Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений

Ночь

(Зима 1942 г.)

Смеясь и щуря сморщенные веки,седой старик немыслимо давнонам подавал хрустящие чурекии молодое мутное вино.Мы пили все из одного стаканав пронзительно холодном погребке,и влага, пенясь через край, стекалаи на́ землю струилась по руке.Мы шли домой, когда уже стемнелои свежей мглою потянуло с гор.И встал до неба полукругом белымморскою солью пахнущий простор.От звезд текли серебряные нити,и на изгибе медленной волныдрожал блестящим столбиком Юпитер,как отраженье крохотной луны.А мы купались… И вода светилась…И вспыхивало пламя под ногой…А ночь была как музыка, как милость –торжественной, сияющей, нагой.…Зачем я нынче вспомнила про это?Здесь только вспышки гаснущей свечи,и темный дом, трясущийся от ветра,и вьюшек стук в нетопленной печи.Проклятый стук, назойливый, как Морзе!Тире и точки… точки и тире…Окно во льду, и ночь к стеклу примерзла,и сердце тоже в ледяной коре.Еще темней. Свеча почти погасла.И над огарком синеватый чад.А воткнут он в бутылку из-под маслас наклейкой рваной – «Розовый мускат».Как трудно мне поверить, что когда-тосюда вино звенящее текло,что знало зной и пенные раскатызамасленное, мутное стекло!Наверно, так, взглянув теперь в глаза мне,хотел бы ты и все-таки не смогувидеть снова девочку на камнев лучах и пене с головы до ног.Но я все та же, та же, что бывало…Пройдет война, и кончится зима.И если бы я этого не знала,давно бы ночь свела меня с ума.

Яблоки

Ю.Р.

Ты яблоки привез на самолетеиз Самарканда лютою зимой,холодными, иззябшими в полетемы принесли их вечером домой.Нет, не домой. Наш дом был так далеко,что я в него не верила сама.А здесь цвела на стеклах синих оконкосматая сибирская зима.Как на друзей забытых, я гляделана яблоки, склоняясь над столом,и трогала упругое их тело,пронизанное светом и теплом.И целовала шелковую кожу,и свежий запах медленно пила.Их желтизна, казалось мне, похожана солнечные зайчики была.В ту ночь мне снилось: я живу у моря.Над морем зной. На свете нет войны.И сад шумит. И шуму сада вторитленивое шуршание волны.Я видела осеннюю прогулку,сырой асфальт и листья без числа.Я шла родным московским переулкоми яблоки такие же несла.Потом с рассветом ворвались заботы.В углах синел и колыхался чад…Топили печь… И в коридоре кто-тосказал: «По Реомюру – пятьдесят».Но как порою надо нам немного:среди разлук, тревоги и невзгодмне легче сделал трудную дорогуосколок солнца, заключенный в плод.

«Ты ложишься непривычно рано…»

Ты ложишься непривычно рано.Прихожу, а комната темна.Верно, спишь – я спрашивать не стану.Света нет. И печка холодна.Знаю, стосковалась ты по домедолгою сибирскою зимой.Взять тебя бы в теплые ладони,отнести бы сонную домой.Чтобы утром, как не расставались, –круглый столик, снимок на стене…Все, как раньше, все – любая малость,издали любимая вдвойне.Чтобы, воду зажигая в кружке,ластясь у знакомого плеча,пролегли от окон до подушкидва косых смеющихся луча.Чтобы ты, глаза от света жмуря,озадаченная тишиной,поняла, что отгремела буря,что прошла, не тронув, стороной.За тебя, за твой беспечный вечер,за покой усталого лицавсю бы тяжесть я взяла на плечии дошла бы с нею до конца.За окном морозного туманамутная глухая пелена.Я тебя обманывать не стану:продолжается война.

Стихи о доме

Косое деревянное крыльцо,облитое зеленоватым светом.У дома было доброе лицо,и дом всегда встречал меня приветом.И ничего, что он в сугробах дрог,что лед с крыльцарубить случалось ломом,он мне в ту пору помогал, как мог,он был тогда мне настоящим домом.Какой суровый, необычный быт!Здесь все не так, все трудно по-иному…Но здесь мой кров.Здесь мой ребенок спит.Здесь мы живем.За все спасибо дому.Теперь мне стыдно вспомнить, как порой,в тоске, слепой, неистовой, бывало,я горькими словами называлапровинциальный домик под горой.Он в дождь чернел и в жидкой глине вяз,но нас берег от сырости и ветра.Не в нем ли мы над картой в сотый разразлуку мерили на сантиметры?Дым ел глаза… но то был добрый дым,дым очага!Добра не позабудем.Спасибо стенам, тесным и простым,теплу, огню, хорошим русским людям!

Домой

Сквозь дрему глухую, предутренний соня чувствую: поезд идет под уклон.Прильнула к окну шелестящая муть,легчайшим изгибом свивается путь.И в свете февральских расплывчатых звездв двенадцать пролетов над Волгою мост.В мерцанье рассвета уходит река.Лесами скользит эшелона змея.На запад, на запад, где дремлет Москва,где в облаке сизом – родная моя.Я завтра увижу покинутый дом,я завтра приду к дорогому крыльцу, –приду и немного помедлю на нем,дорожный платок прижимая к лицу.Я вспомню о щелях в садовой тени,о вое тревог по ночам и о том,как мы в беспокойные первые дниполоски на стекла клеили крестом.И самое горькое вспомнится мне:взволнованный, людный, вечерний вокзал,и небо в щемящем закатном огне,и что мне любимый, целуя, сказал.Мне этого часа вовек не забыть.Да разве мы прежде умели любить?Да разве мы знали, что значит война,как будет разлука горька и длинна?…На запад скользит эшелона змея,все ближе мой город, отчизна моя!

«Вот и город. Первая застава…»

Вот и город. Первая застава.Первые трамваи на кругу.Очень я, наверное, устала,если улыбнуться не могу.Вот и дом. Но смотрят незнакомостены за порогом дорогим.Если сердце не узнало дома,значит, сердце сделалось другим.Значит, в сердце зажилась тревога,значит, сердце одолела грусть.Милый город, подожди немного, –я смеяться снова научусь.

«Помню празднество ветра и солнца…»

Помню празднество ветра и солнца,эти лучшие наши часы,и ромашек медовые донца,побелевшие от росы.Помню ржавые мокрые листьяв полусвете угасшего дня.Горьких ягод озябшие киститы с рябины срывал для меня.Помню, снежные тучи повисли,их кружила седая вода.Все улыбки, и слезы, и мыслия тебе отдавала тогда.Я любила и холод вокзала,и огней исчезающий след…Я, должно быть, тогда еще знала –так рождается песня на свет.

«У каждого есть в жизни хоть одно…»

У каждого есть в жизни хоть одно,свое, совсем особенное место.Припомнишь двор какой-нибудь, окно,и сразу в сердце возникает детство.Вот у меня: горячий косогор,в ромашках весь и весь пропахший пылью,и бабочки. Я помню до сих поркоричневые с крапинками крылья.У них полет изменчив и лукав,но от погони я не уставала –догнать, поймать во что бы то ни стало,схватить ее, держать ее в руках!Не стало детства. Жизнь суровей, строже.А все-таки мечта моя жива:изменчивые, яркие словамне кажутся на бабочек похожи.Я до рассвета по ночам не сплю,я, может быть, еще упрямей стала –поймать, схватить во что бы то ни стало!И вот я их, как бабочек, ловлю.И с каждым разом убеждаюсь сновая в тщетности стремленья своего –с пыльцою стертой, тускло и мертволежит в ладонях радужное слово.

«Нельзя о слове, как о мотыльке!..»

Нельзя о слове, как о мотыльке!Ты прав. Я вижу: на заре бессонной,как золото, блестяще и весомо,лежит оно в неверящей руке.А после друг нагонит по следамстарателя с нежданною находкой,оценит цвет и тяжесть самородкаи равнодушно скажет: «Колчедан».

«Когда-то я любимого ждала…»

Когда-то я любимого ждала,единственного нужного на свете!Тогда был май, черемуха цвела,в окно влетал студеный горький ветер.Был лунный сад в мерцающем снегу;он весь дышал, смеялся веткой каждой,а мне казалось – больше не смогу!Но я тогда другой не знала жажды!Он не пришел. Зазеленел рассвет.Истлели звезды. Звякнула синица.И вот теперь мне кажется… Но нет,ничто с моей тоскою не сравнится,когда слова теснятся в темноте,уходят, кружат и приходят снова,ненужные, незваные, не те,и нет нигде единственного слова!

«Нет, и это на правду совсем не похоже…»

Нет, и это на правду совсем не похоже –облетает пыльца, и уходят друзья.Жить без бабочки можно,без золота – тоже,без любимого – тоже, –без песни – нельзя.

«Словно засыпающий ребенок…»

Словно засыпающий ребенок,бормотал невнятное родник.И казался трогательно тонокполумесяц, вышедший на миг.