Агнец на убой

Алексей Сухаров

Агнец на убой

Нет, ну ты только представь, а?

Меня выбрали агнцем на заклание!

Они подошли к загону, долго высматривали и вслух рассуждали, а потом один, бородатый и в застиранной рубашке, кивнул на меня и сказал: “Вот этого”. Я чуть травой не поперхнулся. Другие принялись важно поддакивать: “Ой, какой холеный, упитанный, нежный, самый раз для ритуала. Берем его”. Быстренько меня поймали, затолкали в тележку и увезли. Я даже сообразить ничего толком не успел.

Возможно, для обычного агнца это даже честь, но для меня это, мягко говоря, большая проблема. Спросишь, почему? А очень просто: я – не агнец. Я – волк. Да-да, тот самый, в овечьей шкуре. Именно по этой, если порассуждать, очевидной причине, я и не могу быть жертвенным агнцем. Жертвенным – теоретически, да, хотя мне очень бы этого не хотелось, но вот агнцем – совсем нет. Хоть ты убейся.

Стою сейчас в углу какого-то сарая, а мой колышек вбит в землю. Рядом ходит здоровый мужик, рубит мясо и вешает куски на крючья. Мне его бояться нечего: если он тронет жертвенного агнца, то будет растерзан в мгновение ока – такие уж тут порядки. Скорее всего, они просто оставили меня под его присмотром – до начала ритуала. Их дурацкие религиозные мероприятия никогда не начинаются утром, поэтому у меня есть еще достаточно времени на обдумывание ситуации. Может, даже на план побега.

Нет, я ни о чем не жалею. Быть волком в овечьей шкуре – отличная тактика. Свои минусы, конечно, имеются – в течение дня нужно уверенно притворятся агнцем и делать всякую несусветную овечью мерзость, пастись, например. Другими словами, выбрали бы меня агнцем на заклание или нет, травой я бы поперхнулся в любом случае. Но это того стоит: как только наступает ночь, а в деревне зажигают факелы, чтоб не наступать на вываленные прямо из окон нечистоты, я аккуратно, бесшумно душу свою соседку-овцу и утаскиваю ее в ближайшие кусты. Жру столько, сколько влезет, под оглушающий храп пастуха, а по шее достанется ему, когда не досчитаются поголовья.

А самое-то главное – не надо рисковать и подставлять свою тощую, голодную задницу под ружейные выстрелы и спущенных с цепи собак, как это делают мои коллеги-волки. В сущности, именно из-за того, что я – волк в овечьей шкуре, моя задница как раз не тощая и не голодная, а совершенно наоборот. Что, впрочем, приметили и сегодняшние деловые гости нашего загона – и теперь я стою здесь, в углу какого-то сарая, и украдкой облизываюсь на жирные куски говядины, свисающие с крючьев. Мечтать не вредно. Даже на краю гибели.

Было ли это чистой случайностью? Ну, то есть, могли бы они выбрать на эту роль другого агнца, а не меня? Пожалуй, да, но в этом виноват я сам. Можно было не напяливать на себя такую классную, белоснежную овечью шкуру, а ограничиться, например, темной и свалявшейся, как той, что я вчера содрал со своей очередной жертвы и повесил в кустах сушиться – на всякий случай. А еще можно было бы не кушать так много и не выглядеть так аппетитно. С другой стороны, такую классную, белоснежную шкуру я выбрал именно для конспирации, надо признать, более чем успешной, раз меня до сих пор не раскусили, а сесть у кормушки и не наесться… ну, это уж точно не совпадает с моим волчьим характером. Поэтому имеем то, что имеем: я теперь – агнец на заклание. Будучи на самом деле волком, пусть и в овечьей шкуре. Какой абсурд.

Вот сейчас я пытаюсь выдрать колышек из земли, пока напевающий басом мясник вышел во двор за молоком, и думаю, что, вообще-то, ничего у них не получится. Более того, это совершенно невыгодно ни для одной из сторон. Давай-ка порассуждаем логически: им нужен агнец на заклание, но если они меня зарежут на своем покрытом плесенью алтаре, то получат не жертвенного агнца, а жертвенного волка. Таким образом, выбрав меня, они сами испортят себе ритуал. Почему быть жертвенным животным – плохая идея для меня самого, полагаю, пояснять не надо. Я хочу быть волком, и уже не принципиально, в овечьей шкуре или нет, причем волком живым, а не волком мертвым. Но все к этому идет, поэтому действовать нужно незамедлительно. Только вот как, если колышек вбит намертво?

Заклание, так они это называют. Выберут же слово. С точки зрения жертвы, их ритуалы – это никакое не заклание. Уж поверь мне, я занимаюсь убийством животных всю свою жизнь, но вот нам, волкам, в отличие от людей, никогда и в голову не приходило находить под свою кровавую деятельность всяческие эвфемизмы. Задрать, задушить, выпустить кишки – прямо, просто, понятно и честно. А тут – заклание. Нет уж, ребята, это не заклание, это – убой. И то, что вы убиваете отдельных избранных на алтаре и в мантиях, а не в сараях, подобных этому, никоим образом этот факт не отменяет.

Думается мне, что сегодня мой обман раскроется в любом случае, разница лишь в том, будет ли распорото мое ненасытное брюхо перед толпой верующих или нет. Даже если нет, то мои шансы на выживание, откровенно говоря, не очень большие, и становятся все меньше с тиканьем часов. Поэтому мне нужно признаться сразу. Прямо здесь, в этом сарае. Напевающий басом мясник возвращается к своему рабочему месту, выдергивает из деревяшки топорик и разворачивается к туше. Немного проблеявшись, я решаю сыграть на элементе неожиданности:

– Псс, псс. Мужик!

– А?

– Слышишь меня?

– Ну?

– Знаешь, тут такое дело. Я ведь на самом деле не агнец, а волк. В овечьей шкуре который. Прикинь?

– Да-да, – басит мясник, орудуя топориком для мяса.

– Что “да-да”? Волк я, говорю, не агнец. Вам агнец нужен, на заклание, а я – волк. Понимаешь, нет?

– Ага.

– И что, тебе на это все равно? Наплевать? Я тебе говорю, что я – волк, для ритуала не подхожу, а ты вот сейчас от меня об этом узнаешь и никак не реагируешь? Так?

– Все так, – подтверждает мясник, бубня под нос.

– А не лучше ли тебе меня отпустить, а самому взять из загона нормального, настоящего агнца? Тогда и ритуал состоится как надо, и к тебе претензий не будет. А я в лес убегу и больше никогда-никогда ваших овец драть не буду. Ну, что скажешь?

Мясник вонзает топорик обратно в деревяшку, подходит ко мне и, изобразив гримасу, наклоняется прямо к моей морде:

– Мне такую чушь каждый второй агнец плетет. Мол, я на самом деле волк, да в овечьей шкуре. Я на жертвоприношение не подхожу, я вам все испорчу, отпустите меня, пожалуйста, возьмите другого. И как ты думаешь, что случилось? Ничего не случилось, все на заклание и пошли. И оказались никакими не волками, а самыми обычными овцами. Так что закрой свою блеялку и не мешай работать.

Признаюсь, он вывел меня из себя:

– И как часто ты, баран, с овцами-то общаешься?

Мясник недовольно ухмыляется. Видно, что я его сильно задел.

– А ты самая острая на язык овца на моей памяти. Но это ненадолго. Вы, агнцы, только для жертв и годитесь. Тупоголовые твари. Вечерком тебя, как и всех остальных до этого, выпотрошат во имя Богов. Жаль только, что сделаю это не я.

Знаешь, я так вжился в роль, что на секунду даже собирался отстаивать честь оскорбленных овец, но вовремя опомнился и перешел к обыкновенным, безотказно работающим ругательствам:

– Иди нюхай вымя, баран!

Мясник, тем временем, без особых усилий выдрал мой колышек из земли, достал клетку, затолкал меня внутрь, запер на ключ и вернулся к своим растерзанным коровам, по-прежнему напевая басом. Гнида.

Настроение у меня, конечно, тут же испортилось. Что с этим упрямым мясником не так? Я ему прямо и честно говорю: волк я, а не агнец, а он, вместо того, чтобы проверить, огрызается и сквернословит. Собрался бы, ну, за шкуру меня дернуть, а я бы его за рукав и схватил – и будь что будет, дважды за вечер еще никогда и никого не убивали. Кроме того, я до глубины души поражен наглостью овец. Это ж надо: они-то, оказывается, только кажутся такими беззащитными, милыми и хорошими, а когда потребуется, лгут и притворяются похлеще прочих. Волки они, ну ты только представь, а? Чтоб избежать своей жертвенной смерти, идут на такую откровенную, бессовестную ложь!

Если выберусь отсюда живым, обязательно разорву парочку агнцев в клочья – попросту из чувства мести за такую неловкую ситуацию.

В деревне уже темнело, когда в сарай ввалился один, бородатый, но на сей раз в рясе, и, не тратя время на приветствия, обратился к мяснику:

– Ну, готово?

– Готово, – ответил мясник.

– Все с ним хорошо?

– Говорит, что не агнец, а волк. В овечьей шкуре.

Бородатый и в рясе невесело усмехнулся:

– Что ж, как обычно.

Он подошел, наклонился и заглянул прямо сквозь прутья клетки мне в глаза.

– Волк, говоришь?

– Волк.

– В овечьей шкуре который?

– В ней.

– И на заклание тебя никак нельзя, правильно?

– Правильно.

– Ну-ну, – бородатый и в рясе многозначительно подытожил и коротко скомандовал мяснику:

– Неси.

И вот, снова наплевав на логику и банальную предосторожность, потащили меня по темным и вонючим улочкам деревни в свою религиозную постройку. Нет, честно тебе говорю, мне даже не интересно, как это место на их языке называется. Там меня спустили по длинной лестнице куда-то в подвал, пронесли вдоль десятка лавок в два ряда, достали из клетки и усадили на плесневелый алтарь.

– Ноги подогни. Ноги. Вот так. Сиди и не рыпайся.

Два бугая встали рядом со мной во избежание неприятностей, а остальные служители принялись оформлять подвал к жертвоприношению. Повсюду зажгли свечи, насыпали ароматных трав и постелили ковры. Пространство вокруг быстро обрастало жутью и таинственностью, и мне, сидючи на алтаре верхом, стало совсем некомфортно. Варианты для побега стремительно исчезали в огнях свечей и кружащих голову запахах.

Подоспевшие на ритуал прихожане огибали комнату полукругом, останавливаясь подле меня, бросали на алтарь горсть крупы и слегка кивали, после чего усаживались на свои места, укрыв головы капюшонами. Двигались они ужасно медленно, а было их много, поэтому процесс затянулся и откровенно утомил меня и двух здоровяков поблизости. Последней в очереди шла какая-то солидная дама, вся в белом: она встала напротив меня, улыбаясь, и, честно говоря, из всей толпы была единственной, кто внушал определенное доверие.

– Извините, пожалуйста, – обратился я к ней, как к последней своей надежде – так стыдно говорить, но…

– Да? – ответила она с понимающим и сочувствующим видом.

– Я ведь не агнец. Я – волк. В овечьей шкуре который. А меня на заклание хотят. Неправильно это все. Не должен я тут быть. Понимаете?

Она, по всей видимости, не сильно удивилась, однако наклонилась совсем близко, нежно погладила мою морду и прошептала прямо в ухо:

– Ну, ничего-ничего. Ты справишься.

С твоего позволения, я оставлю это без комментариев.

К этому шло весь день. Я сделал все, что мог, чтобы это предотвратить. Однако меня никто не услышал и слышать не захотел. Мрачный, небольшого роста служитель принимает, стоя на коленях, ритуальный нож от бородатого в рясе; толпа прихожан поднимается со своих мест на лавочках и возносит руки к потолку, закатив глаза; служитель с ножом хватает меня за голову и бормочет себе под нос какую-то бессвязную молитву; его голос, с каждым новым словом, набирает силу, и теперь все прихожане вторят его ритуальной бессмыслице; он уже гремит как гром, ревет медведем, нож в его руке гуляет как кабацкая девица, так и грозя ворваться мне в брюхо – я, может, и небольшой специалист по ритуалам, но наверняка могу тебе сказать, что где-то здесь должна быть кульминация сего мероприятия.

Но я ее, к своему счастью, не дождался.

Моя волчья пасть намертво вцепилась в руку мрачного служителя с ножом, а он орет благим матом, пытаясь меня оттолкнуть. Прихожане, мгновение назад погруженные в транс, откатывают глаза обратно в реальность и видят кровавую борьбу животного с человеком и сползающую с алтаря овечью шкуру.

– Волк! Это волк!

Паника. Давка. Обычное дело, когда хищник и людская компания оказываются слишком близко друг к другу.

Лучший момент для побега.

Я разжимаю челюсть и отпускаю руку мрачного служителя, оставляя его истекать кровью, а затем бросаюсь в толпу, подгоняя задержавшихся и сея как можно больше хаоса вокруг себя.

– Волк! Какой кошмар!

– Кто бы мог подумать! – кричит бородатый в рясе.

– Что же это творится-то!

– Не может быть! Волк! – спасается бегством мясник, визжа как девчонка.

– Аааааааааааа!

Клянусь тебе, это самые баранистые бараны из всех, что я встречал на своем веку.

Прыгаю прямо по головам в капюшонах, обгоняя двух здоровяков и солидную даму в белом, для пущего страха скалюсь, рычу и щелкаю зубами, и все для того, чтобы первым выскочить из подвала на воздух. Волны криков, причитаний и истерик несут меня по направлению к лесу; я слышу свист, выстрелы и лай собак со всех сторон: облава быстра, но я хитрее. Самый короткий путь на свободу – через загон с овцами. Факелы, порох и стук копыт не оставляют мне выбора, и я уже прекрасно понимаю, что мне придется прятаться. Я пулей влетаю в кусты у загона и поджимаю хвост, надеясь обмануть погоню, и тут замечаю припрятанную мной темную и свалявшуюся овечью шкуру, снятую вчера с очередной жертвы. Мне требуется всего секунда на принятие решения.

Погоня проходит мимо. Собаки ищут след, жалобно скуля. Запыхавшиеся служители недоуменно останавливаются у загона. Какое-то время они обсуждают произошедшее, а затем возвращаются к своим баранам:

– Другого надо брать, что тут думать.

– Ну давай. Какого?

Служители размахивают факелом, осматривая загон и мирно дремлющих агнцев. Долго думают и вслух рассуждают. Показывают на меня.

– Вот этого.

– Да, холеный, упитанный, нежный, самый раз для ритуала. Шкура только страшная. Но это ничего. Берем его.

Быстренько меня поймали, затолкали в тележку и увезли.

Нет, ну ты только представь, а?