Я и это переживу

– Извини. Тогда я вообще ничего не понимаю. Но давай, торопиться не будем.

– Хорошо, посмотрим, – кивнула Ира. И пошла собирать вещи. Вот так рушился второй её брак менее чем за три года. Она уже начала привыкать к своему женскому несчастью. Ещё бы материнское фиаско как-то принять. С этим сложнее.

***

Ульяна росла, училась всему, в том числе, говорить. И это обстоятельство Ирину не особенно радовало. Какой же она оказалась ужасной матерью. Срывалась то и дело на маленьком ребенке, боялась её присутствия, вздрагивала от прикосновений. Будто рядом с ней находился громила-рецидивист, а не ребенок полутора лет от роду. Пару-тройку раз в месяц Ира общалась с родителями по видеосвязи. Как сознательная (тут горькая ухмылка) мать, она не собиралась таскать малышку по поездам – автобусом, и в путешествия с девочкой планировала пускаться не ранее её двух лет. А сейчас и подавно ей никуда ехать не хотелось. Но бабушка-дедушка имели право видеть далёкую внучку, такую возможность и давали современные средства связи. Переехав в новое жильё, Ирина старалась максимально отсрочить момент, когда они в очередной раз созвонятся с «картинкой» и мама с папой увидят, что интерьер как-то сильно поменялся.

Нет, квартирка была вполне милая. Такая же маленькая, как у Петра, и детская кроватка туда неплохо поместилась. Но всё же факт переезда был налицо. Начать с того, что у мужнина жилья окна выходили на солнце, здесь они смотрели во двор. Часто свет хотелось включить даже днём. С одной стороны, неплохо. В прежнем жилье Ира то и дело пыталась укрыться от пронзительных лучей, которые в особо яркие дни казались ей лазерными. В квартире был диван, даже совсем неплохой и не сказать, чтобы старый. Днём его можно было складывать, чтобы экономить пространство. В первый же день Ира хорошенько прошлась по нему отпаривателем, какая-никакая, а дезинфекция. Мало ли, кто тут до них жил. Да, обои были слегка облезлые. На одном из кухонных шкафчиков, казалось дверца вот-вот отлетит, хоть каждый день её подкручивай. Стиральная машинка излишне трясётся при отжиме, можно на ней ещё и масло сбивать. Но в целом, жить можно, всё необходимое присутствует.

В первый месяц избегать видеозвонков ей помогла работа. Да и вообще, она Ирину буквально спасла. При первой возможности молодая мать погружалась в проект, получая зыбкое ощущение иной, более нормальной реальности, где нет переселения душ или сумасшествия, странного ребёнка с обвиняющим взглядом и, самое главное, осознания её полной нереализованности во всех выбранных ипостасях. Мать, жена, любимая женщина. Сидит одна, с ребенком, в съемной квартире, в спальном районе.

Ирина теперь работала в связке с маркетинговым отделом, сидела, изучала показатели целевой аудитории и лопатила кучи цифр. Выполняла то, что с чем комфортно справляться и без офисного стола с компьютером. И вся эта умственная деятельность очень её бодрила. Даже интерес появился. «Мамские форумы» с их животворящей укропной водой она давно уже забросила. Хвастаться-то нечем было, собственных заветов Ирина не исполнила.

Иногда ей казалось, что Ульяна ей целенаправленно пакостит. Но она тут же одёргивала себя, повторяя: «Нет, нет. Это невозможно. Так не бывает». Подумывала пойти к психологу. Но что она ему скажет? «Моя покойная свекровь возродилась в моей дочке и старается свести меня с ума. Вчера она толкнула табуретку, когда я развешивала бельё». Нет, в дурдом ей ещё рановато, однозначно. Тем более, что всяческая реинкарнация – это бред полный.

Она никому не могла рассказать о том, что её беспокоит. Как убегает в работу, чтобы не видеть дочь. А та всё равно в ней нуждается в это время. Подходит, хнычет, пытается забраться на колени. Ира берёт девочку на руки, та впивается в лицо жадным, ищущим взглядом, не находит чего-то важного, или наоборот, видит что-то не то, и начинает кричать. А порой – и колотить её по щекам маленькими, но сильными кулачками. Так, что синяки иногда остаются.

А временами Ира случайно выхватывала фигурку дочери не глазами, сердцем, и начинала неудержимо рыдать от нежности к ней, потому что это был её ребёнок, сладкий до малейшего миллиметрика кожи. Эти два состояния плохо соседствовали в голове Ирины, доводя её до безумия.

Что делать? Учиться жить с тем, что есть? Или пытаться разобраться? Как? В год и восемь сон Ульяны начал налаживаться. Она всё реже «путала день с ночью», и даже когда ей явно снилось что-то дурное, не просыпалась с плачем. Вошел в их обиход и полноценный дневной сон. У Иры появилось больше времени на себя и на работу. Вместо интернет-сообществ счастливых мамочек ей открылись совсем другие родительские излияния. Однажды, ругая сама себя и внутренне содрогаясь, набрала в поисковике запрос, которого сама боялась. Смешно, но при этом она ещё и оглядывалась, не видит ли Ульяна. Будто даже если в неё каким-то непостижимым образом вселилась вздорная пожилая женщина, она сумела прихватить своё образование и умение читать.

«Я боюсь своего ребенка» – вбила Ира в строку браузера. И пораженно застыла, глядя на огромное количество выданных результатов.

– Господи, женщины, – обратилась она вслух к авторам всех отображенных заголовков. – У меня дома чертовщина происходит. А вы-то чего боитесь?

Оказалось, большая часть статей была посвящена материнской ответственности, боязни что-то сделать не так, причинить вред хрупкому ребенку и выглядеть во всевидящих глазах общества плохой матерью. Но были тексты, которые показались Ире очень созвучными. Женщины анонимно признавались в том, как не могут принять собственного ребёнка: его жесты, запах, привычки. Раздражаются на его поведение и даже просто присутствие. Испытывают отвращение к своему малышу.

Ирина погрузилась в чтение и чуть не забыла, что пора идти с дочкой на прогулку. «Опять я мать года» – подумала она.

В их новом дворе была недурная детская площадка, куда Ирина и Ульяна ходили каждый день. Всё-таки материнский минимум она выполняла. Другие мамы с детьми казались ей воплощением несбывшихся желаний, и оттого наблюдать за ними было больно. Ирина раньше всегда легко сходилась с людьми (Анна Викторовна не в счёт), но сейчас не особенно рвалась заводить новые знакомства. Беседовать о прикормах, раннем развитии и лучших детских книжках ей не очень хотелось. Она прилагала усилия, чтобы не смотреть на своего ребёнка букой и не орать чуть что, какие уж тут светские разговоры.

Какую стратегию выбрать с Ульяной? Ирина думала об этом постоянно. Верит ли она, что с её дочерью происходит нечто аномальное? Скорее, нет. Должно быть какое-то объяснение. Скорее всего, роль сыграли её ночные кошмары до и во время беременности, неотвязное чувство вины за причастность к чужой смерти. Говорят же, что ребенок и мать незримо связаны, первые месяцы и даже годы жизни они единое целое. Вот и передался девчушке весь этот «ментальный и эмоциональный мусор» прямиком от мамочки. Беда в том, что, разложив так удачно всё по полочкам, Ирина почувствовала себя ещё большей сволочью. Выходит, она вообще полностью сама повинна в странностях, происходящих с девочкой. Можно сказать, внушила ей на подсознательном уровне бредовую идею своей ответственности за жизнь, а точнее смерть чужой ей женщины. А теперь ещё и раздражается на ребенка, орёт и придирается к малышке, которой и двух лет нет. Как ни крути, ей помощь нужна. Профессиональная. Которую почему-то так страшно просить.

Ира привыкала к новому району на окраине города, к другим стенам. В квартире до них явно жила семья с ребенком. В тайных уголках кое-где попадались детские рисунки на обоях, а как-то за стиральной машинкой отыскались два солдатика. Почти через два месяца отдельного проживания мама всё-таки что-то заподозрила, и сама позвонила ей по видеосвязи, несмотря на все отговорки дочери «занята, работа, ребёнок, поликлиника».

И, конечно, почти сразу разобралась, что к чему. Пары минут хватило, чтобы увидеть не те обои и шкаф.

– Вы переехали? – обеспокоенно поинтересовалась мама. – А Петя?

Ира пожала плечами и вздохнула. Придумывать историю о благополучной жизни семейства ей не хотелось. Тем более, и Петя-то за это время не появился ни разу. Пришлось говорить, как есть.

– Разъехались мы, мам.

Позади мамы показалось обескураженное лицо папы. Вот здорово-то. Оба родителя присутствуют при очередном признании доченьки в своей никчемности. Папа помахал ей рукой, сказал что-то нежное и ободряющее. В «бабские проблемы» он вникать был не мастак, но всегда старался успокоить. Только вот девочка выросла, и подуть на коленку, чтобы всё прошло, уже недостаточно.

Ничего, и это пережили. Ирина жила в каком-то липком болоте. По ночам – за компьютером работала, в свободные минуты читала истории о плохих матерях (это успокаивало), засыпала под утро, днём – спала после обеда вместе с Ульяной, вела жизнь биоробота и биоматери. Старалась не думать о жизни, забивая сознание видеокормом типа сериалов. Читала с Ульяной книжки, хвалила её каляки-маляки, старалась не замечать очередные откровенно вражеские действия в свою сторону. Благо, ребёнок маленький совсем, что она сделает-то взрослой женщине? Кто-то же должен в их паре быть взрослым. Она сама об этом так мудро рассуждала во время беременности, разве нет?

Как ни странно, семейная жизнь без мужа складывалась даже спокойней, чем с ним. До этого она постоянно себе говорила, насколько важен надёжный тыл. А в разлуке оказалось, что линии фронта никакой нет, обычный быт. Да, сложности бывают, но у кого их нет. Зато не приходится ему доказывать, что она не видится с первым мужем. Да, собственно, зачем доказывать, если он всё равно уверен обратно и его не переубедить.

Вот так, неспешно, подобрались они к очередному предновогодью. 25 декабря случился нежданный сюрприз. За пару недель до этого мама спрашивала её почтовый адрес, сказала, хочет внучке подарок прислать к празднику. Но немного слукавила. Этот подарок она решила привезти лично, заранее не сообщив. Открыла Ирина дверь, а на пороге – мамуля с чемоданом.

– Привет, дочура! Решила вот с вами Новый год встретить. Или у вас другие планы?

Ирина чуть ли не села у порога.

– А как же ты без папы будешь встречать-то? – только и смогла спросить.

– Да как-нибудь разберёмся тут, на троих.

Новый год всегда был для их семьи особым праздником. Когда Ира жила в родном городе, только вместе, только со своими. Да и пока с Егором не встретилась, даже из столицы каждый раз приезжала дома праздник провести. Это же святое! Воссоединение, детские переживания в любом возрасте. Оплот, каменные стены, домашний очаг и всё такое. То, что мама решила изменить традицию и упорхнуть из надёжного семейного гнезда, сбило Ирину с толку не меньше, чем внезапно вспыхнувшая любовь Ульяны к Егору. Всё равно, что Антей бы решил полететь в космос. Или Самсон подстригся под «нолик». Да, мифологию Ира знала очень хорошо, в детстве читала много.

В прихожую прибежала Ульяна, и бабушка пришла в восторг. Следующие пару часов оторвать её от ребёнка было невозможно. Похоже, и девочка вполне приняла гостью. Ей вообще все остальные люди нравились куда больше, чем мать родная. Ира пожала плечами и решила воспользоваться ситуацией, поработать немного. Тем более надо было сдавать предновогодний проект.

– Ну, рассказывай, – потребовала Ирина вечером, когда они с мамой сели пить чай в кухне. Ульяна играла в комнате, и время от времени кто-то из них двоих бегал проверять, всё ли в порядке. Это, впрочем, было излишней мерой, поскольку в квартире вся мебель была со скруглёнными углами, а мелких удушающих предметов на полу точно не валялось.

– Как так вышло, что ты перед Новым годом к нам приехала? Неужели с папой что-то не поделили?

– Ирусь, – мама виновато улыбнулась. – С папой твоим мы ещё два года назад всё поделили. Разъехались и спокойно живём каждый сам по себе.

Вот это поворот. Идеальному браку конец? Ира была совершенно ошарашена. Как ребёнок, увидевший, как Дед Мороз снимает бороду и оказывается двоюродным дядей.

– Но вы ведь мне звоните вместе. По видео, – не могла взять она в толк.

– Мы договариваемся, он приходит, исключительно ради картинки. Ты же знаешь, что мне от дедушки квартира досталась?

Ира кивнула.

– Мы договорились, что папа в ней живёт, на него её записали, а я остаюсь, где и была. Мы не хотели тебе рассказывать. Ты же так всегда восхищалась, как мы живём.

– Да, вы мой образец для подражания, – растерянно призналась Ирина.

– Как говорится: «Не сотвори себе кумира», – вздохнула мама.

– Что же у вас случилось?

– Надоело нам притворяться. Поверь, тебе лучше всего не знать. Но жизнь наша никогда не была такой идеальной, как тебе казалось.

– Лучше не знать? Чего? – Ира уже была готова к любой информации. – Папа тебя бил?

– Нет, что ты, – отмахнулась мама. – Я бы тогда ни дня с ним не жила. Ладно, чтобы ты не придумала чего страшнее, скажу. Но я тебя предупреждала. В изменах причина. Постоянных. Не моих. На протяжении многих лет. И не уходила я от него, чтобы семью сохранить и тебе травму не наносить. А его такое положение вещей просто устраивало. Всё, дальше лучше не расспрашивай.

Ира всё равно хотела что-то спросить, но не смогла. Из комнаты донёсся непонятный шум, а потом отчаянный детский вопль.

Обе женщины подскочили. Надо же, увлеклись беседой, да о ребёнке забыли. Поистине, у семи нянек дитя без глазу.

Одним прыжком одолев расстояние от кухни до комнаты, Ира увидела дочку, прижавшуюся к кровати спиной. Она истерически визжала, закрыв глаза ладошками. Неподалёку от неё валялся пульт дистанционного управления (откуда взялся, не понятно), а рядом конвульсивно содрогалась маленькая машинка. Она лежала кверху брюхом, а колёсики игрушки жужжали и вертелись.

К внучке кинулась бабушка, подхватила на руки, начала успокаивать. Ира окинула комнату взглядом, и примерно поняла, что случилось. Дверь небольшого шкафчика была открыта, а хранившаяся в нём картонная коробка (от прежних жильцов осталась, Ира в неё никогда не заглядывала) валялась на боку, содержимое разбросано тут же. Это были какие-то мелочи. Видимо, и машинка оттуда же. Скорее всего, Ульяна решила обследовать шкаф, она это любит, нашла пульт управления, надавила первую попавшуюся кнопку, и на неё понеслась машинка.

– Да, наверное, так и было, – согласилась мама. – Но почему она настолько испугалась? Дети обычно радуются таким игрушкам. Ну, наехала на неё машинка… Она что, автомобилей боится?

– Нет… вроде бы.

С автомобилями в своей пока ещё коротенькой жизни Ульяна сталкивалась не то, чтобы часто. Петя их несколько возил в поликлинику до того, как разбежались. На такси иногда передвигались. Без истерик, без испуга. Почему Ульяну перепугал наехавший на неё детский автомобильчик? Объяснение у Ирины было. Правда, снова безумное и неправдоподобное, маме его говорить было категорически нельзя.

Игрушка была того же цвета и примерно той же модели, что и настоящее полноразмерное авто, отправившее на тот свет Анну Викторовну ровно три года назад, день в день.

Хорошо, мама успокаивала Ульяну и не увидела, как изменилось лицо Ирины. Проклятье! Она столько усилий приложила в последние месяцы, чтобы не замечать странности, чтобы просто жить. Оказывается, никуда эта мистическая тема у них с дочерью не делась, сама собой не рассосалась. А ещё – разрушился совершенный, надёжный островок семейного родительского счастья. Оказалось, уже много лет она дышит иллюзией. Всё благополучие, взаимопонимание, уважение к партнёру, рай, который казался ей достижимым, стоит лишь повзрослеть, стать более мудрой, найти своего человека, как мама с папой… всё это, выходит, наведённый морок. Мамину голову, как выяснялось, уже много лет украшает не корона любимой женщины, а ветвистые рога. А папа только изображает заботливого мужа и отца, но стоит дочурке отвернуться, лечь спать, уехать на учёбу, влюбиться – и театр одного зрителя объявляет антракт.

Да ладно! Не слишком ли много для одного простого вечера в узеньком кругу родных людей? Но если уж судьба взялась делать сюрпризы, то так быстро не остановится. Успокоив внучку, Елизавета, мама Иры, решила убрать рассыпанные вещички обратно в коробку.

– Почему у вас вообще этот чужой хлам стоит? – спросила она у дочери.

– Ну, выкидывать как-то жалко, да и копаться в вещах не хотелось, а вдруг там что нужное, потом как позвонят хозяевам, попросят вернуть. Я бы отправила доставкой какой-нибудь, но адреса не знаю.

– А я тебе с этим могу помочь, – неожиданно сказала мама. – Вот тут футболка детская с пришитой биркой: «Симонов Стёпа». Как считаешь, это совпадение, что ребёнок прежних квартирантов – твой однофамилец? И, как понимаю, полный тёзка Петиного сына.

– Это не жизнь, а какая-то мыльная опера, – беспомощно ответила Ира.

Стало понятно, куда отлучался с ночёвками Пётр в последние месяцы их брака. Не к понимающим друзьям, а в запасную семью. И квартиру эту он для Даши со Стёпкой снимал, чтоб у родителей их не навещать. Куда они съехали, освободив это жильё? Вариантов очень мало. Один, практически.

– Надо на развод подавать, – вздохнула Ирина.

– С чего это? – не поняла мама.

– А пусть подёргается. Сейчас, поди Дашке говорит, что не разведён, и поэтому на ней не женится. Может сочиняет, что это я ему свободы не даю. Посмотрим, как он потом запоёт.

– Тебе это точно надо? – Елизавета Семёновна сомневалась. – Сейчас он тебе деньги переводит как жене, квартиру вот оплатил пока. А потом достанутся голые алименты с минималки. Подожди, не руби сгоряча.

Ира пообещала подумать. Действительно, тот ещё денёк у неё выдался, явно не до принятия решений сейчас. Нужно было насущными делами заниматься. Ульяну ужином кормить, да маму на ночь устраивать, надувать гостевой матрас, который та предусмотрительно с собой привезла. Даже сейчас мамуля продолжает быть идеальной, не просто свалилась без предупреждения на голову дочери, а прибыла со своим спальным местом и поучительной житейской историей.

Новый год они встречали втроём. Вечером 31 декабря позвонил Петя, поздравить с наступающим.

– Даше привет передавай, – мимоходом обронила Ира.

– Передам, спасибо, – ответил Петя и неловко замолк.

– Коробку с вещами можешь приехать, забрать. Там машинка Стёпкина, работающая. Он её потерял, наверное.

– Ага, – выдавил Пётр и спешно начал прощаться.

– Вот так кажется, с детства человека знаешь, а он полон неожиданностей. Таких же, детских. – язвительно прокомментировала Елизавета.

– Это не только его касается, – сказала Ирина. – Я от вас с папой тоже нехилый инсайт словила.

– Что за словечки у вас нынче, – поморщилась мама. – Даже собственные дети и то закрытая книга на иностранном языке. Не поймёшь, что думают, что говорят.

– Согласна, – Ире вдруг захотелось пооткровенничать. – Мам, мне иногда кажется, что я не понимаю, кто такая Ульяна. Будто она чужой человек, который не по своей воле со мной оказался. И мы вынуждены жить вместе.

– Это к тебе неожиданно в раннем возрасте зрелая мудрость снизошла, – совершенно серьёзно сообщила Елизавета Семёновна. – Знаешь, если подумать, всё именно так и есть. Дети – это совершенно отдельные люди, которых не стоит воспринимать частью себя. И уж точно в них не прорастать, как твоя первая свекровь, земля ей пухом.

Ира вздрогнула при упоминании Анны Викторовны.

– Мама, а ты в загробную жизнь веришь?

– Сама не знаю. Иногда кажется – не может жизнь вот просто так заканчиваться. Такой опыт приобретён, столько эмоций пережито. И всё – в сплошное чёрное пятно уходит? А с другой стороны… что там ещё может быть? Ой, что-то не о том мы с тобой за три часа до Нового года заговорили, нехорошо это.

И они принялись хлопотать, накрывать на стол, будто ждали гостей. А Ульяна простодушно пыталась помогать: несла, да не донесла салфетки, уронив их по пути в собственный горшок. Странностей в поведении она не проявляла, и Ирина даже расслабилась. Пожалуй, это был самый милый Новый год за последние лет этак пять. Не осталось никаких (ну, почти) недомолвок, все идеалы благополучно разрушились и можно было строить на их месте нечто новое.

Нет, Ирина не превратилась с двенадцатым ударов курантов в идеальную любящую мать. Но ко многим вещам начала относиться проще. Да, она всё ещё не чувствовала эйфорической любви к Ульяне, не купала её в лучах нежности с утра до вечера. Порой, вздрагивала от её прикосновений и глухо рычала от очередного каприза. Но ощущение нарастающего сумасшествия её отпустило. В конце концов, речь девочки ещё была ограничена, особо пугающих вещей та не сообщала. А капризы? Ну, они у всех детей бывают. Права мама, надо к ребёнку относиться как к другому человеку, с которым вас свела судьба. Вон, Анна Викторовна жила интересами сына, и что вышло? Может, и не плохая женщина была без этой судорожной, иссушающей любви (хотя нет, это смешно, она-то в любом случае ведьма).

4.

В четвёртом классе Егор прочитал в каком-то журнале рассказ про мужчину, который после аварии, как все думали, находился «в вегетативном состоянии» и ничего не понимал, а на самом деле у него был «синдром запертого человека», он проживал очень бурную жизнь, но у себя в голове. Кричал внутренним голосом на окружающих, которые не видели, что он есть. Из всего тела у него двигались только белки глаз, и он пытался ими показать, что всё понимает. Но почему-то в глаза ему как раз смотреть избегали. Родственники чувствовали себя виноватыми в аварии и боялись на него глядеть в принципе. В итоге этого человека решили отключить от аппаратов обеспечения жизнедеятельности, и только в этот момент поняли, что он подаёт им знаки глазами, а уже было поздно, он умер.

Егор тогда так впечатлился историей, решил понять, что чувствует «запертый человек». Лёг на диван и перестал шевелиться. Даже попробовал не дышать, но быстро понял, что у него надолго задержать дыхание не получится. Когда мама зашла в комнату, он не двигался, и только следил за ней взглядом.

Мама сначала не обратила внимания, подумала, что он задремал. Что-то ему рассказывала про своих учеников, ворчала, мол он посуду за собой не помыл, а он не реагировал, потому что был заперт внутри себя.

Наконец, отсутствие реакций маму озадачило, затем напрягло. Она подошла, попыталась его разбудить, потрясла несильно за плечи. Приложила ухо, послушала, сердце бьётся. Видно было, что испугалась. И тут Егор не выдержал, улыбнулся.

– Ах ты, оболтус! – закричала мама. Схватила футболку, висевшую на спинке стула, и начала его охаживать.

Егор вскочил с дивана, защищаясь:

– Мам, ну ты чего, мам?

– Бестолочь! – продолжала мама. – Я же вижу, что ты на меня смотришь, а всё равно страшно! Не смей меня так пугать, идиот!

Иногда мама употребляла такие слова: «Идиот, бестолочь, оболтус». Но Егор знал, что это не по-настоящему. Когда мама очень злилась, лицо её менялось, превращалось в напряженную маску ярости, как у индейского идола. А её любовь к нему в это время надёжно была укрыта внутри. Тоже заперта. Чтобы с ней ничего не случилось, пока мама на него злится. Нужно было подождать, пока эта любовь, спрятавшаяся от бури, не поймёт, что погода наладилась, можно выходить. И это было видно по маминому лицу. Оно становилось растерянным, как будто мама не понимает, кто это сейчас так плохо ругался. Видно было, что она хочет извиниться. Егор знал, что всё хорошо. На маму можно было положиться.

Они жили в раздолбанной коммунальной квартире, из мебели у них был старый продавленный диван, гремящая железным скелетом раскладушка, старенький телевизор, тумбочка, да скрипучий шкаф. Правда, в кухне имелся собственный маленький холодильник. Соседние две комнаты занимала другая семья. Сначала одно помещение пустовало, было закрыто на ключ. В другом ютилась семейная пара Фёдор и Евгения, вместе с дочкой Машей младше Егора на 7 лет. А закрытая комната принадлежала по документам сорокалетнему брату женщины. Он её ни продавать, ни сдавать не хотел, и видимо, не зря. Потому что, когда Егору было лет 12, новый соседушка неожиданно вернулся в родные стены. Его все называли Лёха. Лёха был неженат и не очень востребован в дамском обществе. А если его послушать, получалось, что он и сам не хотел «связываться с бабами, которым не человек нужен, а только его кошелёк». Право на такую позицию ему давал неудачный брак с такой вот меркантильной стервой. Она его выкинула из квартиры, купленной её родителями. После чего и пришлось занимать пустующую комнатёнку в коммуналке.

Почти сразу у Лёхи подобранный им помоечный кот, такой же независимый и гордый, как его хозяин. Он не признавал условностей типа личных границ и лотков для отправки кошачьих нужд. Лёха во всём этом был с животным солидарен. Соседи старались кота в свои комнаты не впускать, а по квартире ходили как по минному полю, потому что легко было вляпаться в кучу или лужу. Через неделю после вселения кота Фёдор встретил Лёху в коридоре после работы и внушительно попросил его матом убирать дерьмо вовремя, иначе кот полетит с третьего этажа.