Незабудка

– Лукьянов спрашивал адрес Тани, – доложила Женька.

– Надеюсь, ты не дала? Тебе не жаль подругу? Он же бабник. – Лариса злилась на отказ Лукьянова пойти к ней на вечеринку. Как доверчива Болотина, верит всему, что скажешь.

– Если он захочет, спросит адрес у её родителей. Я сказала, что написала о вас с Лукьяновым. Как он взбесился, даже набросился на меня! Лариса, а это правда, что вы с Сашкой вместе? Ты не выдумываешь? Мне проблемы не нужны.

– Проблемы решаются по мере их накопления. Для тебя её дружба важнее моей? Чего ты трясешься? – разозлилась Лариса.

– Нет, нет для меня ты важнее, – уверила Женя.

«Тани сейчас нет. Я что должна дома сидеть и скучать? А у Ледовской весело», – подумала она.

После отъезда Васильевой на Украину Лариса впервые пригласила Женьку на свою вечеринку. Ей очень понравилось. Было замечательно: пили вино, танцевали, играли в разные игры. Ледовская уверяла: давно хотела, чтобы Болотина стала её подругой. И будет ей помогать советами, как приручить Лешу, чтобы он всегда оставался с ней.

– Женька, – просвещала Лариса. – Ты не должна соглашаться сразу на все предложения, парней нужно держать в тонусе. Тогда они будут волноваться. Понимаешь, о чём я говорю? Лешка не должен точно знать, что ты чувствуешь. Тогда привяжешь его к себе крепче. Ты обязана всё время ускользать, быть переменчивой, играть. Ясно?

Следуя её советам, Женя пыталась по-новому общаться с Лешей. Он перестал понимать, что происходит. Иногда Женьке было не по себе. Она чувствовала, что поступает неправильно, но гнала эти мысли прочь. Ведь так замечательно принадлежать к «высшему обществу», быть подругой Ледовской. Несколько раз отец Ларисы возил девушек в драмтеатр Краснодара. После они втроем ужинали в ресторане. Жене всё было внове. Такая жизнь восхищала её. Она увидела нового поклонника Ледовской – Эдуарда. Мужчина был сыном чиновника из руководства края. Валерий Петрович уезжал на важные встречи, оставляя дочь и её подругу в компании сыновей своих знакомых. За ними красиво ухаживали, говорили комплименты – это сильно отличалось от неуклюжего внимания школьных кавалеров. Евгения решила: вот они настоящие принцы. Именно Эдуард дал Ларисе пакетик цветных таблеток. Ими она угостила школьных друзей на своей вечеринке. Болотина тот вечер помнила смутно. Три дня после этого чувствовала апатию и усталость. Но ей понравилось чувство лёгкости, безудержного веселья и эйфории. Время от времени Эдик передавал таблетки, уверяя в их безвредности. Лариса делилась ими с одноклассниками из ближайшего окружения. Жене не хотелось потерять весёлую компанию из-за уехавшей подруги – она старалась не слушать, что Ледовская нелестно отзывается о Тане.

Ничего не предвещало беды. В гостевом домике собрались завсегдатаи. Гремела музыка. Обсуждались новые фильмы и сплетни об артистах. Танцевали. Ледовская раздала желающим разноцветное драже. Женька взяла три штуки.

– Хочу попробовать, как долго они действуют, – пояснила она свой поступок.

– Нет, это много. – Лариса забрала одну назад. – Эдик просил осторожно, по одной, тогда невредно. Мы же не хотим испортить свое здоровье.

Минут через двадцать градус веселья достиг пика. И тогда хозяйка объявила:

– У меня сюрприз, больше для мальчиков. В честь дня рождения Чернова дарю стриптиз!

Она погасила свет. Включила несколько бра розового цвета. Поставила лёгкую ритмичную музыку. Ребята радостно завопили. Стриптиз они видели только в фильмах американского производства. На середину комнаты к стоящему стулу вышла невысокая девушка. Женька не сразу узнала в накрашенной, странно одетой девушке ученицу из параллельного класса.

– Как тебе удалось её уговорить? – шёпотом спросила она хозяйку.

– Деньги делают всё: я предложила ей станцевать за определенную плату. – Она тихо назвала сумму, превышающую две средние зарплаты за месяц работы. – Как видишь, она согласилась, – усмехнулась Ледовская.

– Ого, за такие деньги я сама бы сплясала, – глядя на непритязательный танец, сообщила Женька.

Глаза Ларисы презрительно сощурились. На губах появилась кривая ухмылка.

– Так в чём же дело? Можешь дерзать после нее.

Болотина, которой сейчас было море по колено, ничего не заметила. Она чувствовала лёгкость во всем теле и желание совершать безумные поступки. Потребовала поставить более энергичную музыку. К ней подошел Лёша:

– Не надо этого делать! Мне неприятно, – попросил он, пытаясь поймать ускользающий взгляд Женьки.

– Такие деньги на дороге не валяются, – стала противиться она, чувствуя себя превосходно. Хотелось выкинуть что-нибудь не свойственное характеру. Комната вращалась перед её глазами, лицо Лёши смешно вытягивалось, словно резиновое. Потолок внезапно исчез, сверкающие звёзды начали подмигивать Женьке, толкая её на безрассудство.

– Я очень тебя прошу, не делай этого! Давай уйдём. – Алексей взял её за руку и попытался вывести из комнаты.

– А чего ты командуешь, как будто имеешь право! – взвилась она фурией.

– Болотина, порадуешь нас, долго ещё тебя ждать? – Лариса помахала перед носом Женьки денежными купюрами.

– Она не будет танцевать! – зло процедил Саченко. – А ты, – теперь он в упор смотрел на Женю, – решай. Если будешь позориться перед одноклассниками, между нами всё кончено!

Остатками не затуманенного разума та сообразила, что дело плохо.

– Извини, Лариса, раз Лёша не хочет, я не буду танцевать.

Она позволила ему вывести себя на улицу.

Во дворе они долго ссорились. Разозлённый Алексей сдался:

– Ты сейчас плохо соображаешь. Садись, я отвезу тебя домой. Поговорим утром в школе, пора кончать этот бардак.

Они быстро ехали по ярко освещённой центральной улице. Свернули в переулок, где жила Женька. До её дома оставалось метров триста, как неожиданно, ослепив их, из другого проулка выскочила машина. Лёша не сумел избежать столкновения. Мотоцикл, перевернувшись, сбросил своих седоков. Лёша вскочил на ноги, но тут же охнув, схватился за щиколотку. Женя лежала в метрах пяти от упавшего мотоцикла возле бетонного столбика. Из машины вылезли двое совершенно пьяных мужика. Они, матерясь, стали обвинять Алексея в нарушении правил уличного движения. Он, не слушая их, с трудом добрел до девушки:

– Слава богу, ты жива. Я сейчас вызову скорую помощь.

Подбежала молодая женщина.

–Что произошло? Я была во дворе, когда услышала шум и звук удара.

– Прошу вас позвоните в «скорую», быстрее, пожалуйста, – попросил он.

Евгения стонала от боли, по щекам градом катились слезы. Лёша, стоя возле неё на коленях, гладил по голове:

– Потерпи, хорошая моя, потерпи…

Первой приехала милиция. Участковый Павел Витальевич осторожно осмотрел девушку, не передвигая с места.

– Ушибы, порезы, жить будешь, не плачь. – Он обернулся ко второму милиционеру. – Узнай, почему так долго нет медпомощи?

Минут через десять показалась «скорая». Школьников увезли в больницу. Двух виновников аварии посадили в милицейский фургон. Автомобиль тоже поехал в сторону участковой больницы. У всех взяли кровь на анализ. Врач осмотрел Алексея и отпустил домой. Павел Витальевич, записав фамилии и адреса потерпевших, посоветовал Лёше:

– Зайди к родителям девушки, сообщи, что случилось. Иначе они до утра с ума сойдут, дожидаясь дочери. Тебе, парень, повезло: ушиб голени, пара царапин и синяков. В рубашке родился. А у Болотиной врач предположил: перелом ноги, сотрясение мозга и сильные ушибы. – Он укоризненно посмотрел на него.

Лёша виновато опустил голову. Не представлял, как расскажет о беде Болотиным. С ужасом вспомнил бледное лицо Жени, её губы, от боли закушенные до крови. Как и предполагал Саченко, от его известия Болотины на минуту онемели, а потом мать Жени накричала на него.

На следующее утро, до начала уроков, Алексей поехал в больницу. К его удивлению там он застал Ларису. Она шла ему навстречу по коридору.

– Ты, что здесь делаешь, откуда узнала? – удивлённо спросил Саченко.

– Неважно, откуда. Я друзей в беде не бросаю, – ответила Ледовская и пошла к выходу.

Женя находилась в палате одна.

– Привет. Как себя чувствуешь? – Лёша чмокнул её в щеку и присел на стул возле кровати.

– Болит всё. Но хуже всего то, что утром делая уколы, медсестра обозвала меня наркоманкой. Уже сообщили родителям, что в моей крови обнаружили убойную дозу «экстази» с алкоголем. Скоро и в школе станет известно, что тогда будет? – Женька зарыдала.

Алексей, как все представители мужского пола, с трудом переносил слёзы. Он неловко похлопал Женю по плечу, зачем-то поправил застиранную больничную простынь, укрывающую девушку до пояса.

– Теперь понятно, зачем Лариса приходила. Уговаривала не выдавать ее? И какую версию она придумала? Где ты могла взять наркотик? – Леша встревоженно посмотрел на Женьку.

Она выглядела перепуганной и несчастной. На лице синим цветом налились ушибы и ссадины.

– Лариса попросила сказать, будто незнакомец угостил конфетами на улице, – Женька жалко всхлипнула и закрыла лицо руками.

Леша, успокаивая, погладил руку страдалицы и вздохнул:

– Бред. Кто в это поверит. Так и будешь врать?

– Буду, что мне ещё остается. Иначе Ледовская расскажет родителям про стриптиз за деньги. Господи, как мне стыдно! – Она подняла на него заплаканные глаза.

– Но ты же не танцевала. Уехала со мной. – Алексей достал носовой платок из кармана, вытер мокрые щёки девушки.

Женька икнула и тут же зашипела от боли.

– Рёбра болят? – догадался он.

Она кивнула и пробормотала:

– Но я собиралась танцевать. У меня будто крышу сорвало. Хорошо, что ты остановил. Лёш, ты меня презираешь? – её голос дрогнул. Его лицо сквозь поток слёз она видела расплывчато.

– Ты моя девушка и нужна мне. Но я больше ничего не хочу иметь общего с Ларисой. Обещай, ты тоже прекратишь дружбу с ней! – воскликнул, горячась, Алексей.

Открылась дверь, в палату вошли родители Жени. Лёша поспешно вскочил со стула, на котором сидел до их появления. Мать Жени накинулась на него с обвинениями:

– Это ты виноват! До дружбы с тобой моя девочка не знала, что такое наркотики. Не смей даже приближаться к ней! – она буквально задохнулась от негодования, увидев в больничной палате, как она считала виновника всех бед дочери.

– Послушайте, – попытался рассказать об аварии Алексей.

Отец Жени, не слушая объяснений, схватил его за шиворот и выставил за дверь.

– Евгения, совсем не понимаешь, что ты наделала?! – закричала мать, с грохотом выставляя из сумки на тумбочку банку с морсом, пакет с печеньем и яблоками. – Принесли витамины для поправки здоровья алкоголички и наркоманки, – съязвила она, кивая на принесённые продукты.

Пара круглых краснобоких яблок выкатилась из пакета и шлёпнулась на пол. Женя проследила взглядом за сбежавшими яблоками и украдкой глянула на мать.

Та плюхнулась на стул, шумно выдохнула.

– Мы будем умолять директора школы, не портить тебе характеристику. Два с половиной месяца до окончания школы, а ты такое творишь. Хочешь себе жизнь испортить? Где ты взяла эту гадость? Как давно употребляешь?

Женя никогда ещё не видела мать, такой сердитой и перепуганной одновременно. Отец изловил беглецов в дальнем углу палаты, движение яблок притормозила тумбочка, вытер их платком и снова пристроил в пакет. Он покосился на заплаканное лицо дочери, но не сказал ни слова.

Женька шмыгнула носом, сжала в кулаке носовой платок Алексея и быстро затараторила:

– Мама, это было всего один раз. Какой-то парень угостил конфетами на улице. Откуда я знала, что это не драже, а «экстази». Он нарочно это сделал. Я не виновата. А шампанского, всего один бокал выпила. Мы у Ларисы день рождения Чернова отмечали. На Лёшу вы зря накричали: он не виноват. Простите меня. Я больше не буду. Мне так плохо, – Женька не выдержала и заревела от боли и жгучего стыда. Пришлось врать родителям, потом и остальным и всё из-за её глупости и беспечности. Она опротивела сама себе.

В классе новость об аварии узнали ко второму уроку. Но учителей, видимо, предупредили раньше – занятия в школе начинались с лекции о вреде наркотиков. После уроков школьников заставили идти в актовый зал. Директор долго ругал всю нынешнюю молодежь в целом, а десятый «А», опозоривший лучшее учебное заведение района, в частности.

Вечером в больничную палату зашла Лариса. Женька, увидев ее, повернулась лицом к стене.

– Спасибо, что ничего обо мне не рассказала. Поверь, я, правда, не знала про наркотики. Эдик говорил, будто это обычные антидепрессанты. За рубежом их принимают для поднятия настроения. – Она смотрела на отвернувшуюся от неё одноклассницу и впервые не знала, как поступить.

– Правда не знала? – Женя обернулась к Ледовской. – Мы не меньше тебя виноваты. Ты же не засовывала их нам в рот. Здесь врач со мной разговаривал. Посоветовал отнестись к этому, как к печальному опыту.

ГЛАВА 18

Таня проснулась от птичьего гомона. За окном дрались воробьи, не поделившие старый скворечник. Яркое весеннее солнце пробивалось сквозь плотные шторы. Воскресенье. Можно подольше поваляться в постели, но спать почему-то не хотелось. Она полежала ещё немного. Потом, шлепая босыми ногами по деревянному полу, приоткрыла дверь на улицу. Поток тёплого, чистого воздуха хлынул в комнату. Пахло молодой травой, прогретой землей и нежным ароматом примулы, цветущей возле порога. Из мастерской доносился стук молотка. Дед работал.

Таня, позавтракав, вышла в сад. На деревьях уже лопнули почки. Зацвела торопыга алыча. Сквозь сплошной ковёр прошлогодней травы пробивались молодые побеги спорыша. Конец марта радовал замечательной погодой. Она присела на лавочку в саду. Из соседского окна звучала музыка из фильма «Профессионал12». Таня закрыла глаза, наслаждаясь мелодией и ласкающими лучами солнца. Стук молотка резко умолк, что-то тяжело упало. Сердце ухнуло в низ, почувствовав беду. Таня сорвалась с места и побежала в мастерскую. Дед лежал на полу возле верстака, увидев внучку, попытался встать. Она стала помогать ему. Иван Данилович слабо махнул рукой и что-то тихо сказал. Таня не расслышала и наклонилась ниже. Непослушным языком дед Иван с трудом произнёс:

– Не давай Ане телеграмму. Обещай мне, обещай, внучка…

Таня с ужасом осознала, что он сказал.

– Дедушка, миленький, я помогу тебе встать. Дойдём до кровати. Я вызову врача, ты только держись. – Она попыталась приподнять его, но он был слишком тяжел. Её сил не хватало даже сдвинуть с места. Расстегнула ворот рубашки и прильнула ухом к груди. Сердце не билось. Таня не хотела верить, что это конец. Начала тормошить безвольное тело. Потом помчалась, не разбирая дороги, к медсестре.

Услышав крики, тётя Галя кинулась за медицинским чемоданчиком в дом. Таня, не дожидаясь ее, вернулась в мастерскую. Дед не шевелился. Она встала на колени и снова приложила ухо к груди. Чуда не произошло – сердце молчало. Соседка, прибежавшая следом за ней, оттолкнула её в сторону. Осмотрела и бессильно опустила руки.

– Что же вы ничего не делаете, может, укол? – спросила Таня, глядя отчаянными глазами на медсестру.

– У него сердце остановилось. Осколок всё-таки добрался… Я пойду за помощью.

– Дед умер? Не может быть! Этого не может быть. Он только, что говорил со мной. – Таня заплакала, прижимая руки к груди.

Тётя Галя, вышла из мастерской, с трудом сдерживая слёзы. Она осталась одна. Присела рядом с дедом и взяла его за руку.

Появились люди, увели её в дом. Мужчины перенесли деда в зал. Таня, взяв себя в руки, твердо сказала:

– Телеграмму отцу нужно дать на работу. Мама не должна знать о смерти дедушки, он так просил.

Она открыла дверцу шкафа и достала военный мундир деда Ивана. Её руки машинально снимали с кителя ордена и медали. Слезы лились, орошая воинские награды. Тело била мелкая дрожь. Таня прикрепила орденские планки и протянула мундир тёте Гале, отдала найденные в кармане кителя деньги. Таня изо всех сил стискивала зубы, стараясь не рыдать в голос. Все её существо не хотело мириться со смертью деда, первого настоящего друга, близкого, родного человека. Как в кошмарном сне, в доме сновали чужие люди, переговариваясь, что-то приносили, привозили. В комнату, где лежал дед, она боялась заходить, не узнавая его без бороды. Он вдруг стал выглядеть моложе и строже. Парадный мундир василькового цвета только подчеркивал смертельную белизну кожи. Таня бродила по саду, натыкаясь на деревья. Если пытались утешать, молча отворачивалась. Обессилев, опустилась на лавочку возле криницы13, появился Юра, сел рядом.

– Ты бы поплакала. Не держи в себе, – посоветовал Дорохов. Его сердце разрывалось от жалости к однокласснице.

– Юра, ты не обижайся. Я хочу побыть одна, – попросила она.

На следующий день к полудню приехал отец. Увидев бледную, похудевшую дочь, испугался. Стал, как маленькую, гладить по голове. Таня прижалась к нему:

– Как ты объяснил маме, почему поехал в Степановку?

– Я сказал, что дедушке лучше и тебя нужно забрать домой. – Антон Сергеевич обнял её. Он чувствовал, как дочь дрожит, пытаясь подавить слезы.

– Да, дедушке теперь лучше. – Таня, учащённо дыша, глотала солёную влагу. Окаменевшее горло не хотело нормально пропускать воздух в легкие. – Он встретился с бабушкой, а мы остались без них. – И не выдержав муки, заплакала.

Снова вышла в сад. Села на скамеечку, прислонившись спиной к цветущей алыче. Лёгкий весенний ветер высушил слезы на ресницах. Потом, запутавшись в кроне дерева, подул на белоснежные цветы. Они дождем посыпались на девушку. Несколько прохладных атласных лепестков удержались на ладони, Таня посмотрела на них и вспомнила поход в лес за подснежниками.

***

В то утро дед принёс с улицы, держа двумя пальцами крохотный голубовато-белый цветок, и с чувством продекламировал:

Когда ещё земной покров 14

И сер, и бледен, и уныл,

Тогда, как вестник добрых сил,

Взметнув зелёный стебелёк,

Вдруг вспыхнет голубок цветок…

– Смотри, нашёл возле забора первый подснежник. Значит, в лесу они тоже появились. После обеда пойдём в рощу, посмотрим на эту красоту.

После часа дня солнышко основательно прогрело воздух и они, обходя подтаявшие сугробы, долго бродили по лесу. Любовались на маленькие, храбрые цветы, гордо растущие посреди снега и льда. Время от времени попадались синие пролески, разбавляющие бело-серый фон.

– Нарвёшь букетик? – поинтересовался дед. Он стоял у березы и задумчиво трогал рукой гладкую кору дерева.

– Нет. Жалко. Пусть растут. Они останутся у меня в памяти. – Таня подняла голову к небу. – Оно все ещё бесцветное – земля сейчас красивей. – Перевела взгляд на его посеревшее лицо. – Тебе плохо? Таблетку дать?

– Я проглотил. Не волнуйся, сейчас отпустит, – успокоил её Иван Данилович. – И не переживай ты так: каждому отмерено своё время. Принимай всё как должное. Смерти нет! Умирает только оболочка. Душа вечна. Я точно знаю. – Он улыбнулся внучке. – Хочу кое-что рассказать тебе. Может, тогда меньше пугаться будешь. – Дед присел на сухой, упавший ствол дерева. – Я уезжал на службу в Афганистан. Настя не находила себе места от беспокойства. Присели на дорожку. Она говорит:

– Давай пообещаем друг другу, что тот, кто умрёт первым, подаст знак. Утешение с того света.

– И какой же? – спрашиваю. Она подумала и сказала:

– Если умру зимой, то прилечу голубой летней бабочкой. Если летом, упаду снежинкой. А ты такой большой можешь появиться мне днём огромной ночной бабочкой. Я не перепутаю.

– И что дальше? – спросила внучка, ушедшего в воспоминания деда.

– В конце января лежал снег. Я сидел в мастерской. На душе было особенно тоскливо. Вдруг что-то сине-голубое мелькнуло перед глазами. Присмотрелся: бабочка, красивая, бирюзового цвета бабочка, порхала перед моим лицом. Все-таки Настя сдержала своё слово – передала мне весточку.

– Куда потом она делась? – От рассказа у Тани побежали мурашки по коже. Повеяло ледяным ветром.

– Пока я рассматривал бабочку, она растворилась в воздухе. Ну что, идем домой, мне уже стало лучше.

Таня сжала белые лепестки алычи в ладони, безжалостно комкая их. Закрыла глаза. Слёзы ручейками потекли по щекам. Глубоко вздохнув несколько раз, вытерла мокрое лицо ладонями и открыла глаза. Прямо перед ней порхала устрашающего вида большая, мохнатая, коричнево-чёрная ночная бабочка с пятнами-глазами на крыльях, а рядом с ней весело кружилась другая сине-голубая, похожая на кусочек неба.

Не доверяя своим глазам, она долго смотрела на них. Ярко светило весеннее солнце. Стоял день. Ночная бабочка в марте месяце кружила в замысловатом танце на пару с дневной подругой. В душе у Тани медленно таяла глыба льда, мешающая свободно дышать.

– Спасибо, дедушка, – прошептала она, наблюдая, как бабочки тают в воздухе.

Потом, вернувшись домой, по памяти нашла в энциклопедии похожих бабочек. Синяя окажется – Голубянкой милой15, а чёрная ночная – Грушевой Павлиноглазкой,16 самой крупной бабочкой России.

На следующий день она проснулась тихая, серьёзная, словно переродилась. Больше не плакала, сидела у гроба, не обращая ни на кого внимания. Таня прощалась со своим ушедшим другом.

На кладбище Таня долго стояла у двух могил с красивыми металлическими табличками. Потом положила на каждую веточку цветущей алычи.

Кто-то прикоснулся к её плечу. Послышался взволнованный голос Юры:

– Пойдём. Антон Сергеевич попросил привести тебя с кладбища домой. Все уже ушли.

Она обернулась. Подняла на него абсолютно сухие, печальные глаза:

– Я уже попрощалась. Идём. – Последний раз взглянула на могилы деда, бабушки и пошла к выходу.

После поминок Таня упаковала вещи, сумки вынесла на крыльцо. Вернувшись в дом, медленно обошла комнату за комнатой, останавливаясь у фотографий деда и бабушки. С улицы доносился стук молотка, отец заколачивал досками окна. Этот звук, отдаваясь в душе острой болью, показался Тане особенно жутким.

В бессильно море слов не утопить страданий 17

Не вырваться душе из траурных одежд.

Холодные огни несбывшихся желаний,

Сжигают островки угаснувших надежд.

Угасли миражи оазисов в пустыне,

На выжженной земле цветам не прорасти.

Аккордами беды звучат во мне отныне

Последнее «прощай», последнее «прости».

«Поэт, написавший эти строки, явно многое пережил, раз так точно передал состояние безысходности и боли», – подумала Таня и удивилась тому, что оказалась способна вспомнить стихи. Стоя на пороге, она в последний раз оглядела кухню и решительно закрыла дверь. Дом заперли на ключ. Таня обвела глазами сад, двор с зазеленевшей молодой травой. Подняла голову, сглатывая комок слёз. Антон Сергеевич не торопил, пусть прощается со всем, ставшим ей родным, близким.

Они шагали по улице. Старушки также здоровались, кивая головами, как в день их приезда, почти пять месяцев назад. Отец нёс большую сумку. У неё был пакет с чеканками деда и шкатулка с орденами и медалями. Маленькую сумку она несла в другой руке. За селом их догнал Юра. Взял у неё тяжелый пакет.

– Ты теперь домой? – Спокойствие давалось ему с трудом. Голос звучал хрипло.

– Да. – Ей не хотелось причинять ему боль. Но получалось, что она невольно нанесла ему самую глубокую рану.

– Приедешь сюда, когда-нибудь? – голос Дорохова дрогнул.

– Обязательно. Проведать дедушку.

«Так тяжело с ним прощаться. Юра успел стать близким другом», – вздохнула Таня.

– Я тут… письмо тебе написал. Возьми, потом прочтёшь. – Он протянул свёрнутый вчетверо листок бумаги.

На перроне когда подошёл поезд, Юра хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями. Смотрел на Таню потемневшими от отчаяния глазами. Она спокойно, как будто в эту секунду стала старше, не стесняясь отца, подошла к нему.

– Ты очень хороший, Юра. Прости меня и постарайся забыть. И… стань, пожалуйста, счастливым! Пожалуйста! Ради меня, – приподнявшись на цыпочки, Таня прикоснулась губами к его закушенным губам.

Прозвучал сигнал к отправлению поезда. Проводник стал торопить провожающих. Антон Сергеевич протянул дочери руку, помог подняться в вагон. Юра, наконец, справившись с непослушным голосом, ответил:

– Я постараюсь. Обещаю. И ты будь счастлива! – Он сумел улыбнуться.

Поезд дёрнулся и стал набирать скорость. Всё быстрее замелькали березки за окном.

В купе они находились одни. Пили чай, не разговаривая: каждый думал о своём. Антон Сергеевич ничего не спросил о юноше, провожавшем его дочь. Даже он заметил, как тяжело даётся Юре спокойствие и почувствовал к нему невольное уважение.

Таня забралась на верхнюю полку и развернула письмо.

«Милая, хорошая моя девочка! Теперь я могу так назвать тебя. Ты уезжаешь от меня. Я чувствую, что это навсегда. Ты никогда не будешь со мной, но знай, если тебе понадобится помощь, только позови и я приеду. Помни: есть человек, который любит тебя больше всего на свете. Так больно. Так больно прощаться с тобой. Мир слишком не справедлив!»