Каменное сердце

– Я вижу следы забот на вашем лице.

Карие глаза королевы были столь же проницательны, как и взгляд Елизаветы.

– Это всего лишь те морщины, что приходят с возрастом. Впрочем, над вашим лицом он не властен, ваше величество.

– Если у вас когда-либо возникнут сложности, то я помогу всем, чем только возможно: вам прекрасно известно об этом.

– Меня тревожит одно небольшое дело личного характера…

– Сердечное, надо полагать?

Я посмотрел на сидевших возле окна дам, осознавая, что королева говорит достаточно громко для того, чтобы они могли ее слышать. Ни у одной из них не будет основания донести, что Екатерина Парр имела приватный разговор с неприятным Генриху человеком.

– Нет, ваше величество, – ответил я. – Речь идет совсем о другом.

Королева кивнула, на мгновение в задумчивости нахмурилась, а затем спросила:

– Мэтью, а вам случалось взаимодействовать с Сиротским судом?

Я с удивлением посмотрел на нее:

– Нет, ваше величество.

Суд по делам опеки был учрежден королем несколько лет назад для управления имуществом состоятельных сирот, подпадавших под его юрисдикцию. Не было судебной палаты более продажной и более далекой от всякого правосудия. Именно там, кстати, подумал я, должны находиться документы, удостоверяющие безумие Эллен, ибо опека короля распространялась также и на умалишенных.

– Ну, не важно. Для ведения дела, которое я хочу поручить вам, в первую очередь требуется честный человек, a вам известно, каковы адвокаты, специализирующиеся на опеке. – Ее величество наклонилась вперед. – Возьметесь ли вы за такое дело? Ради меня? Мне бы хотелось, чтобы им занялись именно вы, а не мастер Уорнер, потому что у вас больше опыта в защите простых людей.

– Мне придется освежить в памяти принятые там процедуры. Но впрочем, да, возьмусь.

Екатерина кивнула:

– Спасибо. Вы должны знать еще одну вещь, прежде чем я приглашу вашего нового клиента. Мастер Уорнер говорил мне, что при рассмотрении дел, связанных с опекой, адвокатам приходится путешествовать – ездить в те края, где живут юные подопечные, чтобы собрать… как это называется? Заявления?

– Показания. Это можно сказать о любом суде, ваше величество.

– Мальчик, о котором пойдет речь, живет в Хэмпшире, неподалеку от Портсмута.

Я подумал, что дорога туда из Лондона как раз проходит через Западный Сассекс, родные края Эллен.

Чуточку помедлив, королева продолжила, старательно подбирая слова:

– Окрестности Портсмута в ближайшие несколько недель могут оказаться не самым безопасным местом для путешествия.

– Из-за французов? Говорят, что они могут высадиться где угодно.

– У нас есть свои шпионы во Франции, и они утверждают, что вторжение готовится именно в Портсмуте. Скорее всего, хотя полной уверенности нет. Я не хочу поручать вам это дело, заранее не предупредив обо всем, ибо мастер Уорнер говорит, что показания в данном случае потребуются обязательно.

Я посмотрел на королеву, ощущая, насколько сильно она желает, чтобы именно я взялся за это дело. А если мне заодно удастся проехать через Рольфсвуд…

– Меня это не пугает, ваше величество, – сказал я Екатерине. – Всегда рад услужить вам.

– Спасибо. – Благодарно улыбнувшись мне, она повернулась к дамам. – Джейн, будьте любезны пригласить миссис Кафхилл. – Итак, – снова негромко обратилась ее величество ко мне, – Бесс Кафхилл, встреча с которой вам сейчас предстоит, была моей служанкой в прежние времена, когда я еще являлась леди Латимер. Она ведала одним из наших поместий: сперва на севере, а потом в Лондоне. Эта добрая и верная женщина недавно претерпела огромную утрату. Будьте с нею помягче. Если кто-то и заслуживает справедливости, так это Бесс.

Камеристка вернулась в обществе женщины, которую я видел в приемной. Невысокая и хрупкая на вид, она шла нервной походкой, крепко стиснув руки.

– Подойди сюда, добрая Бесс, – произнесла королева самым приветливым тоном. – Это мастер Шардлейк, опытный адвокат. Джейн, придвиньте, пожалуйста, кресло. И сержанту Шардлейку тоже.

Миссис Кафхилл опустилась в мягкое кресло, а я уселся напротив нее. Она обратила ко мне пристальный взгляд своих чистых серо-голубых глаз, блестящих на морщинистом несчастном лице, и нахмурилась на секунду, быть может заметив, что имеет дело с горбуном. Потом женщина перевела взгляд на королеву и явно смягчилась при виде собачки.

– Его зовут Риг, – проговорила Екатерина. – Правда, красавчик? Погладь-ка его, Бесс!

Неуверенным движением миссис Кафхилл протянула вперед руку и прикоснулась к животному. Песик немедленно завилял плоским хвостом.

– Бесс всегда любила собак, – обратилась ко мне королева, и я понял, что она придержала при себе Рига для того, чтобы помочь своей старой служанке расслабиться. – А теперь, Бесс, – продолжила Екатерина, – поведай сержанту Шардлейку все, что знаешь. И не бойся. Он будет твоим верным другом. Рассказывай ему так, как рассказывала мне.

Откинувшись назад, пожилая дама с тревогой посмотрела на меня.

– Я вдова, сэр, – начала она негромким голосом. – У меня был единственный сын Майкл, прекрасный и добрый мальчик.

Глаза ее наполнились слезами, однако она решительно смахнула их и продолжила:

– Он был очень умным и благодаря милости леди Латимер – прошу прощения, благодаря доброте королевы был принят в Кембридж. – В голосе ее прозвучала гордость. – Закончив учение, Майкл вернулся в Лондон и получил место наставника в семействе торговцев по фамилии Кертис. Они жили в доме у Болотных ворот.

– Вы должны были гордиться сыном, – заметил я.

– Я и гордилась им, сэр.

– Когда это было?

– Семь лет назад. Майкл был вполне счастлив. Мастер Кертис торговал тканями. Он и его жена оказались добрыми людьми, достаточно состоятельными. И, помимо своего лондонского дома, купили небольшой лес, ранее принадлежавший крохотному приорству в Хэмпшире, в сельской местности к северу от Портсмута. Это было как раз в ту пору, когда закрывались все монастыри.

– Я отлично помню то время.

– Майкл сказал, что монахини жили в роскоши на деньги от продажи леса. – Старая служанка нахмурилась и покачала головой. – Эти монахи и монахини были скверными людьми, как известно королеве.

Итак, Бесс Кафхилл очевидным образом принадлежит к сторонникам Реформации.

– Расскажи мастеру Шардлейку о детях, – напомнила Екатерина.

– У Кертисов было двое детей, Хью и Эмма. Девочке, если не ошибаюсь, тогда исполнилось двенадцать, Хью был на год моложе. Однажды Майкл привез их ко мне в гости, а потом я еще встречалась с ними, когда сама навещала сына. – Бесс ласково улыбнулась. – Такие хорошие ребятишки, брат и сестра. Оба высокие, со светло-каштановыми волосами, спокойные и милые. Отец их был добрым реформатором, человеком нового мышления. Он научил Эмму и Хью латыни и греческому языку, а также приобщил их к физическим упражнениям. Мой сын знал толк в стрельбе из лука и обучал ей обоих детей.

– Ваш сын любил их?

– Как своих собственных. Вы знаете, бывает, что в богатых домах испорченные дети могут превратить жизнь своих наставников в ад, однако Хью и Эмма обожали учиться. Майкл, во всяком случае, даже считал их слишком серьезными, но родители поощряли такое усердие: они хотели, чтобы наследники выросли образованными людьми. Мой сын полагал, что мастер Кертис и его жена были очень близки со своими детьми. Они так их любили. В общем, все было хорошо. И тут… – Бесс вдруг умолкла, уставившись на собственные колени.

– Что же случилось? – спросил я негромко.

Когда пожилая дама вновь посмотрела на меня, горе буквально опустошило ее глаза.

– На второе лето, когда Майкл был с ними в Лондоне, началось чумное поветрие. Кертисы решили отправиться в Хэмпшир, в собственное поместье. Ехать они собирались вместе с друзьями, еще одним семейством, которое приобрело здания старого монастыря и остаток земель. Их фамилия Хоббей. – Последнее слово она едва ли не выплюнула.

– И что же это были за люди? – спросил я.

– Николас Хоббей также торговал тканями. Он перестроил монастырь в жилой дом, и семья мастера Кертиса намеревалась некоторое время погостить у них. Майкл также собирался в Хэмпшир. Они уже паковали вещи в дорогу, когда мастер Кертис вдруг обнаружил у себя под мышкой чумные бубоны. Едва его уложили в постель, как свалилась и его жена. Через день оба скончались. Как и их управляющий, тоже очень хороший человек. – Миссис Кафхилл тяжело вздохнула. – Ну, да вы знаете, как это происходит.

– Да. Так случается не только с чумным поветрием, но со всякой болезнью, рожденной злыми гуморами Лондона. – Я вспомнил о Джоан.

– К счастью, Майкл и дети уцелели. Хью и Эмма были раздавлены горем и, постоянно пребывая в слезах, искали утешения друг у друга. Мой мальчик понятия не имел, что с ними станет: близких родственников у детей не было. – Миссис Кафхилл стиснула зубы. – И тут явился Николас Хоббей. Если бы не эта семейка, мой сын был бы до сих пор жив! – Она посмотрела на меня, и глаза ее внезапно наполнились яростью.

– А вы сами когда-либо встречались с мастером Хоббеем? – уточнил я.

– Нет. Я знаю лишь то, что рассказывал мне Майкл. Он сказал, что сначала мастер Кертис, желая выгодно вложить капитал, намеревался купить монастырь со всеми землями, однако потом решил, что это ему, пожалуй, не по карману. И позвал в долю мастера Хоббея, которого знал по гильдии торговцев тканями. Николас несколько раз приходил к обеду, чтобы обсудить, как лучше разделить земли между двумя семьями, и в результате Хоббей приобрел меньшую часть леса и здания монастыря, который собирался превратить в свой загородный дом. Мастер Кертис ограничился покупкой леса, взяв себе, однако, более обширную его часть. За это время Николас подружился с мастером Кертисом и его женой. Он показался Майклу двуличным человеком: из тех, что придерживаются реформистских взглядов в обществе богобоязненных людей, но в то же время способны вести торговые переговоры с папистами, перебирая четки. Что же касается его супруги, миссис Абигайль, то мой сын сказал, что эта женщина просто безумна.

Снова безумие!

– И в чем же это проявлялось? – поинтересовался я.

Моя собеседница покачала головой:

– Не знаю. Майкл не любил говорить со мной о подобных вещах. – Помедлив, она продолжила: – Мастер и миссис Кертис умерли слишком быстро и потому не успели составить завещание. Вот почему все сделалось таким неопределенным. Однако уже вскоре после их смерти мастер Хоббей явился с адвокатом и сказал моему сыну, что будущее детей устроено.

– Вам известно имя адвоката?

– Дирик. Винсент Дирик.

– Вы знаете его, Мэтью? – спросила меня королева.

– Немного знаю. Он барристер в Иннер-Темпл. И за прошедшие годы не раз представлял в судах интересы лендлордов в Суде палаты прошений, выступая моим противником. Хорош в споре, однако может быть излишне агрессивен. Я и не подозревал, что он также занимался опекой.

– Майкл опасался этого человека, – вставила миссис Кафхилл. – Вместе с викарием Кертисов мой сын пытался найти родственников Хью и Эммы, однако тут мастер Николас заявил, что купил опеку над детьми. Дом Кертисов был назначен к продаже, а брат с сестрой должны были перебраться в дом Хоббеев на Шу-лейн.

– Похоже, все было сделано слишком поспешно, – заметил я.

– Тут явно сыграли свою роль деньги, – прокомментировала королева.

– И сколько же там было земли? – задал я еще один вопрос.

– Всего, если не ошибаюсь, около двадцати квадратных миль. Доля детей составляла свыше двух третей, – ответила Бесс.

Солидный участок…

– А вам известно, сколько Хоббей заплатил за опеку? – продолжил я расспросы.

– Как будто бы восемьдесят фунтов.

Слишком дешево, на мой взгляд. Я подумал о том, что, выкупив опеку над Хью и Эммой, Хоббей получил право распоряжаться их долей леса. В Хэмпшире, вблизи Портсмута, существовала значительная потребность в корабельном лесе, да и вдобавок расширяющееся производство железа в Сассекской пуще тоже постоянно нуждалось в топливе.

Бесс между тем продолжала:

– Мастер Хоббей намеревался приставить к детям собственного учителя, однако Хью и Эмма очень привязались к моему сыну. Дети попросили нового опекуна оставить Майкла, и тот согласился.

Пожилая дама беспомощно всплеснула руками:

– Помимо меня, Кертисы были единственными близкими Майклу людьми. Мой мальчик был полон душевной щедрости: ему следовало бы жениться, однако по какой-то причине он этого не сделал. – Голос ее дрогнул.

Однако затем, снова овладев собою, миссис Кафхилл продолжила бесцветным тоном:

– В общем, детей перевезли к опекуну, a дом, в котором они прожили всю свою жизнь, продали. Надо думать, полученные деньги были переданы в Сиротский суд.

– Верно, это обычная в таких случаях процедура. Итак, миссис Кафхилл, ваш сын переехал вместе с детьми на Шу-лейн…

– Да. В доме Хоббеев ему не понравилось. Он оказался небольшим и темным. Кроме того, Майкл получил нового ученика. Отпрыска Хоббеев, Дэвида. – Моя собеседница глубоко вздохнула. – Сын говорил мне, что это был избалованный и испорченный ребенок, ровесник Эммы. Глупый и жестокий, он всегда придирался к Хью и Эмме, говорил, что чужих детей в этом доме терпят только из милости, что родители его совершенно их не любят. Надо думать, парень не врал. На мой взгляд, мастер Хоббей стал опекуном не по доброте душевной, а с корыстной целью, чтобы получать доходы с земель подопечных.

– Но, Мэтью, разве это законно? – спросила королева.

– Незаконно. Опекун обязан распоряжаться землями подопечного… содержать их в порядке. Но он не может извлекать из них выгоды. Хотя так бывает отнюдь не всегда. Кроме того, опекун получает право найти девушке мужа по собственному усмотрению, – добавил я задумчивым тоном.

Бесс опять взяла слово:

– Майкл не на шутку опасался, что Хоббеи захотят выдать Эмму за Дэвида, чтобы ее доля земли перешла к их семейству. Эти бедные дети, Хью и Эмма, всегда держались друг друга, ведь у них не было никого в целом свете, кроме моего сына, который искренне желал обоим добра. Майкл говорил мне, что Хью однажды подрался с Дэвидом, когда тот сказал его сестре нечто неподобающее. Ей исполнилось всего тринадцать лет. Дэвид был крепким мальчишкой, но Хью побил его. – Она вновь пристально посмотрела на меня. – Я сказала Майклу, что он слишком печется о Хью и Эмме и что он при всем желании не может заменить им отца и мать. А потом… – лицо ее вновь померкло, – потом дом Хоббеев посетила оспа.

Королева склонилась вперед и сочувственно накрыла ладонью руку своей бывшей служанки.

– Заболели все трое детей, – продолжила та каменным тоном. – Из страха перед заразой Майклу было запрещено посещать их комнаты. Ходить за Хью и Эммой было поручено слугам, однако за Дэвидом мать ухаживала сама: она постоянно рыдала и взывала к Богу, умоляя Его проявить милость к ее мальчику. Хотя… я и сама поступила бы так же, если бы речь шла о Майкле. – Помедлив, миссис Кафхилл полным ярости тоном проговорила: – В результате Дэвид выздоровел, даже ни единого следа не осталось! Хью тоже остался жить, однако его изрытое оспинами лицо потеряло прежнюю красоту. A вот маленькая Эмма умерла.

– Мне очень жаль, – заверил я пожилую даму.

– А затем, буквально через несколько дней, мастер Хоббей объявил моему сыну, что его жена более не желает жить в Лондоне. Они навсегда уезжают в свой дом в Хэмпшире, и в услугах его более не нуждаются. Майклу даже не удалось снова увидеть Хью – того вместе с Дэвидом все еще держали в карантине. Моему мальчику позволили лишь побывать на похоронах бедной Эммы. Увидев, как ее маленький гробик опустили в землю, Майкл уехал в тот же самый день. Он сказал, что слуги сожгли одежду Эммы в саду, на тот случай, если в ней сохранились опасные болезнетворные гуморы.

– Ужасная история, – осторожно произнес я. – Смерть, жадность… и жертвой их стали дети. Однако, миссис Кафхилл, ваш сын не мог ничего поделать в этой ситуации!

– Я знаю, – кивнула Бесс. – Мастер Хоббей дал Майклу хорошие рекомендации, и тот нашел себе в Лондоне новое место. Он написал Хью, однако получил только официальный ответ от Николаса, который извещал, что Хью в переписку с ним вступать не будет, так как они пытаются наладить для мальчика в Хэмпшире новую жизнь, а все былое оставить в прошлом. – Голос ее возвысился. – Какая жестокость после всего того, что Майкл сделал для этих детей!

– Действительно, – согласился я.

Тем не менее в позиции Хоббея был, на мой взгляд, определенный смысл. Как-никак в Лондоне бедный Хью потерял всю семью.

А Бесс продолжила прежним невыразительным тоном:

– В конце прошлого года Майклу предложили в Дорсете место преподавателя при детях крупного землевладельца. Хотя миновали годы, однако память о маленьких Кертисах все это время не покидала его. Он часто говорил, что хотел бы узнать, что сталось с Хью.

Нахмурившись, женщина посмотрела на собственные колени.

Королева вновь взяла слово:

– Продолжай, Бесс, ты должна рассказать все до конца, хотя я знаю, что последняя часть твоего рассказа самая тяжелая.

Посмотрев на меня, пожилая дама заставила себя успокоиться. И продолжила свое повествование:

– Вернувшись из Дорсета, Майкл сразу приехал ко мне. Он появился в моем доме в ужасном виде: бледный, растерянный, едва ли не безумный. Сын не стал говорить мне, что послужило этому причиной, однако через несколько дней вдруг спросил, нет ли у меня знакомых среди адвокатов. «Зачем тебе понадобился адвокат?» – удивилась я. К моему изумлению, он объявил, что хочет обратиться в Сиротский суд с прошением об изъятии Хью из-под опеки семейства Хоббей. – Миссис Кафхилл глубоко вздохнула. – Я ответила ему, что с адвокатами не знакома, и поинтересовалась, почему он вдруг решил заняться этим сейчас, по прошествии шести лет. Сын сказал, что в жизни иной раз бывают ситуации, когда непременно должен вмешаться суд, но вдаваться в подробности не стал. Однако вид у него при этом был такой… Честно признаюсь вам, сэр, я даже начала опасаться за рассудок Майкла. Так и вижу сейчас, как он сидит передо мною в том маленьком домике, которым я владею по доброте королевы. В свете очага его лицо показалось мне изборожденным морщинами… старым. Да, старым, хотя сыну моему еще не исполнилось и тридцати лет. Я предложила ему посетить мастера Дирика. Однако мой мальчик с горечью усмехнулся: дескать, это последний человек, к которому он хотел бы обратиться.

– Что же, это вполне разумно. Если Дирик представляет интересы Хоббея как опекуна, он никак не может выступить против него по тому же вопросу. Это против правил, – вставил я.

– Полагаю, дело было не только в этом, сэр. Майкл был просто вне себя от гнева, когда говорил об этих людях.

В воцарившейся в комнате полной тишине я посмотрел в сторону окон. И заметил, что камеристки оставили шитье и слушали столь же внимательно, как и мы с королевой.

– Я подумала, что, судя по всему, на обратном пути из Дорсета Майкл посетил Хью, – стала рассказывать дальше Кафхилл. – Я спросила его об этом напрямую, и он признался, что так оно и было. Он не стал заранее предупреждать Хоббеев о своем приезде, так как Николас мог не принять его. Сын сказал, что по прибытии обнаружил, что там творится нечто совершено ужасное. И теперь он намеревается найти адвоката, которому можно довериться, а если вдруг не сумеет этого сделать, то выступит в суде сам.

– Жаль, что ты не обратилась прямо ко мне, Бесс, – проговорила королева. – А ведь могла бы.

– Ваше величество, я тогда опасалась, что сын мой попросту повредился умом. Я даже не представляла себе, ну что такое ужасное могло случиться с Хью, чтобы Майкл пришел в подобный ажиотаж. Вскоре после этого сын сказал мне, что нашел собственное жилье. Он заявил, что не станет возвращаться в Дорсет. И… – Тут Бесс не выдержала, закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Екатерина, склонившись к старой служанке, нежно прижала ее голову к своей груди.

Когда миссис Кафхилл вновь овладела собой, королева подала ей носовой платок, который та принялась крутить и комкать в руках. Но в конце концов пожилая дама все-таки заговорила, низко опустив голову, так что я видел лишь верх ее белого чепца.

– Майкл перебрался куда-то поближе к реке. Он навещал меня почти каждый день и однажды сказал, что сам подал бумаги в Сиротский суд и заплатил положенные деньги. Мне показалось, что после этого мальчик стал выглядеть получше, но затем прежнее напряженное выражение вдруг вернулось на его лицо. И наконец, он пропал на несколько дней. А потом утром явился местный констебль… – Старая служанка бросила на меня безнадежный взгляд. – И сказал, что моего сына нашли мертвым в его комнате, повешенным на потолочной балке. Майкл оставил записку… она у меня с собой. Мастер Уорнер сказал, что я должна показать ее вам.

– Да, позвольте взглянуть, – попросил я.

Бесс извлекла из платья сложенный лист бумаги и передала его мне дрожащей рукой. Я развернул записку. «Прости меня, мама», – было написано в ней.

Я посмотрел на несчастную женщину:

– А это точно почерк Майкла?

– Неужели вы думаете, что я не узнаю руку собственного сына?! – рассердилась та. – Майкл сам написал эти слова, как я и сказала коронеру на дознании перед судом и перед всеми любопытными.

– Не надо сердиться, Бесс, – умиротворяющим тоном произнесла королева. – Мастер Шардлейк по долгу службы вынужден задавать подобные вопросы.

– Я знаю, ваше величество, но мне трудно отвечать на них. – Пожилая женщина посмотрела на меня. – Извините меня, сэр.

– Понимаю вас. А дознание производилось лондонским коронером?

– Да, мастером Грайсом… Это жесткий и глупый человек.

Я печально улыбнулся:

– Да, я знаю Грайса, именно таков он и есть.

– Коронер спросил, не выглядел ли мой сын нездоровым, и я честно сказала: «Да, поведение его в последние дни казалось мне странным». Вынесли заключение о самоубийстве. Я не стала ничего говорить о поездке Майкла в Хэмпшир.

– Почему же? – удивился я.

Подняв голову, миссис Кафхилл вновь посмотрела мне в глаза:

– Потому что я решила изложить свое дело королеве. И теперь по ее доброте и милости прошу правосудия.

С этими словами Бесс откинулась на спинку кресла.

Я понял, что под болью в голосе этой женщины скрывается сталь. И осторожно поинтересовался:

– Так что же, по вашему мнению, мог обнаружить в Хэмпшире ваш сын столь страшного, что это заставило его покончить с собой?

– Да упокоит Господь его душу… Не знаю, но полагаю, что там и впрямь творилось нечто воистину ужасное.

Я промолчал, не зная, что тут можно сказать: вполне возможно, что теперь, когда боль ее уже успела превратиться в гнев, Бесс судит предвзято.

– Покажи мастеру Шардлейку вызов в суд, – предложила ее величество.

Бесс выудила из кармана платья большую, в несколько раз сложенную бумагу и передала ее мне. Официальная повестка вызывала все стороны, участвующие в деле об опеке над Хью Уильямом Кертисом, предстать перед Сиротским судом двадцать девятого июня, то есть через пять дней. В уведомлении также сообщалось, что, помимо истца Майкла Кафхилла – о чьей смерти в суде еще не знали, – подобная повестка была вручена также Винсенту Дирику из Иннер-Темпл. Судя по дате, произошло это три недели тому назад.

– Я получила вызов только на прошлой неделе, – пояснила миссис Кафхилл. – Эту бумагу сперва принесли на квартиру моего сына, а затем передали коронеру, который уже переслал ее мне как ближайшей родственнице Майкла.

– А вы не видели подлинный экземпляр прошения вашего сына? – спросил я. – Он называется иском от имени Короны. Мне необходимо знать, что именно Майкл там написал.

– Нет, сэр, ничего такого я не видела.

Поглядев на Бесс и на королеву, я решил действовать прямо:

– Что бы ни говорилось в прошении, это лишь слова самого Майкла, основанные на известных ему фактах. Но истец мертв, и суд может отказаться заслушивать дело без его присутствия.

– Я мало смыслю в законах, – заметила пожилая дама, – мне известно лишь то, что произошло с моим сыном.

– А я не думала, что суды еще заседают; говорили, что из-за войны их распустили пораньше, – вставила королева.

– Сиротский суд и Суд казначейства еще работают, – пояснил я.

Суды, приносящие доход королю, не закроются все лето. И дела там вершат люди жесткие. Я повернулся к Екатерине:

– Сиротский суд возглавляет сэр Уильям Паулит. Хотелось бы знать, принимает ли он сам участие в заседаниях, или же в связи с войной на него возложены другие обязанности. Он является старшим советником.

– Я уже спрашивала мастера Уорнера. Сэр Уильям скоро отправится в Портсмут в качестве губернатора, но на следующей неделе он будет участвовать в заседаниях суда.

– Заставят ли они явиться мастера Хоббея? – поинтересовалась Бесс.