Операция МРГ

Не отрывая пунцовых глаз, мамульчик следила за руками сына, как кот за фантиком.

– А вы художник? – вдруг спросила Нинэль Толика.

– Нет, – удивился тот.

– Да, – пнула его ногой под столом мама.

– Понятно, – женщина налила себе еще грамм двадцать, – натюрморты получаются?

– Получаются, – ответила за Толю мама, и перевела разговор в другое русло, – а вы кем работаете?

– Секретарем, – женщина промокнула ротик скатертью.

– Это очень ответственно, – профессор налил еще два стакана, – на брудершафт?

– Ох вы какой, – беря стакан, проворковала Нинуля, – здесь же дети.

Мама посмотрела на нее как кобра на зайца. Толик слегка покраснел.

– За детей! – перехватившись руками произнес Иосиф Ильич.

Подождав пока жидкость перельется из стакана в Нинулин рот, профессор впился в нее как пиявка. Рука проникла под футболку и легла на грудь.

– Безобразие, – прошептала Елизавета Антиповна.

– А может вы нас срисуете? – вдруг предложил Иосиф.

– Нет, нет, нет, – запротестовала Нина, – меня не надо.

– Толян, – профессор уставился мутным взором в лицо художника, – дама не уверена, что ты хорошо рисуешь.

– Он не в форме, – мама закончила жевать, – если хотите идите в вагон ресторан, мы будем отдыхать.

– Да мы сейчас тоже спать ляжем, – профессор положил руку на колено Нинэль, – так ведь Нинок?

– Безобразие, – мама посмотрела на сына, – прошу освободить кровать.

Обнявшись, пара вышла перекурить. Мама с силой ударила подушку с боку, один раз снизу. Сын снял брюки и юркнул под одеяло.

– Обратно полетим самолетом, – решила мама, выключая свет.

Сон так и не успел прийти, как двери снова открылись. Нинэль и Иосиф просочились в номер. Укрытый по глаза, Анатолий смотрел, как он стали раздеваться. Нинэль сняла футболку, и в тот же момент к ее груди приник профессор.

– Торопыжка, – погладила его по голове Нина, и стала опускаться по его телу в низ.

Засунув голову под его рубаху, она стала целовать. Толян не верил своим глазам. Он даже развернулся удобнее, что бы видеть происходящее.

– Это переходит все границы, – Елизавета Антиповна вскочила как ужаленная, – устроили из вагона публичный дом.

– Пошли ко мне, – женщина стала карабкаться на верхнюю полку, наступив на живот Толика.

Елизавета Антиповна подбежала к обители проводников. Отворив без стука дверь, она ошалело уставилась на голый зад. Мужчина восточного типа, повернул голову.

– Занято.

– Вы из какого купе? – спросила проводница, слегка сдвинув ноги.

– Безобразие, – Елизавета Антиповна хлопнула дверью.

За окном мелькали столбы и деревья. Неподалеку струилась река. Одинокий баркас бороздил отмели, ища косяки с рыбой и раками. Разрушенные дома, ржавеющие останки комбайнов, оставались позади, словно приговор. Елизавета Антиповна, концентрировала в себе силы. Решение уехать в Венецию, пришло в голову сразу, как только они с сыном решили найти бесценные произведения. Мечта ездить в магазины на шлюпках, не давала ей покоя все годы с момента наводнения, пережитого в детстве. Осталось только продать картины, которые лежат в укромном месте, купить домик на берегу канала. Нанять гондо…гонда, – запнулись мысли, – мужчину с веслом. Развить галлюцинации ей не удалось, появилась проводница.

– Мужа встретила, – улыбнулась она, – даже дверь не успела закрыть.

– А если бы ребенок зашел? – возмутилась Елизавета Антиповна, – что бы он подумал?

– Чей ребенок? – проводница оглянулась по сторонам.

– Да какая разница чей, … может быть Ваш. Может он тоже, как и муженек случайно объявится. А тут Вы не известно чем занимаетесь.

– Ну, так получилось, что ж теперь. Неужели у Вас таких порывов не было.

– Держите свое либидо в руках.

Выяснив все отношения, но забыв о своих вопросах, Елизавета Антиповна уже было рванула дверь, но вдруг ее словно ударило током. Поправив голову, расправив кофту, подтянув чулки, она чинно растопырила купе. Картина которую дама застала, впечаталась в ее мозгу на долгие годы оставшейся жизни. Ее сын, ее кровинушка, словно собака, лакал между ног Нинэль, сама же Нинэль играла на флейте Иосифа Ильича. Иосиф Ильич стоял и читал газету сосредоточенно. Когда дверь открылась, он кивком головы поприветствовал мамулю и продолжил чтение. Сын маму не поприветствовал ни как. Нинэль слегка стонала, но ни одной головы из рук не выпускала, и на появление старушки отреагировала своеобразно – обхватив ногами тело сына.

– А ну-ка…, – не зная, что сказать дальше крикнула Антиповна, – хватит.

Сын, услышав знакомые позывные, решил оторваться. Однако Мюнхгаузену было гораздо легче, выдернуть себя за волосы из болота, чем Анатолю вырваться на свободу из чрева Нинэль.

– Отдай сына, – с этим криком, мама стала разгибать парализованные похотью ноги девицы.

– Ваш чай, – проводница, решив загладить вину, с улыбкой открыла дверь.

Ее рот отворился гораздо шире.

– Ну вы блин даете, – калитка с треском закрылась.

– Это не я! – крикнула мама стене.

Глава 8

Цитадель искусства, в эпоху упадка нравственности и полетов на Марс робота

Когда ни будь, может даже очень скоро. Люди перестанут торговать старыми вещами, предпочитая приобретать новые. Когда ни будь, не знаю как скоро, но нам с Вам не важно будет, что висит, стоит, лежит перед нами, натуральная вещь или копия. А в музеях, частных коллекциях будут висеть не отремонтированные полотна, а добротные имитации. Согласитесь, если это красиво, и представляет собой определенную художественную, или если это гипс или масло, то и материальную ценность, то берите и любуйтесь. По количеству музеев на рыло, наша страна уступает лишь Замбии, где проживает двести человек и где находится один музей под открытым небом в виде священной поляны. Добрища в наших музеях много, и оно безусловно, принадлежит народу. Правда я пока не знаю какому именно народу, ибо смотрим мы их наравне со всеми. Скорее всего культурные ценности, как и нефть и газ, как алмазы и пушнина, как золото и ластоногие киты, принадлежат третьему измерению. Санкт-Петербург, сам по себе уникален. Именно там Ленин охмурял народ, и носил по набережной Невы бревна, и именно там, под крышей Смольного, на стрелу собрались все одиннадцать девственниц России. Именно там сидит на зеленом коне Петр-1, именно там разводят мосты и жителей. Именно там родился величайший писатель нашей родины, Дмитрий Виноградов и кто-то еще. Все это именно там.

– Министерство культуры, – чинно одетый господин, махнул корешком удостоверения перед билетером Эрмитажа, – по указанию Пиотровского, для изучения качества хранения. У Вас жалобы, предложения есть?

– У меня? – женщина надорвала билеты у двух негров и одного вьетнамца, – нету.

– Уборка помещений в норме? – он протянул барбариску.

– Метут, – женщина помогла слепому пройти сквозь турникет.

– Пыль – бич музеев, – с этими словами мужчина, махнул портфелем, и нахмурив брови двинулся в направлении ценностей.

– Надо выдавать шерстяные туфли и варежки, – поздно сообразила бабуля, – иначе все полы сотрут каблуками и экспонаты залапают, изверги.

Изверги, словно садисты, шли и шли, шли и шли. Эстонцы и грузины во главе с Кушанашвили, Эдита Пьеха с мужем и любовником, имеется ввиду любовником мужа. Делегация парламента Шотландии в сопровождении геев Питера. Преподаватели детского дома с двумя питомцами. Работники госцирка без животных. Негры в белом и белые в черном. Одним словом люди в Эрмитаж шли. Импозантный мужчина, будучи представителем культуры, шел как и положено хозяину. Не обращая внимания на сотни раз виденные ценности, он прошмыгнул мимо ваз, монет и другой мелочевки. На втором этаже немного задержавшись возле царской кареты, которая в свое время была на уровне шестисотого Мерседеса, он подтянул шнурки. Заметив одинокого лаосца, фотографирующего зал, мужчина решительно направился к нему.

– Экскьюзми…ноу фото….ноу…

– Извините, я вас не понимаю, – якут обошел тело и продолжил съемки.

– Развели…демагогию, – накинулся он на старушку охраняющую зал, – все нормально?

Старушка в наутюженном костюмчике из твида и крепдешина, встав по стойке смирно, хотела что-то сказать, но пока собиралась, начальник уже ушел.

– Вы билет покупали? – налетела бабушка на якута, – снимаете как у себя дома! Где билет на съемку?

– У нас в Якутии, каждый может снимать внутри краеведческого музея любые вещи, – стал объяснять ей турист, – и зубы мамонта, и клык моржа, и пейзажи стойбищ оленеводов…

– Не хулиганьте, мне и так за вас влетело, – бабуля погрозила пальцем, – здесь царь жил, а не оленевод.

– А мой дед его сверг, – якут закрыл фотоаппарат крышкой, – почему я должен платить?

– А на какие деньги, мы картины будем по миру возить? Дорога нынче, какая дорогая. А ящики из дерева…, – стала отбиваться бабка.

– Если бы в Якутию привезли, я бы заплатил.

– Молодой человек идите.

Между тем чиновник замедлил бег по залам. Остановившись возле античной скульптуры, он по привычке посмотрел на половой орган гиганта. Пенис размером с фалангу мизинца, грозно висел укутанный шкуркой.

– Да, – в который раз удивился мужчина, – несчастные женщины Эллады.

Прикинув, что если бы лепили с него, то пропорции мышц выглядели бы и скромнее, зато около скульптуры стояли бы женщины с цветами и носовыми платками.

– А Малевича где повесили? – спросил он у очередного одувана с повязкой и биркой.

– Выше, – одуванчик хоть и не спал, но глаза его едва перемещались, – в зале постмодернизма.

– Очень хорошо, – слегка поклонившись, он юркнул в проход.

Не тратя времени на пустяки висевшие где ни попадя, на дворян и царей, на их детей и жен, на фельдмаршалов и князей, на листья и грозди, на яблоки и хлеб, он оказался перед «Черным квадратом».

– Умели же раньше рисовать, – констатировал чиновник, глядя на подпись.

Приобретенный за миллион баксов, Малевич скромно висел на окрашенной суриком стене. Особенно выделялась рама. Мощная, без сучка и щелочки.

– Гениально, – пробормотал посетитель сзади, – вроде бы обыкновенный квадрат… а сколько в нем смысла.

– Что бы так писать, надо быть титаном, – согласился чиновник.

– Что вы! Конечно! А «Девушки в поле» – это же апогей!

– Абсолютный!

– Это же социальный вызов! Нарисовать лица без ушей, глаз, носов и ртов!

– Думаете, это связано с юстицией? Ни чего не вижу…не слышу…

– Это связано с голодом, цензурой…

– А нос?

– Нос, скорее всего не связан ни с чем, но рисовать лицо без глаз, зато с носом, это не серьезно. Это уже не Малевич. В этом его и величие.

– Несомненно, – чиновник достал лупу и уставился в подпись, – шедевр.

– Если бы мастер знал, что его работы будут стоить миллионы, он бы их оставил детям.

– Какие дети? – засмеялся чиновник, – Казимир был холост.

– Да, но он жил не на Луне, и вокруг было очень много хорошеньких девушек.

– Тогда была революция, – чиновник обнял интеллигента в очках и безрукавке.

– Ни одна революция еще не отменила сексуального влечения.

– А Октябрьская отменила, есть было не чего.

– Да…художник умер в одиночестве, без привилегий и был похоронен в Немчиновке.

– В 1935 году много народу умерло.

– И среди них Малевич.

– Но не они же среди него, – чиновник усмехнулся.

– Прошу прощения, – очкарик развел руки, – пойду на Шишкина посмотрю.

– Медведи – символ России! – удивил своим познанием представитель.

– Это точно, пол жизни проспать сося лапу.

– Ну знаете ли, – улыбнулся чиновник, – нельзя же так все абстрагировать. Надо и квинтестенцию выделять. Медведи это еще и …

– Медвежья болезнь, – закончил за него скептик, – всего доброго.

– И Вам, – представитель министерства улыбнулся, – не болейте.

Оставшись в одиночестве, он обошел зал, и снова остановился у квадрата. Тот висел и молчал. Черный как наша жизнь, правильный как наши помыслы, загадочный как наша душа.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.