразуметь можно, де устал молодой княжич по лесам бегать, гнус кормить, умучился, вот отец его и пожалел, отпустил. А то, что я с главной дружиной остаюсь, и совсем их успокоит, значит не идут они на Воймегу, не выдали пленники пути туда. Ведь двадцать дружинников, да еще под командой молодого княжича, куда они могут идти, только в свое городище.

– Но отец, всего с двадцатью дружинниками идти на мещерское селище… так же нельзя. Там же кто-то и из мужиков остался, даже если и возьмем селище как добычу, как пленников с таким малыми силами вывести?– опять выразил недоумение княжич.

– Вот здесь и есть моя главная хитрость,– Всеслав довольно заулыбался в полумраке шатра.– Ты идешь в устье Яузы, на нашу заставу. В заставе, ты знаешь, осталось еще двадцать охранных дружинников. Где-то дней через пять туда сотник Голова приведет сменный отряд в сорок человек. Двадцать из них должны сменить охрану, а двадцать идти сюда вместо заболевших и раненых. Так вот, ты завтра на рассвете заберешь вроде бы тех самых больных, но на самом деле с тобой пойдут все здоровые, я уже наметил, кто с тобой пойдет. Потому вы пойдете очень борзо. По нашим же просекам в два дня дойдете до Яузы и Москвы-реки. Там ты ждешь Голову с его людьми. Голове передашь весь наш с тобой разговор и мое повеление, что все его люди и он сам поступают под твою команду. Никакой смены в дозорном городище не проводить. А оттуда ты уже с шестьюдесятью дружинниками идете на Воймегу, куда вас поведет вот этот мещеряк не захотевший умирать.

– И ты ему веришь, отец?– возразил княжич

– Я уже не в первой хожу на мещеряков и эти леса немного понимаю и про Воймегу не впервой слышу, что там главное селище князя Кову. Нет, пленник не врет. Я и раньше слышал, что прямиком до того озера только зимой можно дойти через болота. А обходной путь очень далек и тяжел, и мало кто его знает. Впервые нам попал пленник, который и знает, и жить хочет, раньше не попадали. Если бы он хоть в чем-то соврал, я бы почуял, но Бучила так его напугал, что он сказал правду. Возьми с собой Бучилу, если мещеряк начнет хитрить, пусть он с ним поговорит. Не бойся Вячек, иди к Яузе и там передай мой приказ Голове. Он матерый сотник, верный нам. Он тебе и помощником и советчиком будет. Ведь ты же с ним давно дружишь, мечом-то он тебя учил владеть. Ты его слушай, но и он и дружина должны знать, что главный ты, ты их будущий князь. С Головой говори, только когда рядом никого не будет. Дружине много воли не давай, особливо после боя. С Бучилы глаз не спускай. В бою с него мало проку, но когда баб с девками в полон брать будете смотри, как бы он какое непотребство не сотворил. А если кого мучить да пытать придется, тут он самый полезный…– наставлял сына князь.

– Отец, но когда мы уйдем с тобой останется шестьдесят человек пятнадцать из которых больные да раненые, и им не будет смены, которую ведет Голова. А мещеряки, ты сам говорил, они в своих лесах не болеют. Их же тут, тогда на много больше вас будет. Вдруг они на вас нападут?– выразил свою обеспокоенность княжичь

– Вячек, ты меня плохо слушал. Я же тебе сказал, мещеряки никогда не нападут, если будут думать, что их семьи в безопасности. Да и не так уж их тут на много больше нас будет. А один здоровый кривичский дружинник в бою двух мещеряков стоит. Они же к мечу не больно привычны, все больше охотой, рыбалкой, да бортями промышляют. У Кову здесь самое большее сотня, ну чуть более людей. И это почти все мужики племени Кову, что могут носить оружие. Другие-то мещеряки, те что ближе к Оке-реке живут и по ее берегу, они с Кову не роднятся. Они в обиде на него за то, что Кову, когда еще молодой был, невесту себе не из мещерских княжон выбирал, а поехал в Мокшу и оттуда привез. Потому помощи ему ждать неоткуда и он людей своих сильно бережет, оттого и с нами не бьется, а бежит. Я ведаю, что он дальше делать будет. Добежит до речки Гуся и вдоль нее нас водить будет. А за Гусем уже земли муромы начинаются. Мурома мещерякам тоже родня, но такая же, как нам вятичи, хоть и говорят на одном языке, а друг дружке не то, чтобы пособить, иной раз и нож в спину наровят сунуть.

Вячеслав внимательно слушал и, хоть не переспрашивал, далеко не все ложилось ему на ум. Отец это понимал и наставительно произнес:

– Учись сынок, во всем этом понятие иметь надобно. Пока я жив учись, ох как много познать надо, чтобы, и с дружиной, и со знатными людьми, и со смердами управляться, да так чтобы тебя, и те, и те почитали и слушались. И чтобы боялись тоже, без боязни нельзя, как и без веры. Перун для дружинников главный бог, Велес для смердов, и князь для них тоже как бог должен быть… Как от Яузы на Воймегу пойдете, присматривайся к Голове, все выспрашивай вызнавай, как дружину в походы водить. Я тебе уже говорил, в лесу главное стороны не путать, тогда не заблудишься и с пути не собьешься. Всегда знай, которая сторона для солнца восходная, а которая заходная, с которой студеный ветер всегда дует, а с какой теплый. По солнцу, деревьям стороны узнавай. Только в походах всему этому умению выучиться можно. И как с людьми управляться тоже. Только так настоящим князем станешь…

Вячеслав с двумя десятками дружинников и пленным мещеряком успели до рассвета по свежей тропе-просеке проложенной в подлеске неслышно покинуть лагерь. За день небольшой отряд проделал путь, который вся дружина преодолела за три. К полудню второго дня они прибыли в дозорное городище у слияния маленькой реки Яузы – Гусиной реки и большой Москвы-реки – Медвежьей реки. Вячеслав строго помнил наказ отца, потому и словом не обмолвился никому о конечной цели всего этого маневра. Ни один дружинник не знал, для чего это князь отправил их с княжичем назад. Охранять одного-единственного пленника? Это конечно смешно, но вопросов юному княжичу никто не задавал, так было заведено в дружине: князь все знает и все делает правильно, а раз князь назначил над ними старшим княжича, то теперь он для них князь.

Как и ожидалось сотник Голова с сорока дружинниками прибыл через два дня после того как Вячеслав и его люди добрались до заставы. Уединившись с сотником, княжич слово в слово передал придуманный отцом план и повеление немедленно выступать на Воймегу. Голова хоть и был опытным воином, уяснял смысл княжеского плана медленно, но накрепко. Все обдумав, он изьявил желание самолично поговорить с пленником-проводником, к тому времени на удивление быстро оправившемуся от своей раны. Голова тоже более или менее ориентировался в мещерских лесах и потому заставил пленника нарисовать на прибрежном песке план пути, по которому тот собирался вести кривичей. Уяснив, что на их селище собирается идти не малый отряд кривичей, проводник стал молить, чтобы пощадили, не брали в полон и рабство его жену и детей. Видимо, нарисованный план и настоящий животный страх проводника убедили и осторожного сотника, что ему можно верить. Голова предложил объявить дружине цель их похода после полудня пути, дабы остававшиеся в городище этого не узнали, и таким образом исключалась возможность, что эти сведения достигнут ушей лазутчиков мещеряков. Так и сделали. Отойдя от Яузы и углубившись в дебри, на привале княжич объявил истинную цель их похода – нападение на основное селище мещеряков у озера Воймега. Туда еще ни разу не доходили кривичи и тем более вятичи, в основном грабившие селища мещеряков расположенных на берегу Оки-реки, по обе стороны от устья Москвы-реки.

Путь оказался тяжелым, особенно для еще не обвыкшихся к гнусу и преодолению чащобы дружинников прибывших с Головой. Полегче стало когда вышли к Клязьме и пошли ее берегом. Вдоль Клязьмы шли два дня с привалами и ночевками, пока не дошли до устья реки Поли. Отсюда шли уже по берегу Поли с полдня, после чего свернули в болотистое редколесье преодолеть которое можно было, только имея опытного вожа, проводника, не раз здесь ходившего. Пленник оказался именно таковым, он уверенно вел кривичей и на исходе четвертых суток вывел дружину к окруженному со всех сторон топкими болотами озеру Воймега.

Вплотную подходить к озеру не стали. Выслали вперед разведку, которая донесла, что мещеряки в селище не подозревают об опасности и заняты повседневной деятельностью: женщины готовят еду, стирают одежду в озере, рыбаки развешивают для сушки, сплетенные из льняных нитей, сети-мережи. Давно уже не видевшие женщин дружинники, что пришли в городище с Вячеславом особенно подробно выспрашивали, что из себя представляют мещерячки. Разведчики насколько могли удовлетворяли их любопытсво: мещерячки в основном светло и рыжеволосые, белотелые, по полноте большинство средние, но видели и сочных с ядреными грудями и бедрами. Большинство из них ходят в простых льняных рубахах, без платков и босые, но некоторые одеты богато в одежду из дорогих шкур и хорошо выделанной ткани и обуты в разукрашенные онучи. Разглядели разведчики и украшения на этих богатых женщинах, в основном бронзовые и серебряные «шумящие» подвески. Отдельно описали и увиденную ими самую богато одетую и самую дородную изо всех обитательниц селища. Разведчики с восхищением описывали множество всевозможных украшений на ней, ее одежду и соблазнительные женские формы, что колыхались под этой одеждой. Мнение было едино, да и проводник подтвердил – то княгиня, жена князя Кову… Голова посоветовал княжичу переждать ночь и атаковать селище с восходом солнца, когда у мещеряков должен наступить самый крепкий сон.

Мещерское селище, видимо, строили с расчетом, что до него никогда не доберется никакой враг. Потому и укреплено оно было слабо и состояло из примерно полусотни многосемейных и односемейных жилищ. В многосемейных жили наиболее бедные члены племени. Они устраивались как большие полуземлянки, углубленные на несколько ладоней с земляным полом. Кровлю в этих общественных полуземлянках устраивали двускатную, опускавшуюся своими краями почти до земли и опиравшуюся на врытые в землю бревна. Стены делали из тесанных досок, вбитых вертикально в землю и обмазанных глиной. Но зажиточные мещеряки из наиболее удачливых охотников, бортников, рыбаков, а также оказавшимися богатыми по наследству, могли позволить себе жить со своими семьями отдельно в бревенчато-срубных жилищах, которые выделялись на фоне дощатых полуземлянок. Внутри каждого жилища имелся сложенный из камней очаг. Жилища состоятельных мещеряков еще отличались тем, что возле них имелись всевозможные хозяйственные пристройки, где содержалась их личная скотина. Бедные, как правило, личного скота не имели, но для общих нужд держали общественное стадо свиней и коров. Лошадей в хозяйстве мещеряков было немного и только в частном владении. Их использовали в основном для пахоты. А так по таким лесам на лошади особо не наездишься. Отдельно на отшибе селища стояла кузня. Местами вокруг селища с дерева на дерево, по сучкам переброшены жерди – городьба, чтобы пущенная в лес скотина не забредала далеко…

Разведчики у кривичей были опытные, они и спрятались так, что их никто не обнаружил и рассмотреть успели не только мещерских женщин, но и все расположение селища. Вернувшись в отряд, старший разведчик стал прямо на освобожденном от дерна куске земли рисовать план селища. Княжич с Головой сравнили его с тем, что на бересте по памяти нарисовал им пленник-проводник. Оба плана совпали вплоть до мелочей. Ставя задачу дружине незадолго до захода солнца, Вячеслав постоянно оглядывался на Голову, особенно тщательно разъяснял расположение княжеского жилища и других наиболее состоятельных мещеряков, полуземлянку, используемую как хранилище племенного запаса пушной рухляди и зерна. Голова от себя добавил, надо сделать так, чтобы все ценное имеющееся в этих домах и хранилище ни в коем случае не пострадало и самое главное не сгорело во время штурма.

– И самим не жечь и мещерякам поджигать не давать!– акцентировал внимание дружинников сотник.

Ночь провели без огня, даже поужинали сухарями и холодной водой, боясь кострами выдать свое местонахождение, ведь до селища было всего-ничего.

Чтобы быстро и без потерь захватить селище со всеми его обитателями, где в этот момент по словам проводника находилось свыше двух с половиной сотен человек, в основном женщин, детей и стариков… Так вот, шести десятков дружинников для этого явно недоставало. Потому в основном приходилось рассчитывать на неожиданность и крепкий сон мещеряков. Элемент внезапности сыграл свою роль. Где-то три—четыре десятка мещерских воинов, в основном уже немолодых, едва успели выбежать, не успев даже одеть своих защитных рубах, а иные и без оружия. Они тут же поражались стрелами, копьями, мечами. Быстро и сноровисто расправлялись кривичи с защитниками села, убив в скоротечном боестолкновении десятка полтора мещеряков. Остальные сообразили, что сопротивление бесполезно, ибо сразу поняли, кто на них напал. У кривичей, и оружие лучше, и доспехи, к тому же дружинники князя Всеслава намного сноровистее этим оружием владели. Все дружинники кривичских племенных князей являлись профессионалами своего дела, ибо по примеру варяжских дружинников ничем кроме ратного ремесла более не занимались. У мещеряков таких дружин не было. Они брались за оружие только по нужде, а так их основным занятием были обычные промыслы: охота, рыбалка, бортничество, пасьба скота…

Обратив в бегство еще сохранявших способность двигаться защитников селища, кривичи не стали их преследовать, а с возбужденными криками стали врываться в первую очередь в бревенчето-срубные жилища, надеясь именно там поживиться богатой добычей и хорошо кормленными женщинами, которые были куда более привлекательны, чем уработанные и несытые обитательницы полуземлянок. Проводник, чье семейство обитало в полуземлянке, видимо, еще и потому так подробно на своем плане отмечал именно богатые жилища, надеясь, что его жена и дети после штурма успеют убежать и таким образом избежать, и насилия, и угона в рабство.