Побег из Содома

Я Твоим глаголам внемлю, созерцая небеса!»

– А у них правда имён не было? – спросила Любочка после длинной паузы.

– Да имена-то были, конечно. Но это же катакомбная лирика. Имена не сохранились, только номера на могилах…

– Жуть какая! – вздрогнула Вера.

– Ну да. Жутко… Но именно это стихотворение подписано. Автор – «Подвальный Певец». Это псевдоним, конечно… Наверное, в тюрьме мест не было, и его в подвале держали, – произнёс Папа с тяжёлым вздохом. – Но мне эти стихи нравятся. Читаешь их, и ясно становится, что им было намного хуже, чем нам.

– Да нам тут тоже не сладко! – бросила Вера.

– Ну, нас, по крайней мере, не расстреливают… – задумчиво сказала Надя.

– Так! Всё, дети,  – Папа встал и хлопнул себя по коленям. – Поболтали и спать! Любочка, надеюсь, что сегодня тебе не приснится кошмар. И во сне не придёт человек со шрамом.

– Он не приходит, он всегда на коленях стоит, как будто молится. Я уже столько раз его видела, что давно перестала бояться. Он и не страшный вовсе. Он несчастный какой-то, смотрит в пол и просит выпустить его на свободу. Я во сне говорю: – Скажи мне, как тебя выпустить? – а он молчит… – опечалилась Люба.

– Вот, Пап! Ну что я говорила! Она с ними разговаривает! – возмутилась Вера.

– Да, Люба, мы же вроде договорились? Помнишь, что сказал доктор? Никаких разговоров! – примирительно произнёс Папа.

– Но я не могу. Он такой несчастный. Мне его жалко…

– Люба! Он нереален! Это плод твоего больного воображения, – почти кричала Вера. – Если он снова придёт, никаких разговоров с ним! И вообще с кем-либо! Рот на замок! Иначе совсем умом тронешься.

– Да, милая, по сути, она права, – кивнул головой Папа и посмотрел на младшую дочь с сочувствием. – Ложись и постарайся заснуть.

Люба обиженно поджала губы и завернулась в спальный мешок.

– Может быть, я и вправду схожу с ума, просто не замечаю этого. Ну и что, что после таких разговоров во сне мне легко и радостно? – тихо проворчала Люба. – Ведь с другими, нормальными людьми, не происходит ничего подобного. Может быть, Вера права, и мне надо лечиться? —подумала она и застегнула спальник.

–– Но если это и болезнь, то очень приятная, – прошептала она, закрывая глаза.

Усталость и напряжение длинного дня быстро дали о себе знать, и Люба уснула почти моментально. Сон, который ей снился, она видела уже десятки раз. Но никогда не рассказывала о нём. Она наслаждалась им тихо. В одиночку.

Ей снилось её венчание. Не убогая федеративная регистрация, а настоящая, роскошная свадьба в гетто. Она видела, как перед ней распахиваются ворота огромного храма, и она медленно и торжественно идёт к алтарю. Сотни гостей, справа и слева, радостно кричат ей что-то.

Но она настолько счастлива, что почти не слышит их. Солнце играет в цветных витражах, и это самый лучший день в её жизни. Правда, как Любочка ни всматривалась, она так и не смогла разглядеть жениха. Но всё равно, нереальное ощущение счастья в этом сне было настолько сильным, что на эту мелочь она почти не обращала внимания.

Но был один момент, из-за которого она никому не рассказывала о своём сне. Дело в том, что к алтарю её вёл незнакомый пожилой мужчина в чёрном костюме. А не её Папа. И как бы Люба ни хотела поделиться этим сном, сказать Папе, что он не доживёт до её свадьбы, она никак не могла.

8 Поединок

В храме, стоящем в центре гетто, было тесно и душно. Маленькое здание с трудом вмещало всех. В церкви собрались все жители, кроме тех, кто стоял на постах. Несмотря на то, что в храм принесли все уцелевшие лавки и стулья, сидели на них только старики и женщины. Мужчины стояли, прислонившись к стенам. Молодёжь толпилась у входа. Только что отслужили вечерню, но никто не расходился по домам.

– Итак! Давайте начнём, – сказал невысокий плотный мужчина, одетый в жилетку, с зачёсанными на лоб волосами. Оглядев приход умными и печальными глазами, он начал:

– Возлюбленные братья и сёстры! Сегодня нам нужно решить очень важный вопрос. Продовольствия у нас осталось на 4 дня. Ну, максимум на неделю. Поставок ждать бесполезно. Снаружи к нам не пробиться, весь периметр обнесли колючей проволокой и сигнализацией.

– Пастырь, а он как пробрался? – раздался голос с галёрки.

И все глаза, как по команде, устремились на Илию.

– Змеёй прополз! – отшутился он. – На меня не смотрите, я пустой пришёл, не принёс ничего толком, – развёл он руками. – Так, коробку патронов, да перца на кухню. Ваш Пастырь прав, через стену уже ничего не протащить. Так что, сколько бы вы ни заплатили контрабандистам…

– А за перец тебе заплатили? Вновь выкрикнули из молодёжного угла.

– Не… Я ж не контрабандист, мне денег не надо. Да и к тому же, зачем покойнику деньги? – с милой улыбкой спросил Илия.

– Ты только скажи, мы заплатим золотом, – спокойно отозвалась хрупкая девушка с задней скамейки.

– Сестричка, тебе нечем платить! У тебя нет того, что мне нужно, – усмехнулся Илия.

– А вдруг? – задорно выкрикнула та.

– Хорошо, доченька! Я с радостью приму плитку хорошего чёрного шоколада в качестве оплаты, – громко произнёс Илия.

Ответом ему был дружный хохот. По исхудавшим лицам обитателей резервации было видно, что шоколад был съеден очень давно.

– Так, давайте вернёмся к нашей повестке, – призвал Пастырь, подняв руку.

Когда все утихли, он продолжил:

– Продовольствия у нас совсем мало. И в осаду нас взяли крепко. Вокруг – миротворческое зверьё…

– Извините, Пастырь. Один нюанс, – вновь подал голос Илия. – Миротворцы – это временно. Скоро сюда прибудут Охотники и возьмут на себя внутренний периметр. Третья женская дивизия.

– «Мёртвая голова», что ли? – поморщился Пастырь.

– Она самая. Под командованием Терезы Эйке. Так что ни подкупить, ни прорваться не получится. Эти – идейные, будут стоять насмерть.

– Что ж, всё это было предсказуемо… – вздохнул Пастырь.  – Поскольку, после подрыва двух танков и бульдозера, на приступ они вряд ли пойдут, выбор у нас невелик. Либо тихо помереть с голоду, либо сдать резервацию. И тут начинаются нюансы. Как сдать? Когда? На каких условиях? И как можно вообще договариваться с Эйке… Итак, у кого есть мысли – высказывайтесь.

В храме повисла тяжёлая тишина. Зная репутацию Терезы Эйке, все понимали, что с ней договориться невозможно. Это была самая злобная феминистка и лесбиянка во всей Федерации, гордо называвшая себя «Бешеной Сучкой». Третья бронетанковая дивизия понесла большие потери при зачистке Аль-Мансура, а теперь выдвигалась сюда, готовая разорвать гетто.

– У меня есть слово от Господа,  – поднял руку один из мужчин.

– Ну, что ж… Кто может возбранить слову? Говори, мы будем рассуждать, —Пастырь пригласил его к кафедре.

Тот смело вышел и начал громким голосом:

– Так говорит Господь! Бегите отсюда, дети мои, ибо земля сия не есть место покоя. Гетто обречено. Спасайте детей. Не верьте Охотникам, верьте Братьям. Не верьте Эйке, верьте Архипастырю. Бешеный пёс растерзает вас, Добрый Пастырь – поведёт на злачные пажити! Спасайте ваших детей! Договаривайтесь с братьями. Идите в Особый Район. Там благословлю вас и обращу руку мою на малых. Аминь и аминь!

Не успело пройти и секунды, как тотчас же раздался голос Илии:

– Закончил, Иуда? Теперь слушай: так говорит Настоящий Господь! Передай этому стратегу, полковнику Младичу, что это была отличная идея. Мы почти поверили. Скажи своему куратору, майору Войцеховскому, что он молодец. Так долго читать библейские тексты сможет не каждый Сын Ночи. Измучился, поди, бедняга. Передай также пламенный привет Сашеньке, Консультанту Искариотскому, скажи, что для восстановленцев, как и для всех отступников и предателей, забронированы лучшие места в аду.

Лицо «пророчествовавшего» за кафедрой вытянулось и побелело.

– А ещё скажи своей любовнице, секретарше Анечке Мюллер из Особого Управления, что нехорошо называть себя Идейной и Привилегированной и спать с агентом-мужчиною. Это, по меньшей мере, непрофессионально. И, наконец, самое главное – сделай томографию мозга, пока рак на первой стадии. Это только вначале голова кружится, а потом будет намного хуже. Ещё немного, и придется череп вскрывать, дырки сверлить… А если вовремя добежишь до больницы, отделаешься терапией и лёгким испугом.

С трясущимися руками лжепророк попятился к выходу.

– Это всё! – прокричал Илия вслед убегающему.

Дико вращая глазами, тот метнулся к дверям, расталкивая стоящую на пути молодёжь.

– Не наступи на мину! Беги, стукач, беги…

Вздох ужаса и удивления пробежал по церкви. Все, бывшие в храме, смотрели на Илию, который, казалось, был абсолютно спокоен.

– Он сюда во время перемирия пришёл, так ведь? – спросил Илия, обернувшись к Пастырю. Тот только кивнул головой.

– У них был чудесный план: после этого горе-пророка сюда приехал бы такой же лже-епископ, рукоположенный Детьми Ночи, из восстановленцев. Иуда содомский. Пел бы сладкие песни про свободу вероисповедания. Я этих песен в тюрьме наслушался. Знаем мы эту свободу.

– Илия! Скажи, а нам что делать? – раздался голос из зала.

– На самом деле шансы есть. Не у всех, но есть. Эту битву можно выиграть только в одном случае – если смиримся с тем, что мы уже мертвы. Я, вы, мы все. Принять это и успокоиться. У нас будут потери. Точно. Ещё боль и страдания, это я вам гарантирую. Кровь, пот и слёзы! Но только так у нас есть шанс спасти детей. При малейшей жалости к себе лучше уйти прямо сейчас. Вслед за этим Иудою, – громко сказал Илия, показывая на дверь.

Глаза всех в храме были устремлены на него.

– Всем нам надо твёрдо определиться с одним вопросом. Ответить на него честно, раз и навсегда. И это очень простой вопрос: «Бог есть или нет?» Ответить на него должен каждый сам для себя. Я ответил на него давным-давно. И поэтому я натянул свою жизнь, как струну. Если Бог есть, то после смерти нас ждёт рай, счастье и долгожданный отдых. Если Бог есть – значит, оно того стоит! Стоит жертв, стоит страданий, стоит самой жизни. Зная, что Бог есть, – за Него стоит умереть!

– Аминь! – выкрикнул рыженький мальчишка из молодёжного угла.

– Мы имеем право требовать правосудия у Канцлера. Он гарант по договору с гетто. Подпись его предшественника стоит на документе, гарантирующем нам свободу вероисповедания внутри этих стен. Но если мы согласимся на условия Эйке, нам конец. – Дело в том, что у Канцлера и Миротворцев есть разногласия. Там далеко не всё так монолитно, как кажется, и этим можно воспользоваться. Генералитет не особо охотно поддерживает его на выборах. Если мы договоримся напрямую с Канцлером, он поставит себе это в заслугу на выборах. И утрёт нос Миротворцам. Только так есть шансы сохранить детей. – Я вижу, что это можно сделать в два этапа. Сначала нужно договориться с представителями Канцлера. Потом, после предоставления гарантий неприкосновенности, резервацию покинут раненые, женщины и подростки. Когда все убедятся, что первая колонна дошла до Особого Района, тогда можно снимать флаги и собираться всем мужчинам с оружием.

– Вот тогда-то они и увидят, как нас было мало, и как плохо мы были вооружены, – пробормотал пожилой мужчина, сидевший в первом ряду.

– Но, как вы понимаете, это моё видение ситуации. Вам же нужно поступить так, как скажет ваш предстоятель…

– Спасибо на добром слове, – усмехнулся Пастырь.  – Но мне, как и остальным, очень интересно узнать твоё мнение.

Илия кивнул головой и подвёл итог:

– Нужны переговоры с Канцлером, нужно выходить в два этапа. Нужно быть готовыми к жертвам. Тогда есть шанс добраться до Особого Района. А оттуда можно перебираться в катакомбы.

9 Радужные соколы

Ранним утром огромная площадь перед величественным храмом Матери Милосердной была заполнена плотной толпою почти до краёв. Высокие ступени, ведущие в храм, были пусты, а двери закрыты. Стайка подростков в белом выделялась из серой толпы. Они стояли нестройными рядами рядом с храмом и возбуждённо перешёптывались. Все ждали выхода Верховной Жрицы и начала праздника.

Наконец, всю площадь наполнил громкий звук трубы. Почётные гости встали со своих мест, массивные двери распахнулись, и под звук фанфар на храмовые ступени торжественно вышла полная, немолодая, ярко накрашенная женщина, одетая в белоснежную тогу, отороченную золотом. Следом за ней двумя рядами шли одетые в белое, налысо выбритые жрецы.

– Воздайте славу Владычице Неба и Земли, Подательнице жизни – Великой Матери! – воскликнула Верховная Жрица, картинно воздев руки к небесам. Над храмом пронеслось троекратное:

– Славься, Мать! Славься, Мать! Славься, Мать!

После чего почётные гости сели, а остальные продолжали стоять.

– Сегодня мы приветствуем в наших рядах новое, молодое поколение сыновей и дочерей Великой Матери, юных граждан Радужной Федерации!

Голос Верховной Жрицы, многократно усиленный динамками, разносился над площадью. Она повернулась к подросткам, стоящим у самых ступеней, и торжественно произнесла:

– Теперь вы Радужные Соколы. Полноправные члены общества, его лучшая и самая прекрасная часть – Привилегированные. Но носить это гордое имя не только радость и счастье, это ещё и огромная ответственность!

Пафосный голос жрицы, разливаясь, плыл над толпой. Народ слушал, опустив головы. А в это время в ложе для почётных гостей, почти не обращая внимания на происходящее, два человека вели негромкий разговор. Было видно, что они давно знакомы, возможно, даже были сослуживцами, поскольку на обоих были зелёные охотничьи френчи. Тот, на котором, вопреки всем традициям, красовался сенаторский значок, был похож на сицилийца или испанца. Яркий брюнет с волнистыми волосами и красивыми карими глазами был типичным уроженцем юга.

Второй был его полной противоположностью. Он сидел, удобно расположившись на стуле. Зелёный охотничий френч, без единого знака отличия, что полностью соответствовало традициям, выдавал в нём добровольца-отставника. На нём были строгие чёрные брюки, а форменные ботинки тускло блестели при свете дня. Светлые волосы, были тщательно зачёсаны назад. Идеальной формы профиль и гладкая белоснежная кожа, оттеняемая стойкой френча, выдавали в нём северный, нордический тип. Он вполне мог бы сойти за молодого наследника или юного аристократа, если бы не глаза. В их синеве был разлит такой ум и холод, что, казалось, они видят собеседника насквозь. Немногие, очень немногие могли выдержать взгляд этих ледяных глаз…

– Как время летит! Из Орлят в Соколы… А где радужные галстуки? Я не понял?  – насмешливо спросил обладатель сенаторского значка.

– Сенатор, уж ты-то должен знать, что их носят только Орлята, – спокойно напомнил второй.

– Ах, точно! Вечно я забываю…

Сенатор устало махнул рукой:

– Напомни, Князь, ведь тех, кто носит галстуки, уже можно чпокать, верно?

– Да, можно, можно. Галстуки для этого и были придуманы. С 12-ти лет, официальный возраст согласия. Ты вообще о чём-то другом, кроме малолеток, можешь думать?

– Конечно, могу! – горячо отозвался Сенатор. – Вот об этом!

И, тряхнув чёрными кудрями, открыл небольшую фляжку и ловко сделал глоток.

– Да… – тяжело выдохнул он. – Раньше в 12 лет Бар-Мицву праздновали, а сейчас галстуки вяжут.

– Бар-Мицва в 13. В 12 Бат-Мицва, для девочек. Но смысл один и тот же.

– Блин, всё-то ты знаешь, интеллектуал хренов! – презрительно скривился Сенатор.

– Ну, извини… Образование не спрячешь, – развёл руками Князь, без всякой обиды.

– Ой, да ладно, не обижайся! – по-дружески пробурчал Сенатор и продолжил, вздохнув:

– Что у нас за страна такая долбанутая, даже Каминг-Аут невозможно сделать без церемоний и экзаменов. Раньше всё было проще. Посадил папу с мамой, сказал им: «Я – гей»! Они немного поплакали, и всё. А нынче – прям балаган какой то…

– Ну, вот что ты стебёшься! Стать Соколом – не так-то просто! Дети готовились, занимались. Там же куча нормативов! По физкультуре, по литературе, по обществоведению! Плюс экзамен по истории дискриминации. Ты его вряд ли сдашь, вот прямо сейчас, без подготовки. Зато теперь они – Радужные Соколы и посвящены Матери. Это же ритуал! Символ!!! А символы – это серьёзно, уважаемый Сенатор.

– Ну да… Серьёзнее некуда! Интересно, а никто не пробовал совершить Каминг-Аут по старинке? Без толп, молитв, песнопений… И без этих лысых кастратов! – проворчал Сенатор, указывая глазами на жрецов в белом.

– Самооскопление – это великая жертва Матери! – укорил Князь.

– Да, точно! Жертвы – превыше всего! Человеческие яйца – вот что Мамочка кушает на завтрак! – ухмыльнулся Сенатор и, снова достав флягу из нагрудного кармана, привычным движением сделал лихой глоток. И продолжил, как ни в чём не бывало:

– И все дети Великой Германии принадлежат Фюреру!

– Да заткнись ты уже, наконец! – возмутился Князь.

– А чего сразу заткнись?! Я тоже учил историю дискриминации…

– Ты же Сенатор! Побойся Мать, и помолчи хоть три минуты.

Сенатор обиженно отвернулся и попытался сосредоточиться на том, что происходило у храма. Пафосный речитатив Верховной Жрицы летел над площадью:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.