Вселенная вас услышала. Продолжение романа

Вселенная вас услышала

Продолжение романа

Лилия Максимова

© Лилия Максимова, 2023

ISBN 978-5-0055-3976-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владивосток, 2020 год

– Аня, хорошая моя, ну потерпи еще немного! – Олег Клементьев выглядел не просто уставшим, он был вымотан до предела, и это было бы заметно даже постороннему, а не только его жене, чутко наблюдающей за состоянием супруга через экран телефона. Видеозвонки – это все, что у них сейчас было.

– Олежка, я так скучаю, – Анин голос дрогнул против воли. – Держись, родной, осталась пара дней.

Еще в конце апреля Олег, не предупредив никого из домашних, ушел в «красную зону», оправдываясь на следующий день тем, что все случилось внезапно: пришлось подменить заболевших коллег. Но в тот же вечер Аня обнаружила пропажу старой дорожной сумки, полупустую полку с его бельем и вешалки без рубашек. Значит, собирался заранее. Значит, знал, куда шел. Врачей катастрофически не хватало, хирургов – особенно. Это был выбор без выбора: Олег просто не хотел уговаривать жену, не было сил смотреть в ее умоляющие глаза.

Чертов вирус косил людей избирательно. Не успели городскую клиническую превратить в кoвидный госпиталь, как половина персонала переболела, несмотря на защитные костюмы, делающие врачей похожими на космонавтов. Болели, не покидая «красную зону», не рассказывая родным: а какой смысл? Вторая половина сотрудников переболела бессимптомно. Или не болела вообще? Дурацкий термин – «бессимптомный больной»…

Прогнозировать течение инфекции поначалу вообще никто не брался: «легкие» больные внезапно попадали на искусственную вентиляцию, «тяжелые» неожиданно выздоравливали. Заведующего отделением Ерохина еле вытащили: был и ИВЛ, и противомалярийные препараты, и сменяющие друг друга антибиотики. Марь Санну, старшую медсестру, спасти не удалось. Самого Олега три дня лихорадило так, что он не понимал, где находится, а на четвертый отпустило. Просто отпустило – и все! И все… на пятые сутки – за работу. Поэтому он, вероятно, задержится в «зоне» еще на неделю. Как только жене сказать?

С другой стороны, как уйти? Каждый день – несколько операций, плюс обходы. Эта треклятая зараза жрет не только возрастных, но и молодежь, причем непонятно, по какому принципу! На вечер, например, назначена операция девочке, совсем юной, возраста его дочерей. Тромбоз глубоких вен: ждать нельзя, совсем нельзя. Олег устало потер глаза. Надо хоть немного отдохнуть перед операцией. Про «поспать» он уже давно не заикается, сон не идет уже несколько суток.

– Аня, нам должны сегодня нового УЗИста прислать. Проконсультируешь человека по поводу дуплексного сканирования? Флебограмму сделать не можем: у пациентки противопоказания на ввод контрастного вещества. Вася Ерохин позвонит тебе сегодня, ладно?

– Олег, допплерография – там все сложно… Давай я сама?

Слова сорвались с Аниного языка быстрее, чем она подумала: просто так хотелось хоть чем-то помочь ему…

– Нет, тебе сюда нельзя, мы это уже обсуждали, – резко перебил ее муж. – У тебя дети, думай о них!

– У нас дети, – Аня старалась говорить как можно мягче: пожалуйста, пожалуйста, не злись! – И раз ты там, то, может… Я просто приду на полдня, посмотрю тяжелых… Тебя обниму…

– Нет, я сказал! – рявкнул Олег, хлопнув ладонью по столу так, что Аня от неожиданности выронила телефон.

Мелькнул узор линолеума, и экран стал темным. Потом снова появилась Аня.

– Прости, Олежка, прости! – зашептала она извиняющимся тоном, как будто уронила не сотовый, а самого Олега. – Я все понимаю, я больше не попрошу… Я жду тебя, осталось-то – всего ничего.

Гнев мужчины выключился: Клементьев всегда умел справляться с эмоциями.

– Это ты меня прости, милая! У меня просто крыша едет от всего этого ада… – он понял, что сболтнул лишнего (ни к чему ей знать подробности!), и моментально перевел разговор на то, что ее волновало. – Мне тут немного задержаться придется, поэтому «всего ничего» придется отложить.

Глядя на готовое заплакать любимое лицо, он попытался улыбнуться: надо бы подбодрить, да вот только ресурсов нету!

– Неделя, не больше! Я обещаю тебе, обещаю! – затараторил он, не в силах больше выносить эту пытку. – Анечка, милая, все! Больше не могу говорить, мне пора! Девочек поцелуй за меня. Я люблю тебя. Очень.

Видеозвонок прервался, и Аня, наконец, позволила пролиться своим слезам. Что за мука приходить каждый день на работу и понимать, что твой муж совсем рядом, но к нему нельзя! Окно ее кабинета УЗИ, расположенного в поликлиническом отделении, выходило как раз на соседний корпус больницы. Там сейчас «красная зона», там ад. Она это знала и без Олега. Ира Ерохина, жена завотделением, приносила «сводки с полей» чуть не каждый день: сколько новых пациентов привезли, сколько умерло, хватает ли персоналу защитных костюмов. Эта чертова защита ни черта не помогала! Но что еще врачи могли сделать, если делать все равно что-то нужно? Просто работать, верить в силу жизни, и… не пускать в «красную зону» своих жен.

Клементьева и Ерохина дружили давно, еще со школьных времен, когда учились в параллельных классах. Потом Ирка увязалась за Аней поступать в медицинский, потом тоже вышла замуж за врача. Олег и Василий легко поладили, особенно в тот период, когда после десятилетнего отсутствия, Клементьев вернулся в городскую клиническую и начал лихорадочно наверстывать упущенное время. Аня всегда знала, что в клинике эстетической медицины муж не навсегда. Как только на заработанные деньги удалось купить собственную квартиру, Олег уволился, хотя очередь к нему на операции была на полгода вперед. Он иногда возвращался на сложные случаи, но теперь основной специализацией была сосудистая хирургия. И он ни о чем не жалел. Аня тоже. Они оба работали, и любимое дело компенсировало просевший доход.

В дверь постучали, Аня машинально вытерла слезы и надела маску на лицо. Скорее по привычке, чем веря в ее волшебство. Ирка влетела в кабинет как ракета:

– У тебя никого? – огляделась она и спустила маску с левого уха.

Аня стянула свою:

– Через двадцать минут первая запись. Пришла пораньше, хотела Олега попросить к окну выйти, но он сказал, что сил нет. По телефону поговорили.

Ирка похлопала по плечу подругу, которая снова задумчиво уставилась на окна корпуса напротив.

– Уже знаешь, что они решили еще на неделю остаться? – Аня кивнула, и Ерохина покачала головой. – Думают, мы не догадались, что их 45 суток превратились в восемь недель потому, что оба на больничном провалялись. Еще и работали при этом! Теперь бухгалтерия не понимает, как им табель заполнять.

Ирина хорохорилась и шутила, стараясь забыть, как в течение этого самого больничного рыдала в кабинете главврача, умирая от страха за мужа. Теперь счастье переполняло ее, потому что… просто потому, что он живой!

Излучая оптимизм, Ерохина доверительно наклонилась к подруге:

– Мой-то, Ань, прикинь, у меня сегодня фотки «голые» попросил! – под удивленным взглядом собеседницы она прыснула. – Представляешь, сколько энергии у вернувшегося с того света человека? Он мне по вечерам такие сообщения строчит, что телефон краснеет! Я в первый раз в жизни пароль поставила, чтобы дети случайно не наткнулись.

Она прошлась по кабинету и заглянула за ширму.

– Можно я тут у тебя слегка пошалю? А то у меня медсестра сидит.

Не дожидаясь разрешения, Ерохина юркнула в укромное место и, расстегнув халат на груди, стала экспериментировать с ракурсом.

– А твой тебе что-нибудь пишет по ночам?

– Пишет, – тихо откликнулась Аня, не вдаваясь в подробности.

В первые недели отсутствия Олег действительно писал ей нежные глупости, потом заболел, и из их общения совсем ушла радость. Остались усталость, сложно сдерживаемое раздражение и отчаяние от никак не заканчивающейся разлуки.

– Лушина, вот ты как была дурой деревенской – так и осталась! – Люсьена оттолкнула кузину от окна сестринской, выходившего в больничный коридор, и закрыла жалюзи. – Уж почти год, как из твоей Ольховки тебя вытащили, а деревня из тебя все прет и прет! Чё ж ты на людей-то «в открытую» пялишься?

Даша обиделась:

– Это, между прочим, и твоя Ольховка, хоть ты и уехала из нее на два года раньше!

– Так ты ж еще и вернуться после медучилища туда умудрилась! – Лушина-старшая фыркнула и поправила кричаще-рыжую шевелюру, которая настырно выпирала из-под медицинской шапочки. – Ну как же? Сёмик твой там остался ненаглядный! И где сейчас твой Сёмик? Поматросил – и бросил! И ищи ветра в поле!

Она плюхнулась на табуретку и продолжила нарезать колбасу солидными ломтями. Потом положила один кусок на хлеб и выдала двоюродной сестре вместе с очередной порцией нотаций:

– Вот когда тебя жизнь чему-то здравому научит? Мама-учительница только говорить красиво и научила, а жизни – нет! А кто жизни научит? – Люсьена замерла в ожидании правильного ответа и, не дождавшись, ткнула себя в пышную грудь. – Я научу, детка, держись меня!

Светло-карие глаза Даши увлажнились:

– Я ж любила его, Люсь, понимаешь?

– Не Люсь, а Люсьена! – одернула Лушина младшую сестру. – Не зря ж мать моя, женщина, кучу романов заграничных перечитала, имя мне красивое выискивала! Люсьена я! Сколько можно говорить?

Она откусила огромный кусок от своего бутерброда и стала жевать, не прекращая рассуждать о высоких материях:

– А Семён твой – козел настоящий. Только и достоинств что рост два метра, бицуха прокачанная, да дядька на таможне, который помогал шмотки из Китая таскать! А сейчас граница прикрылась – и где твой Семён? Пффф – сдулся Семён! И больничку нашу деревенскую оптимизировали. Если бы не мама твоя, которая слезно молила тебя пристроить, и не Люся-спасительница, которая в городе уже три года трудится, так бы и сидела Дашка в деревне: брошенная и безработная!

Лушина-старшая шумно отпила растворимый кофе из огромной кружки и с удовольствием вытянула ноги. Даша тихо кивнула:

– Спасибо тебе, Люсь, правда, спасибо! Но Сёма все-таки – не козел. Он в Москву уехал, его мама сказала. Может, когда там устроится – и меня заберет?

Ее взгляд из-под медно-рыжей челки все еще таил надежду, но Люсьена снова фыркнула:

– А сам он тебе что-нибудь сказал? Нет! Ни ответа, ни привета. И новый номер телефона, который его матушка никому не дает! Так что, милая, забудь – и дело с концом! Тут городских – валом: на любой вкус!

Носик Даши с фамильными Лушинскими веснушками, наследством давно умершего папы, поморщился. И Люська весело брызнула своей рыжей россыпью на щеках:

– Да ладно, брось, я уж давно поняла, что тебе кто-то из наших приглянулся: ты уж месяц тихоней ходишь, я все вижу! Рассказывай, а то сама догадаюсь!

Даша зарделась:

– Не могу, Люсь, он женат… Я лучше о Семёне думать буду, хоть отвлекусь от этих мыслей. Стыдно ужасно…

Люсьенка хлопнула себя по аппетитной ляжке.

– Но только, пожалуйста, не завотделением, ладно? Я на него давно заглядываюсь, а тут и повод есть прильнуть к начальственному плечу: Марь Санна-то наша, царствие ей небесное, себе замену не оставила! А я в старшие медсестры оч-чень даже гожусь: и опыт есть, и стать!

– Жалко ее, да? – грустно вздохнула Даша. – Хорошая была женщина.

– Конечно, жалко, – легко согласилась кузина. – Но думать надо, куда суешься: тут же адище адский. Она, кстати, так и говорила! Вот только деньги на дороге не валяются: доплаты нам обещали? Обещали! Но одно дело мы, молодухи, а другое – Марь Санна, ей же почти шестьдесят было!

– Она внука растить помогала, – попыталась было оправдать Даша коллегу, но Люся разделалась с ее аргументом на раз:

– Ну, и где сейчас Марь Санна?

Дверь сестринской открылась, и в кабинет заглянул завотделением:

– Девочки, это у вас тут вкусненьким пахнет? Ужина не дождались? – он обернулся и позвал коллегу из коридора. – Анатолич, иди сюда, нас тут вкусненьким накормят!

Люся расплылась в улыбке: рыбка сама идет в сети – поди плохо?

– Да, Василий Федорович! Я могу и горяченьких бутербродов настрогать, я шустрая!

– Ну, о’кей, шустрая, давай! Мы бы перекусили, да спать пошли. А то час промедления до ужина по расписанию – сплошное расточительство! После операций жуть как спать хочется!

Ерохин подмигнул обеим сестричкам и присел на кушетку. Пока старшая Лушина возилась у микроволновки, младшая достала еще две тарелки и пару кружек.

В сестринской появился Клементьев, Даша вспыхнула и засуетилась с удвоенной энергией:

– Олег Анатольевич, Вы где сядете: с этой стороны стола или у двери?

Олег выглядел чуть менее уставшим, чем обычно, и гораздо более довольным: последняя операция прошла хорошо, они спасли девочку с тромбозом.

– Я не буду есть, Даш, ты мне просто чаю налей! – попросил он, присаживаясь рядом с Ерохиным и, прислонившись спиной к стене, прикрыл глаза. – Когда-нибудь закончится этот день?

– Нет, Анатолич, так нельзя! – возмутился Ерохин. – Ты и есть толком не ешь, и ночами не спишь: я же слышу, как ты ворочаешься. Не пойдет так дело, не пойдет! Ну-ка, девочки, давайте сюда самый большой и горячий бутерброд, будем героя кормить!

Василий Федорович встал сам и, слегка подтолкнув коллегу, усадил его к столу. На тарелке перед Олегом возникла еда, в кружке – чай.

– Девочки, вот, что я вам скажу! – продолжил завотделением мотивирующую речь. – Этот человек… этот, не побоюсь этого слова, хирургический гений, совершил сейчас такое! Я два дня над тромбозным случаем голову ломал, девчонке той все хуже становилось, а Олег… Олег Анатольевич… раз – и нету тромба, вуа-ля! Я же говорю: герой!

– Олег Анатольевич, Вы – герой! – торжественно признали сестры.

Клементьев молча отмахнулся и укусил бутерброд. Его лицо скривилось, но он мужественно заставил себя дожевать.

– Черт, после этого долбаного вируса на вкус все, как резина!

– Точно! – расхохотался Ерохин, уплетая свою порцию. – Но после света в тоннеле и путешествия в мир иной все, что находится в этом мире, мне решительно нравится! За жизнь, что ли, ребята?

Вся четверка дружно подняла кружки и соединила их на весу над серединой стола. Олег допил чай и поднялся.

– Даша, утром принеси мне, пожалуйста, карты прооперированных, ладно? И девочку эту проверь, мне первым делом ее состояние доложишь.

Василий тоже встал и, запихивая в рот остатки бутерброда, дал указание Люсе:

– А потом мне на подпись все, хорошо? Спасибо, коллеги, за приют – разрешите откланяться.

– Василий Федорович, можно Вас на разговор? – догнала уже в коридоре старшая Лушина заведующего, он остановился, и Люся легонько потянула его за рукав к двери бельевой. – Я вот тут порядок навела вместо Марь Санны, то есть, после того, как она уже не смогла… Не посмотрите?

Заглянув внутрь, Ерохин реально не понял, на что тут смотреть: полки, белье, порядок. Ну, молодец, Лушина, что сказать? Но смотреть-то на что? Он повернулся, и тут же все стало понятно. Люська приперла его бюстом к стеллажу и горячо зашептала:

– Василий Федорович, я еще и не такое могу! Вы только скажите, что надо сделать? Я ж шустрая!

Ерохин сделал шаг в сторону и остановил ее на расстоянии вытянутой руки. В его глазах плясали смешинки:

– Нет, Лушина, сразу – нет! Вот просто не надо – и все!

– Чего не надо? – опешила рыжая девица.

Василий помотал головой, стараясь не рассмеяться, чтобы не обидеть человека на всю жизнь.

– Шустрить не надо, и… должность старшей медсестры я тебе все равно не дам!

– Эт почему? – Люська уперла руки в бока: обижаться она явно не собиралась.

Завотделением покачал головой:

– Ума бы тебе, Людмила – цены б тебе не было!

– Я не Людмила, а Люсьена! – повысила голос Лушина на покидающего бельевую завотделением.

– Тем более! – послышалось уже из-за двери.

Люська беззвучно плюнула и отправилась обратно в сестринскую.

– Эх, не получился карьерный рост! – досадливо махнула она рукой и подперла ею подбородок. – Ты чё ржешь? Думаешь, ты лучше?

Смеющаяся Даша сделала еще один глоток чаю.

– Он ведь тоже женат, Люсь, как и…

Она осеклась, и Люсьена укоризненно покачала головой.

– Да вижу я, в кого ты втрескалась, чего уж! Анатолич, по-моему – вообще бесперспективняк! Ему, почитай, уже полтос скоро, зачем он тебе?

– А тебе Ерохин зачем? – огрызнулась Даша.

Люська всплеснула руками:

– Ну не для души же? Это должны были быть вложения в будущее. Вложения – от слова «вла…».

– Дура ты! – прыснула Даша, махнув на сестру полотенцем. – Олег мне просто нравится. Он же талант, так все говорят. И руки золотые.

– М-м-м, уже Олег? – заинтересованно промычала Люся сквозь откусанную баранку. – Да ты от него вообще ничего не дождешься: ни денег, ни карьеры. Ты ж не знаешь ничего… Сейчас расскажу!

Она подлила себе кипяток и застучала ложечкой, размешивая новую порцию растворимого кофе.

– Он раньше главврачом в наикрутейшей клинике был, пластические операции делал. Денег – куры не клевали, бабы красивые, им же сделанные, вокруг вились… Говорят, что пока его папенька тут, в городской, завотделением был, Олег наш к нему на интересные операции бегал, чтобы квалификацию не потерять. А потом, так и вообще, взял – да и вернулся в нашу больничку насовсем. Ну, больной же? Больной на всю голову! Пару лет назад ему предложили вместо ушедшего на пенсию папаши должность начальственную занять – так этот чудак отказался. Я, конечно, не сама слышала, но Марь Санна рассказывала, что он не захотел бумажной работой заниматься, и так, мол, столько времени профессионального потерял. И завотделением стал Ерохин, хоть и младше он Анатолича года на три! Но они как-то без обид, уживаются. И жены у них – не разлей вода.

– Я утром слышала в ординаторской, как Олег орал на свою по телефону, – с робкой надеждой проговорила Даша.

Но Люська только хмыкнула:

– Орет, потому что любит. Она к нему сюда рвется, как и Ирка Ерохина, а мужики их чуть не матом кроют, чтобы снаружи удержать. Нет, Даш, слонику не светит! Это нас с тобой удерживать некому. Поэтому мы тут сидим, а их жены – там, в безопасности.

Олег лег в постель, не раздеваясь, и откинулся на подушку. В этой ненормальной новой реальности даже раздеваться приходилось по регламенту. Идешь в «красную зону» – надеваешь защитный «боекомплект». Выходишь – раздеваешься в «шлюзе» донага, в душ, а потом натягиваешь новую хлопковую пару: штаны, блузу. И носишь это до следующей смены. Вся «чистая зона» – как близнецы: медсестры в зеленом, врачи в синем. Все стерилизуется, свою одежду даже смысла нет доставать. Сумка Олега так и стояла в углу палаты, нераспакованная.

Палаты, отведенные для отдыха персонала, чем-то напоминали пионерский лагерь: мальчики – налево, девочки – направо. По четыре человека в комнате: двое работают, двое отдыхают. Они с Ерохиным и сменщиков-то почти не видели. Пока ты в душе, смена уже в «красную зону» вошла. За полтора месяца уже привыкли, нормальный режим. Еще бы… еще бы люди не умирали!

В комнату ввалился Ерохин и, смеясь, приземлился на свою кровать:

– Олег, ты прикинь! А я, оказывается, еще ничего в свои-то сорок пять! Меня только что в бельевой Люська чуть не совратила!

Клементьев в недоумении уставился на друга:

– А ты? Совратился?

– Да брось, – беспечно махнул рукой Ерохин. – Я Ирку люблю! Вот как выздоровел – так прямо не могу дождаться, как я ее любить буду.

– Это реакция на стресс, Вась, – усмехнулся Клементьев. – Помнишь, в меде учили четырем типичным реакциям организма? Бей, беги, прикинься падалью или… или секс. Деремся мы тут с вирусом каждый день, бежать некуда, падалью прикидываться – не наш метод. Поэтому секса хочется. Нормально это. Главное – до дома дотерпеть.

– Дотерпишь тут! – с наигранной ворчливостью заметил Ерохин и мечтательно вздохнул, перелистывая что-то на экране телефона. – Ты даже себе не представляешь, какие мне Ирка фотки прислала. Чер-те что, а не фотки! А вот эта… Святые угодники! Я ж когда ее просил, не думал, что она так…

Он сел в постели и, шлепнув рукой по щеке, медленно провел ладонью вниз, а потом оттянул ворот.

– Олег, ты в подростковом возрасте как из ситуации выходил? У меня была целая коллекция фоток из мужских журналов… Я на них…

– Да понял я, понял! – хохотнул Клементьев. – Что ж я, подростком не был? Иди уж, подросток, руки только помыть не забудь!

Уже у порога Ерохин обернулся:

– А ты Ане напиши. Может, у нее тоже расслабить тебя получится? Потому что, если ты сегодняшней ночью не уснешь – я вколю тебе кубик снотворного!

Нет, Ане он сейчас писать не станет: наверное, она тоже устала после работы. Скорее всего, сейчас ужинают с девчонками, обсуждают получение аттестатов… Дочери закончили девятый класс и, как все дети, радовались отмене выпускных экзаменов, случившейся из-за карантина. Дети – они и есть дети… Эх, что за возраст – шестнадцать лет!

Он заложил руки за голову: сон не шел, как обычно. Овец посчитать, что ли? Или в воспоминания удариться? Обычно приятное заснуть помогает… Так, что он делал, когда ему самому было шестнадцать? Школьный театр с Шекспиром, колхоз с клубникой, друзья-одноклассники Лиза и Сашка, увлечение Формулой-1. Аня тогда еще совсем ребенком была… А вот когда ей самой исполнилось шестнадцать… Был у них один забавный эпизод: из тех, что вспоминают в обнимку… Олег растянул в темноте всю ширь своей улыбки. Его маленькая Аня… Да и сам он тогда был размера на три поменьше.

1995 год

Держа Олега за руку, Аня шагала рядом с ним по уличному пеклу, но жарко ей было совсем не от этого. Вчера днем, лежа с подружками на пляже, она всерьез задумалась об одной вещи, которая теперь не шла у нее из головы. Девчонки болтали про парней, про то, что «они только этого и хотят», и про то, чего же они хотят конкретно. Ирка говорила, что ей, наверное, придется уступить своему мальчику, которому «это, кажется, позарез как нужно». Вера уже делилась опытом: секс – это совсем не приятно, и судя по тому, как она морщилась, хвастаться и вправду было нечем.

Аня осторожно посмотрела на Олега, который был увлечен пересказом какого-то фантастического триллера. Интересно, а ему это тоже нужно позарез? Да, наверное, нужно. Вон, какой он: высокий, красивый и… совсем взрослый! Девушки, его ровесницы, скорее всего, от него без ума! А он… он ведь тоже не железный… Четыре с лишним года назад, когда Олег заканчивал первый курс, ревность в первый раз посетила Аню. В школе-то за ним хоть Лиза присматривала, Анина старшая сестра…

– Олег, скажи мне честно: однокурсницы строят тебе глазки? – спросила его тогда Аня без обиняков.

– Строят, строят, – скорчил он ей шутливую рожицу. – Но жениться-то я на них не собираюсь!

– А на ко..? – невольно вырвалось у нее, и, чтобы не показаться навязчивой, Аня быстро прикусила язык.

– На тебе, конечно! – рассмеялся он. – Если будешь себя хорошо вести.

И, скрепляя обещание, Олег-первокурсник тогда в первый раз поцеловал ее в губы…

Да, она получила предложение, когда ей было всего двенадцать лет! Ну просто они с Олегом любят друг друга – вот и все! И возраст здесь значения не имеет. С другой стороны, если посчитать, то конфетно-букетная стадия у них явно затянулась. Теперь ей шестнадцать, и, может быть… им уже пора?

Конечно, решиться переспать с парнем до свадьбы – на это нужно иметь смелость. Но ведь другие занимаются сексом – и никто не умер! Вот Лиза с Алексом, например… Господи, если бы мама узнала сейчас о ее мыслях – просто убила бы на месте, и не видать ей никакого секса! Но… Аня снова взглянула на своего спутника… Ведь это Олег, с ним не страшно! И… он же все равно на ней женится!

Когда они дошли до дома, Аня уже почти решилась.

– К тебе или ко мне? – задал Олег обычный вопрос: они каждый день пропадали в гостях друг у друга.

– К тебе, – кивнула Аня.

«Если его родители дома – значит ничего не будет, – пронеслось у нее в голове. – А если нет – тогда я разрешу ему всё!»

И они свернули в соседний подъезд.

– Мам! Пап! – прокричал Олег Клементьев, закрывая за собой и Аней входную дверь.

Никто не откликнулся – значит дома пусто. Хм, и где ходят родители, когда они нужны больше всего? Олег надеялся, что они заведут с Аней беседу на какую-нибудь общую тему, потому что он, лично, за сегодня уже истощился. За все время их свидания Аня была молчалива и отвечала только «да» или «нет», да и то – не всегда к месту. Интересно, что это с ней? Вряд ли произошло нечто серьезное, иначе бы он обязательно почувствовал! Скорее всего, хандра: завтра ей в школу, конец каникулам!