Последний задремавший пассажир был разбужен и выставлен уже на кольце. Там стояли четыре машины – все желтые и размалеванные рекламой. Шофера курили под фонарем – ждали, пока подъедет Арчи.

– Ты когда завтра на маршрут выходишь? – спросил Антон Серегу. – Если я в семь тридцать, а Сашка – в семь сорок три, то следующий – Рома, а ему с утра к врачу, кровь сдавать натощак. И получается, что в восемь ноль пять выходить некому, вот, смотри…

Он показал нарочно прихваченное расписание в целлофановом кармашке, где пометил свой собственный график зеленым фломастером, аккуратными кружочками.

Антон очень любил не просто порядок соблюсти, а красиво его соблюсти. У него и в машине все было по уму – коробка с походным инструментом опрятная, чехол на сидении и занавеска, отделяющая от салона, подобраны по цвету. Толковый был мужик, что и говорить, притом без занудства, умеющий любое недоразумение с графиком уладить так, что все довольны.

– Тогда я могу выйти в восемь десять и потом на кольце подождать, – предложил Сашка. – Он же к половине девятого уже вернется?

– Залезайте, – позвал Арчи. Он в очередь с Петровичем развозил товарищей по домам – во втором часу ночи транспорт не ходит, а на такси денег не напасешься.

Желтая маршрутка, уже без номера, понеслась по ночным улицам. Арчи остановил ее у нужного подъезда. Это было совсем не вовремя – у шоферов как раз завязалась очень полезная беседа о ремонте правой двери, которую сволочи-пассажиры чуть ли не с корнем вырывают.

– Ну, пока, – сказал Антон и выскочил на тротуар.

Маршрутка унеслась.

Спать оставалось – всего-ничего, но зато следующий рабочий день был последним, а потом – двое суток совершенно свободны. Они были назначены для рыбалки – хорошей, полноценной рыбалки.

Шоферить на маршрутке Антону нравилось – публика садилась приличная, не склочная, с иными и разговор затевался приятный. И можно было по-всякому химичить с графиком, меняться, выгадывать несколько выходных подряд. Ему пришлась по душе эта арифметика; комбинируя, он ощущал себя асом, ловил кайф от причудливых, изысканных и точных решений.

Он, проводив взглядом маршрутку, уже предвкушал поздний ужин – большой бутерброд с сервелатом, кружку горячего чая с вареньем. И – спать, спать, спать! Антон, к счастью, умел засыпать сразу, только ткнувшись носом в подушку. Чего не досыпал ночью – добирал на работе, когда выходили получасовые паузы.

Подъезд был с кодовым замком. Антон нажал первую кнопку и услышал топот. Какой-то дядька, выскочив из-за угла, несся к нему с хорошей спортивной скоростью.

Понимая, что дядька бежит по каким-то своим неотложным делам и обращать на него внимание не надо, Антон нажал две следующие кнопки и толкнул дверь. В этот самый миг дядька, поравнявшись с ним, толкнул его в дверной проем и сам прыгнул следом.

Дверь захлопнулась.

Антон был крепкого сложения и духом не слаб. В молодости немало дрался; убедился, что побеждать страх и терпеть боль может не хуже любого иного сильного мужика, и угомонился, тем более, что приспела пора жениться. Брак не заладился, жена заболела манией величия – бизнесмена ей подавай! И ушла-таки к бизнесмену – этот Асаф держал на соседнем базаре прилавки с зеленью и орехами. Антон остался один, но знал, что это – ненадолго, вокруг вертелись свои же, таксопарковские дамы.

Так что он повернулся к странному дядьке с намерением разобраться и заранее сжал кулаки.

– Тоха, – сказал запыхавшийся незнакомец. – Не узнал? Да я же это!..

В дверь забарабанили.

– Кто – ты?

– Да Миха же… узнал? Нет?

– Миха? Васильев?

– Ну?!.

– Миха! Ох ты… А я думал, ты в Грецию слинял, что-то такое говорили…

Антон распахнул бывшему однокласснику объятия, но тот отстранился.

– Потом, потом. Пошли к тебе.

– Кто это тебя гонял?

– Да так, одни… Я у тебя до рассвета посижу. Ты во сколько встаешь?

– Рано. За мной в без четверти семь заезжают. Так что извини – я сразу спать лягу.

– И хорошо. Я уходить буду – дверь захлопну.

– Уходить?

– Да, где-то в шесть.

Те, что барабанили, образумились и пропали.

– Идем, – сказал Антон.

Миха явно был сильно напуган – попросил свет на кухне не зажигать, чтобы с улицы не засекли окно. Чай пили наощупь. Антон рассказывал о работе, об однокласснице Танюхе, которую вез как-то через весь город, так что вдоволь с ней наговорился. Миха как-то больше отмалчивался. Сказал, что работал в охранной фирме, там случились непонятки, часть охранников попросили уйти; потом работал телохранителем у какого-то банковского клерка, страдавшего, наверно, манией преследования. Но от кого и почему удирал – не признавался. Потом же и вовсе выдал:

– Тох, у тебя спальня изнутри запирается?

– Нет, а че?

– Плохо. Ну, ты что-нибудь придумай. Стулья, что ли, перед дверью поставь… или вот! Тахту подтащи. Пусть тахта дверь держит.

– Это еще зачем?

– Надо.

– Думаешь, эти твои вломятся? Так нам тогда лучше вдвоем в спальне лечь. И забаррикадироваться.

– Нет, в спальне будешь ты один. Не спорь. Так умнее.

– Блин, ты в своем уме, Миха? Ночью тахту к дверям тащить, потом от дверей!

– Сделай, как я сказал. Так надо, понимаешь, надо! Так – надо! И вот что…

Миха снял с шеи шнурок, на шнурке висела черная флешка.

– Вот это возьми, спрячь. Если я… если, ну, ты понял… В общем, никому не отдавай. И сам туда не заглядывай. Уничтожь.

– Да ты в ЦРУ, что ли, завербовался?

– Хуже. Ну, иди, ложись. Только дверь завали чем-нибудь. А я – тут, на диване. В шесть, если все будет хорошо, уйду.

– И меня разбудишь?

– Ну, разбужу.

– И мне в шесть утра баррикаду разбирать?

Антон уже начал сердиться.

– Слушай, так надо, – Миха был неумолим. – Я в шесть уйду, и ты меня никогда больше не увидишь. Не могу я тебе ничего объяснить, понимаешь? И давай ложиться, а то ты вообще не уснешь. Оно тебе надо?

Словом, уговорил.

Антон подтащил тахту к двери, открывавшейся в спальню, загородил проем и уложил на ту тахту девяносто восемь кило веса. Будильник он поставил на без пяти шесть.

В это время в спальне еще было темней, чем у негра в желудке. Проснувшись от гнусного писка, Антон зажег свет и оттащил тахту. Потом он распахнул дверь.

Миха уже встал с дивана, зажег на кухне свет, чтобы вскипятить воду для кофе, и как раз стоял лицом к этой самой двери. Тут-то Антон и увидел наконец его лицо.

Оно раздалось вширь, поросло страшным черным волосом. И ноздри разъехались, и углы рта. Губы у Михи сделались лилово-красные, будто намазюканные помадой. Из-под верхней наползали на нижнюю два желтоватых клыка.

Антон не мог бы объяснить, как у него в руке оказалась табуретка. Вроде стояла у самого шкафа – и сама в руку прыгнула, что ли? Он замахнулся и застыл, готовый сию секунду треснуть Миху по голове.

– Ну вот, – сказал тот. – Теперь ты знаешь. Дурак я… надо было сразу уходить, а теперь…

– Эт-то что т-т-такое?.. – спросил Антон.

– Влип я, Тоха. Я, честное слово, не хотел, чтобы ты знал! И дверь тебе велел закрыть… ну, мы же за одной партой сидели…

– А если бы я не задвинул дверь тахтой?

– Ох, не спрашивай… Когда накатит – ничего не соображаешь, а я третий день в дороге… нельзя было, понимаешь, я держался. Если бы увидел тебя спящего – мог и не сдержаться. Ты прости.

– Уходи, Миха, – сказал Антон. – Уходи, Бога ради. А то и я не сдержусь.

– Да бей хоть кувалдой. У меня теперь череп в пять сантиметров толщиной, наверно. Только если разозлишь – плохо будет. Мы ведь действительно теряем соображение. Опомнишься – пасть в крови, у ног покойник… Спасибо тебе за все – и кинь мне флешку. И пойду я.

– Как же ты? – не решаясь опустить руку с табуреткой, спросил Антон. – Как ты живешь с этим?

– А знаешь, неплохо живу. Раньше у меня перспективы не было – ну, охранник и охранник, на старости лет в сторожа бы пошел. А теперь у меня перспектива, если не буду клювом щелкать. Я уже себя зарекомендовал. Справлюсь с заданием – пойду на повышение.

Это звучало сильно загадочно.

– Ты иди, Миха, а флешку я тебе в окно кину. На тебя смотреть страшно.

– Ты меня больше не увидишь. А что помог – погоди…

Миха полез в карман, достал какой-то кожаный мешочек, высыпал на стол монеты, отделил две, остальное припрятал.

– Это золото. У нас между собой расчеты только золотом. Мы в расчете?

– В расчете, – ответил Антон, не сводя глаз с Михиной физиономии. Насчет пяти сантиметров вампир, наверно, приврал, но все равно – поди разбери, что там под торчащей волосней.

– Ты не обижайся. Ну, удачи!

С тем Миха и вышел из квартиры.

Антон приоткрыл окно и бросил ему флешку. Флешка была ловко поймана в кулак, шнурок накинут на шею. Теперь можно было прилечь еще на час.

Заснуть Антону удалось без четверти семь. А без пяти, разбуженный звонком, он чувствовал себя снятым с виселицы висельником – ноги подгибаются, глаза не открываются, руки не слушаются, тело куда-то влачится помимо рассудка. Хорошенькое начало рабочего дня…

На автозаправке он влил в себя чуть ли не поллитра крепкого черного кофе. Тогда только малость пришел в чувство.

В половине второго ночи, оказавшись дома, он отключил телефон и завалился спать с намерением проснуться ближе к обеду. Ни о какой рыбалке речи уже не было – рыбалка требует умиротворенно-созерцательного настроения, чтобы побудка ни свет ни заря – и та была в радость. Антону же казалось, что обрадовать может лишь одно – двенадцать часов полноценного сна.

Поскольку он был мужик хозяйственный, то мог не выходить из дому в выходной – продуктов в холодильнике хватило бы на несколько дней. Так что в первый он просто спал, ел и смотрел боевики. На следующий день вздумал заняться хозяйством – накопилось всяких прорех. А вот к вечеру решил все же прогуляться до «Финетты». Это было занятное местечко с живым нефильтрованным пивом, куда заглядывали хорошие знакомые – дядя Леша из мебельного магазина, Толик из поликлиники, Тищенко из пиццерии. Там и женщины появлялись – любительницы пива, но не поодиночке, а с подружками. Кое с кем можно было договориться и продолжить общение в иной обстановке – с Верочкой, скажем, которая уже года три была Антону доброй приятельницей, или с Ксаной.

– Тох, не оборачивайся, – прошептал дядя Леша, когда они уже с четверть часа просидели у стойки. – Тебя пасут…

Антон аж подскочил на круглом высоком табурете.

– Кто?!

– Тихо. Две классные телочки. Я их тут еще не встречал. Прямо затылок тебе сверлят.

– Мне?!

– Ну, не мне же. На кой я телочкам сдался?

Дядя Леша напрашивался на комплимент: ну, ты еще о-го-го! В свои пятьдесят шесть он был крепким дядькой без малейших признаков лысины и даже почти без морщин – с годами лицо стало рельефнее, и только.

Антону было очень интересно – кто бы мог им заинтересоваться? Он встал и прошел в туалет – только для того, чтобы, возвращаясь, окинуть быстрым взглядом телочек.

Они впечатляли!

Одеты обе были почти одинаково, в облегающие черные костюмчики с коротенькими жакетами, в белые блузки с защипами на груди. Обе носили маленькие галстучки – этакое элегантное ретро. Прически у них тоже были стильные – у одной короткая стрижка с нарочно оставленной длинной прядью, выложенной надо лбом волной, а у другой каре совершенно геометрической формы, с острыми уголками, доходящими почти до рта. И губная помада у телочек – одинаковая, очень темная…

Таких – с безупречной кожей, с идеальным макияжем, с безукоризненным маникюром, – Антону доводилось видеть только на обложках толстых глянцевых журналов. Подружки, бегавшие в «Финетту», были куда как попроще. И он, как только что дядя Леша, задал себе разумный вопрос: «на кой я телочкам сдался?»

– Не звать же их к нам за стойку?.. – неуверенно спросил он дядю Лешу.

– Захотят – сами придут.

И точно – рядом с высоким табуретом Антона был один свободный, и телочка с длинной прядью вскоре на него взобралась. Антон ощутил головокружительный аромат – такой, что глаза сами закрываются, а губы, наоборот, приоткрываются.

В «Финетте» наливали главным образом пиво, хотя в витрине за спиной у бармена Кости стояла целая коллекция причудливых бутылок – виски, джин, бренди, коньяки всех стран и народов. Телочка изящным пальчиком указала на «Реми Мартен», потом отчеркнула коготком на фужере, сколько налить. Взяв фужер в нежную фарфоровую ручку, повернулась к Антону и посмотрела ему в глаза.

Что было дальше – он плохо помнил. Что-то буркнул дяде Леше, сполз с табурета, наугад достал из кошелька бумажки и, не считая, положил на стойку. Телочка пригубила коньяк – вот только губки у нее были сомкнуты, и хотя жидкости в фужере стало чуть меньше, было непонятно – всасывает она коньяк, что ли? Потом она, не размыкая губ, улыбнулась Антону, и он понял: все, пропал…

Такого с ним отродясь не бывало.

Когда он открывал дверь, чтобы пропустить телочку, она быстро к нему прижалась. Антона обожгло, он только не понял – жаром или холодом. Руки сами вцепились в телочкины плечи, и Антон чуть было не начал целовать свое подозрительное приобретение при всем честном народе. Да и красавица была не против, но рядом оказалась ее подруга, чьи черные сверкающие волосы облегали головку бесподобным каре. Подруга чуть ли не оттащила телочку и прошипела какое-то сердитое слово – но ее лицо осталось неподвижным.

На улице было уже темно. Антон, подхваченный с двух сторон красавицами, влекся домой, не чуя под собой ног. Его хмельная голова парила в ароматных облаках.

Он нажал на кнопки кодового замка, телочки проскользнули первыми. Потом он открыл дверь своей квартиры, и они мигом оказались внутри. Антон задумался – вроде бы ему нужна только одна, что же делать со второй? Но размышления оказались короткими и бесполезными.

Он обнаружил себя на тахте, приходящим в чувство после долгого поцелуя. Голова кружилась, нижняя челюсть отправилась в автономное плаванье. А гостьи шелестящим шепотком переговаривались:

– Под шкафффффом понюхххххай….

– Чшшшшш…

– За шшшшшторами?..

Над Антоном нависло бледненькое личико.

– Не трожжжжжь, ишшшшшииии… – донеслось из угла.

Но личико приблизилось и темные губки наконец приоткрылись.

Антон не назвал бы это настоящими клыками – зубки были заточены под кошачьи клыки-иголочки, тонкие и длинные, сверкающие острыми граням. Это были подлинные произведения искусства – как и все во внешности телочек. Если бы перед первым и роковым поцелуем Антон не закрыл глаза – то раньше увидел бы кошачьи клыки, испугался и хотя бы заорал. А сейчас у него не было даже сил пошевелиться.

– Сссссама выпьешшшшшь? – спросила клыкастая очаровательница незримую подругу.

И тут в окошко влетел камень.

Звон стекла несколько взбодрил Антона. Его даже хватило на то, чтобы скосить глаза туда, где вываливались из разбитого стекла острые осколки. И он почти не удивился, увидев в дыре голубоватую рожу.

– Кажись, не опоздал, – басом сказала широкая щекастая рожа. – А ну, кыш отсюда! Вот я вас! Ишь! Разлетелись!

Разборка с телочками была вне поля зрения Антона. Он только слышал визг и шлепки, надо полагать – оплеухи. Наконец телочки отступили и сбежали.

– Ф-фух! – сказал спаситель. – Дай-кось я к тебе присяду. Вот славно, что успел. Глядишь, и впрямь бы выпили.

Антон беззвучно произнес «спасибо», но был понят.

– Ты полежи и, главное, не бойся, – спокойно говорил гость. – Я сытый. Нарочно, выходя в дозор, поужинал. Я вот почему приперся-то. Мне флешечка нужна. Девки-мурки ее не нашли – и чудненько. А мне ты ее отдашь. Ты ведь парнишечка неглупенький. Молчи, не напрягайся, я сам все за тебя скажу. Майкл, когда просил тебя флешечку получше спрятать, не сказал, что там на ней записано. А он ведь – гонец, он ее по тайному дельцу нес. Только выследили дурачка. Так что отдай, будь ласков, потому что Майкл за ней уж не вернется. Выпили, сволочи, нашего Майкла… и съели… А флешечки при нем, видать, и не нашли… Но мы не лыком шиты, мы их гонца изловили, и он сказал, что Майкла до твоего дома гнали, а вот от тебя он утречком ушел уже без флешечки… Так-то… Спорить ведь не станешь?…

– Я… ему… ее… отдал… – еле выговорил Антон.

– Непонятно выходит, дружочек. Если ты ему ее отдал – то отчего же они, когда дурачка нашего завалили, при нем ее не нашли?.. – тут гость задумался. – Вот что, покормлю-ка я тебя. А то, вишь, совсем дохлый. Будешь знать вперед, как с мурочками целоваться. Мурочки – они хитрые и нашего брата ловят – квакнуть не успеешь, как ты уж и выпит…

Хозяйничал гость быстро, споро, толково. Разом поспели яичница, бутерброды с колбасой, горячий и крепкий чай. Подперев Антона подушками, гость выпоил ему с полкружки сладчайшего чая, и тогда только Антон обрел способность жевать.

Поскольку спаситель, в свете явно не нуждавшийся, ради Антона включил люстру, то можно было разглядеть его во всех заковыристых подробностях. Желтоватый свет, упав на голубоватую рожу, вовсе не сделал ее зеленой, напротив – она обрела те белизну и сочный румянец, какие свойственны добрым молодцам на картинках в детских книжках с русскими сказками. Голубизна, впрочем, кое-где осталась – на висках, под ушами. Нос был репкой, улыбка – от уха до уха. На правой щеке и подбородке – шрамы, как от когтей. В левом ухе – золотая серьга кольцом, сантиметров пяти в поперечнике. Волосы, расчесанные на прямой пробор, оказались соломенного цвета и вились на концах. Широченную грудь облегала цветастая косоворотка, подпоясанная не кушаком, а тонким тросом, намотанным в дюжину витков, а с концов свисали прочные крюки (тут Антон понял, как спаситель добрался до окна). Еще за трос были заткнуты узорные рукавицы. Руки у него были такие, что ладонь накрыла бы большую блинную сковородку. На среднем пальце левой сиял перстень, лазоревый камень в нем был – с перепелиное яйцо.

– Это – стиль, так велено, – объяснил спаситель, глядя, как Антон на него таращится. – За него большие деньги плачены. Мы и в баню с вениками ходим, и медовуху пьем. Все по уму. А теперь, соколик ты мой сизокрыленький, давай вспоминай, куда флешечка подевалась.

– Флешку Миха мне точно давал на сохранение… – и Антон рассказал ночные приключения. – А потом я бросил ее в окошко, он поймал и убежал. Мне-то она на кой?

– Одноклассник, говоришь?

– Одноклассник.

– А школа – которая?

– Сорок седьмая.

– Это где же?

– Напротив памятника Семецкому.

– А, понял. Такая дурацкая, с колоннами?

– Она самая.

– Ты тут всегда жил?

– Как из роддома привезли.

– Ага… – спаситель задумался. – И Майкл где-то поблизости жил?

– А он – в пятиэтажке возле трамвайной остановки. Там внизу аптека…

– Понял. Дай-ка ручку и бумагу.

В Антоновом хозяйстве, кроме туалетной, бумаги не водилось – на кой она? – а ручку отыскали в ящике кухонного стола. Гость на уголке газеты с кроссвордами набросал план местности. Миха и Антон в те блаженные времена жили в одном квартале, только на противоположных углах, и, бегая друг к другу дворами, пересекали этот квартал по диагонали. Это и требовалось гостю.

– Вот тут Майкла подняли, – он ткнул авторучкой в середину квадрата. – Флешечки при нем не было. Значит, коли ты не врешь, он от нее избавился где-то здесь…

Авторучка обозначила отрезок от въезда в детсадовский двор до старых гаражей.

– Выходит, так… – согласился Антон. – Но какого лешего ко мне эти две гадины прицепились? С чего они взяли, будто Миха флешку у меня оставил?

– Мурочки?

– Они же флешку у меня искали! Или нет?

– Так мурочки-то в этом дельце сбоку припека! – загадочно объяснил гость. – Это наши разборки с вампами. Договор два года готовили. У них там сэр Роджер – умнейшая голова! Его не надуришь… По Интернету-то присылать опасно – нямищи поганые могут отловить, а документ важнеющий! Вот гореловские вампы к нам проект договора с Майклом послали. Дружок твой у вампов на хорошем счету был, да… уже лет шесть, как завербовали… боец был, боец!.. Мы выходили его встречать, но он на нямов нарвался, удирал от них, заскочил к тебе. И нямы его караулили до самого утра. Кто ж знал, что они теперь света не боятся? И выпили, и съели… И вот теперь вопросец отменный: это нямы мурок подослали флешечку у тебя забрать, или мурки свою игру завели? А, соколик?

– Я откуда знаю?!

– Да, знать тебе неоткуда, – согласился гость. – Но я так гляжу, ты в этом дельце споспешествовать нам можешь. Предлагаю уговор – ты вот тут, на этих задворках, помогаешь отыскать флешечку, а мы тебе за это – золота три червонца и охранный талисман, чтобы никто из конгрегации тебя никогда и пальцем не тронул, а не то чтобы выпить. Работенка с тебя потребуется небольшая, и днем ты там, на задворках, можешь шастать безопасно, а три червонца на дороге не валяются. Найди флешечку! Ведь, коли мурки за ней прибежали, то, статочно, нямам она не досталась?

– Кто такие нямы? – наконец догадался спросить Антон.

– Мерзость и гадость, – сразу ответил гость. – Узнать их легко – они все время бормочут что-то вроде «ням-ням-ням». Вампы – племя древнее и почтенное, они пьют понемногу, все не выпивают, отпускают человека. А нямы – и кровищу всю высосут, и еще печенкой закусят. Вот те и «ням-ням-ням»! Думаешь, что они сделали с Майклом? Он – вамп, его кровь им не по вкусу, так удавили и печенку сожрали, сволочи!

– Ни фига себе нямы… – пробормотал изумленный Антон.

– Они хотят, чтобы их нямпирами называли. А сами – людоеды! Им не энергия нужна, а печенки кус! Энергия, соколик, она в крови… А им кровь – ну, как тебе пиво, – объяснил гость. – Они от нее балдеют, и ничего кроме. Ну, больше тебе про сволочей и знать незачем. Довольно того, что они дружка твоего… Ну?

– Что – ну?

– Соглашаешься на три золотых червонца и талисман?

– Соглашаюсь! – заорал Антон.

– Вот и славненько! Сегодня же пойдешь и поищешь все давние Майкловы захороночки. Если он, удирая по знакомой местности, понял, что – беда, то ведь мог в захороночку сунуть флешечку, а, соколик?

– Мог! Я что, спорю?! – Антон принялся не то что ходить, а носиться по квартире, стукаясь о косяки и тормозя о стенки. – Ты что, совсем сдурел?! Ясно же сказано – буду искать! Нет, ты просто идиот какой-то!

Схватив со стола чайную кружку, Антон шваркнул ее об пол, осколки взлетели чуть не к потолку.

– Тихо ты, тихо… – зашипел гость.

– Что ты на меня орешь?! – вызверился Антон.

– Ахти мне! Понял! – и гость рухнул на колени. – Прости дурака! Ох, прости! Вперед таков не буду! Говорили мне начальники: жри, Герваська, от пуза, чтоб из ушей полезло! А я, шпынь ненадобный, поклевал, как птичка! Вот и не выдержал – сам не заметил, как жрать пристроился! Прости дурня бестолкового!

– Какая птичка, что ты несешь? – в необъяснимой злобе заорал Антон.

Гость вскочил с колен и выметнулся из квартиры.

Антон еще немного пометался, матерясь и круша имущество. Потом плюхнулся на тахту, вновь ощутив неимоверную усталость. Глаза его сами закрылись – и наступил черный сон без единого проблеска видений.

Этот сон длился, как потом оказалось, минут сорок. Очнулся Антон от легкого похлопывания по щеке. Приоткрыл один глаз и увидел широкую рожу недавнего спасителя.

– Простил? – с надеждой спросил тот.

– За что?..

– За то самое… Ты меня вперед не бойся! Я, к тебе идучи, буду наедаться, чтоб за ушьми трещало! – пылко пообещал спаситель. – А посуду тебе новую куплю. И дверь на петли я уже посадил, и стул починил…

– А что со стулом?

– Ты его в стенку запустил.

– Я что, умом тронулся?

– Вроде того. Понимаешь, в каждом человеке есть спокойствие. Вот коли тебя комар укусит, ты его пришлепнешь и дальше живешь, так? Это оттого, что в тебе спокойствие. Это вроде вещества такого, его когда-нибудь научатся выдаивать и лекарство делать, вроде валерьянки, только куда как покрепче. Мы его попросту бромом иногда называем. А когда его в тебе нет – ты комара пришлепнешь, и заорешь, и всех поблизости гнилыми словами покроешь, и убежишь неведомо куда, и все свои беды за сорок лет припомнишь, и будешь этак чудесить, покамест в тебе новое спокойствие не вырастет. Понял? Так что прости дурака Герваську!

– А ты-то тут при чем?

– При том – мы же спокойствием питаемся. Мы оттого такие спокойные, что в нас его тройная, а то так и четверная доля.

– Кто – мы?

– Да бромпиры же… Бромпир я, Гервасий Архипович. Ты уж прости, что я ненароком из тебя спокойствие высосал. Посуду куплю, да… шкафчик на кухне уже повесил и дверную ручку заново приставил… все убытки покрою…

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2