Падение: битва за Агору

Александр Вер

Падение: битва за Агору

От автора:

Роман «Падение: Битва за Агору» – второй и заключительный том в серии романов «Падение». Здесь продолжается история Наты после сожжения кригерами. А также приоткрыта завеса над планами, которые воплощают Альб и Тильда.

Часть 1. Искромсанные злом

В кулак возьму я волю, страх.Металла сутью стану!Раскинув Фениксом я прах,Зубами вырву рану.Из пытыки в пытку,Из казни в казнь,Искромсанная злобой,Я воспаряю в вышинуИ висну над дорогой.Гляжу на тени, что бредутВнизу с изнемождением.Не люди – куклы, ихРисует мне истерзанное воображение.Я сплю и вижу страшный сон:Здесь скованные льдом -Дома, фигурки равнодушных,Всё кругом!Направо дышит ядкий смрадНалево нечем уж дышать.Я не дышу,Но я грущу.До ненависти, до изнеможенья.Желаю столкнуть в пропасть этот мир?Чтоб испытал он…Чудовищное падение!– “Ненависть!” Ната Феро сборник “Эпоха Падения Союза”.

Глава 1. Чудовища

Погрязший в неге надуманного счастья, разум социума может произвести на свет только чудовищ! И это заметили задолго до нас с вами…

– Грапп Феро “Корни истины”

Дом Буна напоминал многоквартирный колосс – огромный куб закрывающий горизонт. Он вырос за поворотом и приближался. Буна к подъезду часто подвозил служебный автомобиль. Позади шофёра Бун устало разглядывал спешащих пешеходов, посетителей кафе, занятых созерцанием своих докеров, уличных блудниц, финансистов, администраторов и прочих. Их образы смазывались в одно замыленное неспокойное пятно. Даже ночью Тетра кипела жизнью, ни на миг не засыпая. Она, вечной мясорубкой, заглатывала в себя и перемалывала, забирая у жителей энергию. Затем выплёвывала кого куда.

Жители, увлекаясь игрой в собственные судьбы, охотно отдавали энергию, чтобы узнать победят или проиграют на этот раз. Проигравший, валялся в грязных переулках, бездомным или нищим. Тот, кто выигрывал, жили на самом верху. Бун жил на двадцать седьмом этаже своей пятидесятиэтажки. За своё относительное благополучие он мог благодарить только Альба. Не будь в начальниках этого мудрого человека, Бун, скорее всего, превратился бы в фарш, изрыгаемый мясорубкой Тетры, и спился, как те, кто спал под мостом и дрался бы со всеми за еду.

В выжигающем жизни мегаполисе судьбы имели неширокий выбор: нищие искали еду; рабочие соревновались за выживание в маленьких квартирках; состоятельные за то, чтобы урвать состояние; а финансовые воротилы за то, чтобы отхапать себе абсолютно всё. Формы соревнования определяли принципы Тетры – предприимчивость и конкуренция. Постоянное напряжение, невыносимый стресс основывали и двигали жизнь не только на Топале, но и на каждой планете Союза.

А вот Бун совсем не был предприимчивым. Он знал, что такие простаки, как он, расплачиваются за простоту своего ума и заканчивают жизнь неладно в этом жестоком мире. Ему просто несказанно повезло после потери руки и выхода на пенсию с протезом. С киберпротезом (хоть и отлично сделанным) он никому не был нужен, но неожиданно для себя прошёл психологический тест в приёмной Альба, и думал, что случайно получил достойную работу у одного из самых значимых чиновников министерства.

Бун вошёл в жилище, которое считал своим. За квартиру перед банком он до сих пор не расплатился. Одна-единственная комната-студия встретила его унылым молчанием, но хотя бы приглушила тот вечный гул города, который стоял за окнами. Звуки Тетры – внешнего мира, никогда не выветривались. Сколько Бун себя помнил, он слышал постоянный, то нарастающий, то спадающий зудящий шум. Даже в квартире он не утихал, но хотя бы утрачивал свою гнетущую силу. Бун сопротивлялся зуду, пожирающему изнутри. Он знал – это Тетра старается высосать из него соки. От жара Бун терял силы и старел с каждой секундой. Путался в мыслях, но всё же сопротивлялся. Старался как можно дольше сохранять рассудок под давлением мегаполиса.

Чтобы не замечать слабость, Бун как всегда включил телевизор и достал из рюкзака замороженный ужин. Бросил его в микроволновку, запустил нагрев и попросил голосовую систему, переключить говорливого вруна из “Новостей”, на канал с “Плантацией”. Это было круглосуточное шоу, где актёры жили в живописных домиках за городом и ухаживали за красивыми грядками. Зелени в Тетре не хватало, поэтому “Плантацию” смотрел каждый, кто желал поглазеть на причудливые кусты с огурцами и прочими овощами. В Тетре их запросто можно было купить, но не увидеть, как растут. Зелень завораживала Буна. Он не мог объяснить тягу, видеть саженцы и как они распускаются на клумбах. Ему просто нравился зелëный вид и всё!

Грядки и теплицы и на этот раз не подвели. Наливная кукуруза поплыла по экрану, кабачки и маалы замысловатых форм тёплыми тонами вызвали мурашки. Накатила грусть, оттого что росла вся эта красота далеко и недостижимо. Вот только актёры в “Плантации” порой настолько переигрывали и паскудно шутили, что Бун при их ужимках вспоминал свой единственный поход в театр. Уж слишком они напоминали Юлию и придурка Ромио. Иногда, казалось, будто сценарии и реплики создавал один и тот же извращённый мозг. Наконец, очередной глупый хохот прервал рекламный ролик другого шоу – “Купол” – занятная штука, и Бун безболезненно переключил на неё.

Он не смотрел “Купол” лет шесть и вспомнил о существовании только сейчас. Это было необычное зрелище, которое шло уже лет десять, но однажды взбесило Буна, и он забросил.

В “Куполе” сутки напролёт показывали жизнь людей, запертых в подводном куполе на дне Малого океана. Туда приходили одиночки, которые вскоре находили себе пару. В первые месяцы актёры говорили о красотах подводного мира, который их окружал за стеклом. Они строили себе необычные овальные жилища, ухаживали за стеллажами, где растили овощи для пропитания, дружили и любили. Под куполом заключались браки и порой совершались оргии. Но интимную жизнь и извращения показывали по отдельному, каналу. Бун никогда оплачивал его.

Под толщей воды и без того он видел достаточно, длинные лапы водорослей, кораллы, огромные рыбы и стайки мелюзги. Вот только Буну не понравились перемены в героях, наступившие через пару лет. Если раньше они казались счастливыми, то чем дальше, тем больше погрязали в склоках. Дело доходило до драк, причём по самым нелепейшим поводам и дрались даже женщины. Женские драки были самыми неистовыми.

Когда минули три года проекта, героев совсем перестали увлекать виды океана, а больше стали интересовать борьба за пропитание и овальные домики. Чтобы разобраться с обидчиками, “куполяне” – так они себя называли, сбились в кучки, где ими верховодил – лидер – как правило, мужчина, а остальные принимались ему прислуживать, причём с довольно мерзким раболепием. Бывали группы и с лидером-женщиной, в основном эти группы были сплошь женские и имели в составе одного-двух мужчин. Но и там отвратного жеманничества хватало с избытком.

Вскоре группы из просто разношёрстных компаний превратились в сложные агрессивные группировки. Они устраивали массовые побоища, несмотря на то что, как казалось Буну, места всем хватает. Лидеры стали сколачивать специальные отряды для противостояния, вооружив трубами и кастетами, и заставив тренироваться ломать челюсти и кости. Компании и группы превратились, по сути, в анклавы, со своими взглядами и идеологией. Некоторые, несмотря на разногласия, изредка объединялись для подавления более слабых или чтобы побороть доминирующую группу.

В конце концов, Бун сам запутался, кто из них кто, потому что каждый месяц расстановка сил менялась, что не позволяло уловить симпатии. На пятый год жизни под куполом произошло первое убийство. В тот же вечер Бун бросил смотреть. Смертей ему хватало и на работе. В довесок, он так и не понял, чего этим “куполянам” всё же не хватает?

Бун присмотрелся к репортажу. Из слов ведущего он понял: за шесть лет, которые он пропустил, кровь полилась вовсю. Проект находился под водой и убийц не могли привлечь к ответственности; место в океане, где стоял купол, не входило в юрисдикцию Славного Правительства и Минпорядка. А местные не решались осудить, испытывая к убийцам животный страх. Администрация проекта, в свою очередь, молчала.

Логично, что убийцы не торопились выйти, чтобы не попасть в лапы минпорядка, поэтому подводный купол превратился в их тюрьму. Такие в основном и становились лидерами. Они жили роскошно и верховодили.

Бун понял, что к лучшему ничего не переменилось, и хотел уже переключить обратно на новости, но вдруг на экране ведущего сменил иной кадр. На нём посреди теплицы лежала женщина в изодранном платье. Она корчилась от мук, закрывала лицо и держалась за живот. Камера наехала на перекошенное плачем лицо, в этот момент женщину свела колика, и изо рта полилась рвота. Спутанные волосы испачкались, женщина затряслась от рыданий сильнее. В угол кадра вернулся ведущий и с улыбкой сказал, что “куполянку” изнасиловали. Но для тех кто пропустил весь процесс, ведущий предложил посмотреть полную запись изнасилования на втором платном канале. Крупный код оплаты заплясал на экране как бешеный.

Бун отшатнулся и тут же скомандовал системе выключить телевизор. Экран потух. Бун, стиснув кулаки, поклялся больше никогда не смотреть “Купол”. Он направился в душ и только под тёплой струёй ощутил спокойствие. Вспомнил, как однажды спросил Альба, не смотрит ли он передачи? Помнится, Альб покосился на Буна, как на больного и сказал, что такие передачи смотреть их не стоит. “А почему ты спросил?” – поинтересовался начальник. Бун был раздражён; в тот день в “Куполе” показали, самоубийцу, подвешенную на проводе. А в другом шоу гонялись за наркоманом, который обещал вылечиться, но после наступления ломки сбежал. Бун, выругавшись, в сердцах признался начальнику, что такие шоу нужно запретить правительственными указами. Альб хитро усмехнулся, как он это умел всегда делать, с прищуром – умно и загадочно. “Наша система пропаганды перестала работать, Бун. Как хорошо, что ты это заметил. Она испоганилась и скатилась в грязь. И больше напоминает сумасшедшего, купающегося в собственных помоях. Тебе так не показалось?” Бун согласился и спросил. – “Но что с этим делать?” К его удивлению, Альб развёл руками. – “А ничего!” “Разве нельзя издать закон, запрещающий такие каналы?” – настоял Бун. Альб поморщился и ответил – “… ну, запретишь ты этот канал. Ему на смену придут десять новых”. Затем добавил:

“Это системная проблема Бун, но мне нравится, что ты спросил об этом. Нормальному человеку нельзя смотреть эту гадость”, – и похлопал по плечу. На этом их прервала секретарь и Бун вышел. Что Альб имел в виду под системной проблемой, Бун так и не понял, но с тех пор избегал смотреть как “Купол”, так и другие передачи с самоубийцами, наркоманами и прочей мерзостью.

Он поел и подошёл к окну, старательно обойдя экран на стене, будто он мог укусить. При взгляде не далёкие огни города с его двадцать седьмого этажа, вспомнилась Ната. Как на последнем задании они сидели перед вырезом оконного проёма в похожей квартирке, а он целился в очкарика. И пускай квартира Буна была гораздо уютней и больше чем та, но атмосфера почему-то казалась такой же. Неизменная серость нависшего смога вместо неба и незатухающие огни, заменявшие жителям звёзды. Всё такая же шумная беспокойная прогнившая насквозь Тетра – город миллиардов судеб и миллиардов бесчувственных пар глаз. Гнездо хозяев и их слуг, сборище мультибогачей наверху и обездоленных в самом низу ступеней грязной городской лестницы.

В ту ночь работу за них сделала пантера. Бун помнил, как до той памятной схватки Ната, тихоня-синтет казалась ему, выполненной на совесть копией человека. Покорная по команде и холодная в бою. Она нравилась ему, хоть и двигалась настолько нелепо, скрывая синтетное происхождение, что вызывала только дружескую усмешку. Хотя многие не замечали скованности движений киборгов, Бун их видел. Он жалел Нату, ведь она – синтет, единственная женщина в их отделе и суровом коллективе. К тому же она оказалась надёжным боевым товарищем. А после развода Ната стала нравиться больше. Оказалось, она проста в общении и очень человечная. Бун иногда жалел, что не может с ней выпить пива и поматериться в баре. Думал однажды даже предложить составить компанию, но она торопилась к Бретте, которую защищала по просьбе Альба.

Задание Ната провалила и будто сошла с рельсов. Стала чудить, даже поругалась с Альбом и бросила отдел. Они встречались после увольнения. Бун рассматривал их отношения всерьёз, ведь люди и синтеты часто создавали семьи. К тому же Ната очень изменилась, стала просто неотличимой, двигалась, мыслила настолько человечно, что Бун перестал замечать разницу.

В то время она переехала к какому-то старику и всё не находила времени на встречи. В одну из ночей, которые они проводили вместе, Ната по секрету рассказала о причинах своего чудачества. Он стала свободным синтетом после падения в пещеру, сказала, что случайно что-то замкнуло, и блокиратор сгорел. Просила никому не рассказывать. Бун хранил её секрет до сих пор.

С тех пор отношения с синтетом Буну перестали казаться нечто неестественным. Нату он воспринимал только как человека и никак иначе. Она стала лучом света в его беспросветном сером мире. Ласковой до неожиданности, внимательной и преданной. Бун в жизни бы не променял Нату ни на какую другую испорченную тетровку.

Они не поругались (с Натой невозможно было поругаться, с её-то покладистым характером) – просто перестали звонить друг другу. Бун злился, на то что ей старикашка важнее. Она не признавалась почему, а только уверяла, что он как отец, а отца бросить нельзя. Бун лечился после ранения и готовился к операции на челюсти, которую задело осколком. В порыве безысходности он накрутил себе эмоций и психанул. Ведь Ната не желала говорить о своём конфликте с Альбом и Бун чувствовал себя меж двух огней. Тем более что, Альб что-то знал о них и расспрашивал, правда, издалека. Намекал, говоря, что неплохо бы прошлой сотруднице вернуться. Но Бун как мог всё отрицал и Альб вскоре перестал спрашивать.

Так или иначе, двойная жизнь Буна затяготила и он перестал набирать её номер, а она его. Он утолял жажду с другими женщинами, но скучал. Старался выбирать замужних, которые хотели отдохнуть от мужей и не ждали от него привязанности. И всë же Ната то и дело всплывала перед глазами. Но, позвонить он так и не решился.

Бун оторвался от видов окна, подошёл к краю кровати, сел и услышал голоса. За стеной шумели соседи. Нетрезвый голос Синты звенел, будто принадлежал ненормальной. Как всегда, пьяный Юджин мычал, затем кричал в ответ. Наконец грохнула мебель и Синта коротко вскрикнула. “Либо в лицо, либо в живот” – подумал Бун. Каждый сосед этой семейки привык видеть Синту в синяках, после очередной разборки. В полицию регулярно сыпались жалобы жильцов со всего дома. Буна спасали частые командировки. Но сегодня был тот самый неблагополучный вечер, когда Буну, вместе с остальными, предстояло выслушать подробности бичующих друг друга мужа и жены. Он поморщился и почесал затылок. Возникла мысль смотаться отсюда и спуститься переночевать в его собственном бункере. В подвале многоэтажки Бун втайне купил помещение, оборудовал и сделал себе укрытие, на всякий случай. Работа у него была неспокойная. Случай мог представиться в любой момент и вовремя залечь на дно такому убийце, как он, значило спасти себе жизнь.

Бун встал, натянул штаны и набросил на плечи ветровку. В подвальном бункере его ждали тишина и тепло (Бун оборудовал бункер, поддерживающей климат, вытяжкой) и ожидал, как он наконец сможет уснуть в гробовой подземной тишине. Тем временем шум у Синты стих и хлопнула входная дверь. Тут же постучали к нему. Бун застегнул ветровку и открыл. За дверью раскачивалась во все стороны пьяная Синта с поехавшим лицом. На шее виднелась ссадина, меж пальцев соседка держала маленький ремит – популярная игрушка, дым от которой вдыхали и балдели.

– А-а-а… – пьяно протянула она. – Бун милый! Как хорошо, что ты здесь. А я чего-то заскучала, думаю, дай зайду, узнаю, как ты, – она игриво изогнулась и протянула ремит из которого шла тонкая струйка. – Будешь?

– Убери эту гадость! Твой Юджин, вообще-то, тут, – спокойно заметил Бун.

Он немного брезговал, но всё же утешал соседку, когда Юджина не бывало дома. Вечно живущая навеселе соседка, ни к чему не обязывая, ложилась под Буна и под любого другого, поэтому мимолётными связями с Синтой, мог похвастать каждый в округе. Последний раз Бун пользовался доступностью Синты с месяц назад. Но сегодня она выглядела, именно такой, какой он больше всего ненавидел – пьяной и расхлябанной. Даже если, Юджина не было бы дома, Бун вряд ли к ней притронулся. Синта пожала плечами и отмахнулась в сторону своего жилища:

– Да ну его!

В этот миг коридор разрезал пронзительный девичий крик. Синта подпрыгнула:

– Талайла!

И понеслась к своей двери. Юджин, похоже, взялся за дочь. Бун не припомнил, чтобы сосед бил её. Талайле было лет шестнадцать, и она совсем не походила на своих непутёвых родителей. Светловолосая красавица слыла скромницей и отличницей. Под нарастающий вой девочки Буна подхлестнула ярость, и он сорвался вслед за соседкой. Синта уже открыла дверь и закричала в проём:

– Юджин не надо! – обернулась с мольбой. – Бун, пожалуйста!

Бун оттолкнул её и влетел в прихожую. На кухне Юджин загнал дочь под стол и пинками пытался выбить оттуда. Перепуганная Талайла сложилась под столешницей, отмахивалась и, получая удары ногами, кричала во всю глотку:

– Ну, папа!

Бун без слов сделал три шага и взмахом ноги поддал в живот соседу. Юджин подлетел и тюфяком шмякнулся в другой конец кухни. Падение смягчила штора, по которой Юджин стал оседать на пол, срывая ткань с застёжек. С икотой у него пошла рвота, брызгая вонью, он замычал:

– Гнида! Вали отсюда.

Юджин в позе перевёрнутого на спину жука, взмахами, пытался прогнать то ли Буна, то ли видения из своей пьяной головы. Тут же рвота потекла на голую грудь и штаны.

Бун с отвращением поморщился и понял, что Юджин неспособен сегодня даже встать своими силами, не то чтобы дать отпор. Синта за спиной выволакивала плачущую дочь. Талайла, рыдала с пунцовым лицом, хромала, придерживая ногу, и обиженно смотрела на униженного отца:

– Мам, ну я же ничего не сделала!

Синта прижала еë. Пьяный угар сошёл и сменился страхом за дочку. Талайла тряслась и просила:

– Мам, давай уйдём?

Бун предложил:

– Давай её ко мне…

Синта кивнула:

– Бун, пожалуйста, пригляди за Талайлой. Я сбегаю к дяде.

Бун знал, что родственник жил ниже на семнадцать уровней их огромного муравейника. Он согласился и перехватил локоть Талайлы. Девушка хромала и охала. Синта выбежала и понеслась по коридору к лифту. Бун повёл ковыляющую Талайлу к себе.

Вечерок выдался весёлым, посчитал Бун. Ему удалось размяться и навести порядок у соседей. Он рад был помочь Талайле. Сколько он знал, Талайла отличалась спокойным нравом и слыла хорошими оценками в школе. Девочка единственная из жильцов, кто могла вселить веру в чистоту и порядочность.

Пока они шли, Бун заметил, что все двери как одна молчали и лишь наблюдали глазками своих видеофонов. Соседи попрятались и наверняка не сунули бы носа, даже если бы Юджин убивал дочь, а та орала как сумасшедшая. Они могли только пожаловаться в полицию на шум который тревожил их собственный мирок, предпочитая не вмешиваться.

Талайла доковыляла до кровати и села. Бун стал на колено и осмотрел ногу. По бедру расплывался огромный синяк с две ладони. Пятно набухало сиреневым прямо на глазах.

– Тебе нужно обезболивающее, – сказал он. – У меня есть уколы.

Талайла утирала лицо от слёз и через всхлипы вздыхала:

– Спасибо, дядя Бун.

Бун достал из холодильника одну из ампул с иглой, лекарства, которое часто ему пригождалось и спасало после ушибов и царапин от пуль. Теперь оно пригодилось избитой пьяным отцом девушке. Бун обколол вокруг синяк, и попросил подождать десять минут. Талайла сквозь грустную улыбку поблагодарила:

– Дядя Бун, я ненадолго. Сейчас мама приведёт дядю, и мы перенесём отца к нему.

– Могла и позвонить ему, – буркнул Бун. Он сердился, когда что-то нежданно врывалось в его жизнь.

– Он глухой. После того как упал на работе. Калека, – извинилась девушка.

– Весело у вас в семье. Алкаши, калеки… – не церемонясь, пробормотал Бун. Он всегда говорил прямо, то что думал и, пожалуй, за эту прямолинейность расплачивался одиночеством. Во всём мире был только один человек, который терпел характер Буна. Но Наты рядом не было и некому было успокоить и потрепать щёку после ворчания:

– А это правда, что у вас нет руки?

Бун покосился и почесал титановый протез, который, как он думал, умело скрывал:

– С чего ты взяла.

Талайла прикрыла рот рукой:

– Вы плечо часто чешете, – девочка наивно пожала плечами. – Это ничего. Вы даже с такой рукой – единственный нормальный здесь!

– Я? Нормальный? – Бун не любил, когда его обсуждают.

Гостья развела руками:

– Вы не били свою жену, говорят… А это редкость… Наверное, вы единственный в доме, кто так не делал.

Бун сердито покосился:

– Если даже и так это не значит, что я нормальный.

Талайла шутливо отмахнулась:

– Да ну! Вы – не как все. Все вас в доме боятся.

– Боятся? И что с того?

– А то что к нам не лезут бандиты из-за вас. Наоборот, каждый жилец спрашивает, когда приходит – дома ли Бун?

Бун дёрнулся:

– Чего!? Зачем!

Талайла пожала плечами:

– Если вы дома, это значит, что сегодня грабители будут обходить наш дом стороной. Шайки с соседних домов, да и местные. Никто не суётся когда вы тут.

– Ты что такое говоришь Талайла? В доме живёт десять тысяч человек!

– Вот они все вас и боятся! – она прыснула в ладошку. – Вы же всегда с оружием. Говорят какой-то спецназ из Министерства.

Талайла замерла и мечтательно захлопала глазами.

Бун после её слов, вспомнил, как десять лет назад завалился домой с задания обвешанный гранатами. Оружие торчало из рюкзака во все стороны, а за спиной болталась его снайперская винтовка. Тогда работёнка вышла на славу, они с Германом и Натой отличились. Бун чувствовал себя героем, которому можно всё. Свалил гору оружия в квартире, потом напился и с кем-то повздорил. Это была малолетняя шпана, которую он без труда раскидал. Они громко слушали музыку прямо в подъезде и вдыхали какую-то гадость. В общем, Бун тогда навёл шороху на весь дом. После происшествия ему никто ничего не сказал, но Буну было стыдно вспоминать, как пьяный бил зарвавшихся малолеток.

Он почесал за ухом:

– Любопытно…

Талайла расплылась в улыбке:

– Да? Вы не знали?

Бун хлопнул себя по лицу, стараясь скрыть стыдливую физиономию. Талайла добавила:

– Вы – наш лучший сосед!

– Кто говорит? – с недоверием буркнул Бун.

– Никто. Вы очень добрый! Я это чувствую, – Талайла повеселела и подпрыгнула, потом задумалась и пробормотала. – Почему не вы мой отец?

Бун пожал плечами. Ему не хотелось расстраивать эту затравленную девушку, живущую с тяжёлым ощущением, что она не такая, как все, окружённую недалёкими сверстниками, ещё и тем что её отец – пьянь и мерзавец. А он – Бун даже не мог дозвониться до старшей дочери, она не брала трубку. Младшая иногда звонила сама, но быстро спрашивала – как дела, и, ссылаясь на разные занятия, заканчивала разговор.

– Плохой из меня отец, Талайла, – тихо сказал он.

– Да ладно! – она отмахнулась. – У вас же дочка?

– Неважно, – погрустнел он.

– Мама говорила, что она вас любит!

– Ага… Как же… – хмыкнул он.

– Глупости! Как вас можно не любить? Я бы любила… – Талайла выпятила нижнюю губу.

– Талайла, заканчивай! – рявкнул Бун.

Но девочка не испугалась его наигранного рыка, а наоборот, прыснула со смеху:

– Я не хотела. Просто, зачем вы говорите так? Вы же хороший!

Спорить с Талайлой было бесполезно. Она вдолбила себе, что сосед у неё – заправский сверхчеловек. Бун отошёл, сел в кресло, утонул в удобной обивке и расслабил плечи:

– Ляжь, отдохни, пока мать не придёт, – он указал на синяк. – Тебе не стоит давать ноге нагрузку. Минимум час полежи.

– Да. Действует, – согласилась Талайла и легла, свесив ноги болтаться почти до самого коврика.

Она отвернулась в сторону окна и тут же подскочила и крикнула:

– МОНСТР!

Кресло ушло из под Буна. Он вскочил с готовностью прыгнуть на врага. Талайла показывала на окно. За стеклом раскачивалось на фоне ночного неба многорукое чудовище нечеловеческих очертаний, в стороны торчали щупальца, а страшные тёмные глаза смотрели прямо на него. Бун видавший за свою жизнь многое, омертвел от страха. Холод сковал его. Силуэт висел снаружи на фоне далеких огней и казалось запросто раскачивался, цепляясь за стену, на уровне двадцать седьмого этажа. Бун моргнул и силуэт исчез. За окном зашуршало, будто фасад зацарапали огромные ножи. Талайла бросилась вниз, прочь от окна, упала на пол и закричала: