Дороги домой больше нет

Я тоже хочу знать, что творить у окружающих в голове!

– А вы оба умеете мысли читать? – с любопытством спрашиваю. Так, на случай, если буду думать о чём-то таком, что им может не понравиться или… о чём-нибудь неприличном. Всегда надо знать «наверняка».

– Нет, только я, – с улыбкой отвечает Алиса, после чего уже серьёзно прибавляет. – У нас запрещено читать чужие мысли, если только это не тренировка мыслителей.

– Или если только тебя не поймают. Если ты умеешь читать мысли незаметно для остальных, то путь открыт. Это не нарушение закона, просто общепринятое правило, – встревает Фёдор, смотря на жену очень выразительным взглядом, и я сразу догадываюсь о том, что когда-то Алиса точно читала его мысли, или до сих пор читает…

– Фёдор! Чему ты её учишь? – возмущается Алиса, чем только подтверждает моё предположение.

– Ничему, только советую! – следует ответ от смеющегося Фёдора. Я улыбаюсь, глядя на шуточную перепалку колдунов, и не сразу это понимаю. А как только осознаю, с усилием стираю веселье со своего лица. Не к чему это сейчас.

Я отворачиваюсь от них, делая вид, что с огромным интересом открываю коробку, но на самом деле мысли мои далеки от вещей. Я не могу понять почему, но мне вдруг стало противно от сцены, полной «бытового счастья колдунов». Это не похоже на меня, хотя… кого я обманываю?

Конечно, я знаю, почему! Я не привыкла к миру и идиллии, а Алиса с Фёдором только это мне и демонстрируют: шуточные перебранки, постоянные улыбки и поразительное (для меня) взаимопонимание. Кошмар, а не сказка!

В какой-то мере причина моего негодования – зависть. Да-да, зависть, потому что именно о мире и радости в семье я мечтала, когда была маленькой. Только эти детские желания внезапно и очень не вовремя всплывают в памяти.

Я больше не маленькая, пускай ещё и не взрослая, а мечтаю я сейчас уже о другом. Мне больше не важен мир и взаимопонимание между людьми. Мир колдунов дал мне новую возможность, и теперь моё желание – сила. В мире людей я изучала их поведение, реакции, поступки и взаимоотношения, потому что это непонятно, интересно и… полезно, чего уж скрывать-то?

Можно стать сильнее всех, потому что если мне нужна цель, ради которой жить, то лучше брать что-то невыполнимое. Жизнь не приносит никакого удовольствия, а умирать – слишком глупо, жалко и слабовольно; я всё-таки ещё не совсем в ту пропасть свалилась, чтобы и себя не ценить. Я замечательная, но очень сложная.

Я фыркаю от своих же мыслей – как банально и глупо, – и вновь склоняюсь над коробкой, но теперь уже с неподдельным интересом роюсь в ней. Там оказывается моя земная тёплая одежда и пара клубков пряжи. В другом я нахожу своё «сокровище», то есть вещи для рукоделия. Вот за что я благодарна «упаковщику», так это за сохранение всех моих ниток, эскизов и книг! Я следую совету Алисы и не вытаскиваю содержимое коробок, а лишь заглядываю внутрь них. Отвлекает меня от этого занятия (опять-таки) Алиса и зовёт ужинать.

Фёдор с Алисой общаются, а я молчу и ковыряюсь в тарелке. Вроде бы есть по-прежнему хочется, но, глядя на эти до ужаса счастливые лица, я не могу поверить в реальность происходящего. Это кажется каким-то неправильным, неестественным…

Вопреки тому, что больше люблю поздно лечь и поздно встать, сегодня я снова засыпаю раньше десяти часов вечера.

Как круто может поменяться жизнь всего за пару дней? Очень круто! И это… круто.

Я просыпаюсь от громко хлопнувшей двери и последующих воплей радости. На ходу натягиваю на себя земную одежду приемлемого вида (нет, это не то ужасное белое платьице с которого грязь не отмыть и кровь не отстирать, это просто майка со штанами!) и отправляюсь искать источник шума. Голоса приводят меня на кухню, хотя я уверена, что сначала они шли из коридора, но, видимо, я слишком долго соображала спросонья.

– Что за шум, а драки нет? – лениво растягивая слова, спрашиваю я, только оказавшись в кухне, и тотчас вижу причину шума.

За столом сидит мальчик примерно моего возраста с короткими светлыми волосами. Парнишка тотчас с любопытством смотрит на меня, а не показываю, что он меня хоть немного интересует (для меня существует только завтрак), и сажу за стол. Сказать, что мальчик удивлен моим присутствием, значит, ничего не сказать!

– Аня, не думала, что ты рано встанешь, надеюсь, мы тебя не разбудили…

– Разбудили, – несмотря на то что вежливее было бы ответить отрицательно, я соглашаюсь, после чего ненавязчиво, с лёгкой усмешкой добавляю. – Может, представите… представишь?

Я мгновенно поправляюсь, но моя ошибка неожиданно хорошо вписывается в манеру речи. Мальчишку моя фраза почему-то смущает, и я, чтобы добиться больше эффекта, поворачиваю голову к нему и широко, ослепительно улыбаюсь ему, одаривая игривым взглядом. Теперь он непроизвольно краснеет. Ай да я! Я молодец!

– Тимка, это – Анна, та самая девочка…

– Анна Кошечкина! – поправляю я, чтобы никто не звал меня «Зверевой».

– Да, Аня Кошечкина, Аня, это – Тимка, мой младший брат, – радостно представляет нас друг другу Алиса, и на словах «та самая девочка» мальчишка даже рот открывает от удивления. Я ещё шире улыбаюсь ему, после чего отвлекаюсь на более насущные дела, будто бы его здесь и нет.

– Что на завтра сегодня?

Тимка заинтересованно таращится на меня весь завтрак, но я вовсе не против, почему бы и нет? Видимо, он наслышан о «той самой девочке», да и впечатление я на него определённо произвела сильное. Приятно, приятно!

– Ты… правда, та самая? Ну… защитница? – шёпотом спрашивает Тимка у меня, когда Алиса на миг выходит из кухни. Фёдора я сегодня ещё не видела.

Какая ещё защитница? Он вообще о чём?.. Точно…

– А сам-то как думаешь? – отвечаю я вопросом на вопрос и вдруг хитро добавляю. – Или ты своей сестричке не веришь?

– Нет, нет, конечно, верю, просто… это невероятно! Во Имя Прародителей! Они ведь тебя почти шестнадцать лет искали! Не могу поверить, что Они… шестнадцать лет зверь…

– Мне шестнадцати ещё нет, – вставляю свои пять копеек в его восторженный монолог с самым невозмутимым видом. Я не привыкла разговаривать с кем-то, помимо семьи так долго, а тем более с симпатичными мальчиками. Бонусной сложностью будет, если он ещё будет смотреть на меня как на Восьмое чудо света. – Пару лет зверь где-то пропадал. А ты случайно не знаешь, где именно?

– Ну-у… нет, но какая разница, если сейчас ты защитница? – неуверенно возражает Тимка, а я, беззаботно пожав плечами, не спорю, несмотря на то что очень хочется, забираю из вазочки на столе пряник и тоже ухожу с кухни.

– Увидимся, – говорю я, отправляясь переодеться, и по дороге в гостиную грызу сладость. Мятные… мои любимые!

Приходиться постараться и потратить время, чтобы найти в бесконечных коробках сначала просто одежду, а затем подходящую одежду. Алиса, если судить по голосам с кухни, уже вернулась к брату, но сейчас у меня есть задача поинтереснее: найти свои старые резиновые сапоги. К тому моменту, когда я всё-таки их нахожу, колдунья неожиданно появляется в комнате.

– А где Фёдор? – спрашиваю я первое, что приходит в голову.

– Он сейчас работает. Как выйдёшь, я думаю, сразу увидишь его, – отвечает Алиса, внимательно разглядывая меня или, как я полагаю, мою одежду. Колдуны даже в дождливую погоду не носят резиновых сапог, если судить по особенно заинтересованному взгляду колдуньи.

Я решаю не уточнять, почему Фёдор работает перед домом, и чем именно он занимается. Меня больше удивляет, что Алиса не стала спрашивать, куда я собираюсь. Дмитрий говорил, что они следят за заповедником, но чем конкретно занимаются, я понятия не имею. Что ж… мне предстоит раскрыть этот секрет.

Алиса с Тимкой сидят на кухне, общаются, когда я выхожу из дома. После дождя мир будто бы оживает, воздух пропитан свежестью, а со стороны леса вокруг полянки долетают последние, вероятно, прощальные, трели птичек, сейчас ведь уже октябрь… конец октября.

Раздаётся громкий «хлюп», и рядом со мной приземляется прямо в грязевую лужу Фёдор, а большая, – нет, даже громадная, – и некогда белоснежная кобыла, взбрыкнувшись, тянет верёвку, которой её привязали к столбу.

Люблю лошадей, если так можно сказать, когда видеть их приходилось всего пару раз вблизи. Не могу отвести от этой величественной «зверюшки» взгляда: ни разу раньше не видела настолько красивых и огромных коней. А кобыла тем временем ещё сильнее лягает воздух и разбрызгивает грязь; часть летит на меня, не говоря про перемазанного с ног до головы Фёдора.

– Берегись! – восклицает колдун и валит меня на землю. Отлично, теперь я тоже в луже искупаюсь…

В следующий миг столб пламени проносится над нашими головами, и я прямо чувствую его жар над нами. Фёдор, тихонько выругавшись себе под нос каким-то Прародителями, скатывается с меня, рывком встаёт на ноги и начинает бешено шарить по карманам. Я, будто очнувшись, тотчас оказываюсь рядом с ним. Так безопаснее и интереснее.

Можно, конечно, просто отойди, где огонь не достанет, например, к крыльцу дома, но я слишком долго бездействовала, чтобы испугаться и убежать, когда запахнет жареным.

К слову, жареным уже пахнет. Кобыла подожгла своим пламенем доски, которые спасают нас от необходимости вечно утопать по колено в грязи. Я даже почти не переживаю насчёт того, что придётся долго отстирывать одежду и мыть голову, – настолько хочу узнать, как поступит Фёдор с лошадкой и что найдёт в своих карманах.

Колдун полностью оправдывает мои ожидание, когда, засунув руку по локоть в карман, извлекает оттуда горсть… сахара?

– Одного кусочка хватит, чтобы она не смогла дышать огнём ещё час, – сообщает Фёдор и отдаёт мне половину сахара. Не успеваю я спросить что-либо ещё, как нам приходится вновь уворачиваться от огня, а говоря проще – нырять в грязь. – Я её отвлеку, а ты бросай!

Знаете… грязь за шиворотом – не много удовольствия!

Тем не менее, я с энтузиазмом пытаюсь выполнить данное мне задание. И даже не успеваю испугаться, что могу вот так вот просто и быстро умереть, только быстро поднимаюсь на ноги и бегу, следуя указаниям Фёдора, в противоположную от него сторону. Хм… кобыла опять смотрит на меня… это часть плана колдуна?

Эй да грязь… Я уже почти люблю тебя!

Через пару минут безумной «пляски» и потери половины сахара (промазали мы с Фёдором уже больше десяти раз), я вновь с громким «плюх!» падаю в лужу, предварительно запустив в рот лошадке очередной кусок. Пламя трещит прямо надо мной, по коже пробегают мурашки, стоит подумать о том, насколько это было близко, а в следующий миг я слышу торжествующий вопль Фёдора.

Он попал в цель! На сей раз я шмякаюсь (никак не падаю) в грязь чисто ради забавы. И чтобы обрызгать несносную лошадку, когда та уже безобидна, конечно, тоже!

Фёдор, где-то рядом со мной, напротив, стремительно поднимается на ноги. Я недолго раздумываю и решаю, что впереди ещё может ждать что-то интересное и такое же увлекательное, как игра под названием «Попадикобылевротсахаромпокаонатебянеспалила», поэтому тоже встаю. Кстати, игра-то страшная!

Только когда всё успокоилось, а я пытаюсь стереть грязь со щеки, но вместо этого обнаруживаю, что рукав ещё более грязный, чем моё лицо и почему-то быстро пропадает желание это делать. И почему это мне вдруг не захотелось тереть лицо грязным рукавом?

– Что дальше? – донельзя довольная небольшим «приключением», спрашиваю я у Фёдора, когда тот аккуратно подходит к лошадке.

– И никаких гневных воплей на тему того, что ты в прямом смысле «искупалась» в грязи? – удивляется колдун, глядя вдруг оробевшую лошадь по носу. – Даже никакого «опять придётся выть голову» или…?

– Было весело, – честно говорю я и улыбаюсь. Ну, надо же когда-то учиться говорить что-то приятное другим людям, если это так? – Позовёшь, когда в следующий раз будет «грязевая ванна» или что-то подобное? Ну, там не знаю…

Неожиданно колдун смеётся и поясняет:

– Ты первая, кто посчитал это весёлым! А я, поверь, многих за подобным делом повидал! Хорошо, позову. Кстати, если хочешь, можешь помочь мне накормить единорогов. В Неизведанных Землях водятся единороги?

– Нет, это только сказки, – отвечаю я, неуверенно подходя к кобыле, которая теперь глядит на нас с Фёдором стыдливо и робко.

Я не спешу ей доверить: ещё помню, как она пыталась поджарить нас!

– Это тоже единорог, – удивляет меня колдун. Я недоверчиво смотрю на него, а он с улыбкой добавляет. – Она просто ещё слишком маленькая. Рога у них вырастают лет после трёхсот. Мы зовём её Роза.

– Маленькая? Она ведь громадная! – не удержавшись, недоверчиво-насмешливо возражаю я, глядя снизу вверх на почти трёхметрового единорога. Или единорожку?

Роза смотрит на меня с любопытством, и я внезапно ловлю себя на мысли, что отвечаю ей тем же. Подумав немного, тоже протягиваю руку и дотрагиваюсь до белого, удивительно тёплого, даже горячего носа. Я непроизвольно улыбаюсь, глядя в большие, офигенные голубые глаза. Хм… где-то я уже это видела! Только вот не помню…

Шучу! Помню-помню! У первого колдуна, что я увидела ещё на Земле такие же глаза.

Фёдор отвязывает верёвку и тянет Розу по направлению к лесу. Я, чисто из любопытства, следую за ними, чувствуя, как грязь на волосах начинает засыхать.

Под ногами хлюпает и чавкает, откуда-то сверху падают капли, застрявшие на листьях после дождя. Роза то и дело как-то неодобрительно фыркает. Всё это навевает какое-то странное и неведомое мне доселе ощущение спокойствия, мира и грязи.

Мы оказываемся под покровом высоких деревьев, в основном это берёзы и сосны, иногда дубы и незнакомые мне деревья. Грязь сменяет скользкий мох, Фёдор ускоряет шаг, единорог не отстаёт, и через какое-то время я понимаю почему. Точнее, догадываюсь: лошадь чует свой дом.

Фёдор отпирает массивную дверь и проводит Розу внутрь, а я – за ними. В нос ударяет вонь и смрад, но я едва лишь морщу нос, не показывая этого.

Шесть единорогов топчутся в своих стойлах, правда, почему-то среди них нет полностью чёрных – только рыжие и белые. Каждый норовит приветливо вытянуть морду и достать Фёдора, однако удаётся осуществить задуманное только одному рыжему с небольшим пятнышком на носу коню.

Колдун подводит Розу к ближайшему пустому стойлу в конюшне, снимает верёвку и говорит ей что-то успокаивающее, когда единорог испуганно таращится на него.

Я начинаю уважать колдуна, когда вижу, как они охотно протягивают головы к нему и берут кусочки сахара с рук, говорят, животные чуют, кому можно верить. Вряд ли единороги не знают, чем это может грозить, однако охотно хрустят лакомством. Кажется, Фёдор по-настоящему понимает всех их, чего я никогда раньше не видела.

– Ань, помоги, – наконец-то нашлось дело и для меня!

Я тотчас оказываюсь рядом с колдуном, так как всего за тем пару минут бездействия успеваю заскучать. Охотно помогаю Фёдору сделать всё, что он просит, но совсем близко подходить к животным немного опасаюсь. А колдун тем временем рассказывает мне о том, что молодых единорогов специально кормят сахаром, чтобы они не стали причиной пожара в огромном заповеднике. Взрослые особи обычно держат своё пламя под контролем.

Вообще, единороги – существа редкие, и сейчас их не больше двадцати особей.

Молодых они, – я так полагаю это – Фёдор с Алисой, – оставляют ночевать в стойле, а утром, накормив сахаром, отпускаю до самого вечера порезвиться на свободе, а если кто-то из них не вернётся вечером, значит, с ним что-то случилось. Единороги – одни из самых пунктуальных зверей всех миров.

В конце концов, накормив их, колдун заставляет несколько необычного вида гребешков начать аккуратно укладывать гривы, а сам куда-то пропадает. Нет, он не исчезает, просто я засматриваюсь на такое обыденное применение колдовства: гребни подлетают и опускаются словно живые, словно сами знают, как не дёрнуть гривы и хвосты слишком сильно.

Для колдунов в этом нет ничего непривычного, а для меня, как девчонки с Земли, не знавшей, что такое вообще возможно, – настоящее чудо.

Восхищённо наблюдаю за тем, как расчёски, которые чем-то напоминают кораллы, мерно скользят по воздуху, словно движимые невидимой рукой, и разделяют непослушные или спутанные пряди. Роза вначале относится к ним с подозрением. Видимо, она тут новенькая.

– Волосы из гривы или хвоста единорогов невероятно ценны! – говорит Фёдор, внезапно появляясь всего в шаге от меня, и довольно наблюдает за «творением рук своих».

Я лишь киваю, ибо понятия не имею о том, что можно бы ответить. Вроде и не вопрос, но звучит слишком незаконченно. Мне кажется, или Фёдор, да и Алиса тоже, слишком часто улыбаются? Я привыкла иметь чёткое представление об окружающих меня людях, но сейчас смотрю и не понимаю… Не впервые закрадывается мысль, что это не Фёдор и Алиса ведут себя странно, а я слишком мрачная для них. Если так подзадуматься, то все колдуны, которых я встретила за последние три дня, слишком радостны.

Ну и ладно, не люблю быть как все.

Правда через чур неприятна. Я не могу не признать её.

Мне страшно, а ещё устала. Настолько сильно, что готова не подпускать людей к себе, лишь бы потом не чувствовать этого разъедающего чувства разочарования.

Говорят, дабы решить проблему, надо для начала её осознать. Только никто не говорит, что делать дальше, а я… не то слишком долго думаю над этим и мне не хватает свежего взгляда, то ли причина, по которой я существую в дне сурка, кроется где-то ещё.

Гадость!

Когда гребешки заканчивают своё дело и прилетают обратно на одинокую полку, Фёдор выводит первого единорога, Рыжего, из его стойла и провожает до выхода. Только почуяв свободу, конь ускоряется и на редкость стремительно набирает скорость. Колдун зовёт меня, предлагает «поближе познакомиться» с Розой. И я, разумеется, оказываюсь не в силах отказаться от такого предложения.

Колдун рядом с больше любой когда-либо жившей на Земле лошадью кажется до ужаса маленьким, несмотря на своей немалый рост. Я прячу неуверенность поглубже в себя, спокойно и смело подхожу к единорогу и почему-то вновь хочу улыбаться.

В отличие от других своих собратьев Роза не спешит нестись вглубь леса, будто стремительный ветер или «грозовой проблеск на тёмном небе» – как выражается Фёдор, цитируя какой-то стих. Она нерешительно топчется возле нас, робко и даже испуганно смотрит на меня своими большими глазами поразительного голубого цвета.

– Покажи себя, Ань! Твой выход, – шутит Фёдор. И тут уж я смотрю на него с ужасом. Он.. что он предлагает мне сделать? И колдун точно не шутит: – Меня она не послушает, попробуй ты.

– Давай, девочка, чего ты боишься? Не трусь, Цветочек, ещё увидимся с тобой. Ну-ну, иди… – мягко улыбаясь, приговариваю я и не узнаю себя. Потому что это и не «я».

«Откуда в тебе столько нежности и ласки, дорогая?» – спрашиваю и понимаю, что: вот это вопрос, на который я пока не могу ответить. Сама удивлена!

Роза лишь топчется на земле, будто пытается спрятаться за маленькую и хрупкую меня (даже если я пока и небольшая, то вряд ли про меня можно сказать хрупкая, совсем нет)!

Гляжу единорога по носу и с немалым удивлением обнаруживаю, что её глаза загораются решимостью. Единорог в последний раз как-то странно фыркает и резво, пусть уступая остальным своим собратьям в скорости, несётся куда-то вдаль. Только ветер свистит ей вслед.

– Единороги умнее лошадей, они всё понимают, хотя сами не говорят, – и вновь Фёдор внезапно возникает рядом со мной.

Мимо нас проносится рыжий с белым пятнышком на носу единорог, и я оборачиваюсь и вижу, что колдун выглядит чем-то очень довольным.

– Молодец. Единороги очень своевольны, даются лишь тому, кому захотят. Обычно нам с Алисой удаётся найти общий язык со всеми «подопечными», – он легко хмыкает, когда произносит это слово, – но Роза стала исключением. В таком случае мы зовём кого-то из других колдунов, но, видимо, ты ей понравилась.

– Я рада, спасибо, – спокойно отвечаю я, но не пытаюсь скрыть, что похвала пришлась мне по душе. Теперь, когда неясный порыв нежности позади, мне гораздо легче дышать и не бояться всего вокруг. Вплоть до собственных эмоций и мыслей.

Приятно сменить род деятельности и иногда погоняться за зайцами полдня, а не сидеть всё это время в школе. И да, «гоняться за зайцами» – нисколько не преувеличение. Следующие пару часов мы с Фёдором носимся за случайно проникшей стайкой мелких зверюшек на территорию дома и двора.

Оказывается, животным просто так обычно не попасть на двор, ибо он защищён неким защитным кругом. Этот какой-то «волшебный барьер» не даёт всем подряд проникать, куда не следует. А ещё мне раскрывается тайна старого сарая, который на самом деле никакой не сарай.

Когда последний заяц покидает двор, Фёдор возвращается к прерванному плану с задачами на сегодня. Я снова не отстаю, потому как мне интересно, что ждёт дальше.

Мы идём по направлению к деревянному сараю близь обрыва. Многоголосый гомон режет уши, стоит только открыть дверь. И это ещё не считая страшного скрипа, с которым отодвигается в сторону дверь!

Фёдор ворчит что-то по этому поводу, но я не могу разобрать, что именно. Под моим сапогом что-то громко не то хрустит, не то трещит. Я морщу нос от бьющего в нос запаха и заставляю себя не обращать на него внимания. После яркого дневного света глаза не сразу привыкают к полутьме помещения, но к счастью, Фёдор включает свет, хлопнув в ладони.

Теперь понятно, что за шум и гам тут стоит: в клетках сидят самые разнообразные зверюшки. Начиная от уже виденных мне зайцев до… волков? Нет, не так: волков с крыльями!

Действительно, из дальнего угла на нас, не отрываясь, глядит самый настоящий, крылатый волк. Рядом с ним в клетке лежит ещё один его собрат, только без «инструментов для полёта» за спиной. Единороги ещё ладно, как-никак они едва ли не самые мифические существа, но о летающих волках я даже никогда не слышала!

Я неприкрыто таращусь на них, ведь это что-то поистине невероятное!

– Кажется, я знаю, что удивит тебя ещё больше, – загадочно улыбается Фёдор и внезапно стягивает бесформенную ткань с клетки.

Вдруг мне кажется, что клетка полыхает, но не успеваю я очнуться, как осознаю, что полыхает само существо в клетке. Небольшая, всего с мой кулачок размером и непомерно огромным хвостом птичка, по телу и перьям которой скользят если не настоящие, то до ужаса реалистичные языки пламени.

– Жар-птица. Она загорается, когда чувствует опасность, но сейчас, я думаю, просто от неожиданности. С ней надо быть осторожной, если пламя единорогов оставит лишь небольшие ожоги и пепел от одежды… – это он про что? Фёдор серьёзно хочет сказать, что попади мы под струю огня Розы, отделались бы парой ожогов, и не стали бы обуглившимися головёшками? – то жар-птица может по-настоящему сжечь. Мне она однажды едва не спалила руку, когда я по глупости перчатки не одел! – делится своей историей Фёдор и, видимо, заметив, каким я взглядом смотрю на птичку, добавляет не слишком уверенно. – А, а-эм-м, для колдунов это повреждение поправимо, но ощущения не самое приятное. А… люди могут восстанавливать потерянные части тела?

– Нет, если лишился, значит, либо всю жизнь будешь без руки, либо придётся ставить протез, – как-то «мрачно-оптимистично» отвечаю я, уже вернув себе спокойствие. Фёдор миг мнётся, а затем интересуется, что такое «протез». Приходится объяснять.

– Так как мы смотрим за заповедником, в наши обязанности входит и забота о раненых зверях, – говорит Фёдор, достаёт с чрезвычайно высокой полки перчатку и, открыв клетку с жар-птицей, аккуратно достаёт птичку. Я настороженно слежу за его действиями и недоумеваю, как огонь не спалит вмиг такую тонкую ткань. Жар-птица почти не оправдывает своего имени, пока сидит на металлическом столе и глазеет по сторонам.

Кажется, это просто птичка с ярко-огненной окраской. Честно говоря, никак не могу понять, что с ней не так, но Фёдор мне объясняет, что дело в высокой температуре огня, а точнее в её отсутствие.

Выглядит жар-птица и её огнь как обычно, но в этом и заключается сложность их разведения: очень сложно понять, когда с ней что-то не так. Эту принесли духи, которые помогают Алисе и Фёдору следить за благополучием заповедника и его животных.

Правда, я не понимаю, как всего два колдуна и несколько гномов могут следить за «огромной», – так выразились Дмитрий и Фёдор, – территорией. Сама я понятия не имею, насколько заповедник велик.

Когда переваливает за полдень, колдун решает сделать перерыв. У меня возражений нет, поэтому мы отправляемся домой. Опять утопая в грязи, бредём к избушке. За то время, пока мы сидели в сарае, начался дождь, который сейчас поливает как из ведра.

Бр-р-р, грязно, а теперь ещё мокро и холодно. Грязь под дождём снова «оживает».

– Алиса не обрадуется… – перед самой дверью бормочет Фёдор, оглядывая себя и меня. Подумав немного, я повторяю его действие.