Второй расцвет Ануриса. Книга первая

– Валентин, не спи, замёрзнешь, – прервал мои воспоминания вернувшийся Жданов. Судя по лукаво блестящим глазам, что-то он определённо разузнал.

– Ну давай, товарищ партизан, докладывай. Чего ты там раскопал? – проявил я заинтересованность.

– Да, собственно, ничего особенно интересного. Как я и говорил, на втором у химиков коротнул блок управления третьим реактором…

– Третий? О, этот у них давно не ломался, – удивился я.

– Угу. Ну так вот. Они его последние два месяца гоняют без продыху, а с учётом того, что «дедушке» уже давно пора на заслуженный отдых, да и кустарных деталей в нём поди половина, вероятно, его тонкая и ранимая техническая душа, в очередной раз не выдержала-таки издевательств.

– Классика жанра, – согласился я.

Тут надо сказать, что у нас большинство оборудования сложнее термометра, перманентно находилось в предаварийном состоянии, по причине того, что закупалось оно в Китае в уже списанном виде. Здесь, на месте ремонтировалось силами сотрудников с применением изоленты, кувалды и такой-то матери, и эксплуатировалось до состояния полного нестояния. А единственная причина, по которой мы все ещё не сгорели к едрене фене, являлась та самая, на удивление довольно неплохая, противопожарная система, по вине которой мы сейчас и дышали свежим воздухом.

Дверь главного входа плавно распахнулась, и выглянувший из дверного проёма сотрудник охраны сообщил, что задымление ликвидировано, пожарная тревога отменена, и все могут вернуться на свои рабочие места.

Мы с Петром прошли в здание в числе первых, остальной народ не торопясь потянулся следом. Внутри действительно гарью пахло совсем не сильно. Мощная вентиляция успешно справлялась с удалением из воздуха продуктов горения. По-видимому, противопожарная система сработала штатно (в который уже раз), и возгорание удалось локализовать своевременно, не допустив его распространения.

Лифты уже запустили, потому на свой, шестой этаж тащиться пешком не было никакой необходимости. Собственно, как я и рассчитывал. Зайдя в лабораторию, первым делом включили свет и прошлись вдоль рядов клеток с мышами, внимательно их осматривая. Надо было убедиться в том, что с ними всё в порядке, и никто там не угорел, например. Зверьки все были живы и здоровы, совершенно спокойны, занимались какими-то своими мышиными делами и не проявляли никаких признаков беспокойства. Удостоверившись, что ничего фатального не случилось, я прошёл на своё рабочее место. Жданов опять куда-то убежал по своим делам. Когда он успевает работать, для моего разума всегда оставалось загадкой.

Пока компьютер загружал систему, я достал из шкафчика небольшой электрочайник и решил заварить себе чайку. Кофе не люблю. Его сколько не пей, всё равно не напьёшься. Хотя может это у меня организм такой особенный. Меня всегда изумляло, как Жданов по приходу на работу, первым делом спешил заварить себе чашку крепчайшего кофе, и пока её не выпивал, ни на какие осмысленные действия способен не был. Прямо кофейный наркоман какой-то.

Отыскал в том же шкафчике пачку пакетированного чая с бергамотом и сахар. Не то что бы я большой фанат бергамота, просто он вчера в магазине с хорошей скидкой продавался, вот и взял. А так я чай любой могу пить, хоть чёрный, хоть зелёный, хоть липовый. Главное, чтобы сахар был. Без сахара, в противоположность всем гурманам, утверждающим, будто пить чай с сахаром – это кощунство, я не могу. Закинул в чашку сразу пять кусков. Ну так у меня и чашка на пол-литра, чтобы десять раз не бегать. Туда же закинул пакетик чая и, дождавшись пока вода закипит, долил кипятка.

Через пару минут я, прихлёбывая обжигающий напиток, пытался вернуться к тому месту в отчёте, на котором меня прервала пожарная тревога. Вообще-то в лаборатории приём пищи, равно как и распитие чая и чего-либо другого, запрещён, но какого чёрта…

Стоило мне только восстановить ход мысли и углубиться в работу, вот ей богу едва пару строчек написать успел, как в дверь влетел вернувшийся Жданов и остановился у моего стола. Я с подозрением поднял на него взгляд. Подозрительно было не то, что он влетел, этот «шустрик» спокойным шагом, кажется, вообще ходить не умеет, откуда только энергия у человека берётся, а то, что тормознул у моего стола.

Видя мою вопросительно изогнутую бровь, Пётр начал издалека.

– Работаешь?

– Работаю, – подтвердил я очевидное, уже чувствуя неладное.

– А ты почту не проверял? Может там интересное что есть?

Молча свернув документ, я кликнул на значок почтового сервиса. В верхней части открывшегося окна виднелся запечатанный конвертик нового письма. Открыл его. Письмо было от генерального директора, общее для всех сотрудников. В письме сообщалось, что через сорок минут в главном конференц-зале состоится собрание и для всех специалистов и глав отделов явка обязательна.

– Вот б… – только и смог выдохнуть я. – Теперь будет нам часа два парить мозг на тему, как у нас всё плохо и как мы «…не оправдываем оказанного нам високова давэрия…» – произнёс я с характерным акцентом.

– Ну, у него есть основания для беспокойства. Не находишь? По срокам мы действительно не успеваем.

– Да, ладно! – возразил я. – А то ты не знаешь почему мы по срокам не укладываемся? Может потому, что мы тут все от безделья с ума сходим или потому, что на каждого из нас обязанностей навешали за троих, которые, кстати, ни в одном договоре не прописаны? Или может у нас реактор сегодня сгорел потому, что наши химики в реакторной бухают ежедневно? Или всё-таки авария произошла от того, что этот реактор по возрасту годится в ровесники нашего генерального? Тебе самому какая версия больше нравится?

– Да не спорю я, не спорю, – примирительно поднял руки Пётр. – Всё так. Но не ждёшь же ты от него признания в том, что было бы лучше потратить деньги не на новый «Порше», а на закупку качественного оборудования? – спросил он ехидно. – Машинка, она знаешь, всяко красивши будет. И комфорт в ней присутствует, и даже пахнет она лучше, чем оборудование-то. Ну, местами… Да и, царскую задницу на чём-то возить же надо?

Машину эту треклятую уже второй месяц не поминали только ленивые. Как же? В химической отрасли кризис, у нас конкретно, всё оборудование сыплется, все с ног валятся от усталости и забыли уже когда на выходных бывали, заказчики грозят в случае провала сроков неустойку выкатить недетскую, а генеральный покупает себе новый «Порше». Оксюморон! В любой другой ситуации всем было бы без разницы, кто там на чём ездит, но основная проблема заключается в том, что нового генерального нам назначили два года назад, и по чисто случайному стечению обстоятельств (ну, разумеется, как же иначе) его фамилия до последней буквы совпала с фамилией одного из членов совета директоров. И вот с тех самых пор и началась у нас полная жо… Хмм… Сложности, корректно выражаясь. Сразу же грянули сокращения сотрудников с перераспределением обязанностей на оставшихся. Осточертевшая оптимизация всего и вся доводила людей до белого каления. Закупки не то, что оборудования, а банальных расходников сократились катастрофически. Каждый шприц и каждую лабораторную пипетку приходится вырывать с мясом. Люди начали потихоньку роптать. Те, кто роптал недостаточно потихоньку, попали под вторую волну сокращений. Оставшиеся притихли и начали ждать, чем всё это закончится.

– А с другой стороны, Валентин Андреич, вообще-то некрасиво считать чужие деньги, – хитро ухмыльнулся Жданов.

– А кто их считает? Лично мне, моих вполне хватает, но интересно другое, – ответил я задумчиво. – Действительно ли деньги, потраченные на машину, были его личные, а не выделенные, например, на развитие предприятия? И знает ли об этих деньгах папа нашего вперёдсмотрящего? А то сам он в Россию уже давно носа не казал, насколько мне известно, а из-за океана, возможно, контролировать «деточку» не очень получается.

– Ну, этого мы знать никак не может, – уже серьёзно сообщил коллега. – И уж тем более доказать что-либо.

– А нам, Пётр Алексеич, ничего доказывать и не нужно. Во-первых, это не нашего с тобой ума дело, а во-вторых, мы сейчас не в суде находимся, а совершенно бесполезно и самым наглым образом прожигаем рабочее время, за которое нам, между прочим, платят не самые плохие деньги. За сим предлагаю закругляться и выдвигаться к месту покаяния, то бишь в конференц-зал, а то не ровён час места не хватит, ещё и стоять придётся.

– Здравая мысль, – поддержал меня Жданов.

Снова выключив компьютер и погасив свет, мы направились в конференц-зал, находящийся на седьмом этаже, строго над нами. Лифт ждать не стали и поднялись по лестнице. Тут уже было довольно людно, народ помаленьку подтягивался.

Пройдя внутрь помещения, мы обнаружили, что больше половины зала уже занято. Причём заполнять зал начали с задних рядов. Впереди, перед очами начальства, садиться по понятным причинам никто не торопился. Я ухмыльнулся, когда в голове возникла ассоциация со школьным классом. Там у нас тоже на задних партах все двоечники и хулиганы прятались. С учётом того, что в этом зале присутствовало немалое количество как минимум кандидатов наук, сравнение вышло забавным.

Зала, рассчитанного человек на сто, обычно хватало с запасом, но когда проводилось общее собрание всех отделов, как сейчас, некоторым приходилось либо стоять, либо рассаживаться на подоконниках. Пол в помещении наклона не имел, но в передней части был установлен невысокий подиум, на котором стоял стол для ведущих собрание, и в принципе, сидящих за ним людей можно было увидеть даже с последних рядов.

Жданов, ужом просочившись сквозь толпу, умудрился занять нам пару мест в центре, во втором ряду. Так что видно и слышно нам будет всё хорошо. Как собственно и нас самих.

– Ну что? Мыло все с собой взяли? – обратился я к заднему ряду, ехидно улыбаясь.

– Мы думали, ты с нами поделишься, – пробасил здоровенный детина, сидевший прямо за мной. Артём Цыганков, в противоположность своей фамилии являлся голубоглазым блондином под два метра ростом и соответствующих габаритов. Внешне этот гигант походил на классического былинного богатыря, который сначала бьёт, а потом думает, хотя по натуре был добрейшей души человеком. При всём при этом он давно уже защитил кандидатскую и вдобавок аж четыре раза умудрился стать отцом. А ещё он как раз работал на втором этаже в той самой реакторной, где сегодня и было возгорание.

– Знаешь, Артём, – начал я проникновенно, – каждый вообще-то сам должен беспокоиться о собственной ж.., э-э… собственном здоровье. Мыло, это как зубная щётка, должно быть у каждого своё. Потому как предпочтения у людей тоже разные, кто-то любит жидкое, кто-то твёрдое. Кому-то может нравиться с запахом клубники, или там шоколада какого. Хотя, я слышал, есть такие суровые парни, которые предпочитают не заморачиваться на всяких мелочах и обходятся вообще без мыла.

Краем глаза я обратил внимание на Жданова, сидящего к нам спиной. Тот бесцельно возился в смартфоне и старательно делал вид, будто совсем не прислушивается к нашему разговору. Но покрасневшее лицо и неожиданно возникший у него приступ кашля, который он безуспешно пытался подавить, прижав кулак ко рту, дали мне понять, что ему приходится прилагать немалые усилия, чтобы не заржать в голос.

– Впрочем, тебе и только сегодня, я, пожалуй, одолжил бы свой кусок мыла, но увы, у меня его тоже нет.

– Хмм… – наморщил лоб Цыганков, – а уж не относишься ли ты к тем самым суровым парням, о которых только что упоминал? Я бы тогда поостерёгся брать из твоих рук вообще, что бы то ни было.

Кашель Жданова перешёл в какое-то хлюпанье, смешанное со сдавленным мычанием.

– Не, Артём, я не из таких. Со мной всё гораздо проще. Я ведь биолог, а потому умею читать послания, адресованные мне самой природой, в которых она подсказывает способы избежать неблагоприятных для организма ситуаций. А уж если ты заранее предупреждён, нет никакой необходимости таскать с собой ненужные вещи.

– Ну-ну, – прогудел великан, – а почему ты именно сегодня был готов одолжить мне свой кусок мыла?

– Ну, как же? – сделал я непонимающее лицо. – Подозреваю, что именно ты со своими ближайшими коллегами будешь сегодня примой на нашем балете. Реактор-то, кто спалил?

– Да на две минуты оставили без присмотра эту кучу металлолома, – катнул желваками на скулах Цыганков. – Я за детьми своими так не следил, как за ним. До туалета только успел добежать. Иду обратно, и на полдороги сирена и завыла. Я в «лабу», а там система уже реагент распылила по всем поверхностям ровным слоем.

– Эй-эй, – попытался я его утихомирить. – Я-то тебя ни в чём не обвиняю. Успокаивайся давай, чего разошёлся-то?

– На самом деле, там не так уж много погорело. Кабель питания, конечно, новый придётся примотать. Но на этом и всё. Основная проблема в том, что реакцию запороли и исходное сырьё зазря потратили. Ну и оттирать всю «лабу» теперь сверху донизу, – закончил грустно Цыганков.

– Ладно, Артём, не дрейфь. Прорвёмся! – поддержал я его. – Не в первой.

В этот момент «на горизонте» появился наш генеральный директор Больцман Наум Зиновьевич. Прилизанный пижон тридцати двух лет. Высокий смуглый, гладко выбритый, с характерной данному этносу внешностью. В стильном тёмно-синем костюме. Он всегда ходил в чём-то стильном. Никто и никогда, ни разу не видел его небрежно одетым. Короче, весьма эффектный поганец.

Больцман прошёл к столу на подиуме, выбрал кресло ближе к середине и уселся. Справа от него расположились заместитель генерального по науке и главный бухгалтер, слева – зам. по общественным вопросам. Народ в зале начал спешно рассаживаться. Разговоры постепенно убавили свою громкость.

Больцман открыл какую-то красную папку (откуда только взял, не было же ничего в руках, когда шёл) и зашуршал листами бумаги. Так продолжалось минуты три, потом он поднял голову и окинул взглядом зал, видимо ожидая увидеть полностью сосредоточенные и внимательные лица. Но так как особым авторитетом и уважением он не пользовался, то многие продолжали шушукаться, обсуждая какие-то свои собственные вопросы, копаться в смартфонах или откровенно позёвывать.

Генерального, тем не менее, это ничуть не смутило и он заговорил хорошо поставленным голосом:

– Приветствую вас, коллеги. Рад, что вы смогли найти время и посетить наше внеочередное собрание…

Язык у него тоже был подвешен всем на зависть.

– Не буду надолго отнимать ваше драгоценное время, потому перейду сразу к сути. Как вам всем известно, через два месяца у нас наступает срок сдачи проекта…

Мне все его балабольства были не интересны, поэтому я потихоньку начал терять нить повествования и проваливаться в какие-то свои мысли. Вспомнилась почему-то школа. В старших классах я уже точно знал, что хочу стать биологом. В идеале гидробиологом. Подводная жизнь, описанная в десятках прочитанных книг, завораживала не слабее какого-нибудь фантастического романа про миры у далёких звёзд. Две трети нашей планеты покрыты водой, а про то, что творится на глубине, мы знаем меньше, чем про события на поверхности Луны. Миллионы неизвестных видов живых организмов. На данный момент открыты и описаны чуть больше двухсот тысяч видов, и по примерному прогнозу это составляет около десяти процентов от возможного объёма. Десять процентов! А я тут мышей препарирую. Ну, да ладно. Как вышло, так вышло.

– …Совет Директоров ждёт от нас серьёзного отношения к работе… – пробивалось откуда-то издалека.

Как только сложилась возможность, в первую очередь финансовая, я всерьёз увлёкся дайвингом. Последние лет пятнадцать – это моя единственная отдушина в мир тайн и фантазии. Три раза в год, а иногда и четыре, я мог себе позволить исчезнуть из повседневной суетливой реальности и исчезнуть глубоко под водой. Там, где всегда тишина, покой и гармония.

– …мы не можем себе позволить, не оправдать…

Я погружался везде, где только мог: Красное море, Белое море, Тайланд, Филиппины, Большой Барьерный Риф, Мексика, Белизский барьерный Риф с его Большой Голубой дырой… Всего не перечислить. Стоило мне только очутиться под водой, и я забывал о существовании мира на поверхности. У меня появлялся примерно час, на протяжении которого можно было не вспоминать обо всех проблемах, работе, коммунальных платежах, бюрократии, коррупции, экономическом кризисе. Исчезало всё. Оставался только океан. Океан со всех сторон. Находясь в сильных объятьях которого, ты не чувствуешь ни забот, ни тревог. Ты даже собственного веса не чувствуешь. Ничто не тянет тебя к земле, заставляя напрягать целую кучу мышц, только для того, чтобы сохранить вертикальное положение. Океан обнимает тебя со всех сторон, нежно, но властно. Скоро ты даже перестаёшь различать верх и низ. И это уже не важно. Ты больше не являешься венцом эволюции, могучим приматом, оседлавшим планету. Зато теперь ты часть чего-то невообразимо огромного и такого же невообразимо древнего. Ты вернулся туда, откуда миллиарды лет назад вышли твои предки. На протяжении всех этих веков они боролись за свои жизни, умирали и убивали. И всё только ради того, чтобы ты мог однажды вернуть сюда и осознать истину. Ты дома!

– Господин Пахомов, вам действительно это кажется забавным? – голос Больцмана вернул меня к действительности.

Я осознал, что уже на протяжении довольно долгого времени тупо пялюсь перед собой с ничего не видящим взглядом и умиротворённой улыбкой на губах. Говнюк разрушил магию Воды и вырвал меня из грёз в тварный мир. Я тут же почувствовал, как где-то внутри нарастает опасное раздражение.

– Простите?

– Я спрашиваю, вы действительно находите забавным тот факт, что мы можем завалить весь проект и уронить репутацию нашей фирмы?

– Ни в коем случае, Наум Зиновьевич, – я встал в полный рост, – разумеется, в этом нет ничего забавного. Более того, это совершенно неприемлемо! Но, лично мои скромные знания позволяют мне выделить всего две крупные проблемы, которые могут помешать нашему предприятию достойно выполнить взятые на себя обязательства.

Больцман, глядя мне в глаза, моргнул. Понятно было, что своим замечанием он вовсе не провоцировал меня на диалог, но так как я его уже начал, то ему теперь приходилось как-то выпутываться из сложившейся ситуации.

– Всего две? – произнёс он осторожно. – Может тогда поделитесь с нами своими умозаключениями?

– Если вам так угодно, Наум Зиновьевич, – я почувствовал рывок за штанину и, скосив глаза вниз, увидел, как Пётр делает мне знаки заканчивать балаган и не болтать того, о чём потом пожалею. Но меня уже несло. – Итак, как я сказал, проблем две. И они очевидны всем. Первая, это нехватка квалифицированного персонала, количество которого в последнее время изрядно сократилось. Люди физически не успевают быть в нескольких местах одновременно. И кроме того, усилившаяся нагрузка на организм, вызванная увеличением количества обязанностей, напрямую ведет к банальному переутомлению, и как следствие к снижению внимательности и повышению шанса ошибок в работе. Это я как биолог говорю.

Больцман слушал, не шевелясь, с непроницаемым лицом, и о чём он думал, понять было решительно невозможно.

– И вторая проблема, это крайняя изношенность оборудования. Да у нас многим аппаратам больше двадцати лет! За это время можно ребёнка родить и вырастить. Все эти приборы до сих пор не развалились, только из-за количества намотанного на них скотча. Какой качественной и быстрой работы можно от них хотеть? Правильно, никакой! Вот, собственно это и есть две проблемы, которые могут уронить честь нашего предприятия, – закончил я, не отрывая взгляда от генерального.

– Я понял вашу позицию, Валентин Андреевич, – ого, он помнит моё имя, – но хотел бы услышать от вас некоторые уточнения. Как вы несомненно в курсе, химическая промышленность сейчас переживает не лучшие времена, как у нас в стране, так и во всём мире. Наш институт, к сожалению, не исключение. И с финансовой точки зрения он едва держится на плаву, откровенно говоря. А госзаказов в ближайшее время, о чем вы безусловно осведомлены, не предвидится. Но может быть вы сможете подсказать, где бы нам всем достать денег для зарплаты новым сотрудникам и закупки нового оборудования? А то у нас в Совете Директоров уже все головы сломали, как бы решить ЭТУ, – он выделил голосом, – проблему.

Мозгами я понимал, что действительно пора заканчивать. Но то ли накопившаяся усталость и раздражение требовали выхода, то ли какой-то демон тянул меня за язык, но остановиться я уже не мог.

– Я же, Наум Зиновьевич, не имею финансового образования, и мне за решения таких задач денег никто не платит. А единственное предложение, которое я могу сделать по данной проблеме, совет директоров вряд ли одобрит.

– А вы всё же попытайтесь. Иногда… – он пожевал губами, – не специалист может выдать такое уникальное решение, которое профессионалы, почему-то пропускают.

Я глянул опять на Жданова. Тот молча сидел с закрытыми глазами, и можно было подумать, что он вовсе не следит за разговором. Но на самом деле Пётр слишком хорошо меня знал, и наверняка уже догадался, какие будут мои следующие слова.

Я поднял глаза на Больцмана и, глядя ему прямо в глаза, произнёс:

– Всё очень просто, чтобы купить что-нибудь нужное, нужно продать что-нибудь ненужное. Может быть лишний домик в Майами, может быть лишнюю яхту, а может и машину сменить на какую попроще. Но, как я уже говорил, совет директоров вряд ли оценит моё предложение.

В зале воцарилась гробовая тишина. Все знали, что «язва» я ещё та. Но то, что я вот так, прямо в лицо предложу Больцману вкупе со всем советом директоров, поменьше тратить денег на себя любимых! Этого не ожидал никто.

Я спокойно смотрел на генерального. Весь запал и кураж куда-то сразу ушли, как, наверное, бывает у тех людей, которые долго и мучительно шли к какой-то очень важной для них цели, и наконец достигнув её, испытывали только опустошённость, усталость и отсутствие видимости следующей вехи на своём пути.

Больцман смотрел на меня, прищурив глаза. Посверлив меня взглядом ещё пару секунд, он процедил.

– Я сообщу о вашем предложении Совету Директоров, а уж решение по нему будут принимать они сами, – и, приподняв голову, произнёс уже для всех, – а теперь Дамы и Господа, если больше ни у кого никаких предложений нет, предлагаю разойтись и обдумать то, что я говорил в первой части нашего собрания. Всем спасибо.

И поднявшись с места, он проследовал к выходу из конференц-зала.

Все начали расходиться, и я, развернувшись лицом к залу, повсюду замечал бросаемые на меня взгляды. Хотя большинство из них и были сочувствующими, а некоторые даже откровенно восхищёнными, но заметил и парочку подленько-злобных. Ну да и хрен с ними всеми!

– Пошли что ли тоже? – окликнул меня Пётр.

Я молча пошёл к выходу. Мне даже показалось, будто люди стали чуть охотнее уступать мне дорогу. Мы прошли по коридору и, спустившись по лестнице, прошли в свою лабораторию.

– Ну, давай рассказывай, какая муха тебя укусила? – начал прямо с порога Жданов. – Чего ты взъелся на этого клоуна? Он же теперь тебе жизни не даст, самое меньшее. А самое большее – уволит к чертям, уже завтра.

Было заметно, что Пётр действительно переживает.

– Завтра вряд ли, но в ближайшее время, скорее всего, точно, – ответил я устало, присаживаясь в рабочее кресло. – Не знаю, что на меня нашло. Вроде перед собранием и мыслей таких не было, но вот как только он меня окликнул, так меня и понесло. Понимаю же, что лишнее говорю, но остановиться не могу. Прямо как вилами кто в зад подталкивает. Такая злость на этого пейсатого засранца разобрала, со всеми его «членами Совета», что прямо зубами вцепиться был готов.

– И давно ты так евреев не любишь? – удивился мой собеседник.

– Да дело не в национальности. Будь он хоть эскимосом, меня его личный снобизм и лицемерие достали. И не важно носит его папа кипу, тюбетейку или собачий треух. Я же знаешь, как в анекдоте. Про тот, где идёт грибник по лесу, заходит за куст и видит, как маленькая девочка поймала белого кролика и лупит его бейсбольной битой изо всех сил. Размочалила того уже в хлам. Шерсть в одну сторону летит, мозги в другую, бита по самую рукоятку в крови. Мужик глаза вытаращил и говорит так, с дрожью в голосе: «Девочка, а за что ж ты так животных-то не любишь?». А она глянула на мужика искоса, потом на биту свою, потом опять на мужика, и отвечает ему негромко, прищурив глаз: «Да я, дяденька, и людей-то тоже не очень». Вот и я, не очень. У меня это чувство интернациональное. Но так, как сегодня с этим паразитом, ещё никогда не было. Сам понять не могу, чего понесло.

– А не гуманный ты человек, Валентин Андреич, – заявил мне слегка повеселевший после анекдота Жданов. – Можно даже сказать – мизантроп.

– Гуманизм, Пётр Алексеич, – это искусственно созданное человеческим обществом теоретическое мировоззрение. И к его практическому применению само общество до сих пор не готово, – сообщил я вяло. – Да и разновидностей этого гуманизма чёртова прорва, причём некоторые из них противоречат не только друг другу, но и на мой личный взгляд, даже здравому смыслу. А всё потому, что люди постоянно забывают, что они по-прежнему часть природы, не смотря на все свои амбиции и самомнение. А в природе никакого гуманизма не существует. С точки зрения законов природы, жизнь лысой обезьяны, которая загаживает всё вокруг себя отходами жизнедеятельности, ничем не более ценна, чем жизнь какого-нибудь шакала, который эти отходы утилизирует. Причём, для окружающей среды шакал даже больше пользы приносит, что бы там эта обезьяна о себе не думала. Нельзя сказать, будто чья-то жизнь важнее, и его интересы в приоритете. Всё взаимосвязано. Слушай, – спохватился я, – чего я тебе это всё объясняю? Ты же сам биолог, и не хуже меня в этом разбираешься.