Штурм бездны: Океан. Цикл «Охотник»

– Не очень, – выдавил я из себя. – Мы с ней и сексом-то нормально занимались лишь в первый год, когда еще на озере жили. Затем, уже в рейде на восток, у нее странные предпочтения стали возникать.

– Странные? – заинтересовалась Чернуха, не отрывая взгляд от ползущих по монитору меток.

– Ну, обособленные от меня. И ладно бы обособленные, меня не это запарило, я бы и в таком участие принимал с удовольствием. Но она даже когда сама себя трогает при мне, то словно батареи внутри заряжает, а не ради чего-то другого. Видно, что ей приятно, все дела, ну, и в конце все, как положено, но это к эротике вообще никаким местом. Даже не знаю, как тебе объяснить. Ну, представь человека, который голодный и ест. Он же тоже испытывает наслаждение от еды, и в конце наедается, испытывает удовлетворение. Но эротизма в этом ноль, просто восполнение нужных веществ и энергии в организме.

– И Чайка так дрочит? – хмыкнув, спросила Чернуха. – Как ест?

Мне слух резануло грубое слово. Было в нем неприкрытое презрение к той, кого я любил и продолжал любить. Слезы у меня с глаз тут же сняло, и вместо жалости к себе зародилось внезапно возникшее раздражение к Чернухе. Я ей открылся, а она меня рубанула. Это было неприятно. Очень.

– Да, – ответил я. – Так она дрочит.

И Чернуха тут же едва уловимо вздрогнула, и словно потухла внутри. Она поняла, что сморозила лишнее. Я думаю, она даже поняла, что я ей этого не прощу, а если прощу, то не скоро. И уж точно не положу ей больше руку на пальцы, когда она ведет батиплан в глубине. Я все то же самое понял, и ощутил, как между нами возникла стена, и с каждым мигом становится все толще и толще, и если прямо сейчас чего-то не предпринять, она застынет, эта стена, окаменеет, и нам ее уже никогда будет не проломить. Но меня словно парализовало, я понимал, что так оставлять нельзя, но другая моя часть мстительно наблюдала, как крепнет между нами эта преграда. Та часть, которая смертельно обиделась на Чернуху за единственное неосторожное слово. Впрочем, неосторожность тут была ни причем. Она намеренно это сказала, в попытке продемонстрировать, что она на моей стороне, а не на Ксюшиной. Она не учла, что, как бы там ни было, с Ксюшей сторона у нас все же одна.

Когда стена уже готова была застыть, зацементироваться окончательно и начать проращивать внутри себя арматуру, случилось то, чего я совершенно не ожидал.

– Прости меня, Долговязый, я дура, – прошептала Чернуха, и по ее щекам потекли крупные слезы. – Я влюбленная дура, которая даже чувства свои не может нормально выразить.

Нет, нельзя сказать, что я не ожидал извинений. Я ожидал их, и знал, что их не приму. Но я не ожидал таких извинений. Извинений такой степени искренности. Эта искренность, эти неподдельные слезы, обнажившие полыхающее сердце Чернухи, и сам жар ее сердца с такой мощью ударили в возникшую между нами стену, что разнесли ее на мельчайшие, острые, как иглы, осколки. Эти осколки настолько сильно хлестнули меня по глазам, что у меня тоже потекли слезы, и я не сумел их сдержать.

Я вскочил из кресла, шагнул к Чернухе, прижался грудью к ее плечу, уткнулся лицом в ее волосы, и шептал что-то, сам не понимая что, только бы ее успокоить, только бы она перестала плакать.

– В задницу дохлой селедки эти приказы, – произнес я под конец. – Будем стрелять.

– Не будем, – твердым тоном заявила Чернуха, шмыгнула носом и утерла рукавом глаза. – Я на твоей стороне, можешь не сомневаться. Не надо тебе переходить на мою.

– Маневрировать сможешь? – Я тоже утер глаза тыльной стороной ладони, и глянул на ходовой монитор.

Ничего радостного он не показал. Кроме стаи торпед, от лобового курса с которыми Чернухе удалось уклониться, нас поджимали с флангов еще две стаи, но на таком расстоянии локатор не показывал, сколько особей в каждой, разрешения не хватало.

– Не уверена, – прикинув шансы, ответила Чернуха. – Ну, то есть, можно, но придется делать большой крюк на юг. Ну, как большой, километров пятьдесят лишних отмахаем.

– Не факт, что на этом пути не нарвемся на новых тварей. А если наоборот, обойти с южной стороны, близко к берегу?

– На маршевом? Ну, опасно. На маневровых не получится, точно зажмут. Мы же не идем тихонечко, как корабль. Грохот наших дюз твари слышат по всему морю, поэтому их сюда уже столько стянулось, что на маневровых точно не прорвемся.

– Есть идея, – подумав, ответил я. – Дай мне карту побережья на монитор.

– Что искать собираешься?

– Бухту. Нужна бухта с ограниченным, как можно более узким, входом.

– Что-то я не помню такой, – ответила Чернуха, окончательно успокоившись. – У самого Севастополя есть несколько, но не очень узких, и мы не успеем до них добраться.

– А это? – я ткнул пальцем в карту на мониторе.

Там виднелась бухта, напоминающая не бухту скорее, а устье большой реки. Вот только самой реки там было не видать, точнее видать, но на реку это не тянуло, скорее на ручей. Возможно, в доисторические времена тут действительно в море впадала большая река, прорыла себе русло, а потом возьми, и иссякни. Была бы река, в бухту бы биотехам вообще не войти, вода для них была бы недостаточно соленой, а так, конечно, сомнительно. Но в нашей ситуации достаточно было просто бухты. Как раз такой, с узким входом.

Бортовой вычислитель выдал топоним «Балаклавская бухта» и название города на одном из его берегов – Балаклава. Название было странным, непонятно с чего взявшимся, но мне было не до исторических справок.

– Заводи туда! – попросил я Чернуху.

На самом деле мы эту бухту почти проскочили, и если бы меня вовремя не осенило, проскочили бы вовсе, и тогда нам точно пришлось бы туго.

– Мне такой вираж на маршевом не заложить! – призналась Чернуха. – Вылетим из туннеля.

– Гаси его к дяволу!

Выбирать не приходилось, Чернуха погасила бушующее в дюзах водородное пламя, вывела батиплан из маршевого режима, и, когда тот плавно выскользнул из парового туннеля, врубила на полную тягу маневровые турбины. Нас сильно качнуло вперед, но это были мелочи, в сравнении с глубиной океана, как сказал когда-то Вершинский.

Чернуха одновременно толкнула ногой правую педаль и заложила вправо ручку управления креном. «Толстозадый» тут же отреагировал – его нос начало уводить вправо за счет горизонтальных рулей, а крен еще больше загнал его в крутой вираж.

– Пушка! – Голос Чернухи вывел меня из легкого ступора, возникшего от восхищения красотой маневра.

Бежать в стрелковый комплекс было уже поздно, торпеды приближались, и вскоре не слабой толпой войдут в зону поражения ультразвуком. Так что я без затей активировал запасной огневой пульт. Возможности у него были ограниченными, лишь один монитор, а вместо спусковой педали кнопка на джойстике управления, и стрелять, можно, по сути, только ультразвоковой пушкой, но мы и так ничем больше стрелять не могли.

Можно было выдвинуть откидное кресло, но я не стал заморачиваться – кабина тесная, так что развернув кресло второго пилота, можно было вполне комфортно достать до всех органов управления.

Эти твари с нашим боевым ультразвуком еще не сталкивались, так что шли довольно узкой полосой, всего метров сто, и с текущей дистанции ширины луча хватило бы, чтобы накрыть их все разом. Еще несколько стай заходило с флангов, но меня беспокоили не они. Я подумал, что будет, если в бухте уже есть торпеды, и выросла парочка увесистых морских мин? Я с детства привык к Севастопольской бухте, в которую впадала река сильно побольше здешней, и в значительной степени опресняла воду, не давая тварям возможности там угнездиться. Тут вода не могла быть настолько пресной, а значит, ничего не мешало биотехам занять позиции в бухте. Это надо было принимать в расчет, но до берега пока было далековато, чтобы локатор мог там что-нибудь показать.

Тем временем Чернуха закончила вираж на маневровых турбинах, положила «Толстозадого» на нужный курс и предупредила:

– Врубаю маршевый!

– Дай пару секунд, – попросил я, заканчивая наведение пушки.

Пусковая клавиша мягко поддалась давлению моего пальца, и все мониторы прошила мутная полоса изумрудной ряби от нас до ближайшей стаи. Получилось хорошо, я разом накрыл с десяток тварей, две из них детонировали, прикончили еще троих, а остатки стаи вынуждены были прекратить атаку, рассредоточиться и перегруппироваться.

Это значительно удлинило дистанцию от нас до более или менее численной группировки противника, а после включения маршевого мотора расстояние до атакующих тварей стало увеличиваться еще быстрее. Мы неслись прямиком в бухту.

– Предупреди на дистанции пять километров до входа, – попросил я Чернуху. – Нужно хорошенько просканировать акваторию бухты локатором, пусть и в самом хреновом разрешении, а то вдруг там твари засели.

Правый фланг по курсу был чистым, левый теперь тоже, а все подтянувшиеся ранее торпеды после маневра оказались не прямо перед нами, а почти с кормы. И мы на скорости двести километров в час мчались к берегу. Ощущение то еще.

– Отметка пять! – наконец, сообщила Чернуха.

– Пока чисто! – ответил я, не сводя взгляд с орудийного дисплея.

– Маневровые!

Я крепче взялся за подлокотники, но все равно ремни впились в тело при выходе из маршевого режима. «Толстозадый» значительно сбросил скорость, но Чернуха дала маневром турбинам полную тягу и быстро разогнала подводный корабль до его крейсерских сорока узлов.

– Рано вышла! – вырвалось у меня. – На этой скорости пять километров мы преодолеем аж за десять минут!

– Могу дать тебе возможность подойти ближе на маршевом, – не скрывая иронии, ответила Чернуха. – Не дрейфь, торпеды в четырех километрах с кормы, и не разгонятся быстрее шестидесяти узлов. Я же не дура. Они не успеют нас догнать ни при каких обстоятельствах.

Она была права, а мне стало стыдно за проявление паники. Я прикинул по карте общую длину Балаклавской бухты, она по прямой составляла ровно один километр, но по прямой ее мерить было бессмысленно, так как ее профиль был довольно изгибистый и похож на перевернутую и растянутую по высоте цифру «2». Первый изгиб, сразу после входа в бухту, представлявший собой полукольцо головки цифры «2», состоял из двух дуг по двести пятьдесят метров каждая, затем узкая шейка длиной тоже двести пятьдесят метров, а затем ножка цифры «2» длиной более пятисот метров. Самым узким местом была «шейка» бухты, там ее ширина составляла всего семьдесят метров, что почти вдвое уже ширины нашего ультразвукового луча. Если нам удастся занять позицию в конце бухты, торпеды никак не смогут прорваться через это узкое место, я их все перебью, даже с учетом времени перезарядки ионных «банок».

За два километра до входа в бухту стало ясно, что биотехов внутри нее нет, поскольку локатор на этой дистанции показывал уже все, что шевелится и имеет заводские биотехнологические маркеры. Впрочем, это понятно – пусть и небольшая, но все же река в бухту впадала, а жабры тварей очень чувствительны к пресной воде и без тактической необходимости торпеды соваться в нее любят даже при достаточном для их жизнедеятельности концентрации соли.

– Глубина на входе тридцать пять метров, – сообщила Чернуха глянув на показания сонара. – Дальше непонятно, изгиб. Но на маневровых пройдем без труда.

Торпеды нас все-таки догоняли, хоть и медленно, и когда до входа в бухту нам оставалось меньше километра, до головных особей преследующей насстаи дистанция составила два километра, что пригодно для ультразвукового выстрела. Ну, я и выстрелил. Получилось очень удачно, рванули три из шести пораженных мною торпед, вызвав вторичные детонации, и еще четыре выживших детонировали от ударной волны. Остальные принялись рассредоточиваться уже известным нам способом, не только по ширине фронта но и по глубинным эшелонам. Но это уже пустое – такая тактика хорошо работала на морских просторах, никак не в узенькой бухте. Чтобы войти в нее, тварям в любом случае придется или сбиваться в кучу меньше ширины нашего боевого луча, или соваться поодиночке, в надежде, что нам не хватит времени на перезарядку «банок». Но это тоже пустое. Дело в том, что торпеда в рывке преодолевает пятьсот метров чуть меньше, чем за минуту, а «банки» набиваются за пять секунд. В узкой бухте длиной в километр им не подобраться к нам на дистанцию поражения, особенно с учетом реликтовой брони. Чтобы повредить нам камеры и другие датчики, или выбить лопатки маневровых турбин, надо совсем уж приблизиться, а другие повреждения нам не страшны.

Я глянул на монитор – мы входили в бухту. Чернуха сбавила тягу до средней, мы быстро прошли полукольцо и оказались в узкой горловине.

– Всплываем, – произнес я. – Нет смысла идти под водой.

– А пушки?

– Они и так ниже ватерлинии.

Через полминуты батиплан закачался на едва заметных волнах, не сбавляя хода. На мониторах стало видно высоченные скалистые берега по обе стороны бухты. Похоже, я ошибся, предположив, что над этим ландшафтом поработала древняя река. Нет, при ближайшем рассмотрении это больше походило на тектонический разлом. Западный берег был очень крутым и покрыт редкой растительностью, восточный оказался более пологим, на нем хорошо было видно руины города.

Дальше, на выходе из горловины, виднелись хорошо сохранившиеся пирсы из строительного композита, делавшие ее еще уже, чем она была от природы. Позиция, конечно, лучше не придумаешь, для стрельбы ультразвуком. Я глянул на орудийный дисплей, там все было вполне ожидаемо – торпеды стягивались со всех сторон, их было больше полусотни, но в бухту соваться они не спешили. Развитые инстинкты хищника и достаточно мощный интеллект позволяли им не делать дурацких ошибок.

– Что дальше? – спросила Чернуха.

На мой взгляд, ответ был очевиден, но я все же произнес.

– Как что? Сунутся, буду стрелять. Пять секунд на перезарядку, я их всех пущу кверху брюхом.

– Это понятно, – не скрывая иронии произнесла Чернуха. – Но я спрашиваю, что потом? Сунется несколько торпед, ты их грохнешь. Они перестанут соваться, займут позиции у входа в бухту. Дальше что? Наша конечная цель – Севастопольская бухта. Как мы туда попадем?

Честно говоря, об этом я как-то не подумал. Мною самим руководили инстинкты, когда стало ясно, что торпеды нас зажмут, если мы попытается отстреливаться только ультразвуком, без применения других огневых средств. Ну, это как если за человеком погнались волки, он ищет дерево, чтобы влезть на него. Сначала ищет, залезает на ветку, а потом уже думает, как поступить дальше. Но перед тем, как забраться на дерево, человек меньше всего размышляет, как потом с дерева слезть, если волки разлягутся вокруг, и уходить не станут. Вот и я не об этом думал, когда искал бухту. Я думал, как отстреливаться, если твари сунутся в горловину. Но у меня ни одной мысли не было на тот случай, если они не сунутся, а просто блокируют нас внутри, без особых затей.

– Приплыли? – покосившись на меня, спросила Чернуха.

Я глянул на орудийный дисплей. Торпеды не пытались за нами гнаться. Они подтягивались, делились на небольшие стаи, до десяти особей, располагались полумесяцем на всех доступных глубинных эшелонах. И все. Ничего больше. Точно как волки, севшие полукругом вокруг дуба, на который удалось вскарабкался незадачливому путнику.

Я сглотнул. Волки-то ладно. Им надо пить, им надо есть, они не могут сидеть под деревом вечно. Тварям же некуда было спешить. Часть из них питались планктоном, часть были хищниками, а рыбы в этих водах завались и больше. Расплодилась за то время, пока человек ее не ловил.

– Я так понимаю, что встреча с Хаем у нас теперь тут. – Чернуха не удержалась и прыснула смехом. – Представляю его лицо. И какого калибра фитиль он нам вставит обоим в задницы.

– Ну… Разве были другие варианты? Ты могла прорваться на одних маневрах под прикрытием лишь ультразвуковой пушки?

– Нет.

– Ну, и нечего тогда надо мной ржать. Это нам еще повезло, что бухта тут оказалась. Так бы точно пришлось нарушать приказ, и неизвестно, за какой из вариантов проступка нам вставили бы более толстые фитили.

– Пожалуй. Приказ-то мы не нарушили. Возможно, Хай как раз хотел проверить, ослушаемся мы его в критической ситуации, или нет. Пусть летит теперь и думает, как нас отсюда вызволять. Пусть грузит на гравилет ракетно-бомбовые установки, расставляет их на берегу, расчищает акваторию…

– Ну, таскать и расставлять установки будет точно не он, а мы, – пробурчал я. – Надо подумать. На самом деле, было бы прикольно самим выбраться.

– Ага, и Хай, вместо фитиля, даст нам по ордену.

– Дело не в орденах. Ты же понимаешь, что нам придется сражаться с тварями в океане, где не нырнешь в сероводородный слой, как мы делали раньше. Нам придется на ходу придумывать нестандартные тактические решения.

– Ты прав. Но надо отдышаться и как минимум закрепиться в обороне.

– Да. Вручную долбить ультразвуком нет ни малейшего смысла. Акватория узкая, тут и вычислитель справится замечательно. Погоди, не отвлекай меня с полчаса, я напишу боевой профиль для создавшейся ситуации.

– Валяй! – благосклонно разрешила Чернуха, откинулась в кресле и закрыла глаза.

Я перебрался на основной огневой пульт и принялся составлять новый боевой профиль для вычислителя, чтобы при заходе любой твари в бухту, автомат управления огнем сам бы долбил по ним ультразвуком. То и дело мое воображение рисовало волков, рассевшихся полукругом у подножия небольшого дуба.

«Сам ты дуб, – подумал я. – Надо было послушать Чернуху, и пробовать прорваться на юг. Тоже мне, стратег. Адмирал Ушаков, дьявол меня забери».

Глава 6. «Скрытая угроза»

Профиль для автомата управления огнем был простым, я его сделал минут за двадцать, после чего вернулся в рубку, к Чернухе. Та дремала в кресле первого пилота, даже не отстегнув ремни. Я постоял рядом с ней немного, вдыхая аромат, струящийся от ее волос, впитывая запах кожи, разгоряченной недавним боем.

В полутьме сияли лишь цветные бусинки индикаторов и мягкое марево голографических шкал. Было тихо, как бывало в нашем карьере, когда выпадал редкий для Крыма снег. Словно невидимые добрые боги укутали, наконец, землю мягким пушистым одеялом, которое можно натянуть до носа, и больше не беспокоиться ни о чем, или нырнуть под него с головой спасаясь от маленьких детских страхов. Но сейчас не боги окружали нас, а жуткие демоны, притаившиеся в мрачной пучине вод. Они до сих пугали меня до судорог, пугали намного сильнее, чем мог бы напугать хищный зверь.

Даже внутри батиплана, под защитой непробиваемой брони из реликта, страх перед тварями сжимал сердце и вызывал неприятную дрожь вдоль позвоночника. Это на рефлексах. Но откуда они, эти рефлексы? Ладно бы ужас перед хищником, это понятно, это, действительно, в генной памяти человечества, еще с тех времен, когда остатки плейстоценовых медведей и тигров вторгались в жизнь первобытного человека. Но биотехи созданы были совсем недавно, какие уж тут гены? Я не знал, кто этих тварей сотворил, когда и зачем. Неизвестность, непонимание, наверное именно они являлись стержнем страха. Впрочем, на этот стержень было нанизано нечто более важное для формирования страха – неумолимость. Хищника можно напугать, он может устать, он может заняться другой добычей. Биотехам же это не было свойственно. Они никогда не сдавались, никогда не прекращали преследования, они могли ждать целую вечность, потому что соленая вода была их средой обитания, тогда как мы, люди, со всеми своими технологическими чудесами, были в воде чужаками. Биотехов можно было только убить. Да и то не без сложностей.

Черное море – большая соленая лужа, по сути. Да, мы взялись, поднатужились, навалились толпой, пользуясь колоссальной огневой мощью и преимуществом в скорости боевых батипланов. Отвоевали одну эту лужу, и нас уже распирает от гордости. Да и как отвоевали? Если бы отвоевали, нас бы не загнали в эту бухту и не блокировали бы в ней. Если бы мы действительно что-то отвоевали, не выбрасывало бы штормами на песчаные отмели десятки килограммов созданной на заводах икры. Сколько же ее там, в глубине? В Черном море еще ладно, большая часть его дна покрыта сероводородом, там ничего не живет, ничего не вылупится. Но если другие моря и весь океан засеян с такой же плотностью, не обречен ли штурм бездны на провал по определению? Я надеялся, что не обречен, надеялся, что можно выбить взрослых, боеспособных особей, а затем взять океан под контроль, не давая развиваться личинкам. Если бы не было надежды на это, мало бы кто пошел в охотники.

Именно в эти минуты, сидя в кресле второго пилота в темной рубке, освещенной огоньками цветных индикаторов, глядя на орудийный дисплей, на котором искрились изумрудные метки тварей у входа в бухту, я до конца осознал, почему биотехи выгнали человечество из океана. Я понял, что именно страх перед ними и есть их самое главное оружие. Не нитрожир, не безграничная ярость, а именно наш страх перед ними. Именно он загнал нас с Чернухой в эту бухту. Именно он не дает в душах людей сформироваться должной свирепости в отношении тварей, именно он не дает без оглядки крушить их. Для победы над биотехами, я понял это со всей отчетливостью, нам не хватает ни огневой мощи, ни кораблей, ни людей. Нет. Нам не хватает бесстрашия.

Теперь нас ждал океан. Там, в черных безднах, нам мало будет одной лишь тактики, стратегии, огневой мощи, скорости и маневренности. Ну, есть оно все у нас, а мы с Чернухой все равно сидим в скальной щели как мыши. Завидев радарные метки тварей, мы начали спасаться, точно как мыши от кота, бежать, именно поэтому казались загнанными в эту дыру. Нас гнали не твари, нас гнал страх перед ними.

До меня вдруг с удивительной ясностью дошло, почему Вершинский запретил нам пользоваться любым оружием, кроме ультразвука. Я не выдержал, разбудил Чернуху, и принялся сбивчиво ей рассказывать про страх, как главное оружие биотехов.

– Ну… – Ее реакция оказалась намного более вялой, чем я рассчитывал. – Разве это не каждому понятно?

– Да, понятно. И нам с тобой, и Хаю. Но понятно на подсознательном уровне. Подсознание управляет телом, его температурой, пульсом, давлением крови, гормонами, но оно не способно мотивировать к осознанному поведению. Осознанное поведение, это намного больше, чем отмахиваться палкой от волка, или кидаться в него камнями.

– Так-так! – Я заметил, что до Чернухи все же начало доходить.

– Осознанное поведение, это знаешь что? Это не палкой отмахиваться от волков, это построить ловушки и заманить в них волков. Это разум против инстинкта, а порой хитрость против разума.

– Пока что мы в ловушке, – резонно заметила Чернуха.

– Я об этом и говорю! Не твари нас в нее загнали, а страх перед ними. Мы драпали, искали укрытие, и застряли, как крысы в норе. А у входа в нору что? Решетка? Нет! Засыпано землей? Нет! Там просто развели огонь, как у крысиной норы, и мы боимся сунуться, боимся проверить, сможем проскочить через языки пламени, или нет.

– Можем не проскочить.

– Можем. И что? Помнишь, как я дрался с тварями на отмели, когда ты вела «Мымру» к берегу? Я был один, вообще без брони, с карабином, против десятков торпед. Как я победил? Это произошло всего по одной причине. Не меткость мне помогла, не количество гарпунов. Многие с такой же меткостью и числом гарпунов даже не ввязались бы в бой. Я ввязался и выиграл, потому что решил, что не я жертва. Я был охотником, а твари лишь дичью.

– Смена ролей, – задумчиво произнесла Чернуха. – Я читала нечто такое в книжке. Там какой-то доктор доказывал, что у тех, кто бьет и у тех, кого бьют даже мозг по-разному работает. И если поменять роли, поменяется победитель.

– Хай говорил нечто похожее. Мол, в битве побеждает не тот, кто лучше вооружен, не тот, кого больше, не тот, кто обучен лучше, а только и только тот кто лучше мотивирован. Была такая война, когда сильнейшая страна мира напала на совсем дикий народ, не помню как он назывался. Дикий народ выиграл войну, и с ним сильной стране пришлось заключить позорный для нее мир. Этот народ решил, что он хозяин на своей земле и перебил чужаков, намного лучше вооруженных.

– И что ты предлагаешь на практике? – Чернуха приподняла брови.

– Предлагаю перестать бояться. Ну их, эти старые страхи. Устал я от них. Предлагаю утопить их в этой бухте. Вместе с тварями.

– Драться?

– Нет. Не драться. Охотиться. Уничтожать. Крушить. Выводить под корень. Это пусть теперь они с нами попробуют драться.

Пискнул автомат управления огнем, я скосил взгляд на орудийный дисплей и увидел, как ультразвуковая пушка в автоматическом режиме уничтожила торпеду-разведчицу.

– Сунутся еще несколько раз и перестанут, – уверенно заявила Чернуха.

– Безусловно. Мозги им нормально софтом накачали. Но у нас от природы разум, нас эволюция научила выживать. Поможешь мне собраться?

– Наружу? – В тоне Чернухи прозвучали тревожные нотки.