Байкал. Книга 6

Мне стало не по себе от этой мысли. Я тут же вспомнил, что говорил сам Арик после событий, что мы пережили в Галилее, что Аяя теперь открыта, уязвима для Сатаны… Боги, неужели, вы попустили это?

Но если так, то зачем Он её прячет? Он всегда хотел получить её, чтобы использовать, так зачем Он её спрятал? Или это уловка? Он спрятал её от нас, это я бы понял, но почему её не могут отыскать те, кто вездесущ?..

Я добрался до ближайшего города только к концу следующего дня. Я знал, что Рыба и Дамэ живут в Риме, это дальний путь, будет время поразмыслить и, кроме того, попытаться снова найти Аяю. Я каждый день посылал веси Аяе через всех живых существ, которых встречал, от птиц, уличных котов, до жуков, бабочек, слонов, верблюдов, потом корабельных крыс, когда я сел на корабль, в Константинополе. Столько месяцев я добирался до Рима, вначале по суше, и теперь вот морем, за это время меня навестила Басыр, что входило в её обязанности по договору, она была холодна, и едва взглянув, сказала:

– Жив-здоров? И ладно, – и унеслась. Чему я был очень рад. Право, хорошо, что я надоел ей настолько, что даже выгода, что получала от нашего совместного существования, перестала притягивать её ко мне.

И Орсег, и Вералга тоже навестили меня в свою очередь, и никто из них ничего не знал об Аяе. И всех это беспокоило. У Орсега вообще возникла злобная мысль, что Арик убил Аяю. Он бесновался и обещал прикончить моего брата, когда доберётся до него, на что я сказал, чтобы остудить его:

– Ты забываешь, что Аяю нельзя убить. Если бы он что-то с ней сделал, все звери, птицы, всякая букашка знали бы об этом. Нет, Орсег, смертью тут и не пахнет, поверь мне, я знаю Вечную и Её мир, как никто.

– «Как никто»… – скривился Орсег, сидевший на краю борта корабля, что шёл к Риму.

– Твой брат был Ангелом Смерти, кто может знать её лучше него?

– Поверь мне, Орсег, его служба у Неё, вовсе не сблизила их и не открыла ему тайн Мира мёртвых. Напротив…

– Да мне плевать, с кем близок твой брат, и что ему открыто! – злясь, рыкнул Орсег.

– Признаться и мне плевать на то… Впрочем, я не собираюсь обсуждать с тобой моего брата, – отрезал я.

– Значит, мне можно его убить?

Я пожал плечами.

– Убей. Я умру тоже, мы связаны жизнью и смертью… – холодно сказал я. – Но… Не думаю, что ему может быть хуже, чем теперь.

Орсег посмотрел на меня.

– Мне плевать на это, но я очень рад. Твой братец ничем не заслужил того счастья, которым владел… а вообще, надоели вы мне, байкальцы до смерти.

– Аяя тоже байкалка, – напомнил я.

– И Аяя надоела, – выдохнул Орсег. – Во как, – он провёл пальцем по горлу, – а вот не живётся без мыслей о ней… Ладно, убивать Ария не стану… и не из-за тебя.

Я засмеялся:

– Вот спасибо! Пожалел.

– Никого из вас мне не жаль.

– Никто твоей жалости или сочувствия и не ждёт. Мы все, предвечные, друг другу только вынужденные союзники.

На это Орсег ничего не ответил, лишь поиграл чёрными бровями.

– Ладно, увидимся, Эрбин. Ты мне не друг, конечно, но… враг ли?

– Этот вопрос мало занимает меня, Морской повелитель. Я знаю только одно: дружить всегда лучше, чем враждовать.

– У меня нет врагов, – заносясь, сказал Орсег и бросился назад в свои владения.

Ну да, у нас всех нет врагов, мы сами себе самые большие враги, подумал я. Что Мировасор, в своём безумии погубивший столько людей. Что натворил Арик, что катается ныне по полу, беснуясь в бесплодной попытке успокоить самого себя. Что когда-то натворил я, и в давние времена юности Аяи, за что не могу простить себя, наверное, поэтому я не был твёрже, когда боролся за неё, поэтому заранее считал себя поигравшим, потому что вначале пошёл не по тому пути…

Пора найти правильный путь…

Рыбу и Дамэ найти было несложно, мы все теперь точно знали, кто где живёт. Дамэ был знаменитый свободный гладиатор. В результате своей ловкости очень богатый, за прошедшие два века, он не постарел, вынужден был отрастить бороду, как я делал некогда, чтобы скрыть неувядающую молодость. Впрочем, переехать несколько раз из одной провинции в другую им уже пришлось, чтобы по кругу снова вернуться в Рим. Но и здесь они жили уже почти двадцать лет

– Какими судьбами, Эрбин? – радуясь, спросила Рыба.

У них был большой и красивый дом, окружённый садом, слугами правила Рыба, и порядок у неё в дому и в хозяйстве, не зря я некогда взял её к себе в служанки. Поручил ведь за Аяей следить… ох, как давно то было!

Я не стал рассказывать всего, что узнал в долине Ария и Аяи, они и сами уже знали немного, что все – что Аяя ушла из долины, что Арий ныне там обретается один.

– Ну… странно это, но, стало быть, так и надоть… ей-то, небось, виднее… – немного грустно поговорила Рыба, но мне показалось, грусть её была не об оставленном Арии и их разладе, а о себе и о том, что Аяя совсем забыла их как близких. – А ты, Эрбин? С нами останешься? А то мы, знашь, как, старая дева да красавец, люди, иногда Бог знает, што про нас болтают.

– С вами… коли не погоните. Но… я хочу Аяю найти. Она одна и, боюсь, может попасть в беду. Или уже в беде. Вот такие мои мысли о грядущем.

– Так… Грядущее, оно да… Ты ведашь, что из вашего Ивуса ныне Бога сделали, поклоняются. Цельна выросла религия. Во как! И не подумали бы никада, что такое чудо случиться.

– Новая религия? – удивился я.

– Христиане – кивнул Дамэ.

– Почему христиане последователи Ивуса? Или…

– Да, они теперь называют его Спасителем – Христом, потому они христиане – кивнула Рыба.

– Надо же… вот бы не подумал… – пробормотал я.

– Так из неприметного семени вырастает целое дерево, – улыбнулся Дамэ.

– Ну… я не сказал бы, что Ивус был таким уж неприметным семенем… – сказал я.

Пока я двигался сюда, на запад, много раз по дороге слышал о христианах и том, как Рим недоволен этой новой религией, распространяющейся по свету, по их империи, но я не мог и подумать, что это последователи Ивуса. Это же надо вырос целый культ… Интересно другое: не явись Арик в образе Ивуса после его смерти, поверили бы люди в чудо? Разглядели бы, что за Свет нёс в себе Ивус, и который Арик постарался усилить, как мог? Заметили бы жертву Ивуса, как он рассчитывал? Возможно… может быть, среди его последователей и нашлись бы те, кто написал бы о нём, кто рассказывал бы о нём другим.

Но разве думал Ивус о новой религии или чём-то подобном? Я уверен, что нет. Он был настолько высок и чист, что ни о каком поклонении себе даже не помышлял, он был настолько же далёк от этого, как и от всех людей в своём стремлении их побудить к Добру. Подивился бы теперь… я слышал, на какие жертвы идут его последователи, какие злые гонения им устраивают римляне. Сколько их погибло уже…

Мог ли подумать Ивус, что за ним потянется вереница последователей? И ручьи, а может, и реки их крови? Разве этого он хотел? Он служил только Добру и Свету, но в его лучах выросли не только прекрасные цветы его идей, но и бурьян и репьи толкователей, лжецов, глупцов и хитрецов, способных использовать в своих целях всё и всех, даже Ивуса, его чистоту и наивную веру в людей, что желают Добра и Света и готовы ради этого пожертвовать всем, даже жизнями. Н-да, извратить можно, что угодно, не произойдёт ли это с идеями Ивуса?

Но теперь мне недосуг было думать ни об Ивусе, ни о несчастных христианах…

– Аяю искать должно, – сказал я.

– Надоть…Ить куды делася-то? То ж надоть такое были исделать, пропасть! Не исхитил снова никто? – всплеснула большими руками Рыба. – А, ты тоже не ведашь?

– Не ведаю, Рыба, – сказал я. – Поразмыслить надо сообща. И в том, быть может, Дамэ, ты поможешь?

– Я? – удивился Дамэ. – Почему я?

Я выразительно посмотрел на него. Дамэ побледнел немного, садясь в резное кресло. На руках его, украшенных браслетами, виднелись многочисленные шрамы, свидетели его многочисленных гладиаторских боёв, что он провёл. Сколько? Тысячи, наверное… Как Орсег сказал о нём? Он воин. Верно, он и создан был как воин. Я спросил его позднее, как ему удалось побеждать в стольких боях, столько лет подряд. Он печально усмехнулся: «Я слишком боюсь смерти, Эрбин. Для меня нет Того света… Так что, ничего не остаётся, как стараться выжить, во что бы то ни стало».

А сейчас он произнёс, бледнея:

– Ты думаешь… это Он… Это Сам… Зла Родитель?

– Я думаю, больше некому, – сказал я и рассказал, почему я так решил.

И Дамэ и Рыба слушали меня, потом переглянулись.

– А может то ошибка? Ну не слышит тебя Селенга-царица? Ну не передают твои птички ей посланий?

– Дак не мои птички-то, её. И мне они отвечают. А лгать они не умеют, не люди и не Лукавый. Стало быть, её ищут. А всё вотще – найти не могут…

Они подняли глаза на меня и смотрели оба, хмурясь, он – чёрными глазами, Рыба – блекло-серыми, будто разбавленными водой…

Мы сидели во внутреннем дворе их дома, скорее это был даже сад, устроенный, как продолжение внутренних помещений, чтобы в жаркую погоду можно было проводить здесь время в прохладе и тени. Вот и сей день, хотя и было пасмурно, но довольно жарко. Красивая рабыня с перевитыми золотыми шнурами золотистыми волосами, принесла нам вина и фруктов на подносе. Рыба отпустила её мановением руки, научилась повелевать, однако.

– Он прячет её где-то, – сказал я.

– В том вопрос, где? – сказал Дамэ. – Я уверен, что вблизи этого убежища или темницы, я разглядел и понял бы всё, но… где оно?

В этом вопрос.

– И какие мысли?

– Надо подумать, Эрбин. Просто так весь свет не объедешь, в каждый угол не заглянешь. Надо подумать, поразмыслить…

Через несколько дней у Дамэ предстоял бой-представление, в присутствии императора, вначале со львом и тигром, а после с молодым, начинающим гладиатором. Стёчётся весь город, как всегда.

– Послушай, Дамэ, не хочешь воспользоваться случаем и притворится погибшим? – сказал я. – Пусть ранит легонечко, а ты упади замертво, вроде убитый ты. Я тебя исцелю тут же.

Дамэ посмотрел на меня с улыбкой.

– Прикинуться можно, конечно, но ранить… тебе не удасться исцелить меня, Эрбин или Сингайл, я не человек, забываешь всё время.

– Полагаю, никто не пытался тебя исцелять, так что неведомо… Кровь в тебе, как и во всех людях, и сердце бьётся, стало быть, и не отличаешься ты, не выдумывай, – сказал я. – Какая теперь разница, как ты появился на свет, бывает, женщины от злых насильников родят, так что то не лучше твоего способа.

– Может и так. А всё же я человек ненастоящий. Аяя сразу поняла.

– И что, относилась не как к человеку?

Дамэ пожал плечами и сказал, светлея лицом:

– Да нет, хорошо относилась, как к брату, не то, что как к человеку.

– Вот и ответ тебе, ты человек, не хуже иных всех. И даже лучше многих, это уж мне поверь.

– И мне! – засмеялась Рыба.

Вечер закончился хорошо, даже очень…

А через несколько дней мы все были на этом диком, на мой взгляд, представлении. Я не мог и теперь не могу понять, почему всем этим людям, а их тут собралось несколько тысяч, а может и десятков тысяч, так интересны и так нравятся эти представления. А по их возбуждённым лицам и горящим глазам, я понял, что всё это им очень нравится, они готовы проводить весь день, под палящим солнцем и «наслаждаться» видом убийств людей и животных. Почему? Этот город построен, как и вся империя, на славу, улицы, площади, здания, я испытывал настоящее восхищение, думая, насколько надо быть талантливыми и трудолюбивыми, чтобы вот так, и не за долгий срок обустроить свой город и всё государство. Но почему тогда они развлекаются таким образом? Почему высокое искусство греческого театра им недоступно или неинтересно так, как вот эти кровавые зрелища?

Вначале я не поверил, что всё всерьёз и что зверей, людей, будут действительно убивать. Поначалу это казалось неправдоподобным именно потому, что мне римляне показались очень рачительными, бережливыми хозяевами, поэтому было странно, что они так расходуют и редких зверей и людей. Пусть они рабы, но убивать десятки, а то и сотни каждый день… Нет, я отказывался это понимать.

Но главное, что я отказывался понимать, это как можно наслаждаться зрелищем смерти, крови, ужаса умирающих жертв, брошенных зверям на растерзание, или пронзаемым мечами, вилами и копьями. Меня замутило и вывернуло бы сразу, но к счастью, с утра у меня не было аппетита, и я пришёл сюда голодным, только потому не заблевал своих соседей. Я стал вертеть головой, оглядываясь по сторонам, все мои соседи по каменным скамьям, на которые они подкладывали подушки, чтобы не отсидеть себе зады, смотрели на арену увлечённо и лица их даже были похожи притом.

Только Рыба улыбнулась мне, она поднялась сюда позднее, потому что сопровождала Дамэ туда, где готовились гладиаторы. В тех помещениях, а их, по словам Дамэ и Рыбы там, под ареной, был настоящий лабиринт, гладиаторы готовились к сражениям. Дамэ, как знаменитому и непобедимому, полагались целые обширные покои, где дюжие рабы разминали ему члены, каждую мышцу перед выступлением. Другие знаменитости и наложниц брали туда с собой. Но Дамэ своих держал вдали от этих пахнущих мужским потом и кровью коридоров. А их у него была не одна и не две, в доме был даже отдельный штат рабынь, которые были заняты только этим – услаждением господина Дамэ. Но имелись и ещё три, которых навещал Дамэ время от времени, дорогие продажные женщины, владеющие искусством развлекать мужчин беседой, танцами и, конечно, любовными играми во вкусе каждого. Но настоящей близкой женщины у Дамэ не было. На мой вопрос об этом, почему, Рыба только усмехнулась:

– Дак, Эрбин, неужто тебе неясна причина?

– Ты об Арит? Подумаешь, один раз не повезло, случалось такое и со мной, это вовсе не значит, что все женщины лгуньи, способные только на предательство.

– Нет, есть ещё идеальные, прекрасные и чистые, способные любить. Стоит узнать одну, и станешь искать такую, но все оборачиваются миражом и утекают меж пальцев, как фигурки из высохшего песка… Такая и тебя отравила, так? – улыбнулась Рыба.

– Я себя отравленным не считаю.

– Так и Дамэ не считает… – засмеялась она.

И вот сейчас она улыбнулась мне, ободряюще.

– Я тоже долго не могла привыкнуть, приободрись, Эрбин, неужели ты мало видел в своей жизни? И самому ведь убивать доводилось.

– Я не убивал ради забавы. Никогда… – сдавленно поговорил я.

Рыба пожала плечами и сказала:

– Времена меняются, Эрбин, полагаю, мы с тобой доживём до времён, когда люди будут и детей производить забавы ради…

– Надеюсь, до этого не дойдёт.

Рыба наклонилась к моему плечу и произнесла очень тихо, чтобы не слышал никто из тех, кто сидел рядом.

– Дак я думала, Эрбин, что я такого никогда не увижу, чтобы мужчин и женщин бросали диким зверям и взирали с наслаждением, как животные пожрут их. Но… Дамэ отомстит за погибших.

Мне не хотелось смотреть даже на это. Я не считал, что несчастных тигров, красивейших животных, стоит убивать за то, что их заставили сделать в силу голода и их природы. Но да, Дамэ вышел в чернёном панцире, украшенном изображениями змей, сплетающих хвосты и соприкасающихся языками. Он мгновенно убил четырёх тигров, так быстро, что бедняги, вероятно, не успели даже понять, что умирают. Он быстро и ловко перескакивал от одного угла арены к другому, и звери падал один за другим.

После этой победы объявили перерыв, во время которого на арену выбежали танцовщицы и уборщики. Всё это продолжалось довольно долго и жара и усталость от происходящего заставили меня уйти, и отправиться на носилках в дом Дамэ. А там пришлось долго лежать на постели, чтобы перестала ныть спина.

– Господин утомился, вам надо отправиться в термы, – улыбнулся немолодой раб, от глаз побежали добрые морщинки.

Я знал, что это такое, успел побывать и в Константинополе и в других городах империи, но здешние термы были великолепны. О, право, здесь можно было жить остаться. Правда, соскучишься, должно быть, от безделья, впрочем, я привык бездельничать.

Я вышел отсюда к носилкам уже на рассвете, расслабленный и почти счастливый, я умею быть счастливым от таких мелочей, как сытость и отдохновение тела. Я отправился к дому все на тех же удобных носилках, намереваясь выспаться, а после подумать, как мне ещё получить радость от жизни.

Но не тут-то было. Дамэ, действительно подставился под меч нового претендента, и тот ударил его в левую половину живота. Рыба с плачем бросилась ко мне, едва я переступил порог их дома, и мне пришлось поспешить за ней в покои Дамэ, который корчился от боли на ложе, уже изрядно испачканном кровью. Я подошёл к нему и взял его за руку, тоже испачканную в крови, потому что он прижимал ладони к ране, хотя её и перевязали, кровь сочилась и сквозь повязки…

Что ж, вот и проверим, Дамэ, человек ты али нет, подумал я не без волнения…

Глава 5. Вулкан

Среди предвечных возникло некоторое смятение и замешательство из-за того, что Аяя бесследно пропала. Нельзя сказать, что все очень переживали, кроме близких ей. Но обеспокоены были все без исключения. Такое исчезновение могло быть ничем не примечательным желанием просто уединиться. Хотя это и против правил и законов, установленных две сотни с лишним лет назад, потому что уединяться никто не запрещал, все жили там, где хотели, но договаривались не прятаться. Получается, она спряталась не по своей воле. А вот это уже пугало, потому что могло угрожать остальным так же. Самое страшное во всём этом – неопределённость, все знали, что Аяя жива, но, где она никто не знал. Кроме меня.

Да-да, я знал. Я быстро понял, где она, ведь в моём владении без преувеличения вся наша планета, потому что вода здесь повсюду, исключая, быть может, только пустыни. Я осмотрел все уголки Земли, и вскоре понял, что не нахожу одного острова, одного из моих любимых, где некогда мы провели с Аяей недолгое время в беседах, прогулках и купании. Так куда же несчастный остров запропастился? Я знаю точно, где он был, но я не мог найти его там. Я множество раз пытался туда попасть, но всякий раз промахивался, словно кто-то или что-то отводило мне глаза, и вместо того, чтобы выйти на берег, я оказывался снова посреди океана. Что это? Только одно: кто-то спрятал, словно бы украл мой остров. Но кто мог это сделать?

Я рассказал об этом Мировасору, когда по заведённой традиции, посетил их.

– И что это значит? – спросил Агори, как всегда, куда более любознательный, чем Мир.

– Думаю, это значит, что Аяя именно на этом острове.

– Всё это очень странно, – сказал Мировасор, подходя к окну, не забранному ни стёклами, ни ставнями.

Здесь, в вечно тёплых и всегда зелёных краях, не было необходимости тщательно закрываться. Здесь не бывало даже сильных ветров. Благодатный край. Но не настолько, как мой остров. А здесь было много людей с довольно странным обычаями, странными развлечениями, странной религией, неотъемлемой частью которой стал Мировасор, который благоденствовал, наслаждаясь достигнутым величием. Арит же довольствовалась своей ролью при нём, тоже получившая то, о чём мечтала всегда. А вот Агори начал скучать с некоторых пор.

– Странно… это не странно, я бы сказал, это как-то даже страшновато, – сказал он. – Как может остров пропасть так, что даже сам Повелитель морей не может его отыскать?

– Я добавлю, – сказал я. – Этот остров был некогда безлюдным, едва ли не безжизненным куском суши, я привёз туда людей, которые стали теперь целым небольшим народцем, счастливо живущем там, на этом острове я выстроил и дворец…

– И стал их Богом? – засмеялся Мировасор, понимающе кивая.

– Мне незачем становиться божком для пары тысяч человек, когда я Морской Бог всей Земли, – ответил я не без вызова.

– Ладно-ладно, – поднял руки Мировасор.

Там, за окном, люди увидели Мировасора в проёме и взялись восклицать, какой-то девиз или…

– Что они кричат? – спросил я.

– Они кричат: «Крылатый Змей», – ответил Агори. – Мировас у них тут змей о крыльях.

– Почему? – я впервые спросил об этом, хотя давно думал, что за странное имя у Мира здесь. И вот я, наконец, задал этот вопрос.

Мир лишь пожал плечами.

– Кто знает…

Агори покачал головой, вскользь взглянув на него:

– «Кто знает»… – повторил он. И сказал: – Ясно, почему: мы ведь спустились с Неба в их понимании. И не где-то тайно, а прямо посреди толпы. Именно так Мировасор и попросил сделать Вералгу.

Ну, конечно, в этом Мир весь. Впрочем, я вознамерился уже убраться через здешнюю мутную реку, кишащую жуткими животными и возбудителями лихорадки. Мне не нравилось у них здесь. Не нравилось всё: и красивые стройные бронзовокожие люди, и то, какими глазами они смотрели на меня, чёрными, без бликов, и настороженными. Казалось, дай им знак, и они вмиг схватят меня и так же, не проявляя чувств, ни ненависти, ни жалости, вырежут мне сердце, как делают со своими врагами и пленниками. При том их цари приносят жертву и от себя во имя Бога. Когда я узнал, какую, я изумился.

– Почему так, Мир? Что за странная жертва?

– Кровь царя стоит дороже золота, – сказал Мир.

– Но зачем они прокалывают себе чресла?

Тогда Мировасор расхохотался и ответил:

– Это была месть первому из них. Он, видишь ли, положил глаз на Арит и даже пытался выкупить её у меня, вообрази! Какой-то местный царёк, получивший власть благодаря мне, тому, что я, как Крылатый Змей, поддержал его, обнаглел настолько, что вслух произнёс желание получить мою наложницу. Пусть не предвечную, хотя мы теперь договорились и их ныне считать предвечными, но посметь предложить такое мне! Мне, своему Богу! Вот за эти слова, даже намерения, за всё это я и наказал его и всех его потомков вот таким ритуалом. Это надолго отбивает аппетит до женского пола. А едва заживёт и аппетит посыпается снова, как пришла пора снова взрезать свою плоть, чтобы задобрить Бога.

Но это меня отвращало от его народа и их земли меньше, чем то, как они поступали с завоёванными, и насколько холодна была их чудовищная жестокость.

– Почему ты не научишь их Добру? Почему не откроешь им путь к другой, светлой жизни?

– К Свету? – немного нервно засмеялся Мир. – И кончить как Ивус?

– Ну, Ивус… Теперь Ивус стал настоящим Богом, и поклонение ему будет только расти.

– Да, но вспомни, где сам Ивус.

– На Небесах…

Я не стал напоминать ему, что в том, Ивус отправился к праотцам до срока, виноват и он, потому что всякий раз на эти упрёки он отвечал:

– Я лишь орудие в руках Судьбы не более того. Ивус погиб бы и без моего вмешательства седмицей раньше, седмицей позже.

– Страшно быть орудием чьей-то смерти. Или нет?

– А просто убивать не страшно?

– Страшно, наверное, но я никого не убил. И никого не толкнул на это.

– Уверен?..

В-общем я поспешил отсюда, я не хотел уже здесь оставаться, не хотел, чтобы меня застала Арит, которая неизменно разглядывает меня, касается невзначай, даже подмигивает тайком. Мне это было противно потому, что я знал ей цену, как и все мы, но Мировасора не смущала низость Арит. Он так и говорил о ней: «Хорошо приблизить подлого человека, и пользоваться им, заставив считать, что он обязан тебе». В душе Мира, где всё взвешено и рассчитано, это укладывалось вполне. Как укладывалось поражение в битве против Ария.

– Мы ничего не теряли, кроме жизней людишек, но кому они интересны? – легко говорил он. – А в результате мы или победили бы и прикончили Ария и всю их байкальскую банду, или, как теперь, объединились. В любом случае, я достиг того, чего хотел.

– А если бы убили тебя?

– Кто бы меня убил? Агори? Никогда. А остальных ты раньше бы прикончил. Разве не так? Ты ведь так и сделал, когда увидел, что они побеждают. Нет-нет, Орсег, дружище, я выигрывал в любом случае.

Сейчас, мгновенно вспомнив всё это, я заторопился уйти. И уже вышел, но на высоком крыльце меня догнал Агори.

– Орсег!

– Ты что? – удивился я, мы только что простились наверху.

– Орсег, возьми меня с собой.

– Куда? – удивился я. – В океан?

– Нет… хотя бы в Рим. Там теперь и Эрбин.

– Они собираются уезжать.

– Далеко?

– Думаю, искать нашу пропажу, Аяю.

– Странно, что Арий её не ищет.

– Тебя волнуют его странности? Меня нет. Мне вообще безразличен и он и всё, что он делает, особенно ныне, когда он отдельно от Аяи. Он не ищет, тем лучше для нас. Сбираться тебе надо? Или хотя бы Мировасору сказать?

– Я сказал Миру, да он знал, я давно ждал случая уехать. Отнеси меня в Рим, больше и некуда. Не к Басыр же мне проситься… я не очень-то доверяю ей, думается, она, если и сделает что-то, так заманит в ловушку. Она похожа на тихого, терпеливого паука. И не нападает вроде, а затягивает, в паутину виток за витком, дёрнуться захочешь… а из тебя, оказывается, уже кровь сосут. И выпустит только, когда насытится. Вот как Эрбина. Ей от него больше ничего не надо, поэтому он уехал.