Импориум 1. Следящие тени. Книга 1

Один острый клюв до резкой боли и крови уколол палец девочки. И их когти всё настырнее пытаются впиться в руки, которые мешают дверям оставаться открытыми. Это будет настоящий бой, девчонке придётся за каждую последующую секунду своей жизни биться со свирепой оголодавшей сворой. Это сопротивление быстро расходует силы. Девчонку заливает пот. Потоки, что текут со лба, ослепляют глаза, попутно заливаются через распахнутые губы, она часто-часто глотает образующуюся во рту массу из пота, слюней и соплей. Не остаётся вокруг неё воздуха для очередного глотка. Ладони её непросто влажные они мокрые. Сами руки невыносимо отекают. Не понять, она так громко кричит потому что ей страшно или потому что ей больно?

Шкаф утерял состояние равновесия, начал заметно сильно раскачиваться. Гретель кидает то в одну, то в другую сторону. Одежда мотается перед лицом, девчонка начинает путаться ещё и в ней. Скорее всего она вот-вот упадёт набок или вывалится в комнату.

Ещё один клюв оставил на ладони девочки глубокий порез. Гретель провыла от боли, тут же прислоняет губы к ссадине. От раны окровавливает зубы. Птицы же, пользуясь паузой, раскрывают двери настежь. Девчонка предстают перед стаей во всей своей пленительной красе. К ней с поваленного стола тут же кидаются несколько чёрных птиц.

Гретель, схватившись за прибитый к стенкам шкафа шест с одеждой, со звенящим писком всем своим весом навалилась вперёд. Шкаф окончательно потерял равновесие и полетел навстречу птицам. Рассёк воздух, нарушил ряды кружащих. Рухнул дверками вниз. Под весом шкафа давятся до однородной массы несколько птиц. Жижа крови и потрохов просачивается внутрь шкафа через множество трещин. Гретель при встрече с полом прикусывает губу, непосредственно в момент удара довольно сильно ушиблась грудью.

Груда одежды наваливается сверху, девчонку почти полностью поглощают её собственные наряды. Они как нечто плотное и вязкое обхватывают десятками рукавов, держат сотнями рук. Тело Гретель застревает в крайне неудачном положении, при котором ноги сильно задраны по отношению к остальному телу, отличная поза, чтобы вывернуть желудок и затем захлебнуться своими же отходами. Стечением случая её нижние конечности касаются задней стенки шкафа, в то время как передние пола. И вот она неожиданно для самой себя оказалась в тесном замкнутом пространстве, наполненном пылью. Её словно засыпало землёй. Уже через пару глубоких вздохов ей будет ещё больше не хватать кислорода. А стало совсем темно. Она не может видеть, не может двигаться, дышать не может… только слышит, как над ней проносится громогласный вихрь. Он не останавливается, но по неизведанным причинам становится тише. Создаётся ощущение будто смерч выходит на улицу.

А тут ещё вблизи к полу удушливо воняет потрохами птиц. Рот раскрывается, Гретель жадно заглатывает тухлый воздух. Дыхание учащается, чувство удушения усиливается. И пробует она извиваться. Но то, что похоронено с ней в шкафу, не желает её отпускать из своего плена, тут есть место ровно для её остывающего тела.

В стонах, в завываниях и криках… В слезах, в пыли и грязи Гретель пришло осознание, что она больше не слышит птиц, она не слышит ударов их крыл, их голос, их полёт, их зов, их жажду, злость. Она в этой мёртвой тишине слушает своё хрипящее дыхание и свой хлюпающий рот…

Оказавшаяся вниз головой девчонка смогла ногами выдавить заднюю стенку шкафа. Выбиралась из удушливой камеры она ровно также, на четвереньках вперёд ногами. Выкарабкавшись, падает в случайной позе на образовавшуюся в комнате гору мусора. Практически ложится на лопнувшее дерево и гвозди, как если бы собралась попробовать насколько удобной получилась кровать.

Полной грудью глубоко вдыхает, быстро выдыхает и вдыхает вновь. Жадная, она стонет от каждой порции, что проникает в её лёгкие. Пыльный испорченный вонью помёта и останками птиц воздух кажется ей чистым и пьянящим. Она хочет вдохнуть его как можно больше. Шумное дыхание будоражит затихшее пространство. Девчонка сейчас очень нерешительна и очень пуглива. С удивлением смотрит на окружающие вещи, осторожно осматривается.

Мир вокруг перевернулся кверху дном, стал неузнаваемым и страшным. В комнате погром. Вещи разбросаны и зачастую поломаны. Отдельные тумбы повалены, стол перевёрнут кверху дном. Разбита потолочная лампа. Во всем этом помещении не найдётся ни одного целого стекла или, скажем, уцелевшей керамики. Разбитые лица элегантных кукол теперь можно собирать как мозаику, они выглядят скорбно и пугающе. Вокруг много осколков, кусков дерева, разодранных тряпок и порванной одежды. Вата, нитки, верёвки. И весь этот хаос толстым слоем покрывают чёрные перья с кучами помёта. Среди которых несколько десятков трупов птиц. Кровь, потроха и кости. Конкретно сейчас чьи-то останки оставляют на пижаме Гретель лиловое пятно, пропитывают ткань и раскрашивают в красные цвета белую кожу чуть выше колена.

Настоящий ураган здесь проходил. Ужасный и беспощадный. И шёл тот не рушить дома, влекла его жажда по человеческие души. Жестокая судьба готовила девчонку как обед для птиц. О, она совсем не подходит на роль гарнира.

На фоне хаоса появились тени, и вокруг стало гораздо светлее. Гретель весьма неуверенно встречает обновившейся мир, осторожно и неспешно сползает с кучи мусора, поднимается на ноги. Теперь через окно, что стало почти круглой дырой, льётся белый свет солнца, очень яркий после темноты их тел. И там за границей комнаты всё опустело.

Птиц не стало, улетели туда, откуда их позвало. Как будто и не было их никогда. Сама улица, как и комната, заполнилась сотнями чёрных перьев.

Девчонка, конечно, видела в газетах статьи про некую болезнь, что поражает здешних птиц, вызывает у них бешенство. И она сама порой замечала их странное поведение, неестественные повадки, что говорить, они даже нападали на дворовых собак. Тех что поменьше забивали насмерть, а затем… Гретель не смотрела, что было затем. И никогда не думала, что в один день птицы решат разделать её саму, как дворовую лайку. В опустевшем поселении мало еды для них, огромные стаи будут голодать.

– Да, и какие слова мне сказать родителям насчёт комнаты? – тихо просипела…

Прервал короткую тишину звук, что вновь заставил девчонку вздрогнуть. Из вентиляции послышался лёгкий непрекращающийся скрежет когтей. Звон из стены, места, где, должно быть, ещё сохранилась тень. Только подумала о конце и снова начало.

Стараясь не шуметь, тщательно выбирая место среди перьев, куда можно поставить ногу, Гретель осторожно подобралась к кровати, напротив которой как раз расположилась вентиляция. Встала на матрас и приподнялась на носочки, заглядывая в место, откуда исходит зловещий звук. Сейчас в комнате достаточно света, можно многое разглядеть.

Первым выдал себя качающийся винт, следом за ним привлекает внимание причина колебаний. За шум ответственна птица, застрявшая в лопастях. Ворон дёргается, пытается выбраться, но, по-видимому, загнал себя в смертельную ловушку. Механизм слишком тяжёлый. Ни один рывок не приносит результата, упорство лишь расходует силы. Сейчас он такой безобидный, раскрыл клюв тяжело дышит, сердечко же, нет сомнений, стучит со страшной силой. Беспомощный, жалкий. На этой птице все перья на месте, и никакие наросты себя не выдают. Красивый, если можно так сказать, тёмно-синий окрас прелестен.

Он не первый из стаи, кто застрял под этим винтом. Их часто влекло в вентиляционный туннель желание свить гнездо. И что говорить, его достаточно просто освободить, нужно только желание подойти и выкрутить пару болтов.

Девчонка стоит, никуда не спешит. Замерла сама, остановился на вентиляции её взгляд, секунду назад взволнованный, живой, теперь холодный и стеклянный. Не моргает и будто бы не дышит. Губы плотно сжаты. И что у неё в руках? Пульт? Но от чего? Большой палец медленно проглаживает по красной кнопке. Неизвестно её предназначение. Рядом нарисована парочка некричащих надписей: "Увеличить", "Уменьшить". На самой же наклеена только одна заглавная буква: "В".

А птица уже не дёргается, ждёт своей неизбежной участи. В чёрненьких глазах заметный испуг, они же смотрят через прутья ржавой вентиляции на ту, кто будет вершить его судьбу, и, кажется, просят пощады. Но тот взгляд, что встречает, холодный как снежная буря, безжалостный как надвигающийся ураган. Палец с усилием жмёт на кнопку.

Сразу за этим внутри стены что – то загудело, и гул постепенно нарастает. Раздался скрежет, загремели начавшие движение проржавевшие механизмы. Задрожала и затряслась даже разбитая лампа на потолке. Птица задёргалась, начала вертеть головой, пытается понять или же найти причину надвигающегося на неё шума. Кренится к низу, видимо, что-то понимает. Наверно… Последний его встревоженный взгляд одарил комнату своим вниманием, и винт дёрнулся. В одно мгновение могучий сильный ворон превратился в месиво из крови и перьев.

И лопасти, движимые не устающим мотором, продолжили перемалывать тело. Стучат, давятся на грани того, чтобы заглохнуть, но всё же тщательно проделывают возложенную на них работу. И не остановятся до тех пор, пока от гордого пленника ничего не останется.

Дисперсное облако грязи и крови выбрасывается из вентиляции в комнату, орошая всё вокруг. Брызги покрывают обои, распространяются по потолку. А одна особенно крупная капля попала на бледный лоб, напоив холодную кожу. Её обладательницу охватил внеземной покой. На губах застыла улыбка.

Глава 2.

– Что снилось в эту ночь?

– Ужин. Их много собралось отобедать.

– Кто были гости?

– Сложно сказать. Их нельзя назвать людьми. Их нельзя назвать животными. У них многое взято от человека, та же осанка, способ взаимодействия с миром, схожие повадки, эмоции вполне гуманоидные, осознанный взгляд. Разве что вместо кистей рук, ног и даже головы была соответствующая часть тела животного. Копыта, рога, хвосты. Там были свиньи, собаки, волки, рогатая скотина… ещё парочка козлов.

– Ты была среди них?

– Нет, рядом с ними. Выступала поваром и официантом. Подносила, убирала, подливала вино, а также параллельно готовила. Та ещё карусель, посуда сыпалась из рук, печку раз за разом заливало кипящей похлёбкой. У меня было столько ожогов, кожа на руках практически сварилась. И так сложно их всех удовлетворить. А если животное что-то не устраивало, оно впадало в жуткую ярость. Это было страшно. Туда-сюда летали острые столовые инструменты, разбивалась о мою голову посуда с неугодной пищей. Один визжащий поросёнок чего стоит, сэр. Неудивительно, что мой фартук и поварской колпак были пропитаны вонючками бульонами. И как мерзкое дополнение всюду, во всех укромных и не укромных местах, налипли остатки еды. Макароны висели на ушах и мотались прямо перед лицом.

– Чем же ты их угощала?

– Сырым мясом.

– И снова кровь. Тебе снова снится кровь.

– Да, но тут важно сказать, чьё это было мясо. Вы хотите знать?

…

– Мясо людей, сэр. Я скармливала животным людей. Забавный каламбур получается, да? Вроде бы, и противоестественно, но вы не поверите, насколько всё выглядело гармонично. И самый травоядный козёл ел мясной пирог из человеческих почек с огромным аппетитом. Только не спешите осуждать, я нисколько не отходила от кулинарных традиций, засовывала в рот яблоко, из ушей удаляла серные пробки, а в задницу заливала бульон.

– Это ужасно… Это ужасно! Нам необходимо вернуться к терапии. Ещё придётся удвоить дозу принимаемых препаратов, уколов и таблеток, многократно увеличить количество процедур с шоковым импульсом. Возможно, хотя бы тогда в твоём разуме промелькнёт крупица света. Или же пусть навсегда погаснет сатанинское пламя. Ужасно!

– Да, я приму всё из ваших рук. И нож, и яд… Но вы не учтивы, сэр. Вы так неучтивы. Вы ведь не спросили, что было главным блюдом. Ведь обед не может быть завершён, если гости не отведают главного блюда. Оно самое ключевое, то чем повар особенно гордится и непременно сумеет приготовить лучше других. Что говорить, по повару будут судить по его главному блюду. Оно стоит на серебряной тарелке на подносе под крышкой, остывает. Долго томилось с зеленью в духовке.

– И что же им было?

– Вы, сэр. Я подала им вашу отрезанную голову… зверям понравилось.

…

Блокнот Гретель.

(Из маленькой записной книжке, спрятанной под кроватью)

…

Родители в спешке собирают вещи, мы уезжаем. Я не понимаю, что происходит, в чём причина всего. Вокруг много людей, и все бегут куда-то. Крики, ругань. Почему, почему они так кричат? Разгорается хаос, мир слетел с орбиты. Оттого, должно быть, окружающие вещи ходят ходуном, земля дрожит, и, кажется, небо вместе с ней. Это конец всего? Последний день мира? Мы всё бросаем, рвёмся прочь из родных мест вслед за остальными, я не хочу уезжать.

Том вечно плачет, рыдает как девочка, хочется, чтобы он наконец заткнулся. Это невыносимо, я ударю его, если он не прекратит. Размажу сопли по своему кулаку. Родители ничего не объясняют, говорят слушаться.

…

Две недели в дороге. Очень устала находится в одном положении, трястись на бесчисленных ухабах, порой ещё выпадает подпрыгивать. Очень болит то, на чём приходится сидеть. Эх, станет плоская. Мало ли нам мучений, посланных судьбой? Мы усложняем себе жизнь сами. Стоило ли забивать две трети машины сумками да толстенными чемоданами? Ими заняты и багажник, и половина задних сидений. А что-то из этого постоянно упирается в спину.

От езды голова идёт кругом, еда в моём животе крутится как бельё в стиральной машинке. Но все равно лучше, чем у Тома, младшего братца постоянно укачивает. И почему он должен сидеть рядом со мной? Почему его нельзя положить в багажник и чем – то хорошенько придавить?

Останавливаемся только в придорожных отелях, и лишь на одну ночь, затем снова едем. Уезжаем всё дальше и дальше. Мы никогда не вернёмся?

…

Наконец-то бросаем якорь. Ходить по земле, рада и тому. Ноги ватные, словно мне их пересадили от некого "инопрешеленца". Прибыли в место, которое предстоит называть домом. Но это здание больше похоже на сарай для скота и сена, оно маленькое серое гнилое, совсем не такое, как наш старый дом. Дырявая крыша, треснувшие стены, искривившейся пол. Ещё напоминает склеп, частично морг. У меня даже нет отдельной комнаты, приходится делить её с Томом.

Тётка Софи, старшая сестра мамы, живёт здесь. Толстая свинья, прошу прощения за крик души. Именно эта тётка заставила нас поселиться в самую вонючую дыру в мире. По правде говоря, эта женщина и сама воню… В общем, теперь выбора нет, либо под дырявой крышей, либо на улице с беспризорными собаками вперемешку с крысами… А, впрочем, второй вариант не так уж и плох. Можно даже попробовать с кем-то из них подружиться. Вон симпатичная жирная крыса сидит на трубе. Милаха.

…

Продолжаем жить в здании, что вот – вот сложится как карточный домик. Учимся с Томом на дому, к нам приходит старый грязный дядька с глобусом, сильно напоминает бомжа. От него и пахнет соответствующе. Мочой, перегаром и дерьмом. Заторможенный, нередко уснёт во время урока. Ещё любит залезть под стол, уж не знаю, что он там ищет.

Мама пытается привести быт в порядок, месяц чистит пыль, но всё тщетно, этот дом из неё состоит, если соскрести весь слой грязи, он точно завалится. У папы проблемы с делом, занимается работой к которой совсем не приспособлен. Грузит ящики в порту – это не для него. Его и обманывают часто. Люди с кораблей грязные не только на руки, как минимум ещё на совесть. Эх, живём практически на сбережения. Очень тоскую по старому дому.

…

Здесь становится очень холодно. И от пробирающих до костей ветров севера не спрятаться, ходим с братом, укутанные в одеяла, как два медвежонка. Сейчас пишу, а руки дрожат, читаю написанное, а из-за рта вырывается пар.

У нас почти не осталось денег, на всём экономим. Питание стало на уровне хлева, ни овёс, конечно, но что-то из той же бочки. Мы едим одну лишь кашу, что очень непривычно. У неё нет вкуса. Разве так бывает? Но зато есть неприятная консистенция и тошнотворный привкус. Хочу что-нибудь сладкое и желательно вкусное, чтобы растекалось во рту. Правда, теперь не до того. Всё утро и до сих пор из глаз бегут слёзы. Желчь образовалась под языком. Сегодня чёрный день. Пришло сообщение из старого дома, умер дедушка. Он не захотел ехать с нами. Остался, теперь навсегда. Родители говорят, что мы даже не поедем проститься с ним.

…

У папы жар, лежит несколько дней не поднимаясь. Это выглядит опасно, мне страшно за него. Такое тяжёлое дыхание, несвязная речь. Чем я могу помочь? Стою подолгу на коленях перед сном, но боги глухи. Одна беда идёт за другой, теперь нам не перепадает и гроша. Уже накопили кучу долгов, нечем платить даже за аренду этого сарая. Его хозяйка, старая карга по совместительству моя тётка, недавно приходила заявлять, что скоро разгонит нас вслед за тараканами. Выгонит на улицу и всё отберет вплоть до комплекта нижнего белья. Впрочем, тараканов тут ещё полно, значит бояться нам пока что нечего.

Между тем хочу пойти работать, бросить школу и помогать семье. Разносить почту или найти какое-нибудь занятие в порту. Мама запрещает, говорит опасно, изнасилуют у рыбацкой лодки, украдут, удушат и закопают в саду. Неперспективно.

…

Недавно подслушала разговор родителей, они обмолвились о старом доме. Я ожидала тёплые воспоминания и надежды, но вместо этого получила лишь испуганные подавленные голоса. Почему-то они боятся его, страшатся даже о нём говорить. Шептали как будто наше прошлое жильё – это что-то запрещённое, магазин оружия или лавка с наркотиками. Но мы ведь действительно можем вернуться к месту, где были богаты и где неплохо жили. Такая идея лично для меня очень притягательна.

Решила немного им помочь, подтолкнуть к правильному решению, так сказать. Несколько дней назад наврала, что у меня завелись вши. Ходила чесалась. О, мама с папой переполошились, почти час копались в моей волосне. Ничего не нашли. Ещё бы, я ведь мою. И, кажется, поняли не слишком хитрую уловку, пригрозили, что при следующем подозрении на паразитов придётся подстричь меня налысо. Нет, этого я допустить не могу. Моя коса… она не может пасть жертвой идей…

Ещё одну попытку предприняла только вчера. Съела перед родителями кузнечика. Или же это был таракан? Уж не рассмотрела, кто именно там ползал. С усиками и несколькими парами ножек… Так грустно на меня смотрел… Мама попыталась вытащить насекомое у меня из-за рта, чуть было не просунула пальцы между моих зубов. А, все равно не успела, я проглотила головастика. Он был горький, ещё и на зубах хрустел, фу. Шевелился за щекой, фу. Затем сказала ошарашенным родителями, что очень хочу есть. В этот день думаю, какое бы деяние совершить, так скажем, завтра.

…

Позавчера нам отключили электричество, погасли лампы. Вчера нам перекрыли воду и… как теперь… Что на улице под кустом? И это ещё как оказывается мелочи. Сегодня в нашей с братом спальне обрушилась крыша, мы на тот момент кстати были в кроватях. Рухнувшее мне на лоб деревянное перекрытие испортило хороший сон, а кроме того оставило огромную шишку чуть выше правого глаза. Да, жизнь, как и дом, расходятся по швам.

И вот хорошая новость, но не для меня, в округе объявился старый приятель папы, тоже бежит от кошмаров жизни. Богатый дядька, он не раз бывал в нашем старом доме, всегда дорого одет, но всегда как петух. Его жена курица – любительница нацеплять на свою шкуру меха убитых зверков. И этот приятель предложил папе крайне выгодное дело, как он сам подобное сомнительное предложение называет. Мутный тип, я бы ему не доверила даже ногти подстричь на руке. Отцепит сразу все пять пальцев. Его банковские счета нажиты ложью и обманом. Но по разговорам от новых задуманных проектов пахнет хорошими деньгами. Что же дядька – он хваткий, среди зубов сверкают золотые клыки.

Завтра этот приятель пригласил нашу семью на представление в огромном театре и последующий ужин, всё за его счёт. С нетерпением жду шоу, наверно, не буду спать всю ночь. Насыщенный будет день.

…

Следующие записи не структурированы, отдельные фразы, заметки. Черкание ручки выдаёт тревожность, промокшие от слёз страницы – горе.

Листы блокнота перепачканы следами гари местами обожжены.

…

Гретель вновь задёргала за ручку, надавила на дверь. Но всё тщетно, что-то мешает, подпирает снаружи. Это выглядит таким спланированным и пугающим. Как будто её специально заперли, оставив на корм птиц. Девчонка некоторое время стояла, щипая себя за нижнюю губу, собирая мысли в кучу.

После ничего иного не нашла, упёршись одной ногой в кровать, другой в пол и прислонившись к двери спиной, стала из-за всех сил толкать. Тяжело, зубы стиснуты, губы поджаты, мышцы натянуты как струны. Надулись все вены рук, ладони сжались в кулаки. Она уже вся трясётся. И понемногу усилия начали приносить результат, щель, ведущая на свободу, растёт. Вместе с этим стал раздаваться неприятный скрежет из коридора. Нечто весьма тяжёлое действительно подпирает и теперь изо всех сил сопротивляется движению. Сердце колотится. Девочка мычит. Кажется, вот-вот упадёт от напряжения.

Неудивительно, что уже вскоре Гретель оставили силы, она отпрянула от двери. Согнувшись как рыболовный крючок, упёрлась ладонями в колени. Ноги, как и руки, заметно дрожат. Ну, по крайней мере, можно попробовать примериться к проходу. Что же, стройная девчушка могла бы попытаться пролезть, кое-чего можно втянуть, а кое-чего не из рыхлого теста слеплено. Правда, и тогда пролезать будет довольно тяжело и небезопасно. Можно застрять. Можно разодраться. А можно остаться и быть разорванной птицами. Последний вариант явно пугает больше, Гретель делает глубокий вдох, рукой проглаживает от шеи до живота, как если бы по велению её пальцев тело могло выровняться в одну линию.

Рука и уже еле-еле просунешь, что до другого более выразительного. Плечо, голова, грудь, талия… Кажется, сейчас оторвёт себе ухо. Чем может, цепляется. Чем получается, отталкивается. По-видимому, часть кожи всё-таки придётся оставить в комнате. Да, и одна половина там, в тёмном коридоре, другая пока здесь, очень незащищённое положение. Остаётся только довериться пустоте и скрытому в ней. Ещё корявый угол двери, к которому приходится прижиматься, добавляет к процессу мучений. Не нахватать бы заноз в самых интересных местах.

Высунув около половины себя и перекинув косу с одного плеча на другое, остановилась осмотреться. Ведь чувствуется, дверь заперта не просто так. Чей-то умысел был оставить её сегодня в комнате. Вдруг вылезать вообще не стоит. Что если в доме беда. Гретель не понимает происходящего, её одолевает тревога и дурные предчувствия. Домыслы стремительно нагнетают волнения.

А тут впритык к двери стоит старый дубовый комод, к нему приставлены несколько табуреток, пара стульев, два ящика. Очень старательная работа, и всё так компактно уложено, будто бы собирали детский конструктор. Определённо, это доставляло некоторое удовольствие тому, кто воздвигал кучу. Ещё бы он оставил пояснения к своим действиям. Гретель попыталась оттолкнуть от себя самое большое зло, хотя бы немного ослабить его давление. Но уж слишком комод тяжёлый, совсем не поддаётся. Раскачивается от каждого рывка лишь стоящая на нём ваза с завядшими ромашками. Тот, кто притащил сюда это столярное чудо, был сильным. Руки у него были мужские, крепкие и наверняка обладали огромными мускулами.

Где-то слева раздался скрип, заставил Гретель бросить её занятие, быстро повернуть голову в сторону звука. Она прямо-таки не ожидала, что в сей момент кто-то может быть за спиной. Перепуганный взгляд встретила медленно раскачивающаяся дверь. Словно невидимые пальцы призраков держат за ручку и тянут в разные стороны. Говорить о сверхъестественном, правда, явно не приходится. Дом-то ветхий, в его коридорах часто гуляет ветер, он и есть тот самый дух, который приводит в движение люстры, мотает на петлях двери, тревожит шторы и всё прочее, подвластное его порывам.

В это же время, пока девчонка ждёт знаков судьбы, нечто показалось над комодом. Высунулась бледная лысая макушка, по обе стороны которой свисают редкие длинные волосы. Кожа на голове настолько тонкая, что видно всё содержимое, начиная с сильно вздутых чёрных вен и заканчивая тёмно-коричневым черепом. Не привлекая к себе ни капли внимания, оно продолжило подниматься, пока над комодом не показались тёмные впадины, где обычно у людей бывают глаза. Взгляд неизвестного существа ненадолго задержится на девчонке, после оно вновь спрячется за мебель.