Байкал. Книга 6

– Такой дурак не по нраву тебе?!.. Не по нраву теперь?.. Другой лучше?.. Кто лучше? Кто из них?.. Яя…Яя-а…

Как ни удивительно, как ни ужасно, совершенно неправильно и даже дико, но меня вместе с ним накрыла громадная волна экстаза, ослепляя, оглушая, почти лишая чувств…

И именно в эти мгновения я поняла, что что-то сломалось или в Арике или во мне, или в нашей любви, или в мире, но продолжать так нельзя, мы катимся в бездну…

Глава 3. Разверзлась бездна

Я застал Арика в таком положении, в каком не видел никогда прежде. И я застал его одного. Собственно этим и объяснялось его странное состояние. Я ехал сюда к нему несколько дней, вначале в повозке, потом верхом на ишаке через перевалы, через которые когда-то перешли орды, ведомые Мировасором, а мы перелетали вначале с Ариком, а после с Аяей на самолёте. И вот мне открылся уже хорошо знакомый вид, красивой чашей раскинутой долины с круглым озером, наклонной площадкой, на котором стоял дом и пристройка, что некогда мы строили здесь сообща. Не так давно это было, а кажется, вечность…

Арик сидел на скамье у стола в середине двора, на котором были в беспорядке разбросаны листы и свитки. Возле лежали какие-то странные предметы, опять его придумки-приспособы, и казалось, что всё это, включая самого Арика, здесь не первый день. Поражённый этой картиной настолько же неожиданной и странной, насколько и пугающей, я слез со своего странного вислозадого скакуна, и тронул брата за плечо.

– Ар?.. Арик, что с тобой?

Он медленно поднял голову, глаза его были воспалены от долгой бессонницы и смотрения в никуда.

– Ты… в образе моего брата явился ныне?.. Обмануть хочешь? Прочь! – поговорил он пересохшим горлом, отстраняясь.

Я понял, за Кого он принимает меня, и ещё я понял, что он не только сидит здесь уже не меньше двух дней, но и не шевелится и даже воды не пьёт. Эдак и умер бы, если бы я не приехал…

Потому я взял ковш и зачерпнул воды в лохани, что стояла в сенях, и принёс ему, чуть не наступив на курицу, что в беспорядке бегали по двору.

– Выпей, Ар, – сказал я, поднося ковш к его губам.

– Яду мне принёс? Так я им уж полон до краёв… – похрипел Арик.

– Выпей, дурень, это вода, не яд, и я не Он, я – Эрик, твой брат, – сказал я и плеснул водой ему на губы и подбородок, намочил и грудь, конечно.

Почувствовав воду во рту, Арик выхватил ковш и прильнул к нему так, что в несколько огромных глотков, выпил до дна.

– Ещё… дай! – задыхаясь, посипел я.

– Нет, отравиться и водою можно, коли без умеренности, – сказал я. – После ещё попьёшь. А теперь молви, что тут у вас приключилось?

– У нас? Где ты видишь нас-то? Я один… один… один! Один я! – вдруг заорал он, срывая окончательно горло. – Один я! Эр… я один!

Он закатился в своём безумном крике, продолжая повторять снова и снова, что он один, вцепившись себе в волосы, кусая пересохшие и растрескавшиеся губы, клонясь со скамьи, чуть-чуть и упадёт…

Я понял только одно, что он настолько не в себе сейчас, что говорить с ним нельзя, чтобы окончательно не свести с ума. И потому просто встряхнул его, орущего, что он один, и потащил к дому. Вот жаль, зелена вина-то нет, лучше бы я назавтра от похмелья маялся, чем теперь видеть, как он, потеряв рассудок, вопит, стараясь разорвать себе горло и грудь, а может, и сердце. Ах ты, Арик, что ж тут стряслось-то у вас?

Прошёл не один день, прежде чем Ар смог говорить. Вначале он катался по полу и орал, вырывая волосы, стучал кулаками в пол, себе по голове, покусал губы в кровь, искусал кулаки. Я ждал, пока он перестанет бесноваться, понимая, что даже, если я плесну на него сейчас ведро ледяной воды, это не поможет, пока он не обессилит, этот кошмар не прекратиться. Мучением было дожидаться и осознавать, что ничем не можешь помочь. Я вышел на двор из горницы, где всё было перевёрнуто и разбросано, я никогда не видел жилище Арика в таком виде и это пугало не меньше, чем его теперешний вой. Я отвёл ишака в сарай, где стояли несчастные некормленые лошади Арика, их козы и задал корма всем. Выйдя снова под вечереющее небо, я подумал недолго и, заприметив маленькую птичку на ветке яблони, что росли здесь, окаймляя двор садом, я сказал вслух:

– Птичка-невеличка, отнеси весь Селенге-царице…

Признаться, я был уверен, что ничего не произойдёт, я не могу представить, что крошечная безмозглая пичужка может услышать меня да ещё передать Аяе какую-то весь. Но произошло изумляющее меня действо: птичка вдруг перестала клевать что-то на этой ветке и, повернув маленькую головку, взглянула на меня разумным чёрным глазком.

– Чирик?.. – спросила она.

Я обрадовался, вот здорово! А я и не знал, что найти Аяю можно, оказывается намного проще, чем любого из нас. Захочет она откликнуться, другой вопрос, но весь получит. А потому я сказал птичке всё, что увидел здесь и попросил Аяю вернуться, где бы она ни была теперь.

– Чик-чик-чирик! – словно запоминая мои слова, ответила мне моя маленькая посланница и упорхнула.

Вот чудеса-то! Неужто и вправду доставит послание? Почему раньше мы не пользовались этим? Что ж, я не решался, зная, что стану сходить с ума, ожидая ответа, и не хотел смущать её душу напрасно. А теперь, вона, что… Обрадованный, я вернулся в дом, и застал Арика не одного… Сам Прародитель Зла сидел у стола, поколачивая ногтями по столешнице, застеленной белой чистой бранкой. А Арик сидел у стены, волосы космами свешивались, закрывая лицо и придавая моему брату вид настоящего помешанного.

– Эрбин, – Диавол взглянул на меня, сверкнув глазами. – Приветствую! Что, Селенге-царице отправил послание? Ну-ну… Токмо не ответит она. Кре-епко обиделась. Да и объятия Орсега крепки и горячи, в них не слышны призывы горных отшельников. Царь морей, это не скучный зануда-учёный, богатства безграничные, и чудес в его власти видимо-невидимо. Арий не зря умом тронулся, такого соперника не победить. Токмо с моей помощью.

– Пошёл ты! – Арик швырнул в Сатану попавший под руку давешний ковш, что он свалил с лавки, катаясь давеча. – Пошёл прочь!

Сатана легко отбил летевший в него снаряд, подняв руку, и ковшик отлетел к стене, жалобно хрястнув о неё, раскололся.

– Сын мой, напрасно ты отвергаешь отцовскую помощь.

– Прочь, Нечистый! Твоя помощь хуже смерти, а милость горше скорби! – хрипло покричал Арик. Не так уж он помешался, я вижу.

Сатана поднялся, усмехаясь.

– Ничего, я не в обиде, дети часто неблагодарны. Когда по-настоящему затоскуешь, когда твои яйца будут готовы взорваться, а сердце станет с трудом перешагивать каждый свой удар, зови, я помогу, я верну тебе всё. И даже от яда ревности, что отравил твой мозг, избавлю навеки.

Он исчез. Арик сгрёб ладонью волосы, поднимая их с лица, и так остался сидеть, держа их и опираясь о лавку локтем.

– Вот… Эр… Наведывается всяк день и ночь, – гнусавя и хрипя, проговорил Арик. – И сколь уже лет…

– Лет?.. Так Аяи нет несколько лет?

– Да нет… за лет, я бы… уж помер… нет, её нет… – он огляделся, поднимаясь. Подошёл к окну. – Как проснулся я… и… четверо суток с половиной. Нет… пять… нет… не знаю… потерял счёт… всё потерял…

И сел к столу, брякнув разбитыми в кровь локтями о чистую бранку.

– Эр… не сочти за труд… дай… воды испить, – просипел он.

Он выпил принесённой мной воды, и упал головой на локти.

– Ар…. – я тронул его за горячие плечи, лихорадит. – Ложись, а?

Но сил в нём подняться уже не было. Я кое-как поднял его, здорового, и перетащил на кровать, где всё тоже было разворошено и перемято, он повалился на неё, как был. Я поставил возле кровати кувшин с водой и вышел на двор под темнеющее в скорых сумерках небо. Хотелось вдохнуть воздуха, потому что рядом с Ариком сейчас было тяжело, даже рядом с его сном.

А здесь поджидал меня Диавол.

– Ну что? Угомонился? Вот сила в человеке, он седмицу так сидел, – сказал Он. – Помереть хотел, должно…

Я посмотрел на Него, сидящего нахально не на скамье, как добрые люди, а на столе, постукивая ногами о сиденье лавки, и подумал, спросить Его о том, что здесь случилось, когда ещё Арик сможет говорить… Но Он сам услышал мои мысли и ответил:

– Аяя ушла от Ария к Орсегу, – сказал Он, в шесть слов объяснив всё.

– Лжёшь снова, – сказал я.

– Не веришь? – засмеялся Диавол. – Зря. Как проспится, сам спроси его. Токмо она ещё до Орсега не добралась, так что свободна вполне, ежли пожелаешь… отнесу тебя сей же час к ней. Ты ей муж, она тебя любит, поведает, в какой ад Арий превратил их жизнь в эти годы. Отнести? Тогда Орсег останется несолоно хлебавши. А ты решишь, кого тебе жалеть и чью сторону принять, жены, али брата…

– Убирайся, всё лжёшь, как всегда, – прорычал я негромко.

Признаться очень хотелось принять Его предложение, и только положение Арика на грани смерти и остановило меня. Ведь сюда я ехал как раз увидеть Аяю, по ней тосковал все эти безрадостные годы. Я так давно отлучён от неё, так давно не живу, я, будто пережидаю. Так может быть, я дождался?..

Нет, не думать об этом теперь…

Я улетела из нашей с Огнем долины на том самом несчастном самолёте, который некогда построился для меня в деревне возле дворца Басыр, где меня держали пленницей. Безумие ночи грозило перерасти в ещё большее безумие дня, и я вдруг почувствовав себя переполненной до краёв горечью, понимая, что дальше моя любовь превратиться в ненависть и отвращение, как превратилась его.

Как вино переходит в уксус, так перестояла наша любовь…

И надо было оторваться от этого сосуда, иначе не миновать отравления. Вот потому я быстро и как настоящая воровка, собралась, взяв несколько мешочков с золотом и серебром с собой, пару платьев и несколько плащей, я вышла из дома и поспешила на скалу, где, укрытый сосновыми лапами стоял самолёт. Все наши самолёты был водружены нами на окрестные скалы, чтобы легче и быстрее было улетать. Вот я и улетела.

Я спешила, боясь, что он проснётся, чуткий как всегда, и ринется за мной. Что он сделает тогда? Убьёт, задушит меня? Что ещё он может мне сделать больше, чем сделал уже? За что, Огник, за что? Почему твоя нежность и теплота превратились в этот едкий яд, почему ты, кто не давал даже холодному ветру обидеть меня, вдруг сам стал злобным смерчем, изломавшим и выхолодившим меня всю?..

Опять слёзы душили меня, они текли теперь по лицу, сдуваемые ветром, потому что я взмыла на самолёте сразу быстро, быстрее, чем положено, и едва не завихрилась во встречном ветре, неправильно пойманном в крылья. Моё сердце рвалось назад, потому что оно полно, полно им, моим милым, как я сама вся полна им до самых краёв по-прежнему, как всегда. И мил он и желанен мне, быть может, ещё больше, чем всегда, вот такой, безумный, жаркий и злой. Даже такой. Но я знала, что если останусь хоть на миг, хотя бы до утра, всё это в моём сердце обуглится, потому что теперь горит на самой высоте накала. Надо было уйти, расстаться теперь не ради себя, не ради того, чтобы не плакать больше от несправедливой обиды, но потому что дальше кончится моя любовь к нему… а я не хотела потерять её, самое дорогое, самое живое, что было в моей душе. Пусть лучше я стану тосковать, но не буду мертва душой.

Что будет с ним, я не думала. Потому что иначе я не вышла бы за порог. Конечно, будет страдать. После будет проклинать меня, потом умолять вернуться. Но затем успокоится. Он мужчина, рассудка в нём больше, чем в женщине, он учёный, его ум привык работать, и теперь, когда я ему не помощница более, это станет получаться у него лучше, чем прежде. Перестанет мучить себя пережжённым чувством ко мне, освободится, и жизнь и душа его осветятся, задышат. Так что нет, Огню станет скоро легче без меня. Я давно была как нарыв в его душе, теперь он вскрыт и опустошен, и он начнёт исцеляться…

И всё же сердце моё рвалось на части. Как я теперь буду без него? Я же не могу без него!

Не могу без него!

Не могу без него!

Самолёт завертело и понесло к земле, вращая всё быстрее. Ещё немного и я спиралью врежусь в землю… И пусть… если нельзя быть с Огнем, пусть.

Пусть…

Арик проспал трое суток. Солнце вставало, заходило, снова вставало и опять падало за вершины скал. Я несколько раз будил его, заставляя хотя бы попить воды, но он не в силах был полностью пробудиться, снова погружался в своё забытьё. За это время я вынужден был как-то питаться, а значит доить их коз, собирать яйца от куриц, не так-то это просто, когда непривычен к таким делам, и самому себе готовить. Но это пошло мне на пользу, за три дня я научился жарить омлет, и даже печь лепёшки, смешав муку и молоко. В первый раз поучились твёрдыми, во второй уже лучше, а в третий и вовсе вполне удобоваримыми. Так что мне в чём-то на пользу пошло моё бдение над Ариком. А потом я нашёл у них туеса с мёдом, и жизнь вовсе наладилась.

Все эти дни, подходя к постели, я невольно разглядывал нечистое бельё, удивляясь, потому что знал, до чего чистоплотны оба, и Арик, и Аяя, не терпели никогда ни заношенных одежд, ни тем паче постели. Но потом я разглядел, что постель нет просто несвежая, на ней множество следов, и я быстро понял их происхождение. То были следы семени и… крови. Почему кровь? Она не была накапана и не натекла из ран, иначе я сразу понял бы, что это, но нет, она лишь тонко размазана по поверхности простыней и покрывал, как было бы, если бы сочащиеся кровью ссадины скользили и тёрлись вновь и вновь о все эти льны…

Когда я рассмотрел это всё, в моём мозгу стала складываться картина и чем яснее она становилась, тем страшнее становились мои мысли об Арике. В неё же уложились и сдвинутые и открытые сундуки и дверь в кладовую, и разбросанные вещи, и не только потому, что Арик, возможно, метался по дому в поисках Аяи, но потому что она спешно собиралась бежать… Теперь я дожидался пока он проснётся, исполненный уже иного духа, я хотел взглянуть в его глаза и спросить, правильно ли я догадался. Он не сможет солгать мне. И если я не ошибся, если… Я не хотел додумывать, что будет, если то, что само рисуется при виде всего этого безобразия в его доме, что я захочу сделать с ним. Я ждал его побуждения…

Наконец утром четвёртых суток он проснулся. Он поднялся на ноги, свалив покрывало на пол, не замечая этого, прошёл к выходу. Он разбудил меня этим, и я встал с лавки, где спал все эти дни, и тоже вышел на двор, как и он, умыться и справить нужду, благо, нужников у них было несколько, ведь мы некогда жили здесь немаленькой компанией. Арик сбросил одежду и в несколько прыжков был на берегу озера, куда и бросился. Долго пробыл под водой, потом медленно плавал, надолго погружая голову в воду. Наконец, он вышел на берег, я как раз дошёл сюда, к этому моменту. У него на теле видны были поджившие следы, которые только подтвердили мои догадки о том, что произошло здесь: царапины на груди и плечах, потёртые колени…

Он поднял руки к волосам, отжал их, свернув жгутом и сел на камень на берегу, не спеша одеваться, и не глядя на меня. На его гладкой коже сверкали капли воды, словно слёзы. Удивительно, до чего гладкая у него кожа, никаких лишних волос, только под мышками да возле уда…

– Ты изнасиловал её? – спросил я.

Арик дрогнул мышцами над лопатками, но так и не встал и не разогнулся, продолжая сидеть так, опираясь локтями о колени и уткнув подбородок в кулаки.

– Я насиловал её все двести лет, что прошли, почти кажный день… И ей это нравилось! И я продолжал. Потому что ненавидел и любил, как не любил ничто, даже жизнь… – негромко и страшно ответил он, спустя так много времени, что капли на его теле начали исчезать, высыхая.

Я не выдержал и, подскочив, схватил его за волосы на затылке, отклонив голову к спине, чтобы взглянуть в лицо.

– Ты… Ты…

– Да! А ты как думал?! Ты думал, я добрый и всепрощающий олух?!

– Ар… – я отпрянул, отпуская его.

– А я тысячи лет Ар! Но рогатым дураком мне быть осточертело!

– Что ты несёшь? – пробормотал я.

– Да, надоело! Она играла со мной, как с рабом своих прелестей всё время! И притом развлекалась с Орсегом за моей спиной. Они думали, я не замечаю…

– Что ты… несёшь? – повторил я, не веря ушам, похоже сегодня мой брат куда более сумасшедший, чем был, когда катался по полу, разбивая локти и кулаки.

Арик поднялся, великолепный и пугающий, в своей красоте и дикой ярости, основанной на какой-то безумной идее. Быть может, Диавол внушил её ему?

– У меня своя голова на плечах и Отец Тьмы мне не нужен, чтобы видеть самому, как меня держат дураком,– ответил на это Арик.

– Ты… совсем ум потерял здесь? Для чего ей обманывать? Осталась бы с ним, коли хотела и всё.

– То-то… ей приятно было мучить меня… Приятно… и смотреть невинными глазами… как я ненавижу её, Эр! Лживая, лживая потаскуха!

Но вот этого я терпеть уже не стал, я подлетел к нему и вмазал со всего маху в лицо кулаком. Я многое могу понять, и почти всё простить своему брату, но… Аяю… Я уступил, отошёл в стону, потому что знал, что она любит его, и как она его любит, его! Она отказалась от всего мира, она, Богиня Красоты, которая могла бы иметь больше всех Богов и Богинь на Земле, если бы не ушла с ним, отшельником, только ради того, чтобы любить его. Чтобы просто быть с ним.

Мой удар в него, тут же отдался и во мне, скула надулась болью, но это не остановило меня, я бил и бил его дурацкое лицо, и он не отвечал, но оторвал меня от себя, поднявшись в воздух, и оттуда сбросил в озеро. Это охладило немного мою злость и мои раны. Я доплыл до берега, когда он был уже у дома. Он сел на крыльцо и дожидался, пока я поднимусь, так и не удосужившись одеться. Когда я дошёл, он произнёс, сплёвывая кровь с разбитых губ, как я зубы нам обоим не выбил?..

– Можешь в пристройке жить, если так сердит, что не застал здесь эту шлюху. Ведь к ней сюда тащился…

– Да я и мига здесь не останусь! – ответил я.

– О, конечно! Тщись отыскать её! Она теперь в морях и окиянах со своим полюбовничком. Можешь брать её себе, когда ему надоест. Я уступаю.

– Ты?! Ты мне уступаешь?! Да она моя жена и у тебя вовсе нет никаких прав ни брать, ни уступать её! – воскликнул я.

Я снял рубашку, с досадой отжимая её, придётся теперь мокрым ехать. Но всё это чепуха, летнее солнце встало, да и не заботила меня эта влага. Арик ухмыльнулся и покачал головой:

– Ага, вспомнил! После того, как сам отказался от этой шлюхи! Знал, что она…

Я опять подскочил к нему, хватая за горло, впрочем, руку мою он тут же со своего горла сбил.

– Не смей! Не смей говорить о ней так! Она никогда не была шлюхой!

– Не была?! Не была?! Весь мир, сам Диавол охотиться за ней, все хотят её! Я сам превратился в член от головы до ног! Всё во мне – это желание спать с ней! Ни души, ни ума, только вожделение! И она это знала! Знала, и изменял мне!.. И ты будешь рассказывать мне, что она не шлюха! Невыносимо знать, что не только я, но и любой… каждый! Каждый может быть на моём месте!

– Безумец… – пробормотал я.

– Вали! Целуй её пятки! Они слаще мёда, я знаю это как никто! А мне она больше не нужна! Мне это осточертело, я хочу свободы!

– Ты сошёл с ума. Я не знаю, почему… – сказал я, выводя своего осла из сарая и сдерживаясь, чтобы не врезать Арику снова. – Ревность доконала тебя, твой названный Отец довёл тебя до этого или что-то ещё… да мне и плевать на это! Но эти твои слова я запомню, Ар! – сказал я, вешая свои мехи через седло.

– Запомни. Запомни, Эр, пользуйся! – хохотнул Арик.

– Не вздумай сказать ещё хотя бы слово, потому что тогда я убью тебя…

Арик отмахнулся, поднимаясь:

– Если бы ты только мог это сделать! – и ушёл в дом по-прежнему голый, лишь волосы закрывали половину спины.

Я никогда ещё не был так зол и разочарован. Арик такой, каким он был, неизменно вызывал во мне восхищение, и даже зависть. И его любовь к Аяе тоже восхищала меня своей силой и преданностью. Я мог бы понять и его ревность, и помешательство, но всерьёз подозревать и тем более мучить её… Мучить её! Аяю! Мою жену! Мою Аяю…

Куда ехать я не знаю, но я стану посылать ей этих птичек, бабочек, всех, кто в услужении Селенги-царицы, чтобы она ответила, и найду её. Сам Арик придумал, как не терять связь между предвечными.

Вдруг мой самолёт внезапно перестал кружиться и вышел из падения, словно кто-то выровнял его, взяв в руки, и полёт стал плавным и таким, каким бывал всегда.

– Не надо, Аяя, не надо самой приближать смерть. Моя сестра тебя ждёт не для того, чтобы дать успокоения. Так что надо жить, Аяя.

Я повернула голову на голос. Это Сатана, он сидел на крыле моего самолёта и помогал мне сейчас управлять им.

– Куда ты держишь путь? – спросил Он. – Куда бы ни летела, тебе придётся непросто одной. Подумай, куда бы ты хотела? Женщине одной, тем паче такой, как ты, тяжело одной существовать в этом мире.

– Я не знаю, – дрожа, ответила я.

Я чувствовала такую слабость и одиночество. Я полетела бы к Эрику, он был самым верным, самым добрым моим другом. Я никогда не видела зла от него. Но он теперь жил с Басыр, а я не думаю, что она будет рада моему появлению.

– Может быть, тогда полетим к Орсегу? – сказал Диавол, как бы между прочим, читая мои мысли.

– Летим… на тот остров, где мы были с ним.

Диавол засмеялся:

– Верно! Верно решила, девочка! На что тебе простой дом и сараи с козами и курами! Ты Богиня, ты должна жить в чертогах. Летим. Там никто не обидит тебя, тебе будут служить, превозносить. Захочешь переместиться в иное место, только скажи и я исполню!

– Нет-нет… не так, – без сил сказала я. – Не так… так, чтобы Орсег не подумал, что… словом, чтобы он не знал, где я. Чтобы никто не знал. Никто… будто и нет меня.

Диавол несколько мгновений смотрел на меня, и засмеялся обрадовано:

– Как скажешь! Отдохни от них, пусть поживут без тебя. Всё будет, как ты хочешь! Только желай!

Глава 4. Величие и низость

Я ехал на своём осле, без цели и без мысли, кроме одной: до чего же я зол на брата, оказавшегося таким дураком и одержимым злобным сумасшедшим. За всю жизнь я впервые видел его таким. Пусть даже Лукавый соблазнил его, но Арик не в первый раз имеет дело с Ним, неужто не имел сил противостоять? Впрочем, вскоре я перестал о нём думать, потому что мысли об Арике вызывали во мне только злость и разочарование, а ещё желание вернуться и как следует отвалтузить его. Поэтому я отогнал мысли о моём драгоценном близнеце.

Передо мной встал другой вопрос: куда мне двигаться дальше? Когда я ехал в эту долину, я не думал, что это не будет конечной целью моего путешествия, я ехал, как едут домой, не думая, что не буду принят. А теперь я не знал, куда мне направить свои стопы.

Когда-то мы отлично ладили с Агори, но теперь он обретался в таких далёких далях, но главное – при Мировасоре, а мне там нечего было делать. Вералга и Викол были парой, для чего им какой-то третий, пусть даже Вералга не перестала считать меня своим внуком.

Оставались только Рыба и Дамэ, с которыми мы прожили бок о бок многие годы и, признаться, я даже скучал по ним. Не знаю, почему, но мне не хотелось теперь жить совсем одному. Быть может, потому что я вообще не привык к этому. Я всегда был или рядом с моим братом, тоскуя, если он отправлялся странствовать. А последние многие и многие сотни лет я жил бок о бок с Агори и Рыбой и Дамэ, которые стали для меня почти как члены семьи, так я привык к ним и даже привязался. И потом, я всегда был женат. А теперь получалось, что и с Басыр у меня не заладилось, и Дамэ и Рыба не захотели делить кров с нею, но, главное, в мире Ария и Аяи, который мне представлялся незыблемым и идеальным, вдруг разразилась катастрофа, и он развалился на куски. Или вовсе в прах.

Думать о том, придёт ли мой брат в себя и сможет восстановить всё, что у них с Аяей я не хочу, если он всё разрушил, то я построю свою жизнь с моей женой. В конце концов, он отказался от неё? Отлично, я никогда не отказывался. Я уступал ему, думая, что это угодно ей, но если он обидел её, если он… Мне опять захотелось вернуться и прибить его. Но синяки на моём лице кое-как уже зажили, да и тратить время на глупые и бессмысленные, в общем, драки я уже не хотел.

Но прежде я хотел найти Аяю. Аяю… и уж с ней вместе отправиться к Рыбе и Дамэ, которые в Аяе души не чаяли, это она не могла их вспомнить после того, как Смерть отобрала у неё память обо всём, что было до. Но лишь бы найти её. Аяя…

Аяя…Ответ на моё послание ей, застало меня уже по пути. Однажды, когда я остановился на привал, бабочка попорхала надо мной и села на плечо, и я отчётливо услышал в моей голове: «Нет Селенги-царицы, славный Эрбин. Мы не смогли найти её. Никто из нас не нашёл. Кто-то прячет Селенгу от нас». Это сообщение вначале обескуражило и озадачило меня, потом я решил, что это Орсег. И мне захотелось броситься к ближайшей реке и вызвать его на разговор, а правильнее выразиться, просто подраться. Я не верил и не думал, что Аяя могла изменять Арику с Орсегом, но это было последним, о чём мы говорили с братом, потому и пришло первым мне на ум, потому что всё же застряло глупой занозой в моей голове. Но лишь на то время, что мне понадобилось, чтобы доехать до первой большой реки. Я быстро понял, что ошибаюсь. Никакому Орсегу не под силу преградить путь к Аяе всем живым тварям. Это сделал кто-то другой, кто-то сильнее предвечных…