Преступление Галилея, или Оболганный Аристотель

«…очевидно, имелось в виду поступательное движение земли, а не её суточное вращение; но в таком случае весьма непонятным становится происхождение дня и ночи, даже если принять противоземлие (антихон), по мнению Гумбольда, нарочно придуманное для объяснения дня и ночи, не прибегая к суточному вращению земли» (4, с. 16).

Всю эту затруднительную картину можно представить следующим образом. Солнце пифагорейцами представлялось как стеклянный диск, отражающий и свет, и теплоту от центрального огня, но сам этот огонь нами не виден. Если Земля совершает поступательное движение вокруг невидимого центрального огня, то одна её часть будет постоянно обращена к Солнцу, а другая – оставаться в тени. Если мы добавляем Противоземлие, находящееся постоянно у противоположной стороны земной орбиты, то в какой-то момент оно окажется между Землёй и Солнцем, но даже если оно и сможет его затмить, то этим объясняется смена дня и ночи лишь на одной стороне, в то время как на другой постоянно будет ночь, ибо движение Земли вокруг «центрального огня» – поступательное, одна её сторона никогда не будет обращена к Солнцу. Разбираться во всех этих трудностях на основе лишь мелких отрывков пифагорейских текстов, вряд ли стоит. Всё это разбирательство устроили те, кто упорно стремился сделать из мистиков-пифагорейцев лучших астрономов древности.

Вместе с тем пифагорейское представление о форме Земли сильно отличается от более ранних воззрений – пифагорейцы впервые в истории стали утверждать её шаровидную форму. Однако неизвестно, было ли это результатом исследований и размышлений или стало просто следствием применения того мистического подхода, который был присущ пифагорейцам. Как, например, они пришли к выводу о наличии «Противоземлия»? Они выдвигали гипотезу, проверяя её наблюдением? Или, наоборот, обобщая данные наблюдений, пришли к этому выводу? Нет. Они попросту были убеждены в совершенстве числа 10 (декады) и, стремясь сделать небесный свод совершенным, считали, что число небесных тел также должно быть равно десяти. Вот что о совершенстве декады говорит Филолай:

«Действия и сущность числа до́лжно созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она велика и совершенна, всё исполняет и есть начало (первооснова) божественной, небесной и человеческой жизни… Без неё же всё беспредельно, неопределённо и неясно» (цит. по: 1, с. 43).

Поскольку пифагорейцы насчитывали небесных тел только девять (пять известных к тому времени планет, Солнце, Луна, Земля, звёзды в целом), то, на основе представления о совершенстве декады и одновременно убеждения о совершенстве космоса, они предположили, что есть и ещё одно, нами невидимое: Антихтон (Противоземлие). По сути, новое небесное тело вводится просто «для ровного счёта».

Как пишет Диоген Лаэртский, из всех фигур Пифагор «считал прекраснейшим среди объёмных – шар, а среди плоских – круг» (11, с. 316). Учитывая общий подход пифагорейцев к их «открытиях» весьма вероятно, что представление о шарообразности Земли у них как раз и возникло по причине того, что шар является «прекраснейшей объёмной фигурой». Тем самым периодически встречающуюся оценку пифагорейцев как «исследователей», открывших шарообразную форму Земли, нельзя считать верной.

Между тем Диоген Лаэртский утверждает, что первым о шарообразности Земли заявил Парменид. Он был чуть младше Пифагора (примерно на 30 лет), а одним из его учителей был пифагореец Аминий, которого Парменид высоко чтил до самой его смерти. Не исключено, что пифагорейцы просто взяли представление о шарообразности Земли у Парменида. Но даже если мы будем считать, что автором этого представления является Парменид, то, опять же, нам совершенно неизвестна его аргументация. Что же касается возможности присвоения пифагорейцами чужих учений, то здесь следует упомянуть Гераклита Эфесского, считавшего Пифагора мошенником, который собирал различные знания и выдавал их за свои. Помимо того, что Пифагор обучался у Анаксимена, он был и учеником Ферекида; также он провёл много лет в Египте, где обучался у жрецов, а во время пребывания там попал в плен и оказался в Вавилоне, где был посвящён в религиозные таинства варваров. То, что сегодня известно под именем «теорема Пифагора» также имеет египетские и вавилонские корни… Все эти собранные отовсюду знания Гераклит называл «многознанием»; ставшая крылатой его фраза «многознание уму не научает» относится в том числе и к Пифагору – скорее, данная оценка несёт в себе следующее: несмотря на то, что Пифагор насобирал столько разного знания, ума от этого у него не прибавилось… Гераклит вообще крайне отрицательно относился к Пифагору и называл его учение «дурнописанием»… Настоящий философ всегда является несколько отстранённым от мира, он стремится к уединению, где может остаться один на один со своими мыслями, – таковым был Фалес, Гераклит… Пифагор же не был таким – это был хороший организатор, очень практичный человек, постоянно вводил в заблуждение других, изображая из себя чудотворца (ему приписывают массу чудес), и утверждая, что он прошёл через массу перерождений, а в одной из жизней был сыном бога Гермеса…

О шарообразности земли говорит и Платон, который, как считает И. Д. Рожанский (18, с. 175), заимствовал эту идею у пифагорейца Архита, героя его диалога «Теэтет», а также Евдокса Книдского, с которыми он общался. Также Платон утверждал вращение Земли вокруг «оси Вселенной», т. е. суточное вращательное движение:

«Землю, нашу кормилицу, утверждённую на протянутой чрез вселенную оси, поставил он стражем и творцом ночи и дня» (14, с. 46—47).

В целом, космологию Платона трудно отнести к науке, ибо она представляет собой лишь пропитанное религиозностью описание, лишённое аргументации, а потому рассматривать её мы не будем. Тезис о шарообразности Земли Платон также не обосновывает. С достаточно развёрнутой аргументацией шарообразности Земли мы встречаемся лишь у Аристотеля, к космологии которого теперь и переходим.

1.2. Аристотель

К особенностям космологии Аристотеля, обособляющим её от прежних античных авторов, можно отнести, во-первых, развёрнутую рациональную аргументацию, а во-вторых, целостность разработанной теории, все элементы которой взаимосвязаны. Кроме того, эта космология опирается на физику, разработанную тем же Аристотелем. Вместе с тем можно поставить и вопрос о том, все ли аргументы и положения этой теории принадлежат самому Аристотелю?

Как пишет И. Д. Рожанский, «можно считать несомненным» (18, с. 176), что Аристотель позаимствовал свои аргументы (за исключением физических) как о шарообразности, так и относительно размеров Земли у кого-то из математиков, предположительно, у Евдокса (или его ученика Калиппа). Но на основании чего это утверждается? Относительно заимствования аргументов о шарообразности Земли И. Д. Рожанский ничего не говорит, а относительно размеров Земли звучит следующее: «Страбон свидетельствует о том, что Эвдокс наблюдал с о-ва Книд звезду Канопус (α созвездия Киля), которая впоследствии была использована Посидонием для определения размеров земного шара. Естественно предположить, что наблюдения Канопуса Эвдоксом служили той же цели» (там же). Этого вовсе недостаточно для того, чтобы «считать несомненным» факт заимствования Аристотелем аргументации Евдокса. Также и относительно заимствования Платоном тех или иных воззрений Евдокса нельзя говорить однозначно. Евдокс появился в Афинах примерно в 385 г. до н.э., а в 381—380 г., согласно тому же Страбону, он вместе с Платоном отправился в Египет, где провел 13 лет (12, с. 117). При этом не сообщается, сколько времени там оставался Платон. Вместе с тем известно, что около 361 г. до н. э. Платон находился в Сицилии, где Евдокс его посещал. Во время второй поездки Платона в Сицилию (367—365 г. до н. э.) Евдокс замещал его на посту руководителя Академии. В отношении его возвращения в Книду данные разнятся; согласно наиболее авторитетному советскому специалисту по древнегреческой философии А. Ф. Лосеву (12, с. 118), это возвращение произошло примерно в 359—358 гг. до н. э. – за три-четыре года до смерти. Таким образом, Платон и Евдокс были тесно знакомы более двадцати лет, и выяснить, кто у кого что позаимствовал, не представляется возможным. Аристотель же появился в Академии примерно в 367—366 гг. до н.э. – получается, в то время, когда ей руководил Евдокс. Тем самым Аристотель был знаком с Евдоксом около 7—11 лет. Аристотель, выступая в роли систематизатора античной философии, многое берёт у других авторов, подвергая при этом их воззрения жёсткому критическому анализу, и этих авторов он, как правило, упоминает, умалчивая лишь о тех, кто не имеет особого значения. Евдокс отнюдь не относится к последним. Аристотель очень почтительно к нему относился, и упоминания о нём содержатся и в «Никомаховой Этике», и в «Метафизике». Однако об Евдоксе Аристотель ничего не говорит в своём сочинении «О небе», что было бы странным, если бы он что-то у него заимствовал в космологии. Вместе с тем переводчик А. В. Лебедев указывает, что когда в окончании гл. 12, кн. 2. «Метафизики» Аристотель говорит о сферах, то это свидетельствует о знакомстве «по крайней мере, с моделью космоса Евдокса» (3, с. 579). Про то, что Аристотель был хорошо знаком с Евдоксом, а значит, и с его учением, мы уже говорили, но из этого вовсе не следует, что он просто заимствовал его аргументы. Упоминание о космологии Евдокса и Калиппа также содержатся в кн. 12, гл. 8. «Метафизики», но, как замечает И. Д. Рожанский (17, с. 7), ещё немецкий филолог В. Йегер, высказал мнение, что эта глава является позднейшей вставкой и написана значительно позже других глав этой же книги. Переводчик А. В. Кубицкий (2, с. 577) говорит, что эта глава относится к позднему периоду деятельности Аристотеля – около 330 г. до н. э. – когда он в Афинах имел тесное знакомство с Калиппом. Трактат же «О небе» был написан примерно на двадцать лет раньше. На основании всего этого можно усомниться, что Аристотель заимствовал свою аргументацию шарообразности у Евдокса, а тем более, у Калиппа.

Аналогично и у Р. Ньютона мы встречаем утверждение, что идея прозрачных сфер была заимствована Аристотелем у Евдокса, к которому она и восходит (13, с. 78). Однако, во-первых, эта идея, как уже говорилось, восходит к Анаксимандру и Анаксимену. Во-вторых, по уже названным причинам, утверждать её заимствование Аристотелем у Евдокса нет оснований.

Первый аргумент Аристотеля в пользу шарообразности Земли чисто теоретический и восходит к положению о том, что «любая величина, имеющая тяжесть, движется к центру» (3, кн. 2, гл. 14, с. 339) – имеется в виду центр Вселенной, который, согласно Аристотелю, совпадает с центром Земли. В результате этого при формировании Земли «меньшие количества выравнивались бо́льшими посредством толкания вперед, производимого тяготением» (там же). Одновременно звучат и эмпирические аргументы, о которых предпочитали умалчивать те, кто веками распространял миф о приверженности Аристотеля лишь дедуктивному теоретизированию. Приведём цитату Аристотеля:

«Кроме того, [шарообразность Земли] доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, затмения луны не являли бы собой сегментов такой формы. <…> в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Следовательно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет Земля, то причина [такой] формы — округлость Земли, и Земля шарообразна.

Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью доказывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера. Стоит нам немного переместиться к югу или к северу, как горизонт явственно становится другим: картина звездного неба над головой значительно меняется и при переезде на север или на юг видны не одни и те же звезды. Так, некоторые звезды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в северных странах, а звезды, которые в северных странах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно не только то, что Земля круглой формы, но и то, что она небольшой шар: иначе мы не замечали бы [указанных изменений] столь быстро в результате столь незначительного перемещения» (3, кн. 2, гл. 14, с. 339—340).

Относительно аргументов противников шарообразной формы Земли Аристотель говорит:

«По мнению одних, [Земля] шарообразна, по мнению других — плоская и имеет форму барабана. [Последние] приводят в доказательство тот факт, что при заходе и восходе Солнца его скрытая [за горизонтом] часть отсекается прямой, а не дугообразной линией, исходя тем самым из предположения, что, если бы [Земля] была шарообразной, линия сечения должна была бы иметь форму дуги. Однако они не принимают в расчет, во-первых, расстояние, на которое Солнце удалено от Земли, а во-вторых, [огромный] размер окружности, которая при наложении на эти по видимости маленькие круги издалека кажется прямой. Таким образом, эта иллюзия отнюдь не может служить им основанием для сомнений в том, что тело Земли круглое. Но они приводят дополнительный аргумент и утверждают, что эту форму Земля должна иметь вследствие неподвижности» (3, кн. 2, гл. 13, с. 330).

Движение Земли Аристотелем отрицалось. Его аргументы по этому поводу, а также их критика Галилеем будут рассмотрены нами позже2.

Аристотелем было развито представление Анаксимена о сферах. Ближайшей к Земле является сфера Луны. Всё, что находится в лунной сфере, стремится к Земле как центру Вселенной. В надлунном мире находятся сферы пяти известных на то время планет (Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн), сфера Солнца, и завершает мироздание сфера неподвижных звёзд, которая одновременно является и границей космоса. Особо стоит заметить, что «хрустальными» Аристотель эти сферы не называл, хоть это ему зачастую и приписывается. Он говорит просто о «сферах», к которым прикреплены небесные тела. Все эти сферы соприкасаются друг с другом. Поскольку одну сферу мы видим сквозь другую, можно называть их прозрачными. Термин же «хрустальные сферы» – это понятие Анаксимена, а не Аристотеля. Надо полагать, что представление о сферах возникло из-за невозможности найти другое объяснение тому, что небесные тела держатся в атмосфере, не падают и движутся по определённой траектории. Идея о том, что движутся вовсе не небесные тела, а прозрачные сферы, к которым они прикреплены, вроде бы давало надлежащее объяснение.

Согласно Аристотелю, звёзды являются неподвижными и прикрепленными к небесному своду. Если пифагорейцы считали, что звёзды движутся и издают при этом звук, но давали весьма странное объяснение тому, почему мы его не слышим, то Аристотель на это говорит: мы его не слышим, потому что звёзды, вопреки утверждениям пифагорейцев, недвижимы; любое же движимое тело должно издавать звук. Вселенная, согласно Аристотелю, шарообразна и конечна, за её пределами нет «ни пустоты, ни места».

Движение неба, как считал Аристотель, является равномерным и круговым. Если допустить обратное, то «у движения будет усиление, кульминация и ослабление» (3, кн. 2, гл. 6, с. 316). В движении же небесных тел мы кульминации не наблюдаем. А вот «у кругового движения нет ни начальной точки, ни конечной, ни середины, так как у него нет ни начала, ни конца, ни середины в абсолютном смысле: по времени оно вечно, а по траектории замкнуто и не имеет разрывов» (там же, кн. 2, гл. 6, с. 316). Аристотель не был первым, кто стремился движение небесных тел представлять круговым и равномерным. Таковое приписывается пифагорейцам Евдоксу и Каллиппу, о которых мы крайне мало знаем, а также встречается у Платона, который, как указывает Симплиций, «принимает как основное правило, что небесные тела движутся круговым, равномерным и вполне правильным движением, и он ставит тогда перед математиками следующую задачу: найти, с помощью каких подлежащих определению равномерных и правильных круговых движений окажется возможным спасти явления3, представляемые планетами» (цит. по: 10, с. 179). Позже принципу кругового и равномерного движения будут следовать как Птолемей, так и Коперник.

Данный принцип историками науки был подвергнут очень сильной критике. Так, У. Уэвелл пишет, что «это условие, в действительности несогласное с природой, впоследствии удерживалось с таким упорством, которое ввело в систему бесконечную путаницу» (21, с. 196). В унисон ему говорит и Я. И. Вейнберг: «ничто так не вредило успехам этой науки, ничто так не запутывало древнее учение о движении небесных тел, как именно гипотеза о круговом и равномерном движении» (4, с. 31). В качестве обоснования, почему такое представление господствовало среди астрономов веками, Вейнберг приводит слова Гемина о том, что «Философы пифагорейской и платонической школы… не могли допустить в вечных и божественных телах беспорядочного движения, вследствие которого они двигались бы то скорее, то медленнее, то, наконец, вовсе прекращали бы своё движение» (там же, с. 30—31). В отношении пифагорейцев и Платона, возможно, это и справедливо, а вот относительно Аристотеля дело обстоит не совсем так. Как мы уже видели, Аристотель приводит чисто рациональную аргументацию равномерного движения небесных тел, т. е. он это обосновывает, аксиома же в обосновании не нуждается. Само же круговое движение Вселенной он сам называет аксиомой и говорит, что это «непосредственно очевидно» (3, кн. 2, гл. 4, с. 314). Посмотрим ещё на аналогичную критику со стороны С. В. Щербакова: «два положения – неподвижность земного шара и кругообразность движений небесных тел – поставленные a priori, оказались роковыми для последующего направления мысли: представляясь несомненными аксиомами, вытекающими из ясного, здравого смысла, они надолго сковывали мысль исследователей, лишив её должной свободы» (23, с. 5). Что касается кругового движения небесных тел, то, как мы уже сказали, Аристотель сам признаёт это аксиомой, а вот относительно неподвижности земного шара как положения, принятого a priori, нельзя согласиться – аргументация Аристотеля по этому поводу, как мы уже сказали, будет рассмотрена позже.

Опровергнут же принцип равномерного кругового движения был Кеплером, согласно законам которого, планеты движутся по эллиптическим орбитам со скоростью обратно пропорциональной расстоянию от Солнца. И когда разные авторы критикуют аксиоматическое представление о круговом движении небесных тел, то они, конечно же, имеют в виду, что можно было бы изначально догадаться об эллиптической орбите этого движения. Но они упускают очень важный момент. В космологии Аристотеля, а также всех тех, кто представлял Вселенную как состоящую из множества наслаивающихся друг на друга сфер, движение небесных тел принципиально не могло быть эллиптическим. Небесные сферы, о которых говорили и Аристотель, и Анаксимен, и другие – это не геометрические модели, а реально движущиеся круги. И если бы крайняя сфера была эллиптической, то, во-первых, при её вращении постоянно бы то образовывалась, то, наоборот, возникала пустота за её границами, а согласно концепции Аристотеля, за границей крайней орбиты нет пустоты. Во-вторых, и это самое важное, небесные сферы вращаются, находясь внутри друг друга, – при эллиптических сферах такое бы было невозможно, такая сфера просто не провернулась бы внутри другой.

Итак, в уже рассмотренную нами эпоху появилось представление о движении Земли – у пифагорейцев. Но это движение, как уже было сказано, нельзя рассматривать как шаг к гелиоцентризму. Ничего подобного движению Земли вокруг Солнца в данный период не наблюдалось. Вместе с тем в данную эпоху появилось представление о суточном вращении Земли, но только не вокруг собственной оси, а вокруг оси Вселенной – у Платона. Это представление позднее было развито Гераклидом Понтийским, который учился и у пифагорейцев, и у Платона, и у Аристотеля. Здесь нужно сказать, что помимо двух главных моделей – геоцентрической и гелиоцентрической – в истории астрономии существовала ещё одна малораспространённая модель, представляющая собой нечто среднее между гео- и гелиоцентризмом. И впервые такую модель мы встречаем именно у Гераклида Понтийского, который считал, что Меркурий и Венера обращаются вокруг Солнца, а Солнце обращается вокруг Земли, которая, в свою очередь, совершает суточное вращение вокруг собственной оси. Позднее свои варианты гео-гелиоцентрической модели представили Теон Смирнский (II в. н. э.) и Марциан Капелла (V в. н. э.). Окончательный же вариант такой модели мы встречаем у Тихо Браге (1543 – 1601), который считал обращающимися вокруг Солнца не только Меркурий и Венеру, но также Марс, Юпитер и Сатурн; Солнце же и Луна в этой системе представлены обращающимися вокруг Земли.

Ещё следует сказать, что Аристотель, являющийся систематизатором множества наук своего времени, также выступил и систематизатором астрономических знаний. Он анализировал все имеющиеся на тот момент учения по астрономии, сопоставлял между собой, взвешивал аргументы в ту или иную сторону и, что является весьма важным, сопоставлял всё это со своими воззрениями по физике, которые часто выступали в роли весомого аргумента. Можно сказать, что Аристотелем был подведён некоторый итог доалександрийскому этапу астрономической науки.

В католической Европе перевод на латинский основных работ Аристотеля был осуществлён в XII—XIII веках. В том же XIII веке появляются средневековые университеты, возникшие на базе распространённых школ XII века, однако преподавание натурфилософских работ Аристотеля в некоторых из них (Париж, Тулуза) было изначально запрещено – пока не пройдут «проверку на ересь» (8, с. 220). Но с середины XIII века в Париже все известные на то время работы Аристотеля уже свободно преподавались (там же, с. 221). В скором времени сочинения Аристотеля, по сути, были канонизированы и считались незыблемыми вплоть до XVII века.

1.3. Александрийский период

Воспитанник Аристотеля Александр Македонский, как известно, прославился завоеванием больших территорий. Однако после его смерти созданная империя распалась на отдельные царства, одним из которых стал Египет. Столицей Египта был основанный Александром Македонским город Александрия. Именно этот город и стал вместо Афин новым центром научной жизни. Произошло же это благодаря династии Птолемеев, которые правили Египтом на протяжении IV – I вв. до н. э. и всячески поощряли интерес к наукам. В Александрию в то время съезжались учёные со всего Средиземноморья. Центром их сосредоточения стал мусейон – храм Муз, где занимались как исследованиями, так и обучением. Там была собрана огромная библиотека, в которой хранилось около 400000 свитков. Наиболее крупными учёными мусейона были Евклид, Эратосфен и Архимед. А из представителей астрономии – Гиппарх и Птолемей. Первый, хоть и не проживал в Египте, но периодически его посещал, второй же принадлежал к тем, кто переехал в Александрию (из Птолемаиды) и прожил там значительную часть своей жизни.

Одним из важнейших достижений древней астрономии стало учение об эпициклах, которые были призваны объяснить периодическое возвратное движение планет: астрономы наблюдали, что планеты движутся, потом останавливаются, затем происходит обратное движение, после вновь остановка и продолжение прежнего пути. Под эпициклом имеется в виду малый круг движения планеты, центр которого совершает движение уже по большому кругу вокруг Земли – деференту. В рамках геоцентрической модели, предполагающей неподвижность Земли, по-иному объяснить возвратное движение планет, пожалуй, было и нельзя. В гелиоцентрической же модели Коперника была выработана совершенно другая, более простая трактовка данного явления.

Нечто подобное эпициклам встречается ещё во времена Платона и Аристотеля. Из книги же Птолемея мы знаем, что проблемами эпициклов занимались «различные математики, а также Аполлоний Пергский4» (15, с. 373). Когда позже Коперник в своей работе «О вращениях небесных сфер» будет выступать против теории эпициклов, то его главным воображаемым оппонентом станет именно Аполлоний Пергский. Вместе с тем создание первой полноценной теории эпициклов, пожалуй, принадлежит уже Гиппарху. Им также было введено понятие эксцентрического круга, предполагавшего, что Земля находится не строго в центре солнечной орбиты, а несколько смещена в сторону. Это позволяло объяснить несовпадение полугодичных движений Солнца: от точки осеннего равноденствия к точке весеннего путь занимает 178 дней и 18 часов, а вот от точки весеннего к точке осеннего – 186 дней и 11 часов. Эксцентрический круг и эпициклы были объединены Гиппархом в одну систему. Дальнейшее развитие данная система получила у Птолемея, который её и уточнил, и несколько усложнил. Стоит заметить, что к представлению об эпициклах Птолемей вовсе не относился как к абсолютной истине, а просто считал это удобной математической конструкцией, позволяющей объяснить движение небесных тел.

Комментируя введение эксцентрического круга, Вейнберг восклицает: «земля сведена была с почётного места, на которое поместил её предрассудок многих веков и поколений» (4, с. 35). Однако представление о центральном положение Земли отнюдь не было предрассудком – слово «предрассудок» относится только к тому, что «предшествует рассудку», т. е. представлениям неосмысленным. В пользу же центрального положения Земли всё же приводились аргументы, например у того же Аристотеля. Данное представление было ошибочным, но оно не было предрассудком. Кроме того, смещение Земли со строгого центра солнечной орбиты всё же нельзя считать шагом в сторону гелиоцентризма.