Обожжённые Солнцем

–Ты похудел, – обнаружила немного успокоившись, – сильно похудел! – встревоженно начала исследовать руками бока, предначертанного только для неё, человека. Потом, отстранившись, пристально всмотрелась в почерневшее от страданий лицо, – ох, Господи! Родной мой!

–Да, ладно! Ну вот кто бы говорил, – попытался невесело отшутиться Алекс, – я тебя, в объятиях, почти не чувствую, хочу прижать к себе сильно-сильно. И боюсь. Кажется, что ты такая хрупкая, как…, не знаю, даже сравнения никакого на ум не приходит…

–Не обо мне сейчас разговор, – требовательно материнским тоном прервала, любимого, Моника, – я в плену была, а ты то чего?… Что значит некогда?!… Что значит кусок в горло не лез?!…

–Ну, ты, и хитрец, – мурлыкнула "успокоенная" глубоким, нежным поцелуем, – знаешь как мне рот заткнуть, – положив ему голову на плечо, продолжила, – вот так бы, всю оставшуюся жизнь, ехала и ехала, в твоих объятиях. И не важно куда. И не важно сколько. Лишь бы ты рядом…

––

–Его Высокопреосвященство кардинал Джулио Мария делла Сомалья, – доложил дежурный офицер.

Полковник посмотрев на сидящую, в старинном кресле, девушку,  испуганно обхватившую обеими руками, руку, стоящего справа от неё, Александра, спросил у притулившегося в самом тёмном уголке кабинета, седого как лунь, священника:

–Мы готовы к его визиту?

–Готовы или не готовы, чего уж теперь? – пожал плечами иеромонах, – раз уж припёрся, пусть заходит, – повернувшись к офицеру, повелел, на родном языке, нарушая все правила субординации, – давай, Серёжа, зови, чего тянуть кота за яйца…

Крадучись прошоркавший, в душную полутёмную комнату, кардинал, подслеповато оглядевшись, обеспокоенно оглянувшись на сопровождающих его швейцарцев ватиканской гвардии, неуверенно побрёл на приглашающий зов, привставшего за своим столом полковника:

–Прошу ВАС, проходите, – дождавшись когда посетитель, геморроидально-осторожно, расположится в кресле, спросил, – с чем пожаловали? Что заставило ВАС предпринять столь утомительное путешествие?

–Ну…, в большей своей части, о цели моего визита, вас…, – бросил хищный взгляд на вздрогнувшую и судорожно стиснувшую руку любимого мужчины Монику, – должны были известить официальным посланием.

–Ну да, ну да, – согласно пробормотал старый вояка, небрежно порывшись в, лежащих перед ним на столе, бумагах, – мы получили послание из Ватикана. Белиберда, конечно, всё что здесь написано. С чего бы это, вдруг, папскую канцелярию так озаботила судьба НАШЕЙ подопечной?

–А как же иначе? – весь встрепенулся на кресле "блюститель чистоты веры", поморщившись от раздражения возникшего в результате резкого движения, провещал, – ИСТИННАЯ ДОЧЬ католической церкви, оторванная от груди своей матери произволом светских властей! Мученица, чья судьба, так удивительно напоминает судьбу Святой Агаты! До сих пор находящаяся в плену у своего мучителя! – бросил  яростно-ненавидящий взгляд на, пристально разглядывающего его, Александра, – оторванная от своей семьи! Насильно исторгнутая из лона ЕДИНСТВЕННО ИСТИННОЙ…

–Ну всё! Достал! – кряхтя поднялся с низкой скамеечки иеромонах. Встав и неслышно-быстро, как тень, оказавшись у кресла ошеломлённо привставшего кардинала, прорек, – ты, КРЫСА Ватиканская, можешь кому угодно "мозги пудрить", но не мне, я всю жизнь монах, с детства, так что, давай начистоту…

–Уу-уберите, уберите от меня этого схизматика!!! – весь дрожа от ужаса, попытался встать с кресла "убеждённый католик".

–Сидеть! – коротко скомандовал православный, наступив ногой на край кардинальской сутаны и толкнув "визави" обратно в кресло, – не советую! – резко остановил взглядом, двинувшихся было на выручку, швейцарцев.

–Почему?! Почему вы ему позволяете?! – отчаянно возопил "папский посланник", обращаясь к с интересом наблюдающим за происходящим Герману.

–А как по-другому? – удивлённо-иронично приподнял эполеты полковник, – ОН же представитель ВЫСШЕЙ ВЛАСТИ! Так ведь? Именно на этом основана ВАША доктрина? И не крутите так головой, эти ребятки, из папской гвардии, ничем Вам не помогут. Они опытные вояки и понимают, что шансов у них ноль целых, ноль десятых. Так что…

–Так что, – продолжил за, с готовностью умолкнувшим духовным чадом, полковой священник, – давай, "колись", рассказывай как в этом деле замешаны деньги! И не надо на меня, так, "глазки тараканить"! Это ж и "козе понятно", что тебе, до СПАСЕНИЯ ЕЁ ДУШИ, – ткнул большим пальцем через плечо, на мраморно онемевшую Монику, – как до Луны!

–Т-три м-месяца н-назад, – начал запинаясь кардинал, оправляясь холёными ручками, как оскорблённая непристойностью римская матрона, – ушла к Господу вдова Пьетро Гримальди, урождённая Вероника Сан-Хуан-де-Эстебан…

–Тётушка умерла, – Моника всхлипнув ткнулась в плечо, присевшего перед ней на корточки любимого мужчины, – о, Господи, да когда ж это закончится? Я так надеялась на её помощь…

–Ну и? – подтолкнул, "застрявшее" было, повествование батюшка.

–Она единственная наследница, – плотоядно сглотнув слюну, мотнул головой в сторону Моники кардинал.

–И что? Проще нельзя было вопрос решить? – обменялся иеромонах понимающим взглядом с полковником.

–Нет! Никак нет! – возмущённо замотал головой католик, – столько заинтересованных, влиятельных лиц! Завещание оглашалось в присутствии представителей высшей церковной и светской власти. Отказаться?! – глянул в сторону встрепенувшейся Моники, мгновенно разгадав её невысказанное желание, – нет, не можете. Согласно римскому законодательству, она сможет вступить в наследование, а следовательно и распоряжение имуществом только после вступления в  брак. И только с официального согласия мужа, который будет обязан принять титул…

– Ну, об этом и речи быть не может! – вмешался в беседу столбовой дворянин, – мы с моей невестой этот вопрос уже решили, – покосился на радостно заулыбавшуюся Монику, – мы венчаемся по-нашему, русскому православному. Деньги ВАШИ, можете оставить себе. А уж как ВЫ, это сделаете, это ваше дело. МЫ, на ваше золото, не претендуем, так и передайте, своим казначеям.

–Уверены? – вопросительно посмотрел на полковника "хитрый лис".

–Слово Чести! – встал выпрямившись во весь рост русский офицер.

–Ну что ж, – осторожно вставая перед отступившим на шаг православным священником, пряча бегающий взгляд, – я передам, конечно передам понтифику, при встрече, содержание и смысл нашей беседы…, НО! Желательно, чтобы было, официальное  письмо…

–Знамо дело! – буркнул, жуя бороду, вслед бочком идущему кардиналу, иеромонах, – что написано пером, того не вырубишь топором! – дождавшись когда закроется дверь за посетителем, – охранять её, ДЕТОЧКУ НАШУ, усиленно надо. А то, Гера! – властно глянул на вопросительно смотрящего на него полковника, – согласно их законам, она считается, при постриге в монашество как бы вышедшей замуж, и следовательно…, а этот засранец, насколько я знаю, с каморрой, неоднократно, свои делишки "обстряпывал"…]

"Упёртый. Дико упёртый, всё ж таки, этот "главный инквизитор" и главный администратор нынешней римской курии," – огорчённо вздохнул молодожён разглядывая светлеющий потолок. Трижды, за три предшествующие венчанию месяца, Александру, вместе с добровольными охранниками Моники, пришлось, по-тихому, зарывать в землю неудачливых похитителей, – "три провалившихся миссии, каждый месяц по одной. Это ж сколько денег…, уйма просто…, хлопот, переговоров. И спецов, каждый раз подбирал, экстра-класса, а такие стоят…, мама дорогая, как дорого…, наших двое ребят погибло, во время второго случая…, батюшка тогда, вместе с Германом в открытую сообщили, через местное священство, в Ватикан, что, если ещё раз, то они устроят ответную экспедицию. А ведь, он, этот главный папский кардинал, прекрасно понимает, что мы в силах добраться не только до него, но и самого Льва…, угомонился только тогда, когда были оформлены официальные бумаги о том, что Моники Сан-Хуан-де-Эстебан больше нет, а есть Матрёна Афанасьевна Махотина, жена моя, отказавшаяся, ради этого, от баснословного богатства…"

–Маняша, – мешая славянские и латинские слова, тихонько задышал на ухо, проснувшейся, переставшей сонно посапывать, новобрачной, Александр, – ты у меня дурёха, совсем глупенькая. И я, такой же, как ты. Отказаться от такой кучи золота! Ну ладно я, мне не привыкать к бедности, мой род захудалый уже почти двести лет "с хлеба на квас перебивается", но ты то…

–Смеёшься надо мной, – Моника приподнявшись, без улыбки, спокойно-серьёзно посмотрела в глаза любимого, – сам дурак, глупостями своими рассмешить меня пытаешься. Не смешно. Знаешь же, что я с детства привыкла жить скромно…

–Да знаю я, знаю, – извиняясь потянул к себе, с готовностью прильнувшую к нему, "отдохнувшую" от предыдущих ласк женщину, – просто пошутить хотел, уж и пошутить нельзя…

–Молчи, – прервала его, возбуждённо-часто дышащая жена, вновь приникая к мужским губам.

––

Переделавшие, после безсонной ночи, уйму дел по обустройству своего семейного гнёздышка, молодые супруги, пообедав, пришли немного отдохнуть на Своё Место. Прохладный порывистый ветер освежал нежаркий осенний день. Лежащая далеко внизу морская лазурь местами вспенивалась "мыльными пузырьками". Сидящая, положив голову на плечо любимого мужчины, Моника, глубоко вздохнув, плавно отстранилась от него, повернулась лицом и долго, как изучая, внимательно посмотрела на недоумевающего Александра. Потом, порывисто схватив обе руки мужчины, поднесла их губам и благодарно поцеловала.

–Манюня моя! – испуганно-"весело" встрепенулся муж, – что такое? Что случилось? Не "пугай" меня так!

–Не смешно, – спокойно и серьёзно отпарировала жена, – знаешь, я именно сейчас, в это самое мгновение, осознала, что ты не только мой единственный, но и самый лучший мужчина на свете… Не перебивай! – заткнула, пытающегося что-то возразить,  Александра. Задумчиво наморщив лоб, повернувшись в сторону, играющего с солнечными зайчиками, моря, продолжила не глядя на мужа, – такие как я, редкость, но встречаются среди испанской аристократии. В некоторых семьях, женская часть рода, помнит и понимает, что по прихоти судьбы можно лишиться всего: звания, богатства, дома…, и поэтому готовят своих дочерей к любому повороту событий, учат позаботиться самим о себе. Но вот с сеньорами…, с ними не так, совсем не так. Идальго, если у него нет слуги, будет ходить как оборванец, грязный и вонючий. Да ещё и будет гордиться этим, считая ниже своего достоинства, делать "чёрную работу" по дому, а уж тем более помогать своей жене по хозяйству… А ты нет! – повернувшись к Александру, Моника завершила горячим, идущим их самого сердца, признанием, – и мне это так нравится! Так нравится! У меня даже слов нет!

–Милая моя, родная моя, – тихо заговорил в затылок притиснувшейся к его груди, Господом предназначенной, половине, Александр, – ну нет в этом моей какой-либо личной заслуги, ну нет! Просто так сложилось по жизни. Род наш, хоть и дворянский, как бы, аристократический, но небогатый. Поэтому, и отец мой, да и дед, помню, когда страда, почти наравне с крепостными нашими. А матушка и бабушка, не помню, спали ли они когда…, вспоминаю их и кажется всё время на ногах, всё время в каких-то хлопотах…

–Расскажи мне, – требовательно перебила его любимая жена, тяжело вдохнув и выдохнув, предчувствуя надвигающуюся боль, – расскажи мне ОБ ЭТОМ, я хочу знать: КТО или ЧТО, чуть было, не забрало тебя у меня…, я должна это знать…

–Это страшно…

–Знаю…, и понимаю…, мне будет больно, я это чувствую…, уже сейчас, у меня внутри всё разрывается от боли и страха, но я всё должна пережить, пересилить это. У нас не должно быть ничего неизвестного друг о друге, никаких тайн…

[Наплывающий, на экспедиционный бриг, североафриканский берег плавился от невыносимой жары. Пыльный воздух дрожал и колыхался терзаемый туда-сюда порывами злого горячего ветра.

–Там, наверное, как в преисподней, – проговорил сняв фуражку, вытирая пот с лысой головы, старый капитан. Прислушавшись к крику, висящего на носовых снастях, лотового матроса, выкрикнул команду бросать якорь.

–Ничего. Мы потерпим, – ответил ему полковник, наблюдая как жёсткососредоточенные гвардейцы готовятся к погрузке в шлюпки.

–Конечно, Гера, жару то, они перетерпят, – пробормотал, как-то стыдливо рассматривая палубные доски, капитан. Протерев белоснежным платком тулью фуражки, засунув его в карман и не надевая головной убор обнял и трижды расцеловался с другом, – береги ребят…, и сам тоже! Чтоб все мне, до единого, назад вернулись! Смотри мне!!! – погрозил кулаком грустно улыбающемуся командиру спецназовцев и, нахлобучив фуражку, затопал в сторону, топчущихся около шлюпок, осоловелых от жара матросов, – да что это за косорукие уроды!!! Давно по шее не получали?! – взревел, как бык, на не обращающих на него никакого внимания подчинённых, которых ни одного и никогда, даже пальцем, не тронул. Покричав и обречённо махнув рукой, поникнув всем телом, удалился в свою каюту, оставив ответственность за высадку десанта на  старпома и вахтенных офицеров.

–И это всё?!!! – глаза французского генерала казались сейчас выпадут из глазниц, – мне, из Мадрида, сообщили о высылке войск, в количестве, достаточном, чтобы ликвидировать проблему…

–Этого вполне достаточно, – прервал "пингвиний треск" командующий десантом, пристально рассматривая "поражённый язвой" алжирский городок, – дерево, как я посмотрю, у Вас уже на исходе.

Окружённый цепью, горящих днём и ночью, костров, городок исторгал из себя волны ледяного смрада.

–Так вторую неделю уже!!! –  вновь взвился измученный нечеловеческим испытанием, шатающийся от безсонного изнеможения, командующий операцией, – мой предшественник три батальона впустую загубил! Пока разобрались! Пока поняли, что к чему… Днём ещё, так сяк, а ночью! Страшно, дико страшно, когда солдаты, не выдержав, этих звуков оттуда, как сумасшедшие, бросают оружие и бегом туда. Некоторых удаётся вовремя остановить и привести в чувство. Но многие успевают убежать. У нас скоро в охранение совсем уже некого будет ставить. До ближайших гарнизонов слух дошёл и там массовое дезертирство. Солдаты боятся, что их сюда…

–Сегодня всё закончится, – перебил нескончаемое причитание полковник.

–Ой, ли?! – неверяще скукожился генерал.

–Не верите?

–А я сейчас, монсиньор, и не знаю: чему верить, а чему не верить. Всегда считал, что сирены – это греческие сказки, а бесы – это поповские басни. На деле же, оказалось, вот они, демоны, поющие ангельскими голосами, зовущие, тянущие к себе, так, что душу выматывает, а там…, одному из наших, чудом оттуда убежать удалось, в последний миг как-то очухался. Рассказывает что у них: туловище как у крокодила, пасть акулы, крылья как у летучей мыши, вместо хвоста пучок змей шипящих! И сидит их, по краю бездны разверзнувшейся, несметное полчище, а вас всего сорок человек!

–Этого достаточно! – вновь коротко обрубил полковник.

–Кто вы? – севшим от испуганного понимания голосом вопросил француз, – вы не испанцы, это точно, и не немцы…

–Мы, великороссы, – прервал безсмысленное гадание русский офицер.

Повернувшись спиной к БЕДЕ, посмотрел на отрешённо смотрящего куда-то вверх священника, – батюшка…, батюшка… Отец Афанасий! – удовлетворённо кивнув "вернувшемуся с небес на землю" иеромонаху, – давай…

Легко переместившийся вперёд строя, попадавших, вслед за своим командиром на колени солдат, священник, подняв обеими руками вверх деревянное Распятие, глухо зарокотал:

—ЦАРЮ НЕБЕСНЫЙ!!! Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша.

Благослови, Господи, и помоги мне, грешному, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою.

Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Твоего Отца, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими, яко без Мене не можете творити ничесоже. Господи мой, Господи, верою объем в души моей и сердце Тобою реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною начинаемое, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, молитвами Богородицы и всех Твоих святых. Аминь.

–Ну, с Богом, ребятки! – проговорил поднимаясь с колен Герман. Вынув из ножен тяжёлый палаш и поцеловав насечённую на стальной клинок серебряную церковнославянскую вязь: "Аз есмь Альфа и Омега", положил его на плечо и не оглядываясь зашагал вперёд.

–Я, уж думал, что ты, хоть сейчас,  в ДЕЛО не полезешь, – покосился на семенящего рядом батюшку, – старый хрыч…, уже давно пора бы о душе подумать, а он всё туда же, всё ему мало…

–Не учи учёного, – прожевал безсменный вояка, заросшим белыми волосами, ртом, лихо выдёргивая из дубинообразного посоха отливающий холодным лунным светом клинок, – без сопливых скользко…

ОНИ пришли из ниоткуда, как будто плывя по воздуху, перед самым закатом. Почувствовавшая ИХ приближение НЕЧИСТЬ, взвыла разрывающим барабанные перепонки визгом и попятилась к начавшей медленно закрываться ЧЁРНОЙ ДЫРЕ.

–Ну, наконец-то, – облегчённо прошептал умирающий, лежащий рядом с тяжелораненным Александром, иеромонах, – ХРАНИТЕЛИ, все ТРОЕ, в полном составе!

Кажущиеся схимниками фигуры, в серебристо мерцающих, покрытых неведомыми письменами, одеждах, развевающие вокруг себя горячее благоухание ладана, мирра и ещё чего-то забытознакомого, размахивая тонкими, прямыми, изготовленными из непонятного материала, багрово-чёрными посохами, стремительно ринулись В АТАКУ.

–Ну вот и всё. Закончилось, – успокоено прохрипел "отец" Солдатов Спецназа, наблюдая как Хранители Чаши рисуя на песке посохами, "утаптывают" закрытую ими, прорвавшуюся из Ада "Язву", – Саша, ты мой клинок себе возьми. Тебе его завещаю. Не спорь, не выживу я… Да и хватит уже, навоевался, пора и на покой… – откинувшись на спину, смотря на загорающиеся звёзды тускнеющим взглядом, еле слышно завершил, – ныне отпускаеши раба Своего, Владыко…]

–Батюшка когда окончательно понял что выживет, что ещё здесь, на земле останется, так плакал, так плакал. Как трёхлетний ребёнок, у которого любимую игрушку отобрали, – Александр погладил по спине вздрагивающую, всхлипывающую женщину, – иногда, прям, сердце разрывалось его слушать, как он причитал: "за что, Господи? За что,  не пущаешь Домой?" Потом угомонился: "Твоя воля, Господи. Видимо, недостоин ещё, не прощён Тобою", а клинок всё равно мне: "ну и что, что жив остался? Ты, Санька, не умничай, молодо-зелено ещё, умничать мне тут, сказал же, твой он, значит твой. А мне хватит уже…" – сокрушённо вздохнув, спросил притихшую Монику, – всё? Довольна? Ну и, Слава Богу. Скорей бы бумаги из России пришли, от Государя разрешение, да мы бы с тобой домой к матушке, она тебя полюбит, вот увидишь! И ты её тоже! А скучать? Скучать по родным местам не будешь? – поцеловал закрытые глаза, радостно улыбающейся, отрицательно лепечущей: "мне всё равно, где, как, лишь бы с тобою", предначертанной от Начала Времён.

***

Вестей из Санкт-Петербурга пришлось ждать более полутора лет. Рассмотрение дела об отставке штаб-капитана спецэкспедиционной роты Гвардейского экипажа: то "тонуло" в канцелярском "болоте" военного ведомства, то "выдёргивалось на поверхность" письмами Командира части. Решение императора о назначении Александру Андреевичу Махотину пожизненной пенсии, награждении его Орденом Святого Георгия 4-степени и о разрешении проследовать, вместе с женой, в своё имение в Нижегородской области для постоянного проживания, пришло когда Пьетро, первенцу супругов Петеньке, исполнилось уже девять месяцев. Поэтому, крёстный отец Герман Сергеевич Голицын, категорически отказал в своём благословении на отъезд, до тех пор, пока мальчугану не исполнится хотя бы два года.

–Саша, может всё-таки с нами? – неуверенно, как бы разговаривая сам с собой, проговорил полковник, – может, ещё недолго, да и нас домой…

–Гера, перестань, – тихонько раскашлялся смехом батюшка, – сам говоришь, и сам же не веришь…

–Да уж, – "обиженно" засопел командир спецназа, – что же мне, уж и помечтать нельзя? Что ж мне, до конца своих дней здесь? С тобой, старый ты хрыч? Домой хочу!

–Перестаньте, – путая русские и испанские слова, взмолилась Моника, – не ссорьтесь хоть перед отъездом!

Александр успокаивающе погладив жену по руке, обвёл взглядом предотъездное совещание:

–Моника…

–Да знаю я! – досадливо перебила его молодая мать, качая на руках уснувшего ребёнка, – знаю я всё, знаю что они оба, по-другому просто не могут. Знаю и всё равно каждый раз боюсь! Кажется, что, на этот раз, ну точно, вот-вот и подерутся!

–Да уж, – виновато забубнил полковник, – досадно мне, конечно, столько лет уж, всё бьёмся, бьёмся здесь, вместе с ним, а результата почти никакого.

–А как ты хотел?! – возмущённо взвился иеромонах, – раз, два и готово? Чтобы подготовить замену тому Подразделению, которое Буонапарте здесь перебил, как ты думаешь, сколько лет надо?!

–Да ничего я не думаю, – досадливо махнул рукой, на собрата по оружию, уничтожитель нечисти, – здесь такие ребята РАБОТАЛИ, что ого-го! Больше трёхсот лет непрерывного опыта, из поколения в поколение, и как агентам Жозефины их выследить то удалось? Хотя чего там, как да как, – тут же возразил сам себе, – у неё тогда вся европейская власть и все деньги, всё в одних руках было…, стерва вонючая… Ох, Господи, да что это я? – сокрушенно хлопнул себя по лбу, встретившись взглядом с укоризненно смотрящей на него Моникой.

–Точно решили через османов? – задумчиво подёргал себя за бороду батюшка, – может всё-таки северным путём?

–Ох, ниет, отиец Авваниси! – коверкая от волнения слова акцентом, затараторила Моника, – сейчас уже конец лета, скоро холода, в каретах, на постоялых дворах кругом сквозняки, грязь…

–И это ещё, она про Европу говорит, – тихонько рассмеялся Александр, приобняв худенькие плечики своей  жены, – это она ещё Польшу и Россию не видела…

–А что там? – вопросительно округлила глаза женщина, как птичка, поглядывая на троих смеющихся мужчин, – хуже?

–Лучше! Лучше! – дружно-протестующе замахали все трое в ответ, – сказочная страна!

–Ну дай, Бог! Дай, Бог! – вздохнул отсмеявшись Духовный Отец, – может всё и обойдётся. По большей части пути, вас сопровождать будут, я дал распоряжение…, в-общем, что мог сделал. До Крыма доберётесь, уже считай дома…

––

Храмовники выследили их и напали уже на Крите, когда, после провала их неудачной акции, устроенной в Неаполе, Александр преждевременно успокоился.

–Всё, теперь они не смогут, – уверенно убеждал его, при прощании, командир итальянского Подразделения, – мои люди, в Ватикане, передали мне, что во время этого Дела были уничтожены все их агенты присутствующие в этом секторе. Пусть, конечно, совет кардиналов нас и перехваливает, и по пути вашего следования, этой гадости полным полно, но думаю что, выследить вас, им уже не удастся.

Так и было. До самой этой вынужденной стоянки в критском полудеревенском порту. За все, предыдущие, три месяца плавания, сначала вокруг юга Италии, потом вдоль Забалканских стран в Грецию, с многочисленными остановками и многократными переменами транспорта, ни одного раза у супругов не возникло тревожного чувства, ощущения какой-либо опасности. Облако какой-то безпечной радости окутывало их всё это тёплое, лучезарное время мягкой средиземноморской зимы. И только тогда, когда их шхуну, несильным весенним штормом унесло от греческих берегов на Крит, где из-за усилившейся непогоды, семья приняла решение временно пожить на берегу, Александр почувствовал, где-то глубоко внутри себя беспокойство, первый признак приближающейся беды.

–Моника, родная моя, нам бы перейти на корабль, – неуверенно промямлил, мятущийся от своей безпомощности, муж, не глядя на измучанную безсонной ночью женщину, – капитан сказал, что наверное завтра отплытие, ветер попутный, и всё такое…, если останемся здесь, то неизвестно, сколько придётся снова ждать, когда будет попутное судно…

–Сашенька, милый мой, конечно мы не останемся, конечно поплывём, – через силу  улыбнулась, обезсиленная болезнью ребёнка, мать, – ты скажи капитану, мы завтра утром. Вещи, все, можно перенести сегодня, я уже всё приготовила, собрала. Оставила только самое необходимое. А ночь…, ночь, здесь, может побудем? Петечке только-только получше стало, может хоть поспит спокойно, на судне там всё равно не так. А что такое? Что-то не так, родненький мой?

–Да, ну нет, – "сломался" под напором обстоятельств глава семейства, так и не решившийся рассказать об увиденном, – всё нормально, всё хорошо, всё Слава Богу, – нежно обнял и поцеловал, разом обмякшую, тревожно заглядывающую в его "убегающие" глаза, – просто переживаю за нашего сына, за тебя, чтобы ты, ещё, не разболелась, от усталости.

Посадив к себе на колени и покачав как ребёнка, благодарно чмокающую его: "люблю, люблю, люблю тебя" женщину, попросил: